Второй заключительный этап освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества

ГЛАВА III.

Второй заключительный этап освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества (1722-1728 гг.)

§1. Вмешательство иностранных держав.
Персидский поход Петра I 
и его последствия (1722-1723 гг.)

Победоносное завершение более чем двад­цатилетней войны со Шве­цией в 1721 году открыло перед Россией широкие горизонты для нача­ла военных действий на юге, к которым она исподволь готовилась уже несколько лет.[1] Начиная с этого времени, внешняя политика Петра I обретает уже черты имперской. Расширяя круг своих интересов, россий­ское правительство пыталось найти торговый путь по суше в далёкую Индию. В связи с этим пристальный интерес Россия проявляла к ситуации в Закавказье и Иране.[2] После неудачных попыток проникнуть в Индию через Среднюю Азию путь по Каспийскому морю, с учетом крайнего ослаб­ления Сефевидского государства, казался Петру I самым близким и удоб­ным. По мысли Петра, Каспийское море должно было превратиться «в море, целиком принадлежащее России»[3]. Русское правитель­ство рассматривало Каспийское море как дополнение к Балтийскому, овладев которым можно было обес­печить торговлю по Волго-Каспийскому пути и связать Западную Европу с Востоком через Россию. В результате всего этого роль Османской империи в торговле с Европой отодвинулась бы на второй план.[4] Для достижения этой цели Пётр I летом 1722 года предпринял специальный поход в прикаспийские районы Восточного Кавказа.

Весной 1722 года назначенные «в персидскую акцию» войска были собраны у Астрахани. Пехота и артиллерия были взяты на корабли, конница и регулярные войска следовали на Пер­сию берегом моря через Дагестан.[5]

Накануне выступления, 15 июля 1722 года, был обнародован специаль­ный манифест. Для его распространения на Восточный Кавказ был направлен А.Лопухин с 30 всадниками.[6]

В манифесте, адресованном «всем народам до коих то касалось»[7], в частности говорилось, что русские войска прибывают на помощь персид­скому шаху, так как «под ногою его бывшей лезгинской земли владелец Дауд-бек и Казикумыкского уезду управитель, называемый Сурхай, кото­рые из тех сторон от разных народов многих возмутителей и бунтовщи­ков собрав, против … высокостепенного шаха, нашего друга, объявил бунт поднять, его владения государство Ширванском обретающий городе Шема­ху штурмом и боем взять, неточию нашего друга, его шаха, многих людей побили, но от нашей высокой стороны российских народов, которые по нашей по древнему обычаю в вышеупомянутый город для купечества ез­дили, без винно и немилостиво побив, пожитков и товаров их ценою всего около 4 миллиона рублей пограбя, взяли и таково время нашего государствования, что противно договору и мира…»[8]. Далее в обращении говорилось о том, что российская сторона неоднократно требовала от ша­ха «наказав их, сатисфакцию учинить, но, однако же …ничего не учинили». Поэтому «принуждены мы, прося и моля от господа бога победу на оных бунтовщиков… непобедимым нашим войскам, сами двигатца и надеяся на господа бога… крепко наказав и отыскать сатисфакцию». Манифест гаран­тировал местному населению, а также приезжим, в том числе и подданным «блистательной стороны оттоманской» в случае дружелюбного отношения полную безопасность. Любое насилие, проявленное со стороны русских войск должно было повлечь за собой строгое наказание»[9].

Как нетрудно заметить, главной целью похода в манифесте объяв­лялось наказание «бунтовщиков» Хаджи-Давуда и Сурхая, восставших про­тив шаха и допустивших ограбление русских купцов в Шемахе. Но, конечно, не это было главной причиной, побудившей Петра I начать военные действия на Кавказе. Шемахинский инцидент был использован Петром I лишь в качестве повода. В действительности же целью похода было «при­соединение к России важных для неё в экономическом и политическом отношении прикаспийских провинций Кавказа»[10].

Первоочередной задачей военной кампании 1722 года являлось овладение Шемахой – узловым пунктом русско-турецких противоречий в При-каспии.[11] Немаловажное значение имели также Дербент и Баку, причем эти два города русская армия должна была занять самостоятельно, а Шемаху – при возможном содействии грузинских и армянских отрядов. Картлийский царь Вахтанг VI должен был выступить во главе этих объединенных сил и открыть военные действия против Хаджи-Давуда, взять Шемаху, а затем пробиться к берегам Каспийского моря на соединение с русской армией, что должно было произойти между Дербентом и Баку.[12]

27 июля 1722 года Пётр I высадился в Аграханском заливе и впер­вые вступил на дагестанскую землю. В тот же день он отправил отряд под командованием бригадира Ветерани для занятия Эндирея. Но этот от­ряд, попав в засаду, вынужден был отступить с большими потерями. Тогда на Эндирей с большим войском был отправлен полковник Наумов, который «бросился на Андрееву деревню, овладел ею и превратил в пепел»[13]. В от­личие от эндиреевского правителя Айдемира, остальные северокумыкские владетели – аксаевский, костековский и тарковский шамхал выразили готовность быть на русской службе.[14]

Народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Лезгинского

Вступление Петра I в Тарки . С картины Рубо Ф.

Когда русские войска вступили в небольшое Утамышское владение, расположенное недалеко от Дербента, они были атакованы 10-тысячным отрядом, возглавляемым правителем этого владения Султан-Махмудом. Од­нако нападавшие вскоре были обращены в бегство и русские войска «от­давая контрвизит, и, побыв там, для увеселения их сделали изо всего его владения фейерверк для утехи им (а именно сожжено в одном его местеч­ке, где он жил, с 500 дворов, кроме других деревень, которых по сторо­нам сожгли 6)»[17].12 августа русская армия во главе с Петром I «достигла стоянки на приготовленном шамхалом месте на расстоянии одного перехода от Тарки»[15]. «Шамхал Адиль-Гирей встретил императора и… предложил 300 ароб для перевозки провианта, 250 голов скота для довольствия войска…, а затем просил Петра осчастливить своим посещением его дворец»[16].

Расправившись с утамышским правителем, Пётр I продолжил свой путь на Дербент, от «главнейших жителей» которого было получено пись­мо. В этом письме, в частности, говорилось: «Ныне тому другой год, что некоторые люди, собравшись от реки Куры до Дербеня великое разорение учинили… и теми местами овладели. А мы нижайшие в вышеупомянутом городе денно и ночно с трудностию от оных обороняемся и о вышеопи­санных разорениях многократно к его шахову величеству… просительно писали… всему свету известно, что между вашего величества и его шахова величества содерживается дружба и братство и никакого несогла­сия не было, и ныне о пришествии вашего величества все дербенские жители обрадовались и господу Богу хвалу воздают…»[18].

23 августа Пётр I без боя вступил в Дербент. Городом в тот момент управлял наиб Имам-Кули-бек, который встретил русское войско «за версту от горо­да; наиб пал на колена и поднес Петру два серебряных ключа от городских ворот»[19]. Будучи шиитом и испытывая огромный страх перед восстав­шим народом, Имам-Кули-бек так обрадовался приходу русских войск, что Пётр I с немалым удивлением писал затем в Сенат: «Наиб сего города встретил нас, и ключ поднес от ворот. Правда, что сие люди нелицемер­ною любовию приняли и так нам ради, как бы своих из осады выручили»[20].

По-видимому, такой радушный прием Петру I был оказан не всеми дербентцами, а только шиитской частью населения города, которая, как уже было сказано, буду­чи опорой сефевидского господства в регионе, занимала привилегирован­ное положение. К момен­ту появления русских войск Дербент уже несколько лет находился в осадном положении. Повстанцы во главе с Хаджи-Давудом постоянно угро­жали городу, намереваясь очистить его от оккупационных персидско-кызылбашских властей. Поэтому неудивительно, что шиитские власти горо­да, отчаявшиеся получить помощь от шаха, встретили русского императора как своего освободителя. За мирную сдачу крепости Имам-Кули-бек был назначен Петром I правителем города, пожалован чином генерал-майора и постоянным годовым жалованием.[21] Комендантом крепости был назначен полковник Юнгер.[22]

30 августа русские войска подошли к реке Рубас и заложили в непосредственной близости от табасаранской территории крепость, рас­считанную на гарнизон в 600 человек. Под властью Петра I оказались многие селения табасаранцев и кюринских лезгин на плоскости.[23] В течение нескольких дней «все окрестности Дербента и Мускура, лежащие между речками Ялама и Бельбеле» также перешли под власть русских.[24]

Таким образом, за относительно небольшой промежуток времени Россия подчинила себе значительную часть прикаспийских земель от устья Сула­ка до Мюшкюра, что дало основание Петру I поставить в известность Сенат о том, что «в сих краях с помощью Божьею, фут получили (т.е. стали твердою ногою)»[25].

Реакция Хаджи-Давуда и других феодальных владетелей Дагестана на появление и действия русских войск на Восточном Кавказе была раз­личной. Сам Хаджи-Давуд, зная, что он был назван Петром I главным «бунтов­щиком», для наказания которого он и предпринимал свой поход, стал уси­ленно готовиться к обороне своих владений. Об этом свиде­тельствует, в частности, сообщение А.И.Лопухина о том, что «всех гор­ских жителей собирают к себе Дауд-бек и Сурхай ради войны против войск российских и сказывают, что их съезжаютца к Дауд-беку немало»[26]. Ещё до начала похода русских войск Хаджи-Давудом было начато строитель­ство целого ряда крепостей и укреплений в стратегически важных пунк­тах. Восстанавливались также и старые крепости, пострадавшие в ходе войны с сефевидскими захватчиками. Принимались меры по укреплению ар­мии, её оснащенности и обученности. Суннитское население возвращалось на освобожденные территории. Во всех своих действиях Хаджи-Давуд «опирался на широкую поддержку народных масс»[27]. С другой стороны, Хаджи-Давуд понимал, что он не сможет в одиночку устоять перед Россией. Поэто­му одновременно он предпринимал попытки для налаживания отношений с Османской империей – главным противником России на Кавказе.

Что касается главных союзников Хаджи-Давуда по антисефевидскому движению Сурхая и уцмия Ахмед-хана, то их позицию по вышеобозна­ченному вопросу во многом можно охарактеризовать как выжидательную. Оба они, как только узнали о появлении русских войск в Дагестане, спеш­но покинули Ширван и вернулись в свои владения.[28] Как свидетельствуют источники, поначалу Сурхай и Ахмед-хан совместно с утамышским владе­телем Султан-Махмудом намеревались оказать русским войскам открытое вооруженное сопротивление. Но в последний момент Сурхай, видимо, почувствовав, что русские вовсе не собираются его преследовать, отказался от своих первоначальных планов, заявив уцмию, что он «против войск его величества бороться не будет»[29].

После этого уцмий также решил воздержаться от открытого выступ­ления, но не оповестил об этом утамышского владетеля, «толкнув на авантюру султана, сам остался в стороне, решив испытать возможные варианты исхода поединка»[30]. В результате утамышский султан вынужден был выступить против русских в одиночку с войском, доходившим до 10 тысяч человек. Потом уже выяснилось, что такое число войск было «не его, но многих владельцев под его именем, приводцем у них был Султан Мамут Утемишевский, а ожидали к себе на помощь владельца Сурхая»[31].

К чему привела вся эта затея, в которой каждый из феодалов ис­кал свою собственную выгоду, нами уже было показано выше. Добавим толь­ко, что подобные примеры отсутствия единства среди местных феодальных владетелей были далеко не единичны, что было на руку иноземным заво­евателям, которые, искусно используя эти «местные противоречия», на долгие годы устанавливали здесь свое господство.

В планы Петра I входило присоединение не только прикаспийского Дагестана, но и почти всего Закавказья. Поэтому русская армия, овла­дев Дербентом, готовилась к дальнейшему продвижению на юг.[32] С этой целью Пётр I отдал приказ генерал-адмиралу Апраксину собрать сведения «о дороге, как удобнее с так великою армиею достичь в оба места, т.е. в Шемаху и в Баку, послать до Низовой для осмотрения доб­рого человека»[33]. Однако из-за внезапно возникших затруднений Пётр I был вынужден отказаться от дальнейшего продолжения похода и вернуть основную часть армии в Астрахань.[34]

Перед уходом с Кавказа для сохранения здесь влияния России Пётр I принял ряд важных мер. В частности, тарковский правитель Адиль-Гирей был утвержден в звании шамхала Дагестана. От владетелей Кайтага и Буйнака были взяты аманаты в знак верности России.[35] Специальной грамотой от 1 сентября 1722 года Пётр I взял под свою защиту таба­саранского владетеля Рустам-кади, обещав ему помощь войсками, «которые близ здешних краев обретаться будут»[36]. Назначив командующим всей ос­тавшейся на Восточном Кавказе армии генерала М.А.Матюшкина, в конце сентября 1722 года Пётр I с основными силами отплыл в Астрахань. В результате проведенной кампании Россия установила контроль над прикаспийскими районами Восточного Кавказа до Дербента включительно.

Спустя некоторое время подверглись нападению и другие русские крепости, о чем доносил Петру I дербентский наиб Имам-Кули-бек, который писал, что «по возвращении вашего величества отсюда на построен­ную по указу вашего величества крепость на реке Дарбаге изменник уцмий напал, взял после боя…, а которая крепость на Рубасе и к той собравшись майсум через три дня приступал и бился… и как мы слыша­ли Дауд-бек, собравшись многолюдством, намерен к тому городу приступить»[40].В некоторых крепостях, в частности в Дербенте, на Рубасе и Дарбахе были оставлены гарнизоны русских войск. После ухода основных сил русской армии эти гарнизоны оказались в исключительно трудном положении. Хаджи-Давуд, Ахмед-хан и некоторые другие горские феодалы предпринимали постоянные нападения на эти крепости, стремясь выбыть из них русские войска.[37] 23 сентября 1722 года шамхал Адиль-Гирей писал Петру I: «…по отшествии вашем злодей и изменник усмей сего сентября в 17 день напали с своими войсками на новопостроенную от вас в Кайтаке фортецию, осадил и жестоко приступая и хотя в оной фортеции пре­бывающие целые сутки противились, однакож он победу над ними получил, человек с 150 побили и пушки отобрав с собою увёз»[38]. Далее в том же письме шамхал пишет русскому царю о своих опасениях на то, что могут напасть и на него и «того ради прошу вашего императорского величества малое число пороху и свинцу ко мне прислать, також в сей нужде меня не оставить, но указать, чтоб конницы 4 или 5000 ваших верных подданных»[39]. Это письмо шамхала свидетельствует о том, что он, вступив в подданство России, отнюдь не чувствовал себя в безопаснос­ти, так как постоянно находился под угрозой нападения на него сторон­ников Ахмед-хана и Хаджи-Давуда.

В октябре 1722 года уцмий Ахмед-хан и бывший утамышский владе­тель Султан-Махмуд напали на одну из русских крепостей близ Дербен­та и «оной разорили и служилых людей во оном бывших побили»[41].

В том же месяце Хаджи-Давуд совместно с жителями Мюшкюра, Кубы, Кюры и Табасарана напал на русскую крепость у Рубаса. После сражения, продолжавшегося целый день, нападавшие отступили.[42]

Но вскоре восставшим всё-же удалось вернуть под свой контроль все земли вокруг Дербента,[43] что дало возможность Хаджи-Давуду и Ахмед-хану во главе объединенного войска напасть на саму Дербентскую кре­пость и держать её в осаде в течение недели. В Дербенте начался голод. «Здесь у нас дербентские жители вельми голодни, – писал Имам-Кули-бек Петру I, –понеже не имеют у себя пашни и пребывают с великою нуждою»[44].

Из всего этого видно, что Хаджи-Давуд не хотел мириться с захва­том Дербента русскими войсками и присоединением его к России. Понимая важное экономическое и стратегическое значение Дербента, Хаджи-Давуд делал всё возможное для освобождения этого города от иноземного при­сутствия и присоединения его к своим владениям.

Вторжение русских войск на Восточный Кавказ и занятие ими при­каспийских территорий ещё более обострило и без того сложную полити­ческую обстановку в регионе. Фактически оно ознаменовало собой начало прямого военного вмешательства иностранных держав в события, связанные с освободительной борьбой народов Восточного Кавказа против сефевидского владычества. Вмешательство России коренным образом повлияло на дальнейший ход событий в регионе и спровоцировало Османскую империю на ответные действия. Порта, искавшая удобный случай для вмешательства в закавказские дела, начала деятельную подготовку к собствен­ному вторжению на Кавказ. Готовясь к этому, турецкий султан, как уже бы­ло отмечено выше, принял Хаджи-Давуда в османское подданство, надеясь исполь­зовать его в своих интересах. Это произошло в самом конце 1722 года[45], то есть уже после отвода основных сил русской армии. Хаджи-Давуд по­лучил от султана жалованную грамоту, по которой он принимался в под­данство Порты на правах крымского хана.[46] Ему давался ханский титул и власть над Ширваном, Лезгистаном и Дагестаном в качестве верховного правителя.[47]

К сожалению, в распоряжении исследователей на сегодняшний день нет текста данного договора. По этой причине мы не можем узнать о том, на каких именно условиях Хаджи-Давуд согласился принять османское подданство. По всей видимости, Хаджи-Давуд был вынужден пойти на такой шаг, так как к концу 1722 года на Восточном Кавказе после вторжения русских войск и захвата ими прикаспийских районов создалась крайне напряженная обстановка. В такой ситуации Хаджи-Давуду ничего не оставалось, как принять условия Порты и признать свою зависимость от неё в надежде на помощь султана в борьбе против России. Но, судя по тому, что Хаджи-Давуд был принят в подданство на правах крымского хана, эти условия были достаточно мягкими и давали ему максимально возможную в создавшихся условиях автономию.

Таким образом, с конца 1722 года Хаджи-Давуд стал официально признанным ханом Ширвана, где он фактически был правителем ещё задол­го до этого.[48] Утверждение Хаджи-Давуда ханом Ширвана сильно задело гордого и амбициозного Сурхая и он «на Хаджи-Давуда великое сердце возымел, его ханом не признал… и объявил им (туркам – А.Б.), что понеже оные Даудбека, которой родом мужик простой, великим человеком сделали, а его как роднаго князя и владельца оставили и так обидели, он Порту поддаться не может, пока он реванжу над Хаджи-Давудом не получит»[49].

И действительно, с этого момента Сурхай из главного союзника Хаджи-Давуда превращается в его ярого противника. Он делал всё, чтобы вырвать власть из рук Хаджи-Давуда и самому стать правителем Ширвана. Все его последующие действия были направлены на достижение этой цели.

Как уже было сказано, вначале, когда Пётр I во главе своей огром­ной армии впервые появился на Кавказе, Сурхай совместно с уцмием и утамышским владетелем собирался открыто выступить против него и ока­зать вооруженное сопротивление. Видимо, такое решение было принято Сурхаем на горячую голову, сразу после того, как ему стало известно о том, что он числится среди двух «главных бунтовщиков», для наказания ко­торых Пётр I будто-бы и прибыл на Кавказ. Но затем, убедившись, что у Петра совсем другие цели и он вовсе не собирается преследовать его, Сурхай отказался от своего первоначального намерения. К тому же, он чувствовал себя в достаточной безопасности, находясь в своей резиденции – Казикумухе, отдаленной от мест прохождения русских войск высоки­ми горами. Заметим, что и в последующие несколько лет Сурхай не пред­принимал каких-либо враждебных действий против русских войск. Больше того, Сурхай ещё в 1722 году пытался пойти на сближение с Россией и вступить в её подданство. Об этом мы узнаём из прошения Тарковского шамхала Адиль-Гирея Петру I от 12 декабря 1722 года. Шамхал писал: «Прежде се­го Сурхай был под моим владением, после того сообщась с Дауд-бековым Усмеем, от меня отстал, и с ними ходил в Персию и её разорили, чего для меня он стал противен. Ныне же требует от меня он, чтоб о прошении его Сурхаевых вин просил я Вашего величества, желая он быть Вашего ве­личества рабом и говорит, ежели Ваше величество своим милосердием ви­ну ему отпустить соблаговолите, то он будет стараться в подданство привесть всех Дагестанцев. Прошу Вашего величества… отправить к нам свой милостивый указ, что вы его Сурхая, подданным своим признать со­изволили; по моему рассуждению сие учинить возможно, и наипаче надле­жит сущею между оными бунтовщиками дружбу, сим способом пресечь и в не­согласии их привести, а они, как слышу, имеют ныне в Дербенте шпионов»[50].

Однако Пётр I отказал Сурхаю в его просьбе. Он считал, что ему «невозможно верить, пока он не покажет своей верности прямо против наших неприятелей, а именно против тех, которые живут близ Дербента»[51].

Под неприятелями, которые «живут близ Дербента», Пётр I, по-видимому, имел в виду кюринских и самурских лезгин и кайтагцев, оказывавших Хаджи-Давуду и Ахмед-хану, как свидетельствуют источники, постоянную поддержку в нападениях на русские гарнизоны.[52]

Отметим, что Сурхай и в последующие годы не раз пытался всту­пить в российское подданство. Так, в июле 1723 года он ещё раз обра­тился за этим уже непосредственно в Коллегию иностранных дел России. В своём обращении Сурхай клятвенно заверял российское правительство, что «дружба и пароль, которой я вам дал, и ныне оное содерживается, и кто вам недруг и мне недруг, а кто вам друг, то и мне также друг»[53]. Но царское правительство и на сей раз оставило без внимания обраще­ние Сурхая.[54]

Такое усердное стремление Сурхая во что бы то ни стало вступить в российское подданство, можно объяснить тем, что он, по-видимому, полагал, что Россия так просто не откажется от своего первоначального плана по завоеванию всего Ширвана вместе с Шемахой. В таком случае, уже будучи под протекцией России, Сурхай мог бы реаль­но претендовать на место правителя Ширвана и тем самым добиться «реванжу над Хаджи-Даудом» и достичь своей заветной цели. Однако често­любивым планам Сурхая не суждено было сбыться.

В конце концов, добиваясь своих личных интересов, Сурхай совер­шенно откололся от освободительного движения и фактически оказался по ту сторону баррикад. Он стал вести самостоятельные боевые действия, направленные против Хаджи-Давуда, совершая набеги на Ширван, Шеки и Гянджу.[55] Существенных успехов во время этих разбойничьих нападений Сурхай не добился, но они нанесли огромный вред делу освободительного движения народов Восточного Кавказа против иноземного владычества.

Не лучшим образом в создавшихся условиях повели себя и другие дагестанские феодальные владетели. Они также не признали верховной власти Хаджи-Давуда. Более того, как свидетельствует архивный документ, собрав­шись в Худате, «горские де владельцы, содиняясь, намерены Ширванскую провинцию между собою разделить и положили на том, что владеть Шемахою и Бакою шавкал, Мускуром и Шабраном Хадже-Даудбеку, Каабою и Кулханом усмию, дербенским городом Магсуду, и при том договоре были у них турецкие посланники…»[56]

Обращает на себя внимание то, что в этом сговоре горских феодалов против Хаджи-Давуда участвовали и «турецкие посланники». Это может быть ещё одним свидетельством того, что уже в то время между Хаджи-Давудом и османскими властями существовали серьёзные противоречия. Однако создавшаяся к тому моменту напряженная обстановка и несомненно противодействие со стороны самого Хаджи-Давуда помешали дагестанским феодалам осуществить свои экспансионистские планы.

Таким образом, к концу 1722 года антисефевидская коалиция гор­ских феодальных владетелей, образовавшаяся в своё время благодаря усилиям Хаджи-Давуда, практически распалась. Из крупных феодальных правителей лишь Али-Султан Цахурский продолжал поддерживать Хаджи-Давуда. В августе 1723 года Али-Султан также вступил в османское подданство.[57] Он был назначен «беглербеком Шекинского владения с присоединением к нему Захурского санджа­ка». Ему предписывалось «будучи в тесной дружбе и союзе с удостоен­ным от нас титулом Крымского хана Ширванским беглербеком Хаджи-Дауд-ханом, всегда действовать совокупно для упрочения шариатских постанов­лений…, оказывая постоянно почтеннейшему духовенству должное ува­жение,… заботиться об исполнении религиозных уставов,… о защите края и покровительстве подданных, о развитии правосудия, искоренении разбоев и остерегаться всякого действия, клонящегося к притеснению и тиранству»[58].

В условиях распада антисефевидской коалиции Хаджи-Давуд прилагал усилия для привлечения на свою сторону других феодальных владетелей, подчас прибегая при этом к запугиванию и применению кара­тельных санкций. За отказ выступить против русских войск Хаджи-Давуд «причинил мне и моему народу бедствия, разрушил мою столицу Хучни», – писал табасаранский владетель Рустам-кади Петру I.[59]

Как уже отмечалось, элементы насилия и грабежа присутствовали во всех без исключения народно-освободительных и революционных войнах. Характерны они были и для исследуемого нами движения. Но здесь нужно заметить, что очень часто эти насилия и грабежи не были непосредствен­но связаны с самим движением и логически не вытекали из него. Нередко они были результатом феодальных междоусобиц и склонности некоторых горских феодалов к различного рода набегам на соседние области. В под­тверждение сказанному можно привести следующий достаточно наглядный пример. В конце 1722 года началось «выяснение отношений» между двумя грузинскими феодалами – картлийским царем Вахтангом VI и кахетинским правителем Константином II, более известном как Махмат-Кули-хан. Вах-тангу, армия которого состояла из грузин и армян, удалось раз­бить Махмат-Кули-хана, в войске которого преобладали персы и кызылбаши. Махмат-Кули-хан вынужден был отступить в Кахетию.[60] Отсюда он обратил­ся за помощью «к лезгинам и другим кавказским народам, заключил с ни­ми союз, обещав, что «если вы мне окажете содействие и поможете мне взять город Тпхис (Тифлис – А.Б.), я дам вам всё, что в нём есть»[61].

«В условленный день, до рассвета, – сообщает уже другой источник, – лезгины прибыли к городу Мцхета[62] и внезапно ворва­лись в него. Они рассыпались по городу, убивая всех, кого встречали, и грабили всё, что попадало им в руки…»[63]. Вслед за этим был захвачен и Тифлис. Таким образом, Константин сполна рассчитался с Вахтангом за прежние обиды.[64]

В отличие от анонимного автора Армянской хроники Джалалян сообщает и о предводителях горцев в походе на Тифлис. Ими были «Али-Султан, Исми и другие».[65] Надо полагать, что среди «других» был и Сурхай, всегда проявлявший склонность к подобным действиям.

Как видим, здесь мы имеем дело с обычной феодальной усобицей. Лезгины и другие дагестанские горцы были привлечены в неё одной из враждующих сторон в качестве наёмной силы. И поэтому можно с достаточной уверенностью сказать, что эти события не имели непосредственного отношения к рассматриваемому нами освободительному движению.

А между тем в самой Персии произошли события, положившие затем конец более чем 200-летнему правлению Сефевидов. 22 октября 1722 года афганцы во главе с Мир-Махмудом после шестимесячной осады захватили столицу Сефевидского государства – Исфахан. Шах Султан-Хусейн, явившись в лагерь Мир-Махмуда вместе со своими придворными, передал ему свою корону. Мир-Махмуд объявил себя шахом Ирана. Сефевидская знать присягнула ему. Вслед за Исфаханом афганцы захватили Кашан, Кум, Казвин и другие города центрального Ирана.[66]

В северных провинциях Ирана находился в это время сын Султан-Хусейна Тахмасп, бежавший из осажденной столицы, чтобы собрать войско для борьбы с захватчиками. После падения Исфахана он также объявил себя шахом Ирана, и вокруг него стали собираться антиафгански настро­енные элементы. Однако Тахмасп в силу ряда причин так и не смог набрать достаточную для борьбы с афганцами армию.[67]

Падение Исфахана привело к дальнейшей эскалации напряженности в регионе и активизации захватнической политики сопредельных держав в отношении Закавказья и Ирана. После занятия российской эскад­рой во главе с полковником Шиповым Энзели и Решта весной 1723 года Петр I первостепенное значение стал придавать захвату Баку – важного стратегического пункта на побережье Каспия.[68]

Еще находясь в Дербенте, Петр I 24 августа 1722 года посылал в Баку лейтенанта Лунина с «манифестом, приглашавшим город сдаться. Но бакинцы, подстрекаемые агентами Дауд-бека, не впустили Лунина в город и ответили, что русской помощи не желают»[69], хотя незадолго до этого от правителей города было получено письмо, в котором говорилось, что бакинские жители готовы «по оному вашего величества указу и манифесту служить и по нашему желанию в послушании пребыть»[70].

Большое значение взятию и освобождению Баку от сефевидских зах­ватчиков придавал и Хаджи-Давуд. По его замыслу Баку должен был стать одним из главных торгово-экономических и политических центров неза­висимого Ширвана. Хаджи-Давуд поддерживал постоянную связь с бакинским султаном Мухаммед-Хусейн-беком. Будучи ярым противником российской ориентации, Мухаммед-Хусейн-бек был готов сдать город Хаджи-Давуду.[71] Однако Хаджи-Давуд, занятый в это время по большей части обороной своих владений и налаживанием отношений с Россией и Турцией, не смог воспользоваться благоприятной ситуацией.

20 июня 1723 года российский флот под командованием генерал-ма­йора Матюшкина вышел из Астрахани и взял курс на Баку. По прибытии Матюшкин отправил в город майора Нечаева с письмом «персидского посла Измаил-бека к султану…, в котором посол старался склонить султана, чтоб он сдал город российских войск предводителю»[72]. Однако бакинский султан, находившийся под влиянием Хаджи-Давуда, отказался до­пустить русские войска в Баку, ответив, что он не обязан «следовать совету Измаил-бека, ни же принимать от него повеления»[73]. Получив от­каз, русские приступили к осаде крепости, которая продолжалась в те­чение семи дней.

Тем временем в самом городе султан Мухаммед-Хусейн-бек был схвачен сторонниками российской ориентации и брошен в тюрьму. Власть в горо­де перешла к юзбаши Дергах-Кули-беку, который затем написал письмо Матюшкину о том, что новые власти согласны сдать город.[74]

28 июля русские батальоны вошли в Баку. Приветствуя их, власти города преподнесли Матюшкину четыре ключа от городских ворот. Заняв город, русские войска расположились в двух караван-сараях и взяли в свои руки все важные стратегические пункты.[75]

Узнав о том, что султан держал связь с Хаджи-Давудом и собирался сдать ему город, Матюшкин приказал взять Мухаммед-Хусейн-бека под стра­жу. Затем султан и три его брата со всем их имуществом были отправ­лены в Астрахань.[76] Правителем Баку был назначен Дергах-Кули-бек, воз­веденный русским командованием в чин полковника. Комендантом города стал князь Барятинский.[77]

Занятие русскими Баку позволило им захватить почти всё каспий­ское побережье Восточного Кавказа. Это явилось серьёзным ударом по позициям Хаджи-Давуда. Потеря прикаспийских провинций значительно усложняла задачу воссоздания сильного и независимого государства на территории Ширвана и Лезгистана. Турки, в чьём подданстве находился в это время Хаджи-Давуд, ничем ему не помогли. Они были заняты решением своих собственных проблем.

После захвата Баку русские войска по намеченному плану овла­дели устьем реки Куры. Все эти территории, включая Гилянь, где уже на­ходились русские войска, а также некоторые другие земли по побережью Каспия, были «признаны за Россией договором, заключенным в Петербур­ге с посланником Тахмасиба II Исмаил-беком 12 сентября 1723 года.[78] Этот договор, все статьи которого были написаны под диктовку петер­бургского кабинета, фактически стал своеобразным приговором развалив­шемуся Сефевидскому государству. В частности, вторая его статья уста­навливала, что «…его шахово величество уступает его императорскому величеству всероссийскому в вечное владение города Дербент, Баку со всеми к ним принадлежащими и по Каспийскому морю лежащими землями и местами, також де и провинции Гилянь, Мазондрань и Астрабат,… дабы оными содержать войско, которое его императорскому величеству к его шахову величеству против его бунтовщиков в помочь посылает, и для то­го також де на содержание онаго войска от его шахова величества де­нежное вспоможение не требует»[79].

Интересно, что вначале Пётр I был намерен добиться от шаха «ус­тупки» и Шемахи.[80] Однако затем, видимо, трезво оценив сложившуюся об­становку, отказался от этого.

Петербургский договор закрепил за Россией все прикаспийские об­ласти Восточного Кавказа, включая и такие важнейшие города, как Дер­бент и Баку. Лучшие средством укрепления позиций России в захваченных провинциях Пётр I считал увеличение в них христианского населения за счет уменьшения мусульман-суннитов. Ещё в мае 1724 года Пётр ука­зывал Матюшкину: «…стараться всячески, чтоб армян призывать и дру­гих христиан, …а басурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколь­ко возможно убавлять, а именно турецкого закона (суннитов)»[81]. Как правильно замечает В.Лысцов, Пётр I стремился провести две взаимно обусловленные меры: выселение из Прикаспия мусульман (единоверных Турции суннитов) и поселение там единоверных России христиан.[82] Подоб­ная политика дискриминации и геноцида суннитского населения, факти­чески подхваченная Петром I у сефевидских шахов, приводила к массово­му исходу лезгин и других суннитских народов из прикаспийских облас­тей в другие районы Восточного Кавказа. Это привело к ещё большему уменьшению суннитского населения в прикаспийских районах, в частности, в таких городах, как Баку и Дербент.

Таким образом, вмешательство России коренным образом повлияло на дальнейший ход событий, связанных с освободительной борьбой народов Восточного Кавказа против сефевидского владычества. Освободительное движение вступило в новую фазу своего развития. Если на первом этапе оно носило исключительно антисефевидский характер, то теперь, движение приобрело еще и антироссийскую направленность. К середине 1723 года России удалось захватить почти весь Западный Прикаспий. Петербургский договор закрепил за ней эти новые территории. В результате часть земель, освобожденных Хаджи-Давудом от персидско-кызылбашских захватчиков, снова попала под иноземное владычество. Вмешательство России явилось одним из главных факторов, приведших движение к поражению.

 

 

§2. Стамбульский договор.
Дальнейшее развитие освободительного движения 
против иноземного владычества (1724-1726 гг.)

Занятие русскими Баку до предела обострило русско-османские от­ношения. Дело едва не дошло до войны, которую на данный момент не же­лала ни одна из сторон. Противостояние двух держав закончилось 12 июня 1724 года подписанием в Стамбуле мирного договора. По этому до­говору Османская империя признавала за Россией прикаспийские провин­ции, как добровольно уступленные ей Ираном. Россия же признала за Осман­ским государством почти всё остальное Закавказье.[83]

Важное место в договоре занимал вопрос о Ширване, который дол­жен был представлять собой особое ханство ширванских лезгин во гла­ве с Хаджи-Давудом. Об этом говорилось в первой же статье договора: «Поелику Лезгины ширванские, яко мусульмане, прибегли под протекцию Порты, и Порта приняв их под протекцию постановила над ними ханом Дауд-Бега, и снабдя его на сие достоинство дипломом, определило местом пребывания его город Шемаху»[84].

Граница между двумя договорившимися империями разделяла Восточный Кавказ на две части. Она определялась следующим образом:

первый пограничный знак ставился между Шемахой и побережьем Кас­пийского моря в расстоянии 1/3 пути от Шемахи к морю по прямой линии;

второй пограничный знак ставился в 22 часах средней езды от Дер­бента на запад в сторону гор «внутрь земли» с таким расчетом, чтобы между ним и первым знаком, поставленного от Шемахи, было расстояние в 22 часа средней верховой езды по прямой линии;

третий пограничный знак ставился на месте впадения Аракса в Ку­ру и соединялся с первым прямой линией. Все земли, лежавшие к востоку от этих знаков и линий отходили к Российской империи, а к западу – к османской Турции.[85]

Как видим, разграничение русской и турецкой сфер влияния по договору не поддается никакому объяснению. Оно, как правильно замечает Р.М.Магомедов, «поражает умозрительным, отвлеченно-математическим характером…. Геодезические и топографические точки выбирались на карте и соединялись прямыми линиями, составители, судя по всему, не понимали, что «режут по живому»: ни вековые исторические и хозяйственные связи, ни этнический состав, ни политическое равновесие совершенно не принимались во внимание. Воистину, с тех пор как будто какая-то злая судьба висит над жителями этих земель: еще не раз в их истории будут их рассекать произвольные линии границ, проводимые людьми, которым не придется самим испробовать на себе последствия такого «землеустройства»!»[86]

Политический статус Ширванского ханства по договору определял­ся следующим образом: «Понеже места в ширванской провинции, принадле-жащия к Порте, почитаются особым ханством, того ради, город Шемаха име­ет быть пребыванием хана; но город да останется в прежнем состоянии, без всякаго новаго укрепления, и со стороны Порты да не будет в нём гарнизона, и ни же отправлять туда войски, исключая случаев, что или хан взбунтует и выйдет из послушания, или между жителями провинции той окажутся непорядки, вредные интересам Порты, или они предпримут неприятельские действия на принадлежащия царю места и земли; в таких случаях Порта иметь будет право, для пресечения всего того с своей стороны потребное число войск отправить чрез реку Куру, с позволения однакож российских командиров»[87].

Согласно договору Порта не имела права держать в Шемахе «ни гар­низона, ни губернатора, ни коменданта, ни какого-либо гражданского или военного чиновника, состоящего на её службе или турка по происхожде­нию, ни чинить там суд и расправу под каким бы то ни было предлогом», исключая случаев указанных выше.[88]

Следует также отметить, что по договору разграничению подлежали земли только до реки Дарбах, «где конец будет Ширванской провинции»[89], а прикаспийские районы, расположенные севернее этой реки, а также про­винции Гилянь, Мазандеран и Астрабат признавались за Россией по усло­виям Петербургского русско-персидского договора от 1723 года.

Таким образом, Стамбульский договор официально признавал создан­ное Хаджи-Давудом на освобожденных от персидско-кызылбашских захват­чиков землях суннитское лезгинское государство, как отдельное ханство с предоставлением ему внутренней автономии. Правда, границы хан­ства были при этом сильно урезаны. Прикаспийские районы вмес­те с городами Дербентом и Баку отходили по договору к России. Ширванское ханство становилось своего рода буферным государством между двумя империями.

Стамбульский договор, как уже отмечалось, в равной мере имел ог­ромное значение для заключивших его сторон. Немаловажное значение договор имел и для народов Восточного Кавказа в том плане, что он предот­вращал предполагавшееся здесь столкновение двух мощных держав, что неизбежно привело бы к непредсказуемым последствиям для местного на­селения. Но с другой стороны, Стамбульский договор создал все условия для дальнейшего расширения масштабов российско-османской экспансии в регионе.

Народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Лезгинского

Дербентская крепость

Согласно договору, правителем, образованного на территории Ширвана «особого ханства», стал Хаджи-Давуд. Казалось бы, это должно было склонить его к безоговорочному признанию договора. Однако, как показывают архивные документы и свидетельства современников, Хаджи-Давуд выступил против этого договора, не признав его условий. Хаджи-Давуд, мечтавший о создании сильного независимого государства на всей территории Ширвана от Баку до Кюре, и от Дербента до Куры не мог сог­ласиться с условиями договора, сочиненного за его спиной двумя враж­дебными ему государствами, предусматривавшего признание части его владений за Россией и предлагавшего ему роль послушного орудия в ру­ках османского султана. Хаджи-Давуд открыто заявил о своем несогласии с установленными договором новыми границами и чинил всякие препят­ствия при их разграничении. По этой причине оно «чрезвычайно затяну­лось» и закончилось только через три с половиной года после заклю­чения договора. «Затруднения причинял, – как прямо указывает П.Г.Бутков, – два года Дауд-бег, что России достались земли при Каспийском мо­ре, от которых Шемаха питалась»[90]. Об этом же сообщает и современник событий, член комиссии по разграничению границ с российской стороны, майор И.Гербер, который писал: «Когда в 1724 году между Россиею и тур­ками трактаты заключены быть могли о персидских делах, то от турков в Шемахе поставленной хан Хаджи-Дауд наперед уведал, понеже по трактатам все хлебородные места, Шабрань и Мушкур, под Российской империи будет, что так Шемаха принуждена будет милости у русских просить, того ради доношением и предложением своим Порте отоманской к тому приводил, что оное сочинение границы… два года продолжалось»[91].

Надо полагать, что Хаджи-Давуд, кроме Мюшкюра и Шабрана, не прочь был вернуть себе и другие ширванские земли, захваченные Россией, в том числе Дербент и Баку. На это намекает и сам И.Гербер, отмечая, что «ежели б что, все трактаты уничтожены и виды переделаны б были, ежели то могло учинено быть, в чём хан (имеется в виду Хаджи-Давуд – А.Б.) ве­ликой резон имел»[92].

Всё это является ещё одним свидетельством того, что Хаджи-Давуд вовсе не собирался «идти на поводу у Турции», как утверждают некото­рые авторы.[93] Будущее Ширвана Хаджи-Давуд видел только в его независи­мом существовании. Этого он надеялся добиться после отказа России с помощью единоверной Турции. Оказавшись между этими двумя супердер­жавами, Хаджи-Давуд, как умный и дальновидный политик, старался использовать их противоречия в собственных интересах. Однако Стамбульский договор практически свёл эти противоречия на нет. С этой точки зрения, он также был крайне невыгоден Хаджи-Давуду. С другой стороны, подписав данный договор, Порта фактически предала Хаджи-Давуда, «выторговав» у России за счет части Ширвана всё остальное Закавказье.

Всё вышеприведенное даёт нам достаточно оснований утверждать, что с момента заключения Стамбульского договора освободительное движение народов Восточного Кавказа принимает и антиосманскую нап­равленность. Именно с этого времени противоречия между Хаджи-Давудом и Портой принимают глобальный характер и становятся неразрешимыми.

Считается, что недавний союзник Хаджи-Давуда казикумухский Чолак-Сурхай также не признал условий Стамбульского договора.[94] По-видимо­му, на такое решение Сурхая повлияло и то обстоятельство, что его вла­дение согласно договору также подлежало разделу. Тот же И.Гербер пи­сал по этому поводу: «По надлежащему разделению границы с турками, по сочиненным трактатам, подлежит к Российской империи земля, 6 часов езды из сего уезда, или владения Зурхаева; только Зурхай свой уезд разделить отнюдь не дает, и турки ево к тому принуждать не хотят и не смеют и объявили России, что она вольна у Зурхая землю силою взять»[95].

Казалось бы, такая позиция Сурхая должна была вновь сблизить его с Хаджи-Давудом. Однако, как свидетельствуют источники, Сурхай про­должил свою политику набегов и грабежей на соседние территории, направленную, прежде всего против самого Хаджи-Давуда.

По договору в сферу влияния России отходил и весь Табасаран. Майсум и кадий были подчинены дербентскому наибу и русскому комен­данту в городе. За преданность русскому престолу табасаранскому майсуму было определено жалованье 200 рублей в год.[96]

Что касается других дагестанских феодальных правителей, то их владения не входили по договору в зону разграничения.

Стамбульский договор привел к резкому усилению экспансии Рос­сии и Османской империи на Кавказе. Если раньше эти две державы действовали здесь с оглядкой друг на друга, то теперь, договорившись, Рос­сия и Турция приступили к открытой оккупации бывших персидских вла­дений. Стремление обеих держав как можно быстрее закрепить за собой эти провинции приводило к ужесточению их политики на завоеванных территориях. Беззаконие и гнет иноземных захватчиков вызывали справедливое возмущение местного населения и недовольство феодальных правите­лей. Это привело к ряду народных восстаний и выступлений местных феодалов.

Так, в 1724 году в Баку произошло восстание жителей города про­тив российских властей, которое «было жестоко подавлено, причем многие жители бежали в Персию, а в опустевший город были переселены жители из Казани»[97].

По другим же сведениям в том же 1724 году в Баку произошёл за­говор группы феодальной знати во главе с Дергах-Кули-ханом.[98] Об этом П.Г.Бутков пишет следующим образом: «В течение 1724 года открыта в Баку измена. Проведали, что юсбаша Магмут-Дерга-Кули… намерение имеет изменить… для чего переписывался уже с Дауд-Бегом, и уложили, что Дауд-Бег должен был в назначенный день с великим числом отборного войска из Шемахи придти в Баку; и тогда хотел юсбаша с ним соединить­ся…»[99].

Но антироссийское выступление бакинского хана вскоре было по­давлено. Об этом сообщает И.Гербер: «Как сие открылось, то он (Дергах-Кули-хан – А. Б.) с тремя главнейшими спасся и в Шемаху уехал. А из других бакинских обитателей несколько были казнены, а другие в Россию в ссыл­ку посланы… И так; большая часть города Бака жителями стало пусто…»[100].

Чуть раньше подобное выступление против российских властей произошло в Дербенте. Оно также было подавлено.[101]

Восстал против России и тарковский шамхал. «Тарковский Адиль-Гирей шавхал соединился з Даудбеком, усмием и Сурхаем, говорится по этому поводу в одном из архивных документов, – искав хлеб, хотят идти войною на новопостроенные крепости в чем де между собою говорят, что войско российское пришло сюда не по добро, лучше де нам собрався всю учинить на них войну, а хотя Даудбек им в том не доверяет, однако дал в том душу, что с ними идти…»[102] Надеялся Адиль-Гирей и на по­мощь со стороны турецкого султана и крымского хана. Однако в послед­ний момент никто из них не поддержал шамхала. Тем не менее, Адиль-Ги­рей с 30-тысячным войском в 1725 году напал на русскую крепость Святой Крест, но был отбит с большими потерями.[103] Осенью того же года про­тив шамхала был направлен отряд во главе с генерал-майором Кропотовым, которому было приказано «всячески трудиться, чтобы его шамхала, добыть в свои руки»[104]. Исполняя приказ, Кропотов разорил владения шам­хала, в том числе и его резиденцию – Тарки. Адиль-Гирей бежал в горы. Но через некоторое время явился к русским с повинною, однако был арестован и сослан в город Колу Архангельской губернии.[105] После этого пра­вительство Екатерины I отменило звание шамхала и поручило «всею землею его управлять генералу, начальствующему в крепости Святого Крес­та»[106].

Подобные выступления, направленные против иноземного господства, происходили на Восточном Кавказе и в последующий период.[107] Это заста­вило царское правительство и Порту принять ряд мер для укрепления своего влияния в регионе. В 1726-1727 годах главнокомандующий русски­ми войсками на Кавказе и в Прикаспийских областях генерал-аншеф В.В.Долгорукий добился повторной присяги от владетелей Кумыкии, Табасарана и Кайтага. Впервые были приняты в российское подданство стар­шины влиятельного союза Акуша-Дарго, Кубачи, утамышский султан и авар­ский Умма-хан.[108] В этот же период кубинским правителем был назначен Хусейн-Али, сын убитого Султан-Ахмед-хана.[109] На берега Аграхани и Сулака было переселено 1000 семей гребенских казаков. В Аграханский ре­дут был переведен батальон пехоты, а в окрестности Святого Креста – семь драгунских полков.[110] Подобные же меры принимались и со стороны Порты, которая также старалась привлечь на свою сторону как можно больше местных феодальных правителей. Так, ещё в 1724 году турецкий султан отправил «Жалованные грамоты» Сурхаю, уцмию Ахмед-хану и его сыну Магомед-хану. Сообщая об этом, русский посланник в Стамбуле И.И.Неплюев уточнял: «Да таковых же пять жалованных грамот послано для раздачи Дагестанским князьям, которых имена неизвестны, остановлены на имена их в тех грамотах места»[111].

После смерти Петра I политика России на Кавказе потеряла на ка­кое-то время целенаправленность и динамизм. Этим не замедлила восполь­зоваться Порта, которая начала нарушать условия Стамбульского догово­ра. Как уже было показано, по этому договору Турция не имела права дер­жать свои войска на территории Ширванского ханства. Но, несмотря на это, в 1725 году турецкие войска под командованием Сары-Мустафа-паши после захвата Гянджи вторглись на территорию Ширвана. Однако они по­лучили здесь решительный отпор от повстанческих сил во главе с Хаджи-Давудом, и как говорится в архивном документе «разбежались толпа­ми».[112] Турецкий султан ещё раз убедился в том, что Хаджи-Давуд не станет следовать его воле.

Надо сказать, что турки и в последующие годы неоднократно предпринимали попытки ввести свои войска в Шемаху и безоговорочно подчинить себе весь Ширван. Так, в одном из документов от 1726 года говорится о том, что «…из Царьграда (Стамбула – А.Б..) велено одному турскому паше в Персии с войсками итти на время в Ширван и в Шемаху для успокоения тамошних народов своевольств… в силу заключенного между Рос­сией и Портою о Персии трактата, как по оному туркам позволение дано в случае каких явившихся в Ширване противностей и бунтов от наро­да входить туда для успокоения оного на время, и потом паки оттуду выходят, не оставляя в войск своих никого»[113].

Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда в этот период была всецело направлена на обуздание захватнических устремлений соседних держав и обретение независимости. Турки всячески старались использо­вать его в собственных интересах. Россия также относилась к нему враж­дебно. Лишившись поддержки и со стороны дагестанских феодальных владетелей. Хаджи-Давуд оказался в полной политической изоляции. Но и в таких условиях он продолжал проводить самостоятельную политику, направленную на возрождение ширванской государственности.

Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс. Об этом, вопреки мнению некоторых авторов, неопро­вержимо свидетельствуют архивные документы и показания современников. В одном из таких документов, например, говорится о том, что по фирману шаха Тахмасиба II от месяца рамадана 1136 (1724) года уцмию Ахмед-хану предписывалось со своим отрядом двинуться на Шемаху против Хаджи-Давуда, которому «…беспутные жители той местности оказывают со­действие».[114] Й.Хаммер в своей «Истории османского государства» на осно­вании турецких источников пишет о том, что жители Ширвана настойчиво просили турецкое правительство очистить их страну от шиитов и умоля­ли назначить ханом Хаджи-Давуда.[115] О широкой поддержке народа говорит и такой хорошо известный факт взятия Шемахи Хаджи-Давудом не без помощи большой части городского населения, среди которых находились и представители знати. Небезынтересно здесь привести один любопытный архивный документ, составленный со слов некоего жителя Дербента Муртозакули, находившегося в Шемахе во время её осады отрядами повстанцев во главе с Хаджи-Давудом. При встрече с Петром I Муртозакули сообщил ему следующее: «…как де были бунтовщики в Шемахе,…знатные же, а именно Хаджи-Ибрагим, Хаджи-Магомет – Эммин, Хаджи-Измаил и многие которых и имян не может упомнить к ним же пристали и соединились».[116]

Хаджи-Давуд пользовался поддержкой не только лезгинского, но и других суннитских народов Восточного Кавказа. Об этом, в частности, свидетельствует источник, в котором говорится, что жители Гянджи, вступив в переговоры с подошедшим в мае 1722 года во главе большого войска Вахтангом, говорили ему: « Лезгины не пришли бы к нам в нашу страну, если бы не имели единомышленников в соседних с нами областях, среди окружающих нас народов. Они пришли по их наущению, как единоверцы их сунниты».[117]

Но в разрушенной войной стране, в условиях разрухи и нищеты, поддерж­ка народа не могла быть бесконечной. И Хаджи-Давуд это хорошо понимал. Он делал всё возможное для облегчения тяжелого положения народа. Для этого нужно было возродить экономику страны, основу которой составля­ло производство шёлка. Поэтому в первую очередь восстанавливались шел­ковые фабрики и мануфактуры. Возрождалась торговля, о чем свидетельствует И.Гербер, который писал, что «нынешние бунтовские обитатели пи­таются ещё малым торгом»[118]. Но на пути хозяйственного возрождения стра­ны стояли немалые трудности. Восточные прикаспийские районы Ширвана вместе с такими важнейшими торгово-экономическими центрами, как Баку и Дербент, а также богатыми хлебом провинциями, как Мюшкюр и Шабран, были заняты российскими войсками. «Видно, доходы и губерния также с прежними не равняются, – писал И.Гербер, – ибо большая половина Ширвании под российской империей состоит»[119]. Экономическому возрождению страны мешали и постоянные происки османской военщины, а также всё ещё про­должавшиеся опустошительные набеги со стороны некоторых дагестанских феодалов.

Параллельно с восстановлением экономики Ширвана Хаджи-Давуд забо­тился и об укреплении своего политического влияния в стране. Суннизм был объявлен государственной религией. Принимались меры по созданию новых государственных и общественных структур. Отмечая это, тот же И.Гербер писал: «Ныне шемахинские жители все сунны… Главные чины, как духовные, так и гражданские, ныне даны тем, которые во время ребелии пе­ред другими бунтовщиками услуги свои Хаджи-Дауду и Зурхаю оказали»[120]. И далее крайне враждебно настроенный к восставшему народу русский офицер пишет, что «на место прежде бывших вежливых и просвященных пер­сиян ныне все грубые бунтовские мужики»[121].

Как уже отмечалось, Россия на занятых ею прикаспийских территориях проводила ярко выраженную антисуннитскую политику, направленную на вытеснение суннитского населения из этих районов. Вследствие этого из Баку, Дербента, Мюшкюра, Сальяна и других ширванских провинций, отошедших к России, сунниты толпами уходили в западные внутренние районы Ширвана, находившиеся под властью Хаджи-Давуда. В свою очередь шииты и армяне покидали Ширванское ханство и переселялись в районы, занятые Россией. С учётом этого надо полагать, что население Ширванского хан­ства к концу правления Хаджи-Давуда состояло в своём подавляющем боль­шинстве из лезгин и представителей других суннитских народов Вос­точного Кавказа.

Таким образом, русско-турецкий договор, заключенный в 1724 году в Стамбуле, явился сильнейшим ударом по освободительному движению и предательством со стороны турок интересов восставшего народа. Хаджи-Давуд решительно выступил против этого договора и всячески препятствовал выполнению его условий. Данный договор до предела обострил противоречия между Хаджи-Давудом и Портой. С этого момента движение принимает и антиосманский характер.

Стамбульский договор привел к резкому усилению экспансии Рос­сии и Османской империи на Кавказе. Это привело к ряду народных вос­станий и выступлений местных феодалов. Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда была направлена в этот период на обуздание захватничес­ких устремлений соседних держав и обретение независимости. Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс.

§3. Заключительный период
борьбы народов Восточного Кавказа 
против иноземного владычества (1726-1728 гг.)

Несмотря на предательство со стороны Порты, Хаджи-Давуд не сложил оружия и не отказался от дальнейшей борьбы против иноземного господства – за независимость Ширвана. Но, если раньше на пути достижения этой цели стоял только один Иран, то теперь после вмешательства в события России и Турции Хаджи-Давуду предстояла борьба и против их совместной экспансии. Подписав договор, Россия и Турция фактически заключили между собой союз, направленный против Хаджи-Давуда. Поэтому в эти годы все свои усилия Хаджи-Давуд направил на то, чтобы помешать выполнению его условий.

Как сообщает П.Г.Бутков, «Дауд-бег, хан шемахийский… нынешняго кубинского ханства в рустюйском уезде, коего большая часть жите­лей предалась на его сторону ещё в 1720 года, построил крепость Тенге или Тенги (или Сабрум) на речке Белбеле… от моря верстах в 40, на крутой каменной горе; и с той стороны, с которой можно к оной подходить, обнес каменною стеною»[122]. При разграничении границ Тенгинская крепость отходила к России. Но Хаджи-Давуд, придававший боль­шое значение этому укреплению, как важному опорному пункту на восточных границах своего ханства, отказался передать его России.[123] Это вызвало недовольство как России, так и Османской империи, стремившихся как можно быстрее закрепить за собой условленные по договору территории. В такой ситу­ации Хаджи-Давуду ничего не оставалось, как попытаться вступить в пе­реговоры с Портой. Турки, уже давно переставшие доверять Хаджи-Давуду, опасаясь его перехода на сторону России, согласились на это. Переговоры, начав­шиеся осенью 1726 года, затянулись до весны следующего года. Как до­носил русский резидент в Стамбуле И.Неплюев, Хаджи-Давуд даже заплатил туркам 12 тысяч туманов «чтоб ныне границы не окончал»[124]. Но все усилия оказались тщетными. Весной 1727 года работы по разграничению границы были возобновлены.

Тем временем русские войска под командованием А.В.Румянцева оса­дили крепость Тенга, в которой в тот момент находился сын Хаджи-Давуда Сулейман-бек. Не понаслышке зная о силе русского оружия, Сулейман-бек попытался поднять на оборону крепости всё местное население. Но, несмот­ря на это, ему не удалось отстоять крепость. Она была захвачена русскими войсками.[125]

Потеря ещё одного стратегически важного пункта заметно ослаби­ла позиции Хаджи-Давуда в противоборстве с царской Россией и султан­ской Турцией. Хаджи-Давуд ещё раз убедился в том, что турки по-прежнему не считаются с его интересами и не хотят видеть в нем равноправного союзника. Это заставило Хаджи-Давуда снова обратить свои взоры на се­вер, на Россию. «По истощении всех средств, – писал по этому поводу А.А.Неверовский, – он (Хаджи-Давуд – А.Б.) и обращался к русскому правительству с просьбою о принятии его в подданство со всеми владениями»[126]. Однако российское правительство, несколько изменившее свои планы относительно Кавказа после смерти Петра I, снова отказало Хаджи-Давуду в поддержке, мотивировав это тем, что оно не хочет нарушать Стамбульский договор[127], с условиями которого к тому времени Порта практически уже не считалась.

Между тем к Хаджи-Давуду через муганского султана Рамазана обра­тился шах Тахмасиб II с предложением вступить с ним в союзнические отношения. В письме муганского султана говорилось: «Счастливому коман­дующему, нашему Аджи Давуд хану, ныне указ шахова величества Тахмасиба на имя моё и Мусабеку прислан а особливо вашей милости, а как сие письма получив и в скорости брата своего Мамед хан бека в дерев­не Жевать вышли чтоб мне с ним видеться, а со мной ныне русских людей только десять человек, а другие с бригадиром и в себя содержите безопасение пожалуй времени не упущай и скоро суды приезжай»[128].

Однако шах и его сторонники просчитались. Они не смогли привлечь Хаджи-Давуда на свою сторону. Хотя Хаджи-Давуд в это время и нуждался в союзниках, но он, будучи тонким политиком и преданным своему делу человеком, очень дипломатично отказал шаху, ответив на письмо муганского султана: «негодно чтобы прежде вам присегать», а потом восстать против русских.[129]

Вскоре о попытке персидского шаха привлечь на свою сторону Хад-жи-Дауда стало известно российскому командованию. Генерал-майор Шипов в донесении в Государственную коллегию иностранных дел передал, что муганский султан и сальянский наиб Гардалибек имеют «злоумысел чинить над нашими людьми и пересылали за Давуд-беком» в Шемаху своих людей с письмом, которые в дороге были пойманы.[130]

Последние попытки договориться с Хаджи-Давудом на своих условиях в этот период предпринимало и турецкое правительство. Об этом свидетельствует ар­хивный документ, сообщающий, что к муганскому султану прибыл с письмом от турок некий Мухаммед-Кули-хан, который затем отправился к Хаджи-Давуду. О чем говорил Хаджи-Давуд с представителем Турции, нам неизвест­но. Однако можно предположить, что турки пытались уговорить Хаджи-Давуда отказаться от своей независимой политики и стать, наконец, послушным вассалом султана. Но Хаджи-Давуд и на этот раз не поддался уговорам турок. Он остался верен своей заветной цели, заключавшейся в воссоздании неза­висимого лезгинского государства на территории бывшего Ширванского беглербекства.[131]

Порта, убедившись, что Хаджи-Давуд ни при каких обстоятельствах не согласится стать исполнителем её воли, окончательно от­вернулась от него. Недовольство турецких правящих кругов подогревалась тем, что Хаджи-Давуд с каждым днем проявлял всё большую самосто­ятельность и совершенно не считался с османскими властями. Кроме того, в официальных кругах Османской империи стало известно о намечавшем­ся сближении Хаджи-Давуда с Россией.[132]

В мае 1728 года по секретному указанию турецкого султана Хаджи-Давуд был приглашён с «визитом вежливости» в Гянджу.[133] Хаджи-Давуд принял это приглашение, видимо, надеясь наладить, наконец, отношения с турками. Однако в Гяндже его арестовали и, пока весть об этом не дошла до Шемахи, перевели сначала в Эрзурум, а оттуда на остров Кипр. Здесь Хаджи-Давуд и провел послед­ние годы своей жизни. Ханом Ширвана был назначен

Чолак-Сурхай Казикумухский.[134] Ему был присвоен чин двухбунчужного паши[135] и жалованье в 3 тысячи рублей в пересчете на русские деньги.[136]

Народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Лезгинского

Второй заключительный этап освободительного движения народов Восточного Кавказа под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского(1722-1728гг.)


Линия разграничения границ между Россией и Турцией по Стамбульскому договору.

Государство Хаджи-Давуда после разграниче­ния границ по Стамбульскому договору.

Походы русских войск.

Направление действия турецких войск.

Набеги дагестанских феодалов.

Х 1722                                                                                                 Места и годы основных сражений.

Как уже отмечалось, после того как власть в Ширване была официально признана за Хаджи-Давудом, Сурхай «возымев смертельную ненависть к Дауд-беку… действовал против него и против Шемахи неприятельски»[137].Начиная с этого времени, Сурхай постоянно совершал грабительские на­беги на владения Хаджи-Давуда, нанеся ему огромный ущерб. Об одном из таких набегов, осуществленном Сурхаем с 6-тысячным отрядом, состоявшим в основном из наемников, собранных из разных мест путем подкупа и подарков, на деревню Дедели – родину Хаджи-Давуда, рассказывает современник событий. Прибыв в Мюшкюр, войско Сурхая окружило деревню. Однако, несмот­ря на «немаловременную осаду»[138], Сурхаю не удалось взять Дедели, «в котором находился Хаджи-Дауда брат, и оною стеною укрепил»[139]. Потерпев неудачу, Сурхай вернулся в Казикумух.

Недовольный тем, что турки «предпочли ему, природному князю, мужика Дауда», Сурхай «несколько лет наносил туркам… досады»[140]. Одновременно Сурхай всячески старался «различными происками… выста­вить Хаджи-Дауд-бека в дурном свете пред турецким правительством»[141].

Умело лавируя между Россией и Османской империей и пользуясь сло­жившимися благоприятными обстоятельствами, Сурхай последовательно до­бивался своих интересов. «Когда в 1727 году Зурхай показывался, буд­то он хотел под российскую защиту и империю поддаться, – писал И.Гербер, – то турки всякими мерами старались ево от сего отдержать и на их сторону и владение перевести и того ради ему многие обещания предла­гали; а он к тому склонился, ежели он от Порты достойно пожалован бу­дет, то ему турки Кабалу владеть отдали, которой уезд он немедленно своими людьми и занял; только тем не был доволен и взял ещё против их позволения и Агадаш и в оном укрепился, так что турки принуждены бы­ли ево ханом шамахинским по ево требованию поставить, что он не боль­ше противности какой им не учинил»[142].

Судя по источникам, в Сурхае проявляла заинтересованность и Рос­сия. «Российский двор, – читаем у П.Г.Буткова, – делал опыт преклонить на свою сторону Сурхая». Обе соперничавшие в регионе державы не жела­ли его перехода на сторону противника. Что касается самого Сурхая, то он «на обе стороны подавал надежду, чтоб увидеть, кто предложит ему полезнейшия кондиции, пока наконец турецкия деньги превозмогли в 1727 году»[143].

Особую заинтересованность России и Турции в Сурхае в этот пери­од, кроме всего прочего, можно объяснить ещё и тем, что присоединение его владения давало возможность каждой из этих держав существенно рас­ширить зону своего влияния и создать предпосылки для дальнейшего его распространения на внутренние горные районы Восточного Кавказа. Как говорится в архивном документе, приняв Сурхая под свою протекцию, Порта пыталась «Сурхаево владение с Шемахою соединить и тем сильнее свою партию в той стране утвердить»[144].

Происки Сурхая, конечно, сыграли определенную роль в решении Пор­ты об отстранении Хаджи-Давуда. Но главная причина, заставившая турец­ких властей принять такое решение, заключалась, на наш взгляд, в не­покорности самого Хаджи-Давуда, его стремлении проводить независимую политику. «Порта, раздраженная непокорством Дауд-Бека, – писал один из русских авторов начала XIX века, – лишила его достоинства шемахинского хана и назначила на его место Сурхай хана»[145]. Это подтверждается и архивным документом: «Турки, недовольные дерзостью и непослушанием Дауд-бека, отдали Шемахинское ханство Сурхай хану»[146].

Таким образом, Сурхай добился того, к чему так самоотверженно стре­мился многие годы. Он стал правителем довольно обширной территории от Казикумуха до Шемахи. Но взамен полученной власти Сурхай-хан дол­жен был платить «туркам довольно тяжёлые подати»[147].

К сожалению, в историографии существует довольно устойчивое мнение, будто Хаджи-Давуд был «типичным ставленником» турецкого султана. Многие авторы, опираясь на субъективные свидетельства крайне враждебно настроенных к освободительному движению современников, пытаются представить Хаджи-Давуда как послушного орудия в руках Порты. Так В.Н.Левиатов, касаясь последних лет деятельности Хаджи-Давуда, писал: «Судя по дей­ствиям Дауд-бека, он превратился в типичного турецкого пашу. Однако, не­смотря на то, что он исполнял все требования Порты, он всё же был сме­щён».[148] Схожего мнения придерживается и Р.М.Магомедов, который считает, что, вступив в турецкое подданство, Хаджи-Давуд отказался от борьбы за политическую независимость и согласился на переход из-под власти шахского Ирана под власть султанской Турции.[149]Аналогично рассуждает и другой дагестанский историк Н.А.Сотавов, отмечая, что турецкое правительство в 1725 году могло опираться только на Хаджи-Давуда и Али-султана, и что с их помощью оно пыталось подавить сопротивление дагестанских горцев, грузин и армян.[150]

На наш взгляд, принимая во внимание приведенные строки, нельзя со­гласиться с мнением о покорности Хаджи-Давуда Порте. Выше нами были уже приведен ряд архивных документов и свидетельств современников, опровергающих такое мнение. Опираясь на эти источники, мы склонны полагать, что Хаджи-Давуд, посвятивший свою жизнь борьбе за свободу и независимость своего народа и всеми силами стремившийся к возрождению независимого суннитского государства на Восточном Кавказе, не мог идти на поводу у турок, преследовавших на Кавказе собственные интересы.

Зато Сурхай действительно стал послушным орудием османского сул­тана. Об этом неопровержимо свидетельствуют многочисленные архивные документы, свидетельства современников и другие источники. Имеются та­кие материалы в немалом количестве и в Государственном архиве Респуб­лики Дагестан.[151] Став шемахинским ханом, Сурхай начал совершать набеги на прикаспийские районы, находившиеся под властью России. Нет ни малейшего сомнения в том, что эти набеги производились Сурхаем по заданию турецких властей.[152]

Один из опустошительных набегов в декабре 1728 года Сурхай совер­шил в Сальянскую провинцию. Заодно с ним действовал османский намест­ник Ибрагим-паша. Как пишет П.Г.Бутков, Сурхай «там бывших людей по­бил и пленил; устроенные магазины с провиантом и многие там лежащие деревни без остатку выжег, пожитки пограбил и несказанное свирепство производил»[153].

В результате нападения Сурхай-хана на Сальянскую провинцию было разорено 23 деревни, убито 280 человек, а 227 взято в плен, в том числе 72 женщины. Грабители угнали 1516 лошадей, 4902 вола, 6579 баранов, 35 буйволов, 25 верблюдов и забрали с собой большое количество зерна, множество ковров, посуды и других предметов домашнего обихода.[154]

В этот же период Сурхай-ханом в область Кюре был отправлен от­ряд во главе с Карат-беком, который должен был привести в подданство жителей этой области. Раньше, ещё до назначения Сурхая шемахинским ханом, кюринские старшины оказывали ему поддержку в его набегах, получая за это деньги и разные подарки. Теперь, сделавшись ханом, Сурхай решил подчинить их своей власти. А между тем эта область по Стамбульскому договору должна была отойти к России. Зная о пророссийских настрое­ниях некоторых местных старшин, Сурхай приказал Карат-беку «отвращая оных от подданства России», призывать в его «Сурхаеву службу»[155]. Это было первой попыткой Сурхая подчинить своей власти вольные общества кюринских лезгин. До этого, на наш взгляд, вопреки распространенному мне­нию, между ними существовали только договорные отношения.

Имеются также сведения о том, что Сурхай совершал частые грабительские набеги и в сторону Кубы, а также Дербента.[156] Но здесь его от­ряды каждый раз вынуждены были отступать, наталкиваясь на противодействие русских войск.[157]

Всё это показывает, что Сурхай, став шемахинским ханом, не отказался от своего привычного ремесла: грабежей и разбоев. Но, если раньше он это делал только ради собственного обо­гащения и возвышения, то теперь все эти разбои и грабежи производились по указанию турецких властей и отвечали интересам Порты.

К сожалению, отдельные авторы пытаются представить Сурхая в качест­ве вождя движения, его главного организатора и руководителя.[158] Надо приз­нать, что Сурхай действительно сыграл не последнюю роль на первом эта­пе движения, оказав немаловажные услуги повстанцам во главе с Хаджи-Давудом. Однако в дальнейшем Сурхай, преследуя собственные интересы, отстал от движения и начал проводить самостоятельные боевые действия, направленные против повстанцев и их лидера Хаджи-Давуда, стремясь во что бы то ни стало отстранить его от власти и самому стать ханом Ширвана.

Нелишним будет также заметить в этой связи, что освободительные движения и войны, происходившие под религиозными лозунгами в средние века, как правило, возглавлялись духовными лицами, «приобретшими в народе достаточное значение, чтобы окружить себя последователями»[159]. Именно таким человеком и был Хаджи-Давуд. Что касается Сурхая, то не секрет, что он был известен в Ширване больше как разбойник и грабитель, так как часто совершал сюда свои набеги. Маловероятно, чтобы жители Ширва­на, составлявшие основную массу восставших, могли последовать за таким человеком и более того признать его своим предводителем. Об этом свидетельствуют и архивные документы, сообщающие о том, что Сурхай, став ширванским ханом, не мог привлечь в свой отряд жителей Ширвана и довольство­вался услугами отряда в 200 человек, собранного из казикумухцев и наемников из других мест.[160] Даже в годы, когда Сурхай был союзником Хаджи-Давуда, его отряд насчитывал не более 1000 человек.[161] «Понятно, что с таким малочисленным войском Сурхай никак не мог претендовать на главную роль в освободительном движении, основные действия которого к тому же происходили далеко от его родины. Об этом, очевидно, знали и турки, которые признали в 1722 году ханом Ширвана не Сурхая, а Хаджи-Давуда. Кроме всего этого, о том, что Хаджи-Давуд, а не Сурхай, был главным организатором и руководителем движения убедительно свидетельствуют и почти все источники, сообщающие о тех событиях, многие из которых были приведены выше. Поэтому говорить о Сурхае, как о главном действующем лице движения, на наш взгляд, нет никаких оснований.

Отстраненный от власти, Хаджи-Давуд провел последние годы своей жизни в ссылке – на острове Кипр. К сожалению, мы не располагаем каки­ми-либо материалами, касающимися этого периода его жизни. Изолирован­ный от внешнего мира, Хаджи-Давуд умер вдали от Родины, за свободу и не­зависимость которой он отдал лучшие годы своей жизни.

Таким образом, последние годы борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества прошли на фоне всё более расширявшей­ся экспансии иностранных держав и установления их господства в регионе. После завершения работ по разграничению границ Порта решила от­странить Хаджи-Давуда от власти из-за его непокорности и стремления проводить независимую политику. Отстранение Хаджи-Давуда фактичес­ки привело к окончательному поражению освободительного движения и безоговорочному установлению русско-османского господства в регионе.

 

§4.Причины поражения и значение народно-освободитель­ного движения

Освободительное движение, охватив­шее почти весь Ширван, Лезгистан и многие районы Дагестана, было по­давлено. Более чем 200-летнее персидско-кызылбашское иго сменилось российско-османским владычеством. Вмешательство России, а затем и Османской импе­рии до крайности осложнило обстановку в регионе и практически све­ло на нет всё, что было достигнуто в предшеству­ющий период. Именно вмешательство иностранных держав, на наш взгляд, и явилось главной причиной поражения движения.

Сильнейшим ударом по народно-освободительному движению стало заключение Стамбульского русско-османского договора в 1724 году, по которому весь Восточный Кавказ был разделен на сферы влияния между двумя империями. Часть Ширвана была признана за Россией, а другая часть должна была нахо­диться «под присмотром» Порты. Этот договор свел на нет все противоречия между Россией и Турцией, и тем самым способствовал усилению их дальнейшей экспансии в регионе.

Существенную роль в поражении движения сыграла предательская политика Порты по отношению к Хаджи-Давуду. Приняв Хаджи-Давуда в свое подданство по стратегическим соображениям (из-за опасения его пере­хода на сторону России), турки затем делали все возможное для ослаб­ления его позиций в регионе. Одновременно, преследуя свои собственные интересы, Порта всячески старалась использовать его в противоборстве с Россией. Создание независимого государства на территории Ширвана не отвечало интересам Турции, так как она стремилась к захвату всего Восточного Кавказа.

Одной из важных причин поражения движения стало отсутствие единства и наличие разногласий между местными феодальными правите­лями. Некоторые из них с самого начала выступили на стороне иноземных завоевателей и всячески препятствовали освободительному движе­нию, а многие из тех, кто присоединился к движению, преследовали свои собственные интересы, сильно расходившиеся с интересами восставшего народа. В решающий момент почти все они отвернулись от Хаджи-Давуда, а затем начали проводить самостоятельные боевые действия, направлен­ные против него.

Ещё одна важная причина поражения восставших заключается в их плохом вооружении и недостаточной обученности. В силу этого крестьяне и низы городского населения, составлявшие основную массу армии Хаджи-Давуда, не всег­да могли успешно противостоять хорошо вооруженным и профессионально подготовленным войскам противника. Хаджи-Давуд испытывал также большую потребность в тяжелой военной технике. Во многом по этой причине он не смог в свое время овладеть такими важными крепостями, как Дербент и Баку.

Ослаблению движения способствовало также истощение людских и ма­териальных ресурсов в ходе длительной борьбы против иноземного владычества. Морально-психологический надлом сказывался во всём. Большой урон движению наносили происки османской военщины и постоянные набеги некоторых дагестанских феодальных владетелей на ширванские го­рода и села. Это заметно ухудшало и без того тяжёлое положение населения, что приводило к постепенному отходу широких народных масс от движения и сужению его социальной базы.

Определенную роль в поражении движения сыграли и субъективные факторы, связанные с деятельностью самого Хаджи-Давуда Мюшкюрского. Поневоле оказавшись на гребне противоборства двух великих держав, Хаджи-Давуд, по-видимому, не смог до конца понять все тонкости «большой политики». Во многом по этой при­чине ему не удалось в полной мере использовать русско-османские противоречия в своих целях.

Всё это вместе взятое и привело к поражению освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества в первой трети XVIII века.

Но, несмотря поражение, движение явилось событием огром­ного значения в истории народов Восточного Кавказа. Без сомнения, оно является одним из важнейших событий региональной истории на всём её протяжении, заложившим начало полному изгнанию иноземных порабо­тителей и освобождению Восточного Кавказа от их владычества. Проходя под антишиитскими лозунгами и преследуя цель возрождения независи­мого суннитского государства в Ширване, движение безусловно повлия­ло на развитие и формирование национального самосознания и дальней­шую судьбу лезгинского и других участвовавших в нем народов. Народы Ширвана, Лезгистана и Дагестана избавились от длительного, продолжавшегося более 200 лет, персидско-кызылбашского ига, принесшего им много бед и стра­даний и препятствовавшего их самобытному развитию. Одновременно движение способствовало подрыву устоев самой Сефевидской империи, при­ведшей затем к полному её развалу.

Заметное влияние движение оказало на последующую историю на­родов региона. После кратковременного возобновления персидско-кызылбашского владычества в лице Надира народы Восточного Кав­каза окончательно освободились от иноземного ига. Бывшее Ширванское беглербекство распалось на ряд независимых ханств. Обрели независи­мость и феодальные владения, и союзы сельских общин, расположенные на территории Дагестана. Народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского оказалось как бы предвестником всех этих событий, сыгравших эпохальную роль в истории народов Восточного Кавказа.

В то же время значение освободительного движения выходит дале­ко за рамки региональной истории. Оно оказало большое влияние на борьбу других порабощенных Сефевидами народов Закавказья и сопредельных регионов – армян, грузин, курдов, афганцев, арабов и во многом спо­собствовало успеху их борьбы против иноземного господства.

Немаловажное значение мужественная борьба народов Восточного Кавказа за свободу и независимость имеет и в наши дни в деле воспи­тания молодежи и подрастающего поколения в духе любви к родине и интернационализма.

Народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Лезгинского

 


[1] Спиридонова Е.В. Экономическая политика и экономические взгляды Петра I. М.: Госполитиздат, 1952. С.219.

[2] История России, с начала XVIII до конца XIX в. М.: ООО “Издательство АСТ-ЛТД”, 1998. С.90.

[3] Левиатов В.И. Очерки из истории Азербайджана в ХVIII веке. Баку: Изд. АН Аз. ССР, 1948. С.79.

[4] Тамай А. К истории изгнания иранских захватчиков из Дагестана и Северного Азербайджана // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.З. Оп.1. Д.6. Л.29-30.

[5] Всемирная история. В 24 т. / Бадак А.Н., Войнич И.Е., Волчек Н.М. и др. Минск: Литература, 1996-1999. Т.15. С.76.

[6] Соймонов Ф.И. Описание Каспийского моря и чиненных на оном россий­ских завоеваний, яко часть истории Государя императора Петра Великаго. // Помесячные сочинения об ученых делах. СПб., 1763, январь. С.58; Алкадари Г. Асари Дагестан. Исторические сведения о Дагестане. Махач­кала: Юпитер, 1994. С.55.

[7] Соймонов Ф.И. Указ. соч. С.58.

[8] Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти XVIII вв.: Док. и матер. / Сост. Р.Маршаев. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1958. С.244.

[9] Там же. С.244-246.

[10] Гаджиев В.Г. Роль России в истории Дагестана. М.: Наука, 1965. С.110; История Дагестана. М.: Наука, 1967. Т.I. С.348.

[11] Лысцов В. П. Персидский поход Петра I. М.: Изд. МГУ, 1951. С120.

[12] Маркова О.П. Россия, Закавказье и международные отношения в XVIII в. М.: Наука, 1966. С.105.

[13] Соловьёв С.М. История России с древнейших времен. В 18 кн. М.: Мысль, 1993. Кн.IХ. Т.17-18. С.367.

[14] Сотавов Н.А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. От Константинопольского договора до Кючук-Кайнарджийского мира 1700-1774 гг. М.: Наука, 1991. С.59.

[15] Алкадари Г. Указ. соч. С.55.

[16] Потто В.А. Исторический очерк кавказских войн от их начала до при­соединения Грузии. Тифлис, 1899. С.26.

[17] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.369.

[18] РГАДА. Ф.77: Сношения России с Персией. 1722. Д.18. Л.9; РФ ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.159, 159об., 160.

[19] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.368.

[20] Сборник Императорского русского исторического общества. СПб., 1886-1891. Т.II. С.494, 495 (Далее – СИРИО); Козубский Е.И. История города Дербента. Темир-Хан-Шура: Русская тип. В.М.Сорокина, 1906. С.79.

[21] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII вв. С.259-260; Березин И. Путешествие по Дагестану и Закавказью. Казань: Университет. тип., 1850. Ч.2. С.11-12; История Дагестана. Т.I. С.175.

[22] Козубский Е.И. Указ. соч. С.78; Сотавов И.А. Северный Кавказ… С.60.

[23] Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Очерки истории Южного Дагестана. Материалы к истории Дагестана с древнейших времен до начала XX века. Махачкала: Тип. Даг. ФАН СССР, 1964. С.174.

[24] Бакиханов А.К. Гюлистан-и Ирам. Баку: Элм, 1991. С.129.

[25] Цит. по: Козубский Е.И. Указ. соч. С.79.

[26] 1722 г. июля 31. Из донесения А.И.Лопухина Петру I о взаимоотношениях дагестанских владетелей, благожелательном расположении дербентцев и Адиль-Гирея к России // Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале ХIХ в. Сб. док. / Сост. В.Г.Гаджиев, Д-М.С.Габиев, Н.А.Магомедов, Ф.З.Феодаева, Р.С.Шихсаидова. М.: Наука, 1988. С.34.

[27] Тамай А. Изгнание кызылбашских захватчиков из Дагестана и Ширвана // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.З. Оп.1. Д.2. Л.11.

[28] Алкадари Г. Указ. соч. С.53.

[29] РГАДА. Ф.77: Сношения России с Персией. 1722. Д.24. Л.68, 68об; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII – начале XIX вв. Махачкала: Дагучпедгиз, 1957. С.235-236.

[30] Магомедов Р.М. Указ. соч. С.235-236.

[31] Походный журнал 1722 г. Август. СПб., 1913. С.18; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.60.

[32] Рамазанов Х.Х. Очерки истории лезгин (XVIII-XIX вв.) // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.З. Оп.1. Д.75. Л.159.

[33] Цит. по: Лысцов В. Указ .соч. С.123.

[34] О причинах прекращения похода см.: Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.370; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.78-79; Маркова О.П. Указ. соч. С.27; Гаджиев В.Г. Роль России… С.113-114; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.60-61.

[35] Сотавов Н.А. Северный Кавказ…С.60-61.

[36] Цит. по: Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.

[37] Рамазанов Х.Х. Указ. соч. // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.3. Оп.1. Д.75. Л.160.

[38] Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти ХVIII вв. С.268.

[39] Там же. С.269.

[40] Письмо-перевод наиба дербенского к Петру I. 27 сентября 1722 г. // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.174.

[41] “Лист” – перевод дербентского наиба к Петру I. 21 октября 1722 г. // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.175.

[42] Там же.

[43] Рамазанов X.X., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.176.

[44] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти ХVIII вв. С.277.

[45] Сотавов Н.А. Крах “Грозы Вселенной”. Махачкала: Тип. Мининформпечати РД, 2000. С.66.

[46] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.385.

[47] Гаджиев В.Г. Роль России… С.112; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.62.

[48] Гаджиев В. Г. Разгром Надир-шаха в Дагестане. Махачкала: Тип. Мининформпечати РД, 1996. С.60.

[49] Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспий­ского моря. 1728 г. // ИГЭД. С.103.

[50] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти ХVIII вв. С.274; РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.387. Л.32.

[51] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII вв. С.273.

[52] Гербер И.Г. Указ. соч. С.78, 95.

[53] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1723. Д.1. Л.123; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.65.

[54] Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.65.

[55] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.37.

[56] АВПРИ.Ф.77:Сношения России с Персией.1723.Д.6.Л.39; Русско-дагестанские отношения XVII-перв. четв. XVIII вв.С.282.

[57] Дата христианского летосчисления на фирмане султана, опубликованном в Актах, собранных Кавказской археографической комиссией (Далее – АКАК), указана неправильно. Зи-л-ка’да 1135 года Хиджры соот­ветствует августу 1723 года.

[58] АКАК. Тифлис, 1885. Т.2. Дополнение к Т.1. С.1091.

[59] РГАДА. Ф.: Коллегия иностранных дел. Сношения России с Персией. 1722. Д.23. Гл.2; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.

[60] Есаи Асан Джалалян. Краткая история страны Албанской (1702-1722 гг.). Баку: Элм, 1989. С.38.

[61] Там же.

[62] Город Мцхета расположен к северо-западу от Тбилиси, у впадения ре­ки Арагви в Куру.

[63] Армянская анонимная хроника. 1722-1736 гг. / Пер. с турецкого и прим. акад. З.М.Буниятова. Баку, 1988. С.7.

[64] Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. СПб.: Тип. Императорской АН, 1869. Ч.1. С.51.

[65] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч. С.38.

[66] Иванов М.С. Очерк истории Ирана. М.: Политическая лит-ра, 1952. С.84.

[67] Там же. С.85.

[68] История Азербайджана. Баку: Изд. АН Азерб. ССР, 1958. Т.1. С.303; Алиев Ф.М. Антииранские выступления и борьба против турецкой оккупации в Азер­байджане в первой половине XVIII в. Баку: Элм, 1975. С.54.

[69] Потто В.А. Исторический очерк кавказских войн… С.28.

[70] АВПРИ. Ф.Персидские дела. Д.20. Л.2-2а; Абдуллаев Г.Б. Азербайджан в XVIII веке и взаимоотношения с Россией. Баку: Изд. АН Аз. ССР, 1965. С.20–21.

[71] Лысцов В.П. Указ. соч. С.126.

[72] РГВИА. Ф.ВУА. Д.1539. Л.60; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.58.

[73] История Азербайджана. Т.I. С.303.

[74] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.60.

[75] РГАДА. Ф.Кабинет Петра Великого. Отд.II. Кн.63. Л.41; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.61; История Азербайджана. Т.I. С.304.

[76] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.48-49.

[77] История Азербайджана. Т.1. С.304.

[78] Текст договора см.: Договоры России с Востоком, политические и торговые / Сост. Т.Д.Юзефович. СПб.: Тип. Бакста, 1869. С.185-189; Русско-дагестанские отношения в XVII – первой четверти XVIII в. С.284-287.

[79] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII вв. С.286.

[80] РГАДА. Царские подлинные письма. Т.XII. №11. Л.101-102; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.64.

[81] Цит. по: Соловьев С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.375; Русско-дагестанские отношения в ХVIII – начале ХIХ в. С.53; РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.551. Л.15, 16.

[82] Лысцов В. Указ. соч. С.150-151.

[83] Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т.VII. №4531. С.303-305 (Далее – ПСЗ); СИРИО. Т.52. С.19-29; Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти ХVIII вв. С.297-302; Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.58-62; Соловьев С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С. 391-392.

[84] Цит. по: Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.58-59.

[85] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.59-60; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.86.

[86] Магомедов Р.М.Даргинцы в дагестанском историческом процессе. Махачкала: Дагкнигоиздат,1999.Кн.2.С.102.

[87] Цит. по: Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.60.

[88] Левиатов В.Н. Указ. соч. С.87.

[89] Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти ХVIII вв. С.298.

[90] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.90.

[91] Гербер И.Г. Указ. соч. С.90-91.

[92] Там же. С.91.

[93] См. нп.: Левиатов В.Н. Указ. соч. С.87; Абдурахманов А.А. Азербайджан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана в первой половине ХVIII в. Баку, 1964. С.33-34; Гаджиев В.Г. Роль России… С.109; Сотавов Н.А. Се­верный Кавказ… С.63-65.

[94] Гаджиев В.Г. Роль России… С.116; Алиев Б.Г. Умаханов М-С. К. Союзы сельских общин в борьбе за независимость Дагестана в XVII – первой половине XVIII в. // Освободительная борьба народов Дагестана в эпоху средневековья. Махачкала, 1986. С.63; Сотавов Н.А. Крах… С.69.

[95] Гербер И.Г. Указ. соч. С. 102-103.

[96] Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.

[97] Сысоев В. Начальный очерк истории Азербайджана. Баку, 1925. С.94.

[98] Абдуллаев Г.Б. Указ. соч. С.24.

[99] Бутков И.Г. Указ. соч. Ч.1. С.70.

[100] Цит. по: Левиатов В.Н. Указ. соч. С.84.

[101] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1723. Д.1. Л.100-101.

[102] ГАРД. Ф.335: Комендант крепости Терки. Оп.1. Ед.хр.29. Л.1об.

[103] Шамхалы Тарковские // ССКГ. Вып.1. С.59; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй… С.184; История Дагестана. Т.I. С.351.

[104] Потто В.А. Два века терского казачества (1557-1801). Владикавказ, 1912. Т.2. С.98.

[105] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.82-83; Неверовский А.А. Краткий историчес­кий взгляд на Северный и Средний Дагестан в топографическом и статистическом отношениях до уничтожения влияния лезгинов на Закавказье. СПб., 1847. С.17.

[106] Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Майкоп: ПК “Идигов продукт”, 1991 (Репринт. изд. от 1823 г. (М.: Тип. С.Селивановского)). С.300.

[107] История Азербайджана. Т.1. С.311-312.

[108] РГВИА. Ф.20: Воинская экспедиция военной коллегии. Оп.1, Ед.хр.9. Л.85; АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. Оп.1. 1726. Д.З. Л.56об-58об; Сотавов Н.А. Крах… С.72.

[109] Абдуллаев Г.Б. Указ. соч. С.89.

[110] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.79.

[111] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. Оп.1. 1724. Д.6. Л.32, 32об; Сотавов Н.А. Крах… С.69.

[112] АВПРИ.Ф.77: Сношения России с Персией. 1725. Оп.1. Д.5.Л.238; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.77.

[113] Журнал Верховного тайного совета от 23 марта 1726 года // СИРИО. Т.55. С.131-132; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.83.

[114] АКАК. 1886. Т.2. Доп. к Т.1. С.1080.

[115] Hammer J. von Geschichte des Osmanischen Reiches. Pest, 1830. Bd.7. P.297.

[116] АВПРИ.Ф.77:Сношения России с Персией.1722.Оп.I.Д.18.Л.57.

[117] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч.С.31-32.

[118] Гербер И.Г. Указ. соч. С.94.

[119] Там же. С.95.

[120] Там же.

[121] Там же.

[122] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.70.

[123] История Азербайджана. Т.1. С.312.

[124] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1726. Д.9. Л.248-250; Там же. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1726. Д.16. Л.30-32об;

[125] История Азербайджана. Т.1. С.312; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.76.

[126] Неверовский А.А. Указ. соч. С.21.

[127] Гаджиев В.Г. Роль России… С.117.

[128] От Рамазан солтана писаное письмо Хаджи-Дауд хану. АВПРИ. Ф.77: Сноше­ния России с Персией. Оп.1. 1727. Д.9. Л.468б, 469а; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.82.

[129] От Хаджи Дауд хана к Рамазан Салтану. АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. Оп.1. 1727. Д.9. Л.469а, 469б; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.82.

[130] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. Оп.1. 1727. Д.9. Л.463а; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.82.

[131] Там же. Л.464а.

[132] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.83-84.

[133] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1729. Д.6. Л.54, 212; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.76.

[134] Гербер И.Г. Указ. соч. С.94; Гаджиев В.Г. Роль России… С.117; История Дагестана. Т.1. С.351.

[135] Бунчук-пучок из конских волос, знак различия для турецких пашей.

[136] Маршаев Р., Бутаев Б. История лакцев. Махачкала: Тип. Госкомиздата ДССР, 1991. С.99.

[137] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.88.

[138] Там же. С.70.

[139] Гербер И.Г. Указ. соч. С.103.

[140] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.10, 53.

[141] Комаров А. Казикумухские и кюринские ханы // ССКГ. Вып.2. С.10.

[142] Гербер И.Г. Указ. соч. С.97.

[143] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.53.

[144] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1728. Д.4. Л.97об-98; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.77.

[145] Бутурлин Д.П. Военная история походов россиян в ХVIII столетии. СПб., 1823. Ч.2. Т.IV. С.105.

[146] РГВИА. Ф.ВУА. Д.1540. Л.108б; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.84.

[147] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.84-85.

[148] Левиатов В.Н. Указ. соч. С.97.

[149] Магомедов Р.М.История Дагестана.Махачкала:дагучпедгиз,1968.С.172.

[150] Сотавов Н.А.Северный Кавказ…С.69.

[151] ГАРД. Ф.18: Дербентский комендант. Оп.1. Ед.хр.38. Л.7об; Ф.301: Бакинский комендант. Оп.1. Ед.хр.45. Л.65. Там же. Ед.хр.31. Л.5-5об.; Ф.329: Комендант крепости Астара. Оп.1. Ед.хр.4. Л.1-1об; Ф.347: Канцелярия генерал-майора Фаминцына. Оп.1. Ед.хр.1. Л.13.

[152] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.85.

[153] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.89.

[154] ГАРД. Ф.301: Бакинский комендант. Оп.1. Ед.хр.31. Л.5-5об.

[155] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1729. Д.5. Л.136-136об.; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.79.

[156] Абдурахманов А.А. Указ. соч. С.44; Сотавов Н.А. Северный Кавказ…С.80.

[157] Зиссерман А. Военно-исторические очерки // Русский вестник. 1877, ап­рель, С.660; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.88.

[158] См. нп.: Маршаев Р., Бутаев Б. Указ. соч. С.97-99; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй… С.285.

[159] Казембек М. Мюридизм и Шамиль / Русское слово. 1859. №12. С.194; Абдуллаев М. Казембек – ученый и мыслитель. Махачкала, 1963. С.109.

[160] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1729. Оп.1. Д.1. Л.162б; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.88.

[161] Запись в журнале консула в Персии Аврамова С. от 1721 г. октября 31 // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.123.

 

65 / 0.327 / 10.15mb