6. УРАРИ
Аул этот я посетил трижды, последний раз — в 1960 году. В то время я и сделал для себя эти заметки. Моими собеседниками были Магомед Бахмудов из Урхншца-махи (68 лет), Махад Аммаем (67 лет), Гасан Багомаез (65 лет), Сайд Багомаев (78 лет), М. Н. Аб-дурашидов, Гаджи Бахмудов (90 лет).
В полутора километрах от Урари находятся развалины аула, откуда переселились сюда предки урарин-цев. Старики рассказывают, что местность эта называлась Каркара (слово происходит от «тара» — нападение).
Организуя нападение на соседей в ночное время, ураринцы надевали на себя маски, изображающие собак и других зверей. Когда ураринцы основали нынешнее селение, то назвали его по прежнему наименованию жителей — Урмари. Потом аул стал называться Урари (в начале — Урарси).
Урари был центром Сиргинского общества, куда входили также селения Гуладты, Цугни, Гулебки, Урари, Наци, Нахки, Кубачи-махи, Дуакар, Косагу, Дзелебки, Урцеки, Сутбук, Бакни, Хуршни, Мирзети и другие. В местности Акина проводились собрания общинников всех этих аулов для решения общих вопросов.
В Урари была резиденция главного сирганинского кадия. В период Кавказской войны во главе Сирги стоял Багомед-кади. Любопытно отметить, что до Ба-гомед-кади главным кадием Сирги был его отец Пия-та. После войны главным кадием стал Аллага Бах-муд.
Из Урари назначались кадии и в некоторые другие аулы Сирги — в Цугни, Гулебки, Нахки, Гуладты.
На краю Урари до недавнего времени сохранялся нижний этаж круглоплановой башни со следами амбразур. Она называлась «Кусса» — по имени известного в народе защитника села. Говорят, что раньше внутри этого строения можно было проследить начала четырех подземных ходов, тянувшихся на значительное расстояние.
Основную массу сиргинцев составляли свободные крестьяне-общинники, которых во многих районах Дагестана называли узденями. Однако в Сирге термин «уздень» не употреблялся. В прошлом сиргинок выдавали замуж только за сиргинцев и не было случая, чтобы жених был не сиргинец.
Интересно, что в прошлом сиргинцы совершенно не занимались отгонным животноводством.
В Урари главным тухумом считался Хуллата-ка-ди, затем тухум Багамма-кади, после него — Омар-кади, а за ним — Аллайи. Больше всего сведений сохранилось в ауле о тухуме Аллайи. В столкновениях с другими тухумами он всегда выходил победителем из-за многочисленности мужского населения. Пользуясь этим, тухум захватывал лучшие сенокосные и пахотные земли.
Для прошлого Дагестана весьма характерно проявление феодального произвола. Но в Сирге эти явления достигали исключительных размеров. Как выразился один из моих собеседников, «это было время насилия, кто имел силу, тот и был прав». Урари как наиболее сильный и влиятельный джамаат, претендовал на гегемонию в Сирге. Ураринцы позволяли себе в летний пастбищный период пользоваться для выпаса своего скота пастбищами соседей — аулов Гуладты, Цугни, Нахки. Более слабые, они не могли ничего предпринять и вынуждены были мириться с этим. Это пример внеэкономического принуждения со стороны джамаата Урари, выступающего как «корпоративный феодал» во главе с главным кадием.
Поведали мне и такую историю: «Ураринцы начали выпас скота на земле нахкинцев. Те пожаловались кадию, но на суде, происходившем на спорном участке, представители ураринцев, заранее насыпав в чары-ки своей земли и положив под папахи по головке чесноку, присягнули, что «стоят на своей земле», а если это не так, то пусть божье проклятье падет на головы под их папахами».
В данном случае главным является не то, был ли этот эпизод на самом деле, — важно другое: в общественном мнении жители Сирги ураринцы выступают как притеснители. Та же роль отводится этому джа-маату в рассказах о междоусобных стычках. Так, кроме описанного выше эпизода о «маслагъате», в результате стычки с дуакарцами, во время которой погибло немало и ураринцев, к Урари отошел дуакарский земельный участок Узрая.
После вхождения Дагестана в Российскую империю произвол в Сирге принял административные формы. Носителями его чаще всего были назначаемые царской администрацией наибы. В Сирге помнят наибов Нурбаганда Муртазалиева, Зухума, Шахбана, Мирза-Гасанова Магомеда. Последним наибом в Сирге был Гарун Буттаев.
Общее возмущение вызвал случай, когда наиб Га-рун ударил Чахти-Мусу Буттаева (однофамильца) из с. Урга за то, что тот недостаточно быстро явился по вызову наиба. Этот случай помнят еще до сих пор.
Другой эпизод я подробно изложил ранее (отказ крестьянина Амирбека-кади молиться по принуждению наиба, — в качестве штрафа ему пришлось отдать трех баранов).
Еще один пример принуждения к «религиозному благочестию». Кадии обязывали каждого уметь читать Коран. Если же у человека не было возможности учиться, он обязан был вызубрить соответствующие места коранического текста наизусть (чаще всего не понимая их смысла). Только выполнив это требование, человек мог рассчитывать на получение махара. Иначе кадий отказывался оформить махар.
Ураринцы много рассказывают о Шуабла Рабадане как о справедливом человеке и заступнике бедноты.
Ураринский колхоз был организован в 1930 году. Вначале в колхоз вступили семнадцать человек. Первыми колхозниками были Маход Аммаев, Магомед Гусейнов, Магомед Махаев. В 1936 году в колхоз вступили все ураринцы.
7. КУБАЧИ
Говорить о Кубачах и легко, и трудно. Легко потому, что Кубачи, пожалуй, — наиболее известное селение Дагестана, а изделия кубачинцев известны далеко за пределами республики и страны, конечно, известны они и читателю. Трудно же говорить о Кубачах и потому, что об этом селении много написано учеными и журналистами, и потому, что культура и быт его очень своеобразны даже по дагестанским понятиям, и потому, наконец, что жизнь и искусство Кубачей не стоят на месте, а все время оказываются перед новыми проблемами.
Если не считать впечатлений ранней молодости, то надо сказать, что впервые я взглянул на Кубачи внимательно в 1935 году, когда прибыл туда в составе этнографической экспедиции Е. М. Шиллинга. С тех пор я не раз бывал в этом селении.
Ниже будут изложены мои впечатления от посещения Кубачи в 1960 году.
Несмотря на обилие литературы об этом селении, история Кубачей еще не написана. Преобладающая часть литературы о кубачинцах посвящена их искусству и ремеслу, — это полезная и интересная тема. Своеобразная художественная культура кубачинцев оформилась постепенно и является результатом всей их многовековой истории.
В области художественной культуры основное внимание исследователи обращают на орнамент и на гравировку. Гораздо меньше «повезло» кубачинской технологии, а ряд технических приемов (кроме гравировки) описан почти скороговоркой.
Изучать надо все, чем живет народ: и хозяйство, и идеологию, и пищу, и одежду. Неясными остаются еще многие вопросы: почему искусство обработки металла столь давно и пышно расцвело именно в Кубачах? Ведь объяснить это только спросом внешнего рынка заведомо невозможно! Как с. Кубачи стало крупнейшим и своеобразным центром металлообработки, если нигде поблизости нет рудных выходов или каких-либо следов местной металлургии? Очевидно, без связи с сопредельными землями, т. е. с внутренним Дагестаном, кубачинцы попросту не смогли бы просуществовать. На все эти и многие другие вопросы предстоит ответить историкам.
* * *
Пусть несколько кубачинских преданий, записанных мною в 1960 и в предыдущие годы со слов Магомеда Шихумова (86 лет) и других кубачинцев, послужат небольшим дополнением к обильным историческим фактам о прошлом кубачинцев.
Селение это известно под названием Кубачи. Но у акушинцев оно именуется Арбучи, сиргинцы называют кубачинцев ургабука. Сами кубачинцы называют себя угбуг («губители народа»). Это древнее прозвище кубачинцев появилось еще в те времена, когда предки их специализировались на изготовлении оружия, кольчуг и шлемов и снабжали им все окрестные земли. Соседи называют их и по-другому: «пранг», «пранг-капур», т. е. «франки», имея в виду отходничество кубачинцев в государства Запада и Востока.
О происхождении кубачинцев существует несколько легенд. Но суть всех их сводится к одному: кубачинцы являются переселенцами из других мест.
В передаче этнографа прошлого века А. В. Комарова, в одной из этих легенд рассказывается следующее: один из персидских шахов задолго до появления арабов в Дагестане вывез из Рума (Греции) несколько оружейников и золотых дел мастеров с семействами и поселил их в Дербенте. Через некоторое время дер-бентцы, будучи недовольными чем-то новоселами, выгнали их из города. После долгих бедствий и странствий по горам иностранцы поселились там, где сейчас расположено с. Кубачи, укрепили его башнями и занялись изготовлением и отделкой оружия. Вскоре селение разрослось, и кубачинцы приобрели известность как искусные мастера. Пользуясь своим влиянием и удобным расположением селения, кубачинцы сумели сохранить свою независимость от кайтагского уцмия.
Легенда эта не местного происхождения, и не сами кубачинцы ее придумали. В ней сквозит пренебрежение к местному населению и стремление выделить кубачинцев из общей массы коренных жителей Дагестана. Авторам этой легенды важно было подчеркнуть, что дагестанцы самостоятельно не смогли бы достичь того совершенства и высокохудожественного мастерства, которыми отличаются изделия кубачинцев, испытавших якобы влияние Запада.
Нелепость подобных утверждений вполне очевидна. Кубачинцы — коренные жители Дагестана: ни по языку, ни по материальной, ни по духовной культуре их невозможно отделить от остального населения края. Культура их самобытна и своими корнями уходит в толщу родной дагестанской и общекавказской среды.
Название Кубачи село получило сравнительно недавно, всего несколько веков назад. Слово это означает «кольчужники». По преданию, с. Каракорейш тоже хотело получить это почетное название, но не смогло. Кубачинцы рассказывают, что их селение уже тогда имело больше прав на такое название.
Кубачи было образовано жителями семи небольших окрестных селений, развалины которых сохранились к моменту моего посещения. Их названия: Да-ца-Мажи, Дешлижила, Муглила, Анчи-Бачила, Куба-санила, Шахбана-махи, Бикай.
Раньше в ауле было пять огромных башен с толстыми стенами (остатки двух из них уцелели, одна превращена в жилой дом). В башнях постоянно находился отряд из сорока юношей-воинов, батырти, всегда готовых к бою, нападению. Круглые сутки ждали их оседланные лошади, готовые по первому сигналу броситься навстречу врагу. Состав этого отряда постоянно менялся, место отслуживших сейчас же занимали новые батырти из кубачинских юношей. Ничто не должно было отвлекать их от службы, ослаблять их готовности к немедленному удару. Предвидя возможность ночной тревоги, днем они спали. Во время несения службы никто не имел права видеть кого-либо из батырти. Ранее я уже публиковал легенду о том, как была наказана мать, настаивавшая на свидании с сыном —• батырти: ей бросили его отрубленную руку.
Название башен, где располагались богатыри, — чабканци — отражало и их назначение: «чабкан» — нападение, «ци» — по-кубачински укрепление).
Кроме того, в Кубачах была оборонительная стража •— так называемые чинна. Чинна жили в башне в нижней части аула. Примечательно, что в селении была и дружина, разделенная на отряды с соответствующими функциями: обороны и нападения. Дружина эта содержалась не феодалом, а джамаатом, полностью им контролировалась и резко отличалась от феодальной организации. Система постоянной смены воинов в составе отряда препятствовала превращению военного дела в профессию и выделению верхушки военного сословия, стоящего над рядовыми общинниками. Сословные различия не существовали у кубачинцев вообще. В Кубачах никогда не было рабов.
Однажды каракорейшцы угнали табун кубачинских лошадей. Кубачинцы немедленно объявили тревогу и выступили в поход на Каракорейш. Свой табун они отбили, однако в битве погибло сорок кубачинских юношей.
Каракорейшцы почему-то сочли себя обиженными и попросили талкана из с. Дибгалик быть посредником в споре между ними и кубачинцами. Тот согласился, признал правоту кубачинцев и их право на требование возместить потери. Селение Кара-Корейш уступило кубачинцам пастбищную гору Лимзла-бах. (О тайных похоронах сорока погибших юношей я уже писал ранее.)
Факт подхода Надир-шаха к Кубачам известен. Кубачинское предание говорит также об осаде Куба-чей войсками Надир-шаха и о том, что персы захватили все кубачинские источники воды.
В своих изделиях кубачинские мастера употребляют несколько видов «накиша», т. е. орнамента. Привожу названия некоторых из них: «тутта» (ветка, дерево), «мархарай» (заросли — орнамент в виде спирали с головками, иногда суживающийся к концу), «тамгъа» (пятно), «мум» — вытянутая в виде пояса композиция. Существуют и другие: «москов накьиш» (московский орнамент), «гуржи накиш» (грузинский орнамент).
В доме заслуженного деятеля искусств РСФСР, известного, .всеми признанного мастера Расула Алихано-ва я встретился с группой мастеров-кубачинцев, пре имущественно пожилых людей.
Много интересного узнал я от них о кубачинском художественном ремесле. Мастера с увлечением рассказывали о редких художественных и технических приемах, которые сейчас встретишь не часто. Вот некоторые из них.
Насечка золотом и серебром по стали и железу. Мастерами этого дела были Шахбан Надуниев и Муса Юхаранов.
Насечка делалась следующим образом. Сперва на поверхности стали нарезался узор, затем по узору накладывалось золото и серебро. В последнюю очередь изделие нагревали до получения темно-синего цвета, после чего его тут же опускали в воду. Золотой или серебряный узор хорошо смотрится на гладком темно-синем (вороненом) фоне. Воронение не только украшает металл, но и защищает его от коррозии. К сожалению, мастеров этого дела уже нет в живых, и этот прием в настоящее время не применяется.
Эмалевая работа издавна производилась в Куба-чах. Применялась и перегородчатая эмаль, и накладка эмали на гравированую поверхность. Делалось это так же, как ныне накладывается чернь. При накладке эмали поверхность изделия остается совершенно гладкой, а блестящий цветной орнамент выгодно выделяется на серебряном фоне. Лучше всех это делали прославленные мастера братья Тупчиевы. Круглый столик их работы, выполненный с применением этой технологии, и сейчас выставлен в Республиканском краеведческом музее.
К сожалению, ныне на Художественной фабрике нет мастеров, применяющих эмаль. И только отдельные мастера изготовляют портсигары, мундштуки, пудреницы, ступки и другие предметы с применением эмали.
Филигрань. В технике ажурной филиграни куба-чинцы некогда создавали свой стиль. Филигрань бывает сквозная и накладная. Этим способом изготовляются браслеты, серьги, брошки и другие украшения.
Особенной красотой отличались филигранные работы старых мастеров Расула Куртаева, Закарьи Шахаева, Рабадана Чутова. К сожалению, ныне в артели не применяют филигрань, да из молодых мастеров никто ею и не владеет.
Резьба по кости была широко распространена в Кубачах. Не забыта она и сейчас. Подобные работы выполнял и сам Р. Алиханов, и Гаджи-Бахмуд Магомедов, и Г. Кишев, и Ю. Юзбашев и другие. Однако учеников у этих мастеров нет, хотя инициативные молодые мастера пробуют свои силы в резьбе. Среди основной продукции фабрики ее вовсе нет.
Насечка по кости (инкрустация кости металлом), насколько было известно моим собеседникам, не выполнялась нигде, кроме Кубачей.
На гладкой поверхности слоновой кости или просто обычной кости (на головках газырей, накладках оружия, бляшках ремней) вырезался узор, заполнявшийся затем золотом, серебром или другим металлом. Однако сейчас этот прием совершенно забыт.
Когда речь зашла о современном кубачинском художественном производстве, мастера единогласно отметили его заметный технический прогресс, возросшую культуру производства.
В 1924 году в Кубачах впервые было организовано кооперативное объединение (позднее была создана артель), носящее название «Художник». В настоящее время под этим названием работает целая фабрика. Если раньше кубачинские мастера работали в тесных кустарных мастерских, то теперь они работают в фабричном помещении. Однако, будучи временно приспособленным, оно тоже недостаточно хорошо, плохо освещено. Но мои собеседники тут же добавили, что уже строится первый этаж новой Художественной фабрики, где все будет по последнему слову техники (к слову сказать, это было в 1960 году, сейчас Художественная фабрика давно работает в новом здании). К работе стали привлекать женщин, чего раньше не было. В работе по серебру занято около двухсот кубачинок. Кроме того, около ста женщин вяжут узорчатые носки, а двадцать кубачинок ткут ковры.
Раньше большинство изделий делалось одним мастером от начала до конца. Теперь процесс изготовления изделий разбит на последовательные операции, на выполнении которых специализируются мастера-зла-токузнецы — рабочие фабрики.
Монтировщики «выкраивают» изделия из листового серебра, придают им нужную форму. Гравировщики наносят резцами орнамент. Шабировщики накладывают чернь. Полировщики доводят поверхность до блеска. Гальваники производят золочение. (Кстати, в древности кубачинцы не знали этой специальности; она появилась в Кубачах лишь с появлением электричества).
Разделение труда улучшает качество продукции и резко повышает производительность труда, а следовательно, и количество выпускаемых изделий. Больше того, в наше время сложной профессией златокузнеца овладели и кубачинки. Среди них Манаба Магомедова получила всесоюзную известность.
«А качество? — спросил я. — Я имею ‘В виду художественное качество». Здесь тон моих собеседников стал менее веселым. Постепенно выяснилось, что как раз художественная сторона кубачинских изделий заметно страдает. Кубачинское художественное ремесло развивается однобоко: преобладают гравировка, чернение, иногда золочение. Недаром увлекательные рассказы моих собеседников о насечке золотом и серебром, о резьбе и насечке по кости, об эмалях кончались одинаково печально: «Было…, мастера пока есть…, сейчас не делают…».
Мастера пока есть!.. А как обстоит дело с учениками? Фабрика имеет учеников. Их оказалось всего двенадцать. (Замечу, что сейчас обучение художественному ремеслу проводится в средней школе, а школьники проходят обязательную практику на фабрике.)
В настоящее время в кубачинском искусстве не находят применения некоторые художественные ценные приемы, в то время как на создание технологии изготовления истинно художественных изделий ушли века. Пока еще живы немногие мастера — носители всей этой сокровищницы традиционного кубачинского мастерства. Но то, что не находит применения, обречено на исчезновение — таков закон жизни. И вызывает огромное сожаление то, что вся эта блестящая технология, выработанная веками в результате бесчисленных, непрерывных ремесленных экспериментов, постоянных порывов творческого духа целых династий мастеров-художников, в кропотливой работе над каждой вещью, исчезает.
На мой вопрос о том, какие из старинных художественных приемов применяются в настоящее время, мне ответили, что изредка, для изготовления единичных заказных предметов, предназначенных для подарков, кроме гравировки, черни и золочения применяется резьба по кости, очень редко — эмаль. Что же касается насечки золотом и серебром на стали или кости, то сейчас их не делают вообще.
В чем же причина того, что некогда прославленное искусство все более упрощается и обедняется, а возможность утраты неповторимого, уникального наследия многовековой художественно-ремесленной школы стала реальной угрозой? Отметим, что утрачены будут не вещи — они уже сделаны и навеки останутся в музеях и коллекциях. (Мне рассказывали, что кубачи-нец Гаджи Ахмедов изготовил письменный прибор в виде нефтяной вышки из серебра, который был преподнесен В. И. Ленину 7 ноября 1922 года от имени бакинских рабочих Азнефти. В настоящее время прибор хранится в Музее В. И. Ленина в Москве. В 1935 году я лично отвез в Москву саблю, сделанную в Кубачах. Эта изумительно красивая сабля, украшенная цветной эмалью, занимает достойное место в Музее народов СССР.) Утрачено будет более дорогое — вся сумма ремесленного опыта, секретов, знаний и навыков, невидимое, хранящееся в памяти старых мастеров наследие, неизбежно исчезающее без применения и без передачи ученикам.
Ответ, который я получил на волнующий меня вопрос, вкратце был таков. Фабрика «Художник» входит в систему предприятий Министерства местной промышленности республики и приравнивается к мелким предприятиям, изготовляющим ширпотреб, игрушки и т. п. Она так же, как и эти предприятия, должна выполнять план по количеству выпускаемых. изделий. Качество их определяется утвержденными стандартами, а понятие художественного качества изделия как произведения искусства отступает на задний план.
Отношение к этому вопросу высказал Р. Алиха-нов: «Художественный промысел нельзя полностью механизировать. Такие работы, как монтировка и т. п., можно и нужно, нанесение узора «накиш»—никогда».
Очередной мой вопрос к собравшимся был, естественно, следующий: как можно помочь кубачинцам сохранить их искусство? Мои собеседники, видимо, и раньше думали над этим вопросом, потому что ответ они дали сразу же. Фабрика в Кубачах находится в ведении Министерства местной промышленности, а это предопределяет отношение и требования к труду куба-чинцев, это наносит невольный вред его искусству. Однако из этого положения есть выход, правильность которого доказана опытом. Кубачи следует перевести в ведение Художественного фонда СССР. Так в свое время поступили с известным центром художественной росписи Палехом, и успешное развитие палехского искусства подтвердило правильность такого решения вопроса. И действительно, это, пожалуй, самый реальный путь спасения тысячелетнего, уникального искусства Кубачей.
Если взглянуть на дело с утилитарной стороны, дело обстоит так. Благосостояние советского народа растет с каждым годом. Все более возрастают духовные потребности людей, их тяга к прекрасному, все глубже проникающему в быт. Чем же удовлетворить эту потребность? Ведь не штампованным же подстаканником? Растет спрос на предметы художественной ценности.
С другой стороны, международные связи нашей страны постоянно расширяются, растет объем внешней торговли. В многообразном ассортименте советского экспорта кубачинские изделия смогут занять значительное место. Но будут иметь спрос лишь высокохудожественные произведения, отмеченные индивидуальностью художника, высоким уровнем его мастерства.
Согласно «Справочнику административно-территориального деления ДАССР» и другим официальным данным, Кубачи — промышленный поселок городского типа, в котором около пятисот хозяйств и около двух тысяч населения. Разумеется, я не ожидал увидеть «поселок городского типа». Моему взору предстал обычный горный аул, с кладбищем, где памятники восходят к XII—XIV векам, аул, увенчанный двумя боевыми башнями, в одной из которых некогда жили средневековые батырти. А ниже — многоэтажные, тщательно возведенные из тесаного камня дома с галереями, архитектурными украшениями, плоскими крышами. Улочки проходят то в «тоннелях» (сквозь застройку), то по мостикам, нависающим между крутыми склонами построек, в кладке которых попадаются барельефы XII, XIV, ХУ веков.
Кубачи — селение уникальное, селение удивительных мастеров, талантливых, трудолюбивых людей. И это вызывает гордость у любого дагестанца. Как соотечественник-историк, я горжусь им, его удивительными мастерами, его заслуженной славой. Интересна, полнокровна жизнь современного Кубачи.
Вхожу во внутреннюю часть старого аула — сложный лабиринт «тоннелей», узких проходов и улочек. В некоторые места, по-видимому, никогда не попадает солнце: там очень сыро, местами стекаю’т потоки грязи. Во время дождя или таяния снега вода, иногда вместе с нечистотами, течет между домами, стоящими впритирку или громоздящимися один на другой. Теснота кругом такая, что трудно найти место, где бы можно было посадить дерево. Удивляюсь хитроумию сельчан, разбивших у своих домов, ниже башен, цветники.
Идти становится трудно… Вспоминаю беседу с председателем сельсовета Юсупом Ахмедовым. Он озабочен тем, что значительная часть времени куба-чинцев уходит на преодоление крутых подъемов и спусков, пожилые же люди вообще стараются не выходить из своего квартала. В прошлом такая топография селения помогала отражать атаки врага (наверно, эта проблема была актуальна в XII веке), но вот уже несколько сот лет с. Кубачи не подвергалось вражеским нашествиям, а ходить по таким дорогам на работу людям приходится каждый день. И не только на работу. В черте аула нет ни одного источника воды, и женщины несколько раз в день ходят по этим трудны?,! тропам за водой с традиционным мучалом.
Несколько лет тому назад был предложен план благоустройства аула.
В настоящее время недалеко от Кубачей, на ровной, пологой местности Ихакажила уже начато строительство поселка-спутника. Состоять он, видимо, будет из стандартных современных домов, похожих друг на друга, как стандартные подстаканники последних лет, со всеми возможными в здешних условиях коммунальными удобствами. Это действительно позволит решить многие вопросы о благоустройстве селения Кубачи.
Но что мы получим, застроив Ихакажилу? К тысячам4 промышленных поселков нашей страны прибавится еще один. Но при этом мы потеряем уникальнейший, неподдельный памятник культуры XII века — подлинно средневековый город. Заброшенные аулы, как опыт показывает, разрушаются в среднем через сорок — пятьдесят лет. Каково же отношение к этому кубачинцев? Теперь, когда постройка поселка-спутника становится реальностью, далеко не все согласны оставить свои старые жилища, обжитые места.
Возникает такая мысль: а что, если наряду с постройкой нового поселка благоустроить старое селение? В средневековые дома провести водопровод, газ, паро’ вое отопление, «усилить» плоские крыши водонепроницаемыми покрытиями (как это делается в Дербенте и других местах), построить канализацию, соорудить каменные лестницы на наиболее крутых подъемах… Пожалуй, в таком благоустроенном с. Кубачи жизнь ни в чем не будет уступать современным требованиям, а селение будет сохранено. Конечно, реализация этого варианта потребует значительных капиталовложений, но, по-видимому, не намного больше, чем на постройку нового поселка, особенно если учесть, что будет сохранен бесценный древнейший и уникальнейший культурно-исторический памятник.
С особой остротой запечатлелись в моей памяти некоторые детали свадьбы кубачинцев, заставившие меня пристальнее взглянуть и на особенности их быта.
Уже подъезжая на автобусе к Кубачам, я стал замечать некоторые изменения в облике пассажиров. А после того, как мы миновали Уркарах и в машине остались, видимо, почти одни кубачинцы, я заметил, что то одна, то другая женщина доставала из своей сумочки традиционный белый къаз (платок) и надевала его на себя: большинство пассажиров ехало на свадьбу.
Не стану подробно описывать свадебный обряд: детали его подробно даны у Е. М. Шиллинга и других этнографов, да и сам я не раз использовал некоторые его элементы в своих университетских лекциях в качестве примеров пережитков доисламских верований.
Обратил я внимание здесь на абсолютное отсутствие калыма — кубачинцы ограничиваются подарками (правда, ценными), предназначенными исключительно для невесты. Мужчины почти все были в современной модной одежде хорошего качества. Но, странно, это не выглядело нарушением традиции. Быть может, традиционное отходничество мужчины и, таким образом, невольное приятие им одежды, бытующей за пределами аула, сделали традицией и эту бытовую черту.
Зато женщины в основном были в традиционной кубачинской одежде (современной была только обувь): длинное платье свободного прямого покроя, белый къаз, по-особому повязанный на голове, много украшений (браслеты, перстни, ожерелья, серьги), изготовленных преимущественно кубачинскими мастерами. Среди нарядов преобладали платья всех оттенков красного цвета — от темно-розового до темно-малинового и бордо. Платки, а нередко и платья были сплошь усыпаны чем-то вроде золотых блесток. Присмотревшись, я увидел, что это множество отдельных вышитых золотой ниткой элементов узора. Ткань платков обработана особым образом, все еще встречаются самодельные платки, ткавшиеся на заказ в с. Кища и других местах. Но едва ли не самым примечательным была та естественность, с которой носили кубачинки эту старинную одежду. • Я воочию убедился, что традиционная одежда может отлично сочетаться с современной модной (в данном случае с мужской), причем обладательницы ее нисколько не проигрывали.
Началась традиционная свадьба. Али Алиев, сын гравировщика Гаджи Алиева, женился на работнице фабрики Патиме Гаджиатаевой. Женщины яркими декоративными пятнами окружали площадь, танцы длились, как всегда, долго…
Я вернулся в дом, где гостил. Видимо, свадьба соответственно настроила меня: повсюду теперь мне бросалось в глаза органическое сочетание черт современного и традиционного. Безукоризненная чистота, порядок в комнатах. Современная мебель отлично сочеталась с коврами, оружием, старинной посудой (не говоря уже о «кубачинской комнате» с традиционным убранством, которая имеется в большинстве домов).
На следующий день я оказался в доме жениха, куда пришла большая группа женщин, принимавших участие в свадьбе. Поприветствовав всех находившихся в доме, женщины заняли самую большую комнату и начали веселиться. Хозяйка дома хлопотала над угощением для них. И тут я заметил, как мужчины, не сговариваясь, стали помогать ей. Один из них, не дожидаясь моего вопроса, пояснил, что женщинам надо делать приятное; причем все было очень естественно, никто ни в малейшей степени не чувствовал смущения. Вдруг из женской комнаты прозвучала просьба: нужен партнер для танцев, и женщины просят выделить мужчину. Незнакомый мне человек (родственник жениха, как сказали мне потом), одетый в черкеску, с кинжалом, в папахе (правда, без башлыка и в рубахе вместо бешмета) вошел к ним. Зазвучала музыка…
Наконец мужчины под руководством хозяйки справились с угощением. Через некоторое время был «отпущен» и «уполномоченный по танцам». От усталости он едва держался на ногах.
Во время угощения все предпочли сидеть на коврах, застилавших пол. Впрочем, желающие могли сесть и на стулья, входили и выходили из помещения также без особых церемоний. Хотя угощение было обильным и приятным, я заметил, что едва ли не большее удовольствие гости получали от беседы, шуток, пения и т. п. Спиртные напитки не заставляли никого терять голову.
На другой свадьбе я видел, как после заключительного веселья и танцев, когда гости, утомленные и довольные, разошлись, тесный круг родственников собрался в «кубачинской» комнате. Зажгли традиционный очаг (хотя в коридоре стояла газовая печь), готовили на нем пищу, долго беседовали перед расставанием (было много приезжих). Как и все, я сидел на ковре и думал о том, что умелое сочетание современного и традиционного в культуре, быту — дело нелегкое, это тоже своего рода искусство.
Никто не станет спорить с тем, что надо брать из прошлого лучшее и уметь органически сочетать его с настоящим, обогащая его. Но всякий ли раз это удается? В Советском Союзе, пожалуй, наиболее удачные сочетания такого .рода мне пришлось видеть в Армении, в архитектуре ее городов, сочетающих современнее материалы и конструкции с традиционными архитектурными формами. За рубежом наиболее известным примером органического сочетания современной культуры с традиционными ее формами является, видимо, Япония.
Кубачинцам явно больше, чем кому-либо в Дагестане, удается органично сочетать свое древнее, традиционное с современностью. Что помогает им в этом? Быть может, обостренное чувство меры, выработанное занятием искусством в течение долгого времени. И, может быть, естественная насыщенность их труда и быта эстетическими ценностями, умение сохранить некое внутреннее равновесие, соблюсти органичную, естественную меру во всем—одна из причин их сравнительного равнодушия к религии. Да, они были грамотными мусульманами, исполнявшими . традиционные обряды и т. п., но не более этого. Кубачинцы никогда не были фанатиками, недаром соседи звали их в шутку «пранг-капур» (французы-безбожники). Утолив духовную жажду истинными ценностями, они уже не испытывали потребности в религиозном мираже.
Как видно из сказанного, с. Кубачи наводит своих посетителей на многие размышления. Этот аул, долго изучавшийся историками, археологами, эпиграфистами, искусствоведами, архитекторами, описанный журналистами и писателями, исследован лучше, чем большинство селений Дагестана, и все же не «исчерпан» до конца. А ведь это лишь одна страница дагестанской истории и культуры.