Агаев А.Г. НАЖМУДИН САМУРСКИЙ (политический портрет) -Махачкала, 1990
ВОЗМУЖАНИЕ
(Иркутск)
- Вдали от родины
- На ленских приисках
ВДАЛИ ОТ РОДИНЫ
В «Личном листке по учету кадров», собственноручно заполненном Самурским в 1934 году, началом его пребывания в Иркутске назван 1906 год. В «Регистрационном бланке члена ВКП(б)», заполненном через год, стоит дата — 1907 год. Можно обратиться еще к одному документу. Это «Заключение комиссии ЦК и ЦКК ВКП(б) по делу Самурского (Эфендиева)». Оно относится к 1928 году. По возникшей надобности из Москвы в Иркутск был сделан запрос: в какие годы он сотрудничал с фирмой «Рубикович и сыновья»? Жена и дочь владельца подтвердили: с 1906 года.
Иркутск встретил его примерно такой же погодой, что и в Самурском округе. Разница могла быть только в атмосферном давлении. Ахты, тем более Куруш — в заоблачных высях, Иркутск — на низине, среди холмов. Город расположен у места впадения в Ангару реки Иркут. На востоке от него, в шестидесяти километрах,— озеро Байкал. Озеро высокогорное, вода в нем студеная и летом, как в курушских родниках. В центре города — каменные и кирпичные дома в два и три этажа. Преобладали деревянные постройки, по окраинам в многочисленных бараках проживали семьи рабочих промышленных предприятий и лесопилен.
Из рассказов Садика Нажмудин знал, что первоначально Иркутск был острогом. Среди его жителей много политических ссыльных и их детей. Народ разношерстный. В большинстве рабочие. Невдалеке расположены ленские золотые прииски. Население в основном русскоязычное. Но слышится и знакомая Нажмутдину нерусская речь, похожая на азербайджанскую, которую он немного знает. Это, оказывается, татары, якуты, буряты. Нажмудин почувствовал себя почти дома. Он знает три языка — лезгинский, азербайджанский и русский. И здесь, в далеком Иркутске, говорят на тех же языках. Дома он общается по-лезгински, с татарами, якутами, с которыми быстро подружился, говорит на их языке, а русский стал языком его производственного общения.
Садик работал на железоскобяном складе фирмы «Рубинович и сыновья», которая скупала у разных промышленных предприятии изделия из железа (молотки, пилы, кусачки, вилы, лопаты, кирки, гири, весы) и реализовывала их торговым предприятиям и жителям города. У фирмы были свои экономические связи, контора, служащие, бухгалтерия, складские помещения, гужевой транспорт. Садик работал ночным караульным, получая три-четыре рубля в месяц, а днем— то был конюхом, то ездил за товаром по заводам и ремесленным заведениям. Жил он в бараке с другими рабочими-поденщиками.
По просьбе Садика хозяин фирмы взял Нажмутдина рабочим склада железных изделий. Началась новая жизнь горца, волей судьбы закинутого из южных краев в Сибирь с коротким жарким летом, обилием мошкары и длинными зимами. Зимой и в Куруше нередко бывало очень холодно, но в Иркутске холоднее. Городские улицы, мощеные лишь в центральной части, заметало высокими, как горы, снежными сугробами, которые пурга разбрасывала по дворам и низинам.
Нажмутдину нашлось место в бараке неподалеку от Садика. Сам вспоминает, что жил в «очень тяжелых условиях». С ним проживали возчики, среди которых было, как запомнил, много пьяниц. Первоначально он зарабатывал по три рубля в месяц. Когда подрос и окреп, стал настоящим рабочим. Но, трудясь на складе по перетаскиванию, погрузке и выгрузке железных изделий, он привык к тяжелому физическому труду. За день через его юношеские руки проходили тонны груза. Трудно приходилось в горах, на многокилометровых перегонах отар, в морозные ночи на ветру, а здесь было еще труднее. В Иркутске лезгинский юноша впервые ощутил, что такое физический труд в его реальной форме. Здесь он был рабочим в прямом смысле слова. Живой человек, он стал орудием труда, транспортным средством.
Однако Нажмудин не забывал о главном — об учебе. Раздобыл кое-какие книги, большей частью учебники. По ним постигал азы науки и техники, своеобразный мир математики, вникал в сущность физических явлений. Большое любопытство вызывала география, открывавшая пытливому взору части света, далекие страны и континенты— Европу, Африку, Америку, Австралию. Знакомые по работе на складе говорили, что к югу от Иркутска находятся Монголия и Китай. За ними Индия, а на востоке, за морем,— Япония. Больше всего увлекала Нажмутдина история. Она давала знания о прошлом России и других стран. Узнал, что Россия пережила множество войн. Иван Грозный был жестоким государем. Петр Первый — великан и по росту, и по делам. Екатерина, русская императрица, была немкой и до 17-летнего возраста не знала ни одного русского слова. В 1812 году французы вторглись в Россию, сожгли Москву, зато русские войска дошли до Парижа, но город не сожгли. Пожалели. Из всех исторических личностей России больше всех поразил Ермак — покоритель Сибири.
В самообразовании Нажмутдина большое место занимало изучение английского языка. В какое время и в связи с каким конкретным событием его выбор пал на этот язык, неизвестно
В ахтынской школе иностранный язык не изучался, чтобы можно было сказать: полюбил с детства. А рабочему железоскобяного склада английский язык был ни к чему. Тем не менее этот – биографический факт. Нажмудин увлекался им, хотя не простое это дело – самостоятельно постигать язык, не находящийся в сфере непосредственных жизненных интересов.
«Работая на складе более трех лет,— вспоминает Самурский,— я не оставлял учебы и все время занимался самообразованием. Нашлись, конечно, товарищи, которые мне в этом помогали. Больше всех помогал бухгалтер». В «Биографии» названа фамилия этого бухгалтера: Пушолацкий. Но такой человек в бухгалтерии фирмы не работал. Или Самурский сам не помнил фамилию точно, или машинистка при перепечатке автобиографии допустила ошибку. В партарахиве Дагобкома КПСС «Автобиография» существует в виде копии. Хотя под ней указана фамилия «Н. Самурский», она не подписана. Удалось установить подлинную фамилию бухгалтера фирмы Рубиновича — Костомлацкий. В «Заключении комиссии ЦК и ЦКК ВКП(б) по делу, о котором речь шла выше, указывается, что для уточнения личности Самурского в 1927 году в Иркутске опрашивался Костомлацкий, который действительно работал на железоскобяном складе Рубиновича бухгалтером. Он подтвердил, что с ним в конторе служил дагестанец по имени Нажмутдин. Самурский отзывался о нем с большой теплотой: «Костомлацкий (исправлено нами.— А. А.) меня все время поддерживал, старался добиться у хозяина увеличения зарплаты для меня и вообще улучшить мое материальное положение. Часть своего жалования я расходовал на учебу».
В 1910 году Нажмудин получил горестное известие из Куруша. Отец собирался приехать к нему, передал на время овец родственникам, но внезапно заболел воспалением легких. Он умер, оставив большую семью в тяжелом материальном положении. Нажмутдину надо было решать: или вернуться домой, или же высылать семье деньги. С этого времени он ежемесячно часть жалования отсылал в аул.
Свое двадцатилетие Нажмудин встретил в должности табельщика — младшего конторщика той же фирмы Рубиновича. Помог опять же Костомлацкий. Позже Самурский узнал, что он член большевистской партии, революционер. Беседы с ним все больше расширяли кругозор. Путем изучения политических событий в Иркутске того периода удалось установить: Костомлацкий вел революционную борьбу. Еще до революции был членом большевистской партии, проводил читки партийной литературы в марксистском кружке, созданном среди рабочих. Радикализм его воззрений подтвердили работавшие с ним Шнейдер и Мейзель.
Нажмудин уже получает на руки до 25—30 рублей в месяц. Можно увеличить и помощь семье, находившейся в Куруше. Нажмудин уже человек грамотный. Пользуется авторитетом среди сослуживцев. Ему часто приходится бывать в конторах других фирм, на складах, в ремесленных заведениях, встречаться с деловыми людьми.
Из тяжелого материального состояния несколько выбился и двоюродный брат. Теперь уже Нажмудин оказал ему содействие. Садик овладел элементарной грамотой и русским языком еще до приезда брата в Иркутск. Понемногу учился у него, когда выпадало свободное время. С помощью двоюродного брата, хотя тот был моложе на целых пятнадцать лет, Садик устроился на лесопильном заводе «начальником» караульной службы. Завод находился на отшибе. Кругом шло строительство. Росла добыча золота на ленских и других приисках. В Иркутскую губернию народ валил со всех концов. Нужен был лес для домов, бараков, мостов, прочих строений. Голодные до лесоматериалов люди осаждали лесопильные предприятия. Воровали, расхищали кто как мог.
Садик был не из робких. В Иркутске он носил кавказскую форму. На голове высокая папаха из недорогого, но имеющего приличный вид каракуля. Чухта — наподобие русского армяка — на рослом, крупном теле. Кинжал у узкого кожаного пояса. Он выделялся и ростом, и полнотой.
Со времен Кавказской войны о дагестанских горцах сложилось определенное мнение. Если берутся за военную службу — самые преданные люди. Зная это, и русские императоры брали их с охотой в свою личную охрану. Вчерашние противники становились самыми преданными людьми.
Садик нес службу исправно. Вскоре он направил письмо своим родственникам в Куруш, предлагая им приехать в Иркутск: Садик мог устроить их в караульные на лесопильном заводе, где сам работал, или на других, хозяева с удовольствием взяли бы.
Вначале приехал Магомедшариф. Троюродный брат и Садика, и Нажмутдина. Через некоторое время объявились еще двое лезгин. В Иркутске образовалось курушское землячество.
