КРИВЕНКО В.C
Восстание в Дагестане в 1877 году
После взятия Гуниба и пленения Шамиля, Дагестан, казалось, успокоился. Народ устал, изголодался и по-видимому жаждал мира. Однако эта «гора языков», колыбель воинственнейшего и свободолюбивого народа, хранила в себе еще много горючего материала для мятежного пожара. Как ни велики были жертвы, принесенные Россией для Кавказской войны, но до полного умиротворения Дагестана было еще далеко.
Дикий край этот, начиная с XVII столетия, не переставал жадно впитывать русскую кровь и служил главным очагом заговоров и воинственных предприятий горцев. Дагестанцы не довольствовались пределами своей территории, и зачастую их отважные скопища, как бурные потоки, срывались с гор и появлялись то в Грузии для грабежа, убийств и насилий, то в Чечне – для подкрепления сил единоверцев. Наиболее даровитые вожди газавата на восточном и западном Кавказе – уроженцы и воспитанники Дагестана. Такой народ разорением нескольких десятков аулов и даже пленением Шамиля нельзя было привести к полной покорности. Здесь необходима была русская колонизация, насаждение гражданственности, а пока, что, сосредоточение значительных сил в центре края «в горах». К началу второй Восточной войны русские колонии, за исключением нескольких слободок при крепостцах, отсутствовали в Дагестане. По сведениям за последний 1892 год, на 601.000 населения Дагестанской области приходится лишь 6 тысяч с небольшим русских, т. е. всего 1%. Такая пропорция была и пятнадцать лет тому назад. Наши войска, главным образом, кучились в Темир-Хан-Шуре, Чир-Юрте, Деш-Лагоре и Петровске, т. е. в пунктах, расположенных вне гнезда восстаний. Подобное расквартирование войск объясняется неудобствами расположения в суровых горах, да и общею уверенностью в спокойствии края. Вспышки в 1866 году в южном Дагестане, в Табасарани, а в 1871 году «в горах», в Ункратле, однако, показывали, что, при случае, пламя может вновь разгореться. Наступил 1877 год, и вскоре открылась вторая Восточная война. Дагестан был, по-видимому, настолько спокоен, что оттуда предполагали вывести 21-ую пехотную дивизию и часть ее двинуть на турецкую границу. Но выступить против турок не привелось дагестанским полкам, им оказалось много дела и в постоянном своем районе.
Первые волнения обнаружились в Чечне, а оттуда перебросились в Дагестан, сначала в Гумбетовском и Дидоевском обществах, а потом и по всей области.
Для пресечения начавшегося брожения в распоряжение начальника нагорного Дагестана, полковника князя Накашидзе двинуто было – 2 батальона и горная полубатарея. Первый аул, в который приходилось дагестанским войскам вступить с бою, был Сиух. Сравнительная дальнобойность и скорострельность наших ружей не давали возможности горцам удерживаться на позиции, они несли значительные потери, а сами почти не могли нанести нам вреда. В прежнее шамилевское время вооружение горцев, не принимая конечно в расчет артиллерии, было лучше, чем наше, и кавказский солдат больше доверял своему штыку, чем ненадежной кремневке. Теперь обстоятельства изменились, и наши далеко неудовлетворительные скорострельные винтовки казались горцам недосягаемым совершенством. При Cиyxe одних убитых горцев насчитывали 80 человек, в то время как у нас был всего один раненый.
Главные зачинщики движения в Гумбетовском обществе оказались жители Артмуха и Дануха; оба эти аула были уничтожены. В виду полученных сведений о восстании дидоевцев, весьма важного по соседству с Грузией общества, отряд кн. Накашидзе поспешил сюда. Остерегаясь втягиваться в ущелье Койсу, по которому пролегает кратчайший и сравнительно удобный путь, начальник отряда предпочел перевалить через снеговой Богозский хребет. Переход по трудности своей может быть вполне справедливо отнесен к числу героических подвигов. Отряд выступил с бивака 10-го июня, в 4 часа утра, и начал карабкаться по снежным тропинкам, только к 2-мъ часам дня взобрался на вершину и к вечеру спустился в Планхевскому ущелью.
Дагестанский отряд вовремя поспел в Дидо, горцы успели уже разорить Кадорскую башню и стали проникать в Алазанскую долину, угрожая Телавскому уезду. Наиболее укрепленный аулом оказался Асахо, сюда 16-го июня и пододвинулась колонна Накашидзе, в распоряжение которого пришли из Кахетии две роты Тифлисского местного полка, Сигнахская и Телавская местные команды и пять сотен милиции.
В течение двух дней, артиллерия и батальоны осыпали снарядами и пулями асаховские завалы и башни. Асахоевцы не выдержали свинцового дождя, вышли из аула и просили пощады. Только на крыше одной большой сакли мелькали несколько человек в белых чалмах и красных плащах. Здесь заперлись тридцать семейств, не желавших положить оружия. На предложение сдаться или по крайней мере выпустить женщин и детей послышались восклицания: «наш дом – наша могила, наши семейства должны погибнуть с нами». Целый день длилась осада баррикадированного здания, женщины наравне с мужчинами принимали участие в защите и, выбегая на крышу, бросали каменья в охотников. Наконец ожесточенные милиционеры обложили саклю горючим материалом и подожгли. Когда затрещал огонь и пламя еще робко начало облизывать стены, опять стали убеждать осажденных сдаться. Вместо ответа раздались выстрелы. Некоторые выбегали из дома с кинжалами в руках и бросались на милиционеров, но тут же и погибали. Пламя страшного костра поднималось все выше и выше, губительный, едкий дым душил защитников сакли… Вскоре рухнула крыша и погребла несчастных фанатиков.
– Разгромление Асахо привело в трепет однообщественников, и в этом околодке все изъявили полную покорность. В Терской области на р. Аргуни и в Ичкерии волнение не улегалось и вспыхивало в разных пунктах. Предводитель инсургентов Алибек жег поселения чеченцев и силою заставлял жителей приставать к своей партии. Поставленные среди двух огней, поселяне разбегались по лесам.
В то время, как по опушке Дагестана пробегала электрическая искра восстания, в самом центре горцев приготовлялись серьезные события, угрожавшие страшным взрывом.
Наши нерешительные действия на турецкой границе перетолкованы были, как поражение. Горское духовенство, влиятельные лица и, наконец, иностранные эмиссары, присланные через посредство сына Шамиля – Кази-Магомы, уверяли народ, что турки двигаются с трех сторон к Чечне и Дагестану, и будто наступило время вновь поднять газават.
В большом ауле Гунибского округа Согратле, собрались на совет дагестанские муллы и решили развернуть зеленое знамя. Имамом был избран Хаджи-Магомет, сын всеми почитаемого столетнего старика Абдурахмана-Хаджи.
Вновь зашевелился Дагестан, повсюду шныряли агенты, наэлектризовывали массу и уверяли в скором прибытии войск султана. Сильных русских отрядов нигде горцы не видели, приближение турок казалось вероятно; соблазн стать под зеленое знамя был велик, тем более, что упорство и сопротивление здравомыслящих могло их привести к погибели от рук своих односельчан; с приходом же русских, по опыту знали горцы, возмутившиеся аулы предавались разрушению, и тут некогда было отличать правого и виноватого. Весьма возможно, что многие, даже большинство жителей, предпочли бы мирные занятия ужасам восстания; но выбора для них не было: фанатики приступали к горлу, русская сила была далеко и могла лишь карать, но и то после горского страшного самосуда. Вольными и невольными вожаками горцев явились: потомок казикумухских владельцев, отставной майор Джафар-Хан, русский наиб ротмистр Абдул-Меджид, другой наиб штабс-капитан Фатали-бек и брат известного Кибит-Магомы, прапорщик милиции Муртузали.
В южном Дагестане во главе возмутившихся стали: сын бывшего правителя Кайтага, генерала Джамал-бека – Мехти Уцмиев, потомок кюринских ханов Магомет-Али и наиб Кази-Ахмет-бек.
В распоряжении командующего войсками Дагестанской области, кроме сроднившихся с краем полков 21-й пехотной дивизии были 2 линейных батальона, 2 кадровых и 9 местных команд, распределенных гарнизонами по укреплениям и этапным пунктам, два конно-иррегулярных полка, 12 горных и 24 полевых орудия. Оказалось, что войск этих было недостаточно для удержания в покорности Дагестана, и пришлось просить подкрепления. Из внутренних губерний доставлены были четыре резервных батальона, да кроме того с северного Кавказа пришли пять батальонов с соответствующей артиллерией и шесть казачьих сотен.
Таким образом, в Дагестане собралось около двух дивизий пехоты и дивизия кавалерии. Опять повторилась старая, грустная история. Горцы оказывали громадную услугу туркам.
В среднем Дагестане, среди немногих искусственных сооружений, громадную важность играет железный, американской системы, Георгиевский мост через Кара-Койсу. Салтинское ущелье, в конце которого переброшен Георгиевский мост, представляет как бы глубокую и узкую трещину, с крутыми, часто совершенно отвесными боками, в несколько тысяч футов высоты. Дорога прорублена в скалистом берегу на высоте 30 сажен над рекою, которая с страшным шумом бурлит и несется по узкому дну ущелья. Занятие этой переправы горцами перерезывало сообщение плоскости с западным Дагестаном. С весны здесь начали возводить мостовые укрепления, а самый мост облицевали листовым железом. Работу производили чины инженерной команды и вольнонаемные мастеровые. 29 августа горцы напали на ничтожную горсть русских, бой был неровен; защитники Георгиевского моста дрались отчаянно, но были все уничтожены, и переправа оказалась в руках ликовавших мятежников, которые, не теряя времени, начали укрепляться. В тот же день весть о взятии моста понеслась перекатом по горам. В Гунибе, где стоял лагерем двухбатальонный отряд, конечно, очень скоро узнали о гибели команды, и исправлявший должность начальника среднего Дагестана полковник Войно-Оранский, захватив батальон Самурского полка и 2 горных орудия, на рысях бросился к мосту. Солдаты чувствовали необходимость форсированного марша и все время бежали.
Десятиверстное расстояние пройдено было в час с четвертью. Горцы не ожидали такого скорого прибытия и не успели еще докончить завалов в ущелье. После усиленного обстреливания роты бросились на мостовую башню и, несмотря на огонь горцев, отбили ворога и ворвались туда. Не теряя мгновения, поручик Булгаков вместе с охотниками ринулся за перебежавшими через мост горцами и штыками проложил путь к входу в оборонительную казарму, выстроенную для укрытия мостового гарнизона. Только что возведенная постройка успела уже обагриться кровью строителей, разрушителей и готова была принять новые жертвы. Мост с укреплениями перешел в наши руки, и гарнизоном здесь оставлена была рота поручика Булгакова. Офицер этот, несмотря на небольшой чин, был уже кавказский ветеран и в звании юнкера успел заслужить все четыре степени знака отличия военного ордена.
На эпизоде защиты Георгиевского моста я несколько далее останавливаюсь, в виду малой распространенности сведений об этом геройском деле.
Колонна ушла, и мост остался на попечении Булгакова и его помощника, недавно выпущенного из училища, подпоручика Короновского. Воспользовавшись кой-каким оставшимся от инженерных работ материалом, гарнизон деятельно принялся за восстановление пробоин, внутри моста сделана была из бревен и досок обшивка, повешены ворота, пробиты новые бойницы и пристрелкой определены расстояния до различных пунктов. Сбитые с позиции горцы вскоре вновь нахлынули к Георгиевскому мосту и отрезали все к нему доступы. Хотя меткая стрельба нашей роты и не позволяла горцам слишком близко придвигаться к мосту, но они надеялись изнурить солдат постоянной перестрелкой и тогда без труда овладеть переправой.
Днем и ночью приходилось быть настороже.
При оставлении роты на мосту, она была снабжена сухарями по 10 е сентября, мясо же и другие продукты предполагалось доставлять из Гуниба. Но с занятием мятежниками дорог и возведением на них сильных завалов, сообщение было прекращено. Поддержание сообщения было не под силу не только булгаковской роте, но и полковник Оранский не решался рисковать и отложил отправление колонны с продуктами. В виду такого оборота дела, рота оставалась на сухоядении. В отряде была известна опытность и распорядительность бывалого и видавшего виды поручика, начальство знало, что он не потеряется и постарается накормить своих боевых товарищей.
К счастью, 2-го сентября, вблизи моста показалось несколько голов рогатого скота. Вероятно скот был направлен с целью выманить гарнизон из башен, тем не менее, поручик Булгаков решился предпринять вылазку; вызвались несколько человек охотников, которым удалось захватить одного быка и при том без всяких потерь с нашей стороны. И так мясо было найдено; но не мало затруднений представляло снабжение гарнизона водою. Георгиевский мост висит на высоте тридцати семи сажен над рекою Кара-Койсу, и на таком значительном расстоянии представляется затруднение к добыванию воды через люк, устроенный в настилке.
Ведро, прикрепленное к длинной веревке, летало в глубокую пропасть и, зачерпнув воды, раскачиваясь во все стороны и расплескиваясь, лениво поднималось на верх, скрывалось в люке и вскоре вновь с шумом неслось прильнуть к холодным волнам Кара-Койсу.
Скалистые берега реки, по мере приближения ко дну, постепенно суживаются и сдавливают реку, оставляя ей лишь узкий проход. При постоянном ветре в узком проходе, ведра бились о горные стены и цеплялись за острые камни. На одном из выступов правого берега лежал разлагавшийся труп одного из инженерных солдат, сброшенный туда мятежниками после захвата ими Георгиевского моста. Такое близкое соседство, помимо тяжелого впечатления, сильно заражало воздух. От постоянного употребления веревка стала перетираться, в запасе был лишь конец каната.
