Поездка по аулам Табасаранского района

В Табасаран я попал в августе 1962 г. по пригла­шению писателя Муталиба Митарова, бывшего в то время секретарем райкома партии. Вместе с ним я по­сетил селения Дарваг, Хучни, Куваг, Гасик, Хустиль, Аркит, Цанак, Рушуль и Лидже.

На меня произвело сильное впечатление плодоро­дие этих мест, их богатая природа. Здесь не увидишь голой земли — буквально все покрыто растительно­стью. Люди живут в достатке.

Вместе с тем хочу отметить, что, хотя из письмен­ных источников нам известно о древности Табасара-на, о более чем тысячелетних .связях его с Дербентом и Закавказьем, тем не менее вся эта древность не чувствуется в быту, в архитектуре жилищ, вообще в материальной культуре. Здесь нет архаических черто­чек, которые столь заметны в укладе большинства других дагестанских селений. Эта своего рода «совре­менность» жизни табасаранцев гармонично сочетает­ся с традиционной приветливостью, мягкостью, дру­желюбием в отношениях местных жителей друг к дру­гу и к приезжим.

Все новое, к счастью, не вытеснило из памяти жи­телей преданий об их истории, о прошлом. В этом я наглядно убедился в с. Дарваг, лежащем у Дербент­ской оборонительной стены, пересекающей весь Ниж­ний Табасаран вплоть до с. Хустиль.

Остатки крепостной стены в окрестностях Дарвага все еще сохранились в 1962 г., хотя не представляли сплошной линии. Вблизи Дарвага наиболее ясно про­слеживались развалины шести небольших фортов, вхо­дивших в оборонительную систему стены.

Из письменных источников известно, что Дарваг— ровесник стены, что издавна он фигурирует в истории под названием Баб-Вакк, что основу его населения всегда составляли потомки воинов арабских гарнизо­нов и арабский язык сохранялся р, Дарваге вплоть до XIX в.

В этой связи я счел любопытным представления и предания жителей об историческом прошлом селения и записал их.

По рассказу Ашура Хантемирова (82 года), араби­ста-самоучки, любите-ля истории, сохранилось два объ­яснения происхождения названия аула. По одному из них, название Дарваг происходит от арабского «Дар-уль-Вукаяе» — «оборонительная башня» (буквально «место караула»). Косвенной опорой такого объясне­ния являются и остатки фортов в Дарваге.

По другому объяснению, «Дарваг» происходит от азербайджанских «дур, бах» («встань, посмотри!»). В этом Ашур видит лишнее доказательство того, что жители Дарвага, как и Зидьяна, Рукала и других аулов, являются выходцами из Южного Азербайджа­на, тем более, что и ныне весь Нижний Табасаран пользуется азербайджанским языком (на самом деле, конечно, такое объяснение названия аула является не чем иным, как примером так называемой «народ­ной этимологии»).

Добавлю, что именно Ашур сообщил нам о мо­гильниках с кувшинами, захороненными в долине р. Рубас.

* * *

Упомянутые выше форты на территории Дарвага расположены по линии стены метрах в 700—800 один от другого. Каждый из них в плане приближается к квадрату, по углам видны остатки круглых башен, внутри — остатки построек (возможно, жилых поме­щений). Кладка стен ничем не отличается от просле­живаемой в крепостных стенах Дербента. Очевидно, такие форты тянулись вдоль всей стены. Учитывая это, перестаешь удивляться сообщениям арабских ав­торов о том, что Дербентская стена содержит «360 крепостей с воротами».

* * *

Ашур Хантемиров обратил наше внимание на над­пись на камне о сооружении дарвагского минарета. Он любезно скопировал ее в мой дневник и дал сле­дующий приблизительный ее перевод:

«Завершено строительство этого минарета в святой месяц рамазан, в эпоху Джамал ибн Куса-Али в 184 г. хиджры. Я, Ашур, сын Хантемира Дарвагекого, за­писал за него».

Ашур Хантемиров любезно представил нам также запись на полях принадлежащей ему рукописи о выс­туплении раятов в конце XIX в.

«В 1316 г. хиджры (1897—1898 гг.) раяты Север­ного Табасарана, находящиеся под властью эмиров, вышли из повиновения и отказались платить своим эмирам подати, .начиная с указанного года, перестали служить им. Перестав соблюдать священное предпи­сание шариата Мухаммеда, они стали захватывать мюльки умерших, не оставивших наследника мужско­го пола (сына); К наследству не допускали представи­тельниц потомства женского пола, оставшихся без отца, ссылаясь на отсутствие прав у них на получение нас­ледства (речь, по-видимому, идет о наследницах «эми­ров», т. е. местных мелких феодалов — Р. М.). Адат ‘лишает их доли, но шариат допускает половинную до­лю наследования.

Переписал Молла Ибрахим, и это взято из книги Молл а Ибрахима».

По преданию, когда еще Дарваг был сторожевым постом (дар-улъ-вукая), в нем, а также в Бильгади и Зиле жили арабы; в Дарваге жил и кади.

* * *

Позже в Дарваге жил бек. Дом бека был располо­жен на стене форта. Все жители Дарвага считались его рантами. Дарвагские беки принадлежали к дому табасаранского кадия (а не к Майсумскому роду).

Дербентская стена, ее форты вызывают удивление и восхищение. Наиболее сохранившийся форт я видел в окрестностях Дарвага. Длина его около 50 м, шири­на примерно вдвое меньше, а высота стен достига­ла 15 м. Неплохо сохранились и круглые башни по углам.

Однако, к огромному нашему огорчению, большая часть стены ныне разрушена — едва видны лишь ос­татки внутренней забутовки (известь, перемешанная с балластным необработанным камнем). Ширина этих остатков колеблется от 1 до 2 м (при ширине стены около 3 м). Во многих местах уцелевшие остатки сте­ны занесены землей и скрыты лесом, но и здесь кто-то расчищает, а затем растаскивает их. В чем же дело? Что губит этот уникальный исторический памятник? Отнюдь не время и не стихийные силы — им стена могла бы противостоять не одну тысячу лет. Здесь происходит то, что я уже отмечал в Дербенте, — сте­на, не дрогнувшая перед гуннами, хазарами, арабами, кипчаками, не выдержала натиска современных инди­видуальных застройщиков, к тому же «вооруженных» современной техникой. Для них не являются препят­ствием ни тяжесть, ни громадные размеры камней. Еще хуже то, что самая сильная защита — сознание исторической и научной ценности стены, уважение к прошлому народов Дагестана не может здесь по­мочь, столкнувшись с невежеством «обыкновенного частника».

Видимо, чтобы спасти этот уникальный памятник, надо не только усилить разъяснительную работу сре­ди населения Табасаранского района, но и запретить тракторам и бульдозерам приближаться к стене. Это вполне можно проконтролировать — ведь грузовики, трактора, бульдозеры, краны находятся в ведении го­сударственных организаций и колхозов.

Селение Хучни — центр Табасаранского рай­она. По общему мнению его жителей, значение его в прошлом было очень велико, этим он обязан своей ро­ли «ворот» из Нижнего в Верхний Табасаран, из внутреннего Табасарана к Дербенту. По словам моих ин­форматоров Мирзабека Багичева, Ю. Гюльмагомедова, М. Митарова, путь в Дербент издревле шел через Ма-рага, Митаги, Мугарты к последней преграде перед древним городом — крепости Джалган-даг. Немало­важным пунктом на пути в Дербент было с. Хучни, ко­торое было невозможно миновать: дорога проходила вдоль крепостной стены, ходили по ней и лошади, и арбы.

Нижний Табасаран принял ислам едва ли не вто­рым в Дагестане (после Дербента). Тем любопытнее, что в табасаранской речи до сих пор уцелело прокля­тье: «Пусть тебя накажет умчар». «Умчар» выступа­ет здесь как некое сверхчеловеческое существо. Сов­ременные табасаранцы не могут объяснить этого сло­ва, как заверил меня М. Митаров, сообщивший мне этот факт. Видимо, «умчар» — имя или обозначение одного из доисламских языческих божеств.

* * *

Табасаранский язык сохранил и древнее местное название Дербента — «Цалии» (в смысле «стена»). Это удивительно, ибо уже четырнадцать веков стена пере секает табасаранские земли и временами играла за­метную роль в исторической жизни Табасарана.

* * *

Любопытным показалось мне и проклятие, бытую­щее в Табасаране, но употребляемое не по мелким поводам, а в отношении измены, предательства, подлос­ти: «Двадцать тысяч проклятий тебе!». Такая его ги­перболическая форма, в моем представлении, связа­на с исключительно большим (даже по дагестанским меркам) количеством невзгод, обрушивавшихся на этот уголок Дагестана. Ведь почти ни один завоева­тель не миновал Нижнего Табасарана. Гунны, сасани-ды, арабы, сельджуки, монголы, турки, персы — все побывали здесь; любопытно в связи с этим бытующее в Хучни, в Ерси и некоторых других аулах Нижнего Табасарана поверье, что аул сгорал (разрушался) до тла семь раз — и семь раз вновь возрождался на том же месте. В этой фразе лаконично изложен, как мне кажется, весь смысл истории Табасарана. К слову сказать, проклятья — это целый жанр дагестанского фольклора, заслуживающий изучения и не лишенный исторического интереса.

На расстоянии 3—4 км от Хучни, на возвышенно­сти, сохранились остатки крепости, известной под названием «Крепость Семи братьев». О крепости сущест­вует легенда, известная в нескольких вариантах, неко­торые из них приводились и в литературе. Мое внима­ние, однако, привлекли именно отличительные детали вариантов легенды: сообщая подробности и взаимно дополняя друг друга, они могут содержать и элемен­ты исторической реальности, не сохранившиеся в ис­точниках других видов. Поэтому приведу здесь раз­личные варианты этой легенды.

Все предания говорят о том,- что в крепости неко­гда жили 7 братьев и их красавица сестра. Подчерки­вая ее красоту, некоторые предания утверждают: ее косы были настолько длинны, что она, желая достать воду, привязывала кувшин к косам, спускала его в ре­ку, а затем вытягивала кувшин с водой с помощью кос наверх в крепость.

По некоторым вариантам предания, братья посели­лись в крепости по приглашению жителей близлежа­щих селений для их защиты, ибо братья были приз­нанными богатырями и умелыми, опытными воинами. Население содержало братьев.

Братья успешно защищали окрестные села, неод­нократно выдерживали осады. Сестра готовила им пи­щу и выполняла домашнюю работу.

Однако во время одной из неприятельских осад се­стра влюбилась в одного из воинов (по другим вариан­там—в начальника) вражеской армии. Далее расхож­дения между вариантами предания усиливаются.

Один из вариантов именует врагов иранцами. Бра­тья обороняли от них проход в Верхний Табасаран. Однако иранский воин — возлюбленный сестры — уговорил ее тайно налить соленой воды в дула ружей и в ножны шашек братьев. Она сделала это, после че­го попыталась убежать к врагам, но братья вовремя заметили ее бегство, схватили ее и совершили над ней ритуальное убийство камнями (т. н. «даш-къалагъ» — «побиение камнями»). Однако, видя, что оружие их приведено в негодность, они поспешно покинули кре­пость, успев все же сделать завещание своего имущест­ва окрестным жителям: земельные участки — селени­ям Ханаг и Ругудж, книги — селению Гасик, домаш­нее имущество — жителям Хили-Пенджика.

По другому варианту предания, вражеский воена­чальник попросту подкупил сестру, она собралась пе­ребежать к врагам. Но тут один из братьев поднялся на стену крепости и увидел удаляющуюся сестру. Сра­зу догадавшись, в чем дело, он бросил ей вслед ка­мень. Тотчас это сделали и остальные братья, которые тем временем тоже поднялись на стену. Братья броса­ли в нее камни до тех пор, пока она не погибла под целым каменным холмом. С тех пор в знак проклятья до самого недавнего времени каждый прохожий пле­вал на холм камней — могилу предательницы и швы­рял туда камень. Холм этот действительно существует и лоныне. Я его осматривал вместе с моими попутчи­ками.

По третьему варианту предания, военачальник вра­гов — иранец, возлюбленный сестры, предложил ей испортить оружие братьев соленой водой. После того как братья погибли, враг ворвался в крепость и дви­нулся в Верхний Табасаран, причем была казнена и сообщница-сестра. Враги рассудили, что женщина, пре­давшая братьев, не может быть верной и кому-либо другому, а потому заслуживает смерти. Труп ее был оплеван табасаранцами и забросан грудой камней.

По четвертому варианту предания, сестра была скорее излишне доверчивой, нежели подлой. Она реши­лась испортить оружие своих братьев соленой водой по наущению вражеского воина — ее возлюбленного— лишь после того, как враги пообещали, ей, что братья ее останутся живыми и будут назначены старшинами в 7 больших селениях Табасарана. Однако, захватив фактически безоружных защитников крепости, враги нарушили данное слово — они начали казнить брать­ев одного за другим. Так были казнены пятеро. Двоим каким-то образом удалось вскочить на быстроногих, летящих как ветер лошадей и спастись от врагов. (Один из этих братьев — Касум — прожил долгую Жизнь и основал селение Касумкент).

Между тем, поднялись жители всех окрестных сел, выступили против врагов, не пустили их в Верхний Табарасан, и в конце концов* враги вынуждены бы­ли уйти восвояси. А изменницу-сестру победившие та­басаранцы казнили избиением камнями.

И, наконец, в Лидже мне удалось записать еще один, очень краткий вариант предания, где врагами табасаранцев, противниками братьев названы монго­лы («мугал» — ?). Сестру же, по здешнему преданию, убили сами братья: узнав о ее измене, они сбросили ее со скалы.

Я вполне допускаю, что в Табасаране существуют и иные варианты этого предания. Существование его во многих вариантах кажется мне весьма любопыт­ным, даже поучительным. Хорошо прослеживаются постепенно наслаивающиеся исторические детали. В качестве противника выступают то монголы, то иран­цы, то безымянные «враги», хотя, конечно, в реаль­ной истории едва ли совместимы монголы времен Чингис-хана (другое дело татары Золотой Орды) и ог­нестрельное оружие. В некоторых вариантах вводятся фантастические детали, характерные для сказки (неви­данные косы красавицы сестры). Глухо звучат какие-то социальные моменты (братьев, оказывается, содер­жали окрестные сельчане). Наконец, в разных вариан­тах сталкиваются различные этические подходы — от безусловного следования родственному и общественно­му долгу до стремления выставить в качестве смягча­ющих обстоятельств неподвластные человеку факторы (сильные чувства, рок и т. д.), даже робкое стремле­ние как-то указать на личные права сестры. Но, во всяком случае, следует отметить безусловно положи­тельное отношение народа к братьям — защитникам родины и, безусловно, отрицательное отношение к вра­гам во всех вариантах предания.

Позже я осмотрел крепость у с. Хучни, с которой связано изложенное выше предание. Она очень напо­минает по размеру и планировке форты Дербентского оборонительного комплекса. Мне приходилось видеть в горах немало крепостных сооружений, башен и т. п., но крепость с. Хучни выгодно отличается от них. Преж­де всего, в горах оборонительные сооружения постро­ены либо из огромных, почти необработанных глыб, либо из небольших тесаных камней (иногда оба спосо­ба ба сочетаются) без применения цементного или изве­сткового раствора. А кладка стен хучнинской крепос­ти сделана на связующем растворе. Камень местный— это не вызывает сомнений — подобран один к одному. Кладка сделана правильными рядами. Длина стены крепости, обращенная в сторону Хучни, примерно 50 м, ширина обеих боковых ее стен около 25 м, толщина их около 2—2,5 м.

По четырем углам крепости выстроены угловые башни. Они сплошь заполнены землей. В северной сте­не находится единственный вход в крепость. Проход в рост человека. Интересно, что по сторонам его — мас­сивные вертикальные выступы четырехугольного сече­ния. В стенах прохода сохранились вертикальные па­зы, по-видимому, для подъемной двери, некогда сколь­зившей по ним вверх и вниз.

Хучнинская крепость — двухэтажная, но нижний ярус заполнен землей наполовину, поэтому высота стен изнутри несколько меньше, снаружи она дости­гает в среднем 7 м. Стены до сих пор в хорошей со­хранности, крепки, имеют бойницы. В общем хучнин-ская крепость походит скорее на феодальный средне­вековый замок, нежели на укрепленный населенный пункт типа средневекового городища.

Крепость расположена на выступе горы, у самого ущелья. Со стороны Хучни крутой обрыв, здесь досту­па к крепости нет. Подойти к ней можно только с се­вера, но эта сторона хорошо просматривалась и про­стреливалась. Впрочем, из крепости во все стороны хороший, далекий обзор. Расположена она так, что контролирует пути в Верхний Табасаран, в Кайтаг и стратегически связана с конечным отрезком Дербент­ского оборонительного комплекса.

По склонам ниже крепости, • по-видимому, когда-то было расположено поселение: до сих пор там сохраня­ются следы кладбища и строений. Скорее всего, оно было связано хронологически с функционированием крепости.

Целый цикл хучнинских преданий связан с борь­бой против Надир-шаха. Вот некоторые из них. Население аулов Кулик, Ряхжнг, Цуриг, Гариг, Джатри, Журдаг, Дирчи избрало предводителем в борьбе против Надир-шаха некоего Мажвада. Однако Мажвад вместе с «сыновьями Джюга» перебежал на сторону врага.

Другой руководитель горцев — Навруз из Кулика героически погиб при обороне Куликовской крепости от иранцев. Иранцы долго осаждали ее. Наконец, ког­да защитники были изнурены осадой, иранцы смогли захватить крепость. Однако вскоре об этом узнали гу-нинцы — жители Верхнего Табасарана. В ту же ночь они прибыли к Кулику, напали на иранцев, находив­шихся в крепости, и истребили их полностью.

Около с. Хустиль до сих пор есть местность, назы­ваемая Гюни-Раццар — «кровавые токи», в память о «молотьбе шаха», особом виде казни, производившем­ся войсками Надир-шаха во многих селениях Дагеста­на: связанных людей укладывали сплошным слоем на ровном месте и затем гоняли по ним упряжки лоша­дей с молотильными досками до тех пор, пока все’не погибали.

Если человек приезжает в. селение, где живет его кунак, но почему-либо вынужден остановиться у дру­гого, он должен сразу же по приезде в аул прежде все­го явиться к своему старому кунаку, поставить его этим в известность, что он здесь, и выразить ему свое уважение, только тогда идти в тот дом, где он дол­жен остановиться.

В Хучни мне передали пословицу дерчинцев: «Для чего я живу на свете, если ко мне не приходит гость!»

В Хучни я записал предание, относящееся к с. Ру-гудж. Здесь, т. е. в Ругудже, якобы некогда посели­лись неизвестные никому окрест люди. Жили они на этой территории несколько~»лет, потом в силу каких-то причин местные жители напали на них и полностью перебили. Борьбой против пришельцев руководил из­вестный своей храбростью сельчанин по имени Ганчаб.

В Хучни мне сообщили о некоторых интересных деталях обычаев, труда и быта хучнинцев и их сосе­дей. . , —

Так, в Верхнем Табасаране было принято, идя на работу, брать с собой продукты, в том числе кислое молоко. При наступлении обеденного перерыва кресть­яне, как правило, располагались у дороги или у род­ника. Прохожие приветствовали сидящих, и все, кто бы в это время ни проходил мимо, приглашались к еде. Продукты всегда делились поровну. Сложнее было с кислым молоком: было принято разбавлять его во­дой в таком количестве, чтобы каждому присутствую­щему доставалась достаточная порция. Но так как мо­локо нельзя разбавлять бесконечно, то был установлен и предел: разбавлять можно до тех пор, пока по цве­ту молоко не сравняется с голубизной неба. •

Обычное приветствие в Табасаране, как и везде, — салам. Однако человека, занятого работой, приветству­ют особой фразой: «Пусть удесятерятся твои силы», у аварцев и даргинцев —«Не уставай!» или «Пусть твоя рука голодает по работе!».Общеизвестно, что в Табасаране издавна развито ковроделие. Давность и самостоятельность развития этого промысла привели к созданию чисто местных ковровых узоров: «сафар-чечне», «турар-чечне», «вар-тар-чечне», «сюбяг-чечне» и др. Долгое время табаса­ранские мастерицы обходились чисто местными краси­телями: кореньями марены, корой орехового дуба, барбариса, травами (например, сары-гел).

В 1928 г. в с. Хучни было создано товаршцесгво по совместному изготовлению ковров. Артель объединил ч ковровщиц из Хучни и соседних аулов, причем шерсть мастерицы получали от артели, но каждая работала дома. Лишь в 1930 г. была построена ковровая мастер­ская на 30 станков. Это улучшило условия работы ковровщиц, позволило более интересно организовать их досуг.

Когда старейшую ковровщицу Хучни Кистаман-баджи спросили, как она работала раньше и как теперь, она показала свою комнату со слуховым окном и сказала: «Вот здесь я ткала ковры в старое время. Ткала я их без радости, без души. Нечему было ра­доваться, и сердце стало огрубелым. Ведь мы были подобны рабыням».

Затем Кистаман-баджи показала свой нынешний станок в просторной мастерской. Показывая изготов­ленный ее руками удивительно красивый ковер, она сказала: «Так мы теперь живем и работаем, и такие же веселые наши ковры».

В 1958 г. на, базе хучнинской артели была создана ковровая фабрика. Ее цеха созданы в’ аулах Курках, Хурик и Джульдаг.

В Хучни я узнал и о новой традиции, родившей­ся в Табасаране в последние годы. В 1960 г. лиджик-цы оказали хучнинцам, помощь в уборке урожая, так как сами они закончили уборку своего урожая еще раньше. Сами они назвали это «коммунистическим субботником».

Подобное же явление отмечалось в табасаранском с. Пилиг. Там колхозники, полностью закончив убор­ку своего урожая, узнали, что у их товарищей, колхоз­ников кайтагского с. Пиляги, урожай с одного поля остался неубранным. Рано утром все трудоспособные пилигцы дружно приступили к уборке урожая. Когда пришли хозяева, уборка уже приближалась к концу.

Точно так же поступили колхозники с. Ниграс с уборкой урожая с. Куярки. . •

Похожую историю мне рассказывали иве. Аркит. Аркитцы не успели справиться с уборкой урожая, и колхозники с. Рушуль, уже закончившие свои убороч­ные работы, -вызвались’ им помочь. Аркитцы устроили им торжественный прием, с музыкой, после чего все вместе быстро справились с уборкой урожая.

Примечательно во всех этих примерах тесное, ор­ганическое переплетение древних традиций взаимопо­мощи с новым, коммунистическим отношением к труду.

* * *

В Хучни мне пришлось побывать на митинге, а поз­же — на пленуме РК КПСС, где я тоже выступал. И там, и здесь я заметил, что почти все выступавшие го­ворили по-азербайджански, хотя большинство присут­ствующих были табасаранцами, да и Хучни — таба­саранское селение, райцентр Табасаранского рай­она. На мой вопрос об этом мне ответили, что и на митинге, и на пленуме присутствовали представители нескольких нижнетабасаранских сел, где говорят по-азербайджански и не понимают табаса­ранского языка. Выступая на азербайджанском язы­ке, ораторы-табасаранцы как бы выражали свое ува­жение братьям по труду — колхозникам-азербайджан­цам. Эта, на мой взгляд, выразительная деталь — ре­альное проявление сплоченности и взаимного уваже­ния, выработавшихся у трудящихся всех национально­стей нашей страны за годы Советской власти.

Жители этого селения сообщили мне, что во время ремонта дороги была случайно вскрыта могила. Я не преминул обследовать погребение. Рядом с останками человека находились остатки железных боевых доспе­хов, железная сабля, железный щит с острыми зубца­ми и с медными деталями, часть цепи из железных и медных звеньев, глиняная миска. К сожалению, погре­бение было повреждено. Все же меня удивила относи­тельно хорошая сохранность металла.

По преданию, селение основано переселенцами из с. Хурик. Первыми поселились на этом месте тухумы Сардар и Устияр, вскоре прибыли и тухумы Касияр и Камхияр. Тухумы эти существуют и сейчас, кроме то­го, называя имя человека, в Хустиле часто указывают и на его тухумную принадлежность, чтобы точнее оп­ределить, о ком идет речь.

Земли, на которых поселились тухумы Сардар, Устияр и др., принадлежали жителям с. Дюбек. Около полувека поселенцы платили ежегодную дань коно­плей жителям Дюбека. Однако в конце концов они стали уклоняться от уплаты. На этой почве произошло несколько стычек с дюбекцами, в результате которыххустильцы отстояли свое право не платить никакой дани.

* * *

Любопытен один свадебный обычай, наблюдавший­ся в Хустиле. Ночью накануне свадьбы у невесты со­бираются девушки и приносят ей очески шерсти для набивки матраца, кур, яйца, кисеты и т. п. для подар­ка жениху. Весь этот обряд в ночь накануне свадьбы называется «кизляр геже» (т. е. «девичья ночь»).

Самая большая достопримечательность Хустиля — пещера Дюрк. Что означает это слово — не знает ни­кто. Пещера издавна считается священной. В литера­туре уже высказывалось мнение, что, по-видимому, именно ее имел в виду арабский путешественник XII в. Абу-Хамид ал-Гарнати, когда писал о священной пе­щере в Табасаране. Он связывал ее с Масламой — арабским наместником Дербента.

Однако, по местному преданию, первым, кто про­возгласил святость пещеры, был некий Меген-Шейх из Верхнего Дагестана. С тех пор пещера превратилась в популярную зиярат-хана. Примечательно, что жители окрестных сел совершают туда паломничества до­вольно редко. Зато бывают паломники, из других мест. Кроме чтения молитв, паломники режут жертвенных баранов, раздают садакъа, жертвуют зиярату паласы и ковры.

Пещера представляет собой два довольно простор­ных зала, сильно заглубленных, соединенных друг с другом и с внешним миром узкими лазами (внутрен­ний расширен). Образовалась она, по-видимому, вслед­ствие оседания части горных пород, •— что указывает на постоянно грозящую опасность обвала. Кроме того, оба лаза выводят на довольно высокие обрывающиеся вниз стены (сейчас посетители проникают туда только по приставным лестницам) — все это, на мой взгляд, делает маловероятным предположение об использова­нии пещеры для обитания первобытными людьми в древности.

Полу пещеры грубой подтеской придана горизон­тальность, стены тоже кое-где выровнены, зато своды «потолка» нависают многотонными глыбами, грозя вот-вот обвалиться. А ведь в пещере бывают посетите­ли, иной раз даже ночуют…

Стены пещеры на высоту роста человека недавно были грубо обмазаны цементом; этот «ремонт», воз­можно, навсегда скрыл от человеческого взора эпи­графику, т. е. надписи, накопившиеся за 800 лет (ведь такие надписи не редкость в подобных местах).

Мне передавали, что сейчас в пещере соблюдается элементарный порядок — в момент же моего посеще­ния (август 1962 г.) она имела довольно запущенный вид.

Кое-кто, используя темноту паломников, извлекает определенную прибыль.

Что же делать с пещерой Дюрк? За восемь веков она превратилась в своеобразный памятник, да и как явление природы она представляет интерес. С другой стороны, нельзя безучастно относиться к спекуляции на темноте и отсталости некоторых наших граждан и, наконец, к угрозе обвала.

На мой взгляд, разумнее всего было бы сохранить пещеру Дюрк, но взять ее под общественный контроль. Превратили же в Ленинграде Казанский собор из «крепости православия» в Музей религии и атеизма и интересный архитектурный памятник!

Пусть же верующих паломников заменят туристы, а подозрительных религиозных «активистов» — инст­рукторы по туризму, гиды и представители молодеж­ных организаций! А за сохранностью пещеры могут наблюдать органы местной власти.

Первое, что бросилось мне в глаза в Арките, — это необычная языковая ситуация. Везде звучали, смеши­ваясь, табасаранский и азербайджанский языки (кро­ме того, и лезгинский, и русский языки). Жители счи­тают себя табасаранцами и неплохо понимают своих соседей из табасаранских аулов Бурганкент и Хуряг. Однако в обиходе, дома они пользуются азербайджан­ским языком, в школе обучение также ведется на азербайджанском. Вообще чувствуется здесь тяга к ов­ладению этим языком. Смешанные браки тоже способ­ствуют этому: например, если один из молодоженов (безразлично —•. жених или невеста) азербайджанец, то и на свадьбе, и в возникшей семье чаще говорят на азербайджанском языке.

Впрочем, считать бытующий в Арките язык азер­байджанским можно лишь с определенной натяжкой: он сплошь пересыпан табасаранскими словами и обо­ротами. Такое «смешенье языков» буквально в каж­дой сказанной фразе весьма нетипично: обычно в многоязычных аулах любой диалог идет на каком-то одном языке, и если участники разговора переходят по­степенно на другой язык, то делают это полностью (без смешения слов).

На вопрос о причине смешения языков определен­ного ответа я не получил. Было высказано мнение, что это началось со времен бека Бейбалы, который пренеб­регал табасаранским языком и принуждал аркитцев говорить по-азербайджански.

Бейбала (или Бекбала) — наиболее запомнивший­ся аркитцам феодальный владетель. Сельчанам за­помнился произвол, который он чинил в Арките. За­висимые от него крестьяне несли различные повинно­сти вплоть до обработки бекской земли. До сих пор в Арките сохранилось предание, что за плохо обрабо­танную землю бек заставлял крестьянина ложиться на нее и наносил до ста ударов шашкой плашмя.

В отношении же независимых тухумов бек также чинил произвол. По другому преданию, в тяжбе за землю он одержал верх над тухумом Саидовых, высе­лил их, а в их жилищах устроил конюшни.

Как это нередко случалось, в старом Дагестане ар-китцы часто вели междоусобную борьбу с соседями из-за спорных земель. Особенно памятны междоусоб­ные стычки с с. Ушнуг. Как считали аркитцы, ушнуг-цы ежегодно отрезали по небольшому клочку от их земель. Каждый раз это приводило к кровавым схват­кам.

О местности Сенгер сохранились глухие предания: ее связывают со сражением здесь против иноземцев, однако подробностей выяснить не удалось. Здесь же находится камень, на котором, по преданию, остался след коня пророка Мухаммеда (весьма распространенный сюжет, бытующий и в Средней Азии, и на Ближ­нем, и Среднем Востоке).

Предание о возникновении аула Аркит повествует, что основан он выходцами из других селений: Аб-дуллой из с. Гасик, Айдемиром из с. Хурик, Расулом из с. Рукат, Гаджимурадом из с. Цалак и др. Послед­ние два селения ныне не существуют. Вокруг Аркита находятся также развалины селений Хангер, Гумгит, Даграрик, Мехлерих. Причиной оставления всех наз­ванных селений предание называет нашествие змей, которые якобы даже падали с неба, как дождь. Это предание очень распространено в Табасаране и в неко­торых других частях Дагестана. Возможно, оно и со­держит какое-то зерно исторической истины. Отметим попутно, что в Арките оно легло в основу фантастиче­ской сказки о легендарной змее, за один день отравив­шей все население брошенных аулов (!).

Основание селения аркитское предание относит ко времени около четырех веков тому назад. Один из ин­форматоров (кадыр) утверждает, что на месте нынеш­него Аркита прежде, по преданию, жили армяне.

По-табасарански селение называется Рушвил. Его основали переселенцы из аулов Вечрик, Куркак, Хву-га-раццар и Мяхляр. Два последних аула ныне забро­шены, причиной этого предание считает нашествие змей.

Существует предание, якобы девушки Хвуга-рац-цар ни в чем не уступали мужчинам: были очень тру­долюбивы и неутомимы, а в моменты военной опасно­сти выступали на защиту села наравне с мужчинами.

* * *

Население Рушуля делилось на тухумы Махмудар (выходцы из Куркака), Моллияр (выходцы из Вечри-ка), Ненияр, Гатнар и Генияр. Последние два тухума считались наиболее влиятельными.

Рушульцы были зависимы от аркитского бека Бейбалы. По преданию, когда Бейбала появлялся в Ру-шуле, никто не имел права стоять на улице и тем бо­лее заговаривать с беком — бекские люди сейчас же бросались бить таких сельчан.

Селение это называют также Цанаг, Чанаг, нахо­дится оно в котловине, отсюда и его название («чанаг»—ковш). По преданию, Цанаг основан переселен­цами из-под Дербента около трехсот лет тому назад, и население его искони говорило по-азербайджански.

В двух с половиной километрах к востоку от Ца-нага находятся остатки крепости, расположенные на площади в полгектара; называется она «Кала». Мест­ные краеведы, основываясь на преданиях и на характе­ре керамики, считают, что она была населена около пя­тисот— шестисот лет тому назад. Крепость’контроли­рует пути в селения Цанаг, Ружник, Фиргиль, Аркит, Ушниг. Кому она принадлежала, выяснить не уда­лось.

Есть другие предания. Они говорят о битве между местным населением и татарами в местности Малаш-кур.

Местами битв население считает местности Маш-хур, Гаратиком, Секер, однако предание не называет сражавшихся сторон.

Население Цанага делилось на раятов и свобод­ных крестьян. Последние составляли тухум «шахов» (35—40 хозяйств), кроме того, были тухумы Чанга, Миллети и др. Расселялись тухумы отдельными квар­талами.

Селение было зависимо от аркитских беков. Пред­ставителями бекской власти непосредственно в Цана-ге были кавхи. Предание помнит совместное правле­ние двух кавхов—аркитского Бейбала-бека-Сефербея и Мазака. Примечательно, что эта должность стала на­следственной.