О создании письменности Кавказской Албании

ЧАСТЬ I
⇓

В статье рассматриваются некоторые спорные вопросы создания кавказско-албанской письменности в начале V в. Автор показывает взаимодополняющую, двустороннюю целенаправленную творческую деятельность священника Месропа Маштоца и одаренного переводчика Бениамина по созданию кавказско- албанского алфавита. Информация о создании алфавита гаргарского языка, как считает автор, отражает выбор одного из распространенных кавказско-албанских диалектов для создания общегосударственного литературного языка.

Определенно мы можем говорить о самобытной письменности Кавказской Албании с начала V в. нашей эры, когда, по сообщениям Корюна (V в.), Мовсеса Хоренаци (V в.) и Мовсеса Каланкатуаци (VII в.), армянский просветитель и религиозный деятель Месроп Маштоц и священник и переводчик албанин Бениамин с позволения высшей светской и религиозной власти страны — царя Асвагена (Есваген, Арсваген, Арсваг) и епископа Иеремии — создали оригинальный кавказско-албанский алфавит. По информации Каланкатуаци, произошло это важнейшее событие «в те времена, когда императором греческим был Феодосий Младший, царем Армении — Врамшапух, царем Персии — Иазкерт, а царем Алуанка — Есвален»^[1].

Это сообщение определяет временные рамки создания кавказско- албанского алфавита: как известно, император Феодосий II Младший правил в 408-450 гг., шаханшах Йездигерд I — в 399-420 гг., царь Армении Врамшапух — около 387-420 гг., царь Есвален (Асваген) — на рубеже IV-V вв. То есть разработка кавказско-албанской азбуки была осуществлена в период между 408 г. (начало правления Феодосия II) и 420 г. (конец царствования Врамшапуха). Но, согласно более достоверным, как представляется, сведениям Корюна^[2], разработка Маштоцем кавказско-албанского алфавита была осуществлена при армянском царе Арташесе (около 420-428), сыне царя Врамшапуха, и очевидно, судя по предшествующему контексту его сочинения в самом начале правления Арташеса.

Это событие, которому в близком будущем исполнится 1600 лет, имело огромное культурно-историческое значение и открыло новую страницу в истории письменности Кавказской Албании. Оно ознаменовало развитие образования и письменной культуры, становление рукописной книжной культуры. Скупые, в несколько предложений, но весьма ценные сведения нарративных источников об этом событии неоднократно были в поле зрения исследователей, и я позволю себе остановиться на некоторых спорных моментах в интерпретации этих сообщений, носящих в известной степени противоречивый характер.

Среди ряда исследователей возникают определенные сомнения в оценке роли самого Маштоца в создании кавказско-албанского письма. Первым эту точку зрения еще в конце XIX в. вскользь, без развернутого анализа высказал И.Л. Окромчеделов-Серебряков в своем докладе «Об изобретении грузинского алфавита», прозвучавшем на V Археологическом съезде в Тифлисе (1881 г.). Излагая свое мнение о том, что «грузины были знакомы с азбукою гораздо раньше Месропа» и что «эта азбука была мхедрули»^[3], он, в примечании касаясь свидетельства Корюна о разработке Месропом Маштоцем кавказско-албанской письменности, заметил, что «он (Месроп. — М. Г.) также касается албанского алфавита, но уже не как создатель его, а как восстановитель существовавшего алфавита… Из этого усматривается, что Албания, страна менее развитая, чем Грузия, имела алфавит …раньше Месропа»^[4].

Предпринимая попытку доказать, что сведения Корюна и Мовсеса Хоренаци об изобретении Маштоцем оригинального грузинского алфавита «не заключают в себе истины» и грузинское письмо родственно «зендскому пехлеви»^[5], И.Л. Окромчеделов-Серебряков, в частности, отмечал: «Такое совершенство инструмента (для выражения фонетического состава грузинского языка, т.е. алфавита. — М. Г.) указывает, во-первых, на его глубокую древность и на то, что над ним работал длинный ряд анонимных тружеников, обладавших таким умением анализировать звуки и, во-вторых, на то, что такой анализ не мог быть произведен чужестранцем, притом не знавшим языка, каким является Месроп»^[6].

Спустя 65 лет вновь было высказано мнение, отрицавшее с немотивированной ссылкой на авторитет Лазара Парпеци достоверность сообщений древнеармянских авторов о творческой деятельности Маштоца по созданию грузинского и кавказско-албанского алфавитов: «Наиболее достоверный из древнейших армянских историков, Лазарь Парбский, очень подробно излагая биографию Маштоца Месропа, ни слова не говорит о какой бы то ни было его деятельности в Грузии и Албании. Таким образом, утверждения об изобретении грузинских и албанских письмен в первоначальной редакции рассказа вовсе не имелось»^[7]. Однако, как справедливо отреагировал на это К.А. Мелик-Огаджанян, Парпеци вообще мало говорит о Маштоце и его творческой деятельности по созданию письменности, и в своем сочинении он отсылает читателя к труду Корюна: «Если кто желает все это достоверно знать, пусть он осведомится из Истории желанного мужа Корюна, ученика блаженного Маштоца, прочитав историю жизни его… письмен…, что и мы, многократно читая, достоверно познали»^[8].

В 1966 г. почти тот же аргумент, что и И.Л. Окромчеделов-Серебряков в 1881 г., привела А.Г. Периханян, которая, задаваясь вопросом «мог ли Маштоц выступать в качестве непосредственного изобретателя грузинской и албанской письменностей», отвечала: «На этот вопрос a priori можно дать отрицательный ответ. Создание новой письменности, обслуживающей тот или иной язык, нельзя свести к “буквотворчеству” — это большой и сложный процесс, включающий прежде всего выделение фонем данного языка и предполагающий тонкое знание как фонетики, так и строя языка. Маштоц же не знал ни грузинского, ни албанского языков, и сообщению Корюна о том, что он, Маштоц, там, на месте, собрал сведения о звуковом составе этих языков, не следует придавать большого значения, так как собранные таким образом сведения никак нельзя считать адекватными для подобного предприятия. Гораздо реальнее и важнее в этом плане упоминания у Корюна и Моисея Хоренского привлеченных Маштоцем лиц — грузина Джалая

(Jalay), которого Хоренский характеризует как “переводчика армянского и греческого языков”, и албанца Вениамина» [9].

Такое видение вопроса послужило поводом для заключения, которое сделали последующие исследователи: Месроп Маштоц «не мог играть значительной роли в создании албанской письменности», а сведения источников на этот счет сомнительны^[10]. И эта тенденция в оценке личности армянского просветителя в последнее время приобретает некоторую популярность в албанистике.

Однако, как представляется, здесь мы имеем дело с явным преуменьшением, умалением значения Маштоца в процессе создания кавказскоалбанской письменности и недоверием к информации древних авторов, у которых на этот счет существуют некоторые разночтения, не имеющие, однако, принципиального характера и не затрагивающие сущности вопроса. Обусловлены эти расхождения не политическими, конфессиональными или национальными причинами, а, как представляется, определенной разнохарактерностью и направленностью сочинений Корюна, Хоренаци и Каланкатуаци и краткостью изложения ими имевшейся в их распоряжении информации.

Прежде всего необходимо отметить, что в письменных источниках Месроп Маштоц предстает центральной фигурой в разработке кавказско- албанского алфавита с разрешения верховной светской и церковной власти Албании. Вместе с тем письменные источники ясно указывают на коллективный характер этого творческого процесса, который начался, как сообщает Корюн, во время пребывания Маштоца в западной (византийской) части Армении: «Приехал к нему некий иерей, албанин по имени Бениамин. Он (Маштоц) расспросил его, расследовал варварские слова албанского языка, затем своей обычной проницательностью, ниспосланной свыше, создал письмена (для албанцев) и милостью Христа успешно взвесил, расставил и уточнил»^[11]. Согласно Корюну, после разработки алфавита Месроп «простился с епископами и князьями страны» (речь идет о Западной Армении), и следом за этим он прибыл в Восточную Армению, в Нор-калак и предстал перед царем Арташесом и епископом Сааком^[12].

После этого, согласно Корюну, Месроп направляется в Албанию — он «прибыл в местопребывание царей (город Халхал. — М. Г.), повидался со святым епископом Алуанка, которого звали Иеремией, а также с их царем Арсвагом и всеми азатами…»; вслед за этим Асваген (Арсваг) и Иеремия — «оба равные — епископ и царь, согласились принять эту письменность и издали приказ привезти из разных гаваров и местностей владычества своего отроков для обучения письменности, собрать их, распределить по группам в школах, в удобных и надлежащих местах и назначить содержание на (их) пропитание»^[13]. Обращаю внимание, что, согласно Корюну, Месроп приезжает в Албанию уже с подготовленным алфавитом.

В этом пассаже имеется ряд сведений, которые вроде противоречат информации других источников. Прежде всего следует признать, что встреча Маштоца и Бениамина носила, во-первых, преднамеренный характер и, во-вторых, состоялась она в Западной Армении, где они и приступили к разработке кавказско-албанского письма. Не исключено, что приезд иерея Бениамина (по всей видимости, с разрешения епископа Анании) к Месропу Маштоцу и имел целью привлечь его, уже опытного и известного просветителя и разработчика алфавитов, к разработке кавказско-албанской графики. Иначе остается неясным — зачем рядовому священнику, каковым по сану был Бениамин, но «одаренному переводчику», необходимо было отправляться из Сюника в Западную (византийскую) Армению. В таком контексте инициатива создания кавказско-албанской письменности может принадлежать Бениамину или, скорее и точнее, стоящим за ним более высоким персонам, каковыми могли быть албанский епископ Иеремия и царь Асваген. Как представляется, без позволения верховной духовной и светской власти Албании ни Месроп Маштоц, ни Бениамин не могли предпринять самостоятельные действия по решению этого важнейшего для страны и церкви вопроса, и их случайная встреча (если ее считать таковой) не могла послужить тому основанием; создание алфавита преследовало прежде всего интересы духовенства и государственной власти. Но, подчеркну, что вопрос о первенстве в инициативе создания кавказско-албанской письменности, на котором нередко заостряют внимание (с позиций сегодняшней общественно-политической ситуации), отрицая, принижая или возвеличивая роль Маштоца, не должен быть в центре проблемы, заслоняя саму суть важнейшего акта в культурной и идеологической жизни Кавказской Албании и самое деятельное и энергичное, центральное и непосредственное участие в этом событии Месропа и Бениамина.

В отличие от Корюна, по сведениям Хоренаци (и Каланкатуаци), встреча Месропа и Бениамина состоялась после того, как Месроп прибыл в Албанию и епископ Иеремия и царь Асваген дали согласие на создание алфавита, — Месроп призвал «некоего Бениамина, одаренного переводчика, которого немедленно отпустил владетель Сюника юный Васак, при посредничестве своего епископа Анании»^[14]. Обращает внимание несколько большая осведомленность Хоренаци (нежели Корюна), который пользовался, по-видимому, и иными источниками и ввел в этот рассказ посредническую деятельность Васака Сюникского и епископа Анании.

Взаимодополняющие сведения Корюна, Хоренаци и Каланкатуаци позволяют считать, что Месроп имел, по меньшей мере, две встречи с Бениамином: первую — в Западной Армении, где состоялось их знакомство (?) и где они вместе начали работу над кавказско-албанским алфавитом, и вторую — в Албании, когда Месроп получил от царя Асвагена и епископа Иеремии разрешение на введение оригинальной письменности и вызвал уже известного ему Бениамина. Вместе с тем, согласно информации Хоренаци (и Каланкатуаци), процесс создания кавказско-албанской письменности проходит на территории Албании, тогда как, по Корюну, Месроп во время своего посещения Албании уже представляет светской и духовной власти страны готовый алфавит, который «епископ и царь, согласились принять». Вместе с тем, оценивая сведения Корюна и Хоренаци (и Каланкатуаци) как взаимодополняющие, можно предполагать, что разработка кавказско- албанской письменности Месропом Маштоцем и Бениамином была начата и в основном осуществлена в Западной Армении, а завершена в Албании.

М.С. Гаджиев,
заместитель председателя Дагестанского научного центра РАН,
заведующий Отделом археологии Института истории, археологии
и этнографии ДНЦ РАН, доктор исторических наук, профессор

Продолжение следует⇒

^[1] Мовсэс Каланкатуаци. История страны Алуанк. Ереван, 1984. II. 3.

^[2] Корюн. Житие Маштоца. С. 12.

^{^[3]} Окромчеделов-Серебряков И А. Об изобретении грузинского алфавита // Труды V Археологического Съезда в Тифлисе / Под ред. графини П.С. Уваровой. М., 1887. С. 225.

^[4] Там же. С. 228, примеч. 1.

^[5] Junker Н. Das Awestaalphabet und der Ursprung der armenischen und der georgischen Schrift 11 Cau- casica. 1925, № 2. S. 1-92; Idem. Das Awestaalphabet und der Ursprung der armenischen und der georgischen Schrift // Caucasica. 1926, № 3. S. 82-93; Церетели Г.В. Армазское письмо и проблема происхождения грузинского алфавита // Эпиграфика Востока. 1948. Т. И. С. 90-101; 1949. Т. III. С. 59-71; Мачавариани Е.М. Графические основы грузинского алфавита. Тбилиси, 1982.

^[6] Окромчеделов-Серебряков ИЯ. Об изобретении грузинского алфавита. С. 228, примеч. 1.

^[7] История Грузии / Под ред. С. Джанашия. Ч. I. Тбилиси, 1946. С. 95.

^[8] Мелик-Огаджанян К.А. Корюн и его «История Маштоца» / Корюн. Житие Маштоца. Комментарии Ш.В. Смбатяна. Ереван, 1962. С. 5.

^[9] Периханян А.Г. К вопросу о происхождении армянской письменности // Переднеазиатский сборник.II. Дешифровка и интерпретация письменностей Древнего Востока. М., 1966. С.126-127

^[10] Мамедов Т.М. Кавказская Албания в IV-VII вв. Баку, 1993. С. 103,105.

^[11] Житие Маштоца. С. 16.

^[12] Там же.

^[13] Житие Маштоца. С. 17.

^[14] История Армении Моисея Хоренского. III, 54; Мовсэс Каланкатуаци. История страны Алуанк. II, 3.