Все Главы:

Введ.  I  II  III  IV  V  VI  VII  VIII  IX  X  XI  Закл.

Глава VI

СЕМЬЯ И БЫТ.

Как в отношении материальной культуры, так и в отношении семьи и общественного быта лезгины, рутулы, агулы имеют много общих этнических черт. Однако в силу естественно-экономических условий районов расселения их и известной географической оторванности друг от друга, каждая из этих народностей имеет и свои локальные особенности.

* *

Задолго до присоединения к России на территории расселения народностей лезгинской группы родовой строй уступил место феодальному. Здесь были: лезгинская знать, рутульские беки, цахурские султаны, табасаранские майсумы и кадии. К тому же территория народностей лезгинской группы неоднократно оказывалась под властью феодальных владетелей – казикумухских ханов, ширваншахов, дербентских и кубинских правителей, иранских шахов и турецких султанов. Поэтому совершенно очевидно, что у народностей лезгинской группы, не только в районах экономически развитых, но и в «вольных» обществах в XIX веке не могли сохраниться ни родовой строй, ни его институты в чистом виде.

Присоединение Дагестана к России привело к сближению народностей лезгинской группы между собой, к росту производительных сил края и втягиванию его населения в русло развития товарно-денежных отношений, вместе с тем оно подорвало патриархальные устои в семейно-общественном быту лезгин, табасаранцев, рутулов, цахуров, агулов. Существовавшие ранее патриархально-родовые связи стали сменяться в XIX веке отношениями сельскими -соседскими. «Родственный характер связи, — говорил Ф. Энгельс, отступал на задний план перед территориальным; род исчезал в марке, в которой, впрочем, еще достаточно заметны следы ее происхождения из отношений родства членов общины»³⁷⁰.

Однако в силу специфических условий нашей горной страны патриархально-феодальный быт лезгин, табасаранцев, рутулов, цахуров, агулов особенно в отдаленных селах и обществах уберег себя в сильно измененном, пережиточном виде: сохранились относительно большие семьи, хотя тухума³⁷¹ как хозяйственной и идеологической единицы уже давно не стало.

У народностей лезгинской группы, как и у других народов Дагестана, под термином «тухум» подразумевается семейная община, большая семья, вообще все родственники, помнящие свое происхождение от одного предка – праотца.

Понятие «тухум» иранского происхождения и означает «семья». Наряду с этим заимствованным словом для обозначения рода, родственного коллектива употреблялись такие термины, как «насыл», «джинс», «тайпе», «аграба». Хотя тухум, как род, не сохранился, патриархально-родственные отношения лезгинских народностей продолжали существовать. Еще в начале XX века автор

³⁷⁰ Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1945, стр. 171.

³⁷¹ Под понятием «тухум» многие из дореволюционных исследователей подразумевали

патриархальный род.

«Записок о тухумах в Кюринской округе» писал: «Тухум лезгинский обнимает родственников без ограничения степеней, происходящих от одного предка»³⁷². У табасарацев, рутулов, цахуров, агулов под этим термином тоже подразумевался круг родственных людей и семей. Дошедшие до нас названия тухумов у большинства народностей лезгинской группы не поддаются объяснению. Тухум имел родовую собственность (землю, скот, усадьбу). Во главе тухума стоял старший – обычно дед. Дед, отец, братья, внуки, правнуки жили неразделенной семьей под одной крышей, трудились сообща, ели из одного котла. Глава тухума распоряжался хозяйственной деятельностью семьи, являлся полновластным хозяином имущества. Заработки членов семьи поступали в общий ее бюджет. Существовала солидарность всех членов семьи. Подчинение старшему было обязательным. Ведение домашнего хозяйства, воспитание детей являлось обязанностью женской половины семьи, которая руководила старшая в доме женщина-жена главы семьи. Ее власть простиралась на всех женщин в доме. В тухуме существовал принцип один за всех, все за одного. По необходимости тухум защищал свои интересы силой коллектива и отвечал за провинившегося своего члена.

Во второй половине XIX века тухума, как патриархального рода, у народностей лезгинской группы уже не существовало. Он сохранился в пережиточном виде как большая семья. Такие семьи у народностей лезгинской группы охватывали от 3 до 7 поколений родственников. Однако, как правило, большие семьи делились на отдельные ячейки-семьи, каждая из которых имела свое жилище и индивидуальное хозяйство. Эти родственные семьи держались не на общей экономической основе, а на родственном принципе. Экономическая основа больших семей была подорвана ростом производительных сил, развитием ремесла, торговли и социальным расслоением горского общества. Большие семьи в горных селах народностей лезгинской группы только как исключение жили совместно, имели двух- и трехэтажные дома со множеством комнат, общим двором. Примером такой неразделенной большой семьи может служить семейное объединение, отмеченное дагестанским этнографом Абдуллой Омаровым в агульском селении Буркихан: «На следующий день (по приезде в аул) Гусейн (хозяин дома – М.И.) представил меня своему семейству: двум женам, дочерям и женам своих братьев, которые жили с ним вместе нераздельно»³⁷³. Таких неразделенных семей было немного – единицы. Но и те из них, которые сохранились, были не первичным, а вторичным образованием, разросшихся из патронимических или малых семей. Условно можно назвать их большими семьями. У лезгин такие семьи известны под название «чIехи хизан», у табасаранцев «ахю хизан», у агульцев «аха хизан», (чIехи, ахю – большой, хизан – семья).

Большую семью или семейную общину М.О. Косвен характеризует так: «Она состояла из трех-четырех – иногда до семи – поколений потомков, нисходящих и боковых, одного отца, составляющих одно хозяйство, покоившееся на коллективной собственности на землю и основные средства производства, а равно на коллективном потреблении продуктов этого производства. Численность такой семейной общины доходила в старину до несколько сот человек»³⁷⁴.

ЦГИА Груз. ССР. «Записки о тухумах в Кюринском округе», ф. 416, сп. 4, л.17. Воспоминание муталима. «Сб. сведений о кавказск. горцах», вып. I, Тифлис, 1868, стр. 58. М.О. Косвен. Семейная община и патронимия. М., 1963, стр.4.

Но таких больших семей у народностей лезгинской группы как упоминалось выше, сохранилось мало и то в наиболее отдаленных культурно-отсталых местах. Они не были и не могли быть ячейками рода. Такие семьи отмечены нами в лезгинских селениях Куруш, Микрах, Фий, Маза и др. Так, например, до революции в Куруше насчитывалось 13 тухумов: Кайтагар, Фалагар, Тетецар, Занговар, Авурар, Гулдурар, Хабашер, Курейшар, Газырар, Мисиряр, Каражнар, Демурар. Наиболее многочисленными и влиятельными из них были Тетецар, Кайтагар, а наиболее древними – Курейшар.

Все курушские тухумы считают себя родственными с тухумом Курейшар: больше того, выходцами из «Курейшар эвлад» (племя Курейшар). Большинство упомянутых тухумов в годы коллективизации сельского хозяйства распалось на отдельные братские малые семьи, имеющие индивидуальные дома и хозяйства. Так, напирмер, Тетецар еще 40 лет назад тому назад жил большой семьей, имевшей более 100 душ. Ныне насчитывается более 70 человек, считающих себя выходцами из тухума Тетецар, но имеющих свои семьи, живущие как в старом так и в новом Куруше³⁷⁵.

Старики-табасаранцы помнят рассказы о больших семьях, и о порядках, которые существовали в них. Экономической основой большой семьи было общее ведение хозяйства и коллективное потребление. Как у лезгин, так и у табасаранцев земля и дом (мульк) были собственностью неразделенной семьи. Глава семьи, как правило, не избирался, его права переходили по старшинству. У табасарацев он назывался «аба» (дед, отец – большак). Этим, видимо, и объясняется, что и ныне в малой семье авторитет деда («аба»), если даже он нетрудоспособен, высок, хотя отец («баба») является непосредственной главой. Они оба в таких случаях именуются у них «аба»³⁷⁶.

Воля «аба» в большой семье служила законом, и никто не смел ее нарушить. Второе место занимала мать «баб» — жена главы семьи. «Аба» являлся распорядителем бюджета и труда мужской половины; «баб» -распоряжалась в женской половине и управляла домашним хозяйством. Такая семья дольше сохранялась и была характерна для зажиточных слоев населения. Этим, очевидно, и объясняются сохранившиеся упоминания о сильных и слабых тухумах не только в Табасаране, но и во всем Дагестане.

У малоземельных и малоскотных крестьян большие семьи менее прочны. Братья и сыновья главы семьи часто вынуждены были покидать дом в поисках заработка. Отходничество, таким образом, также сыграло немаловажную роль в разложении большой семьи.

С ростом производительных сил, проникновением капиталистических отношений и классовой дифференциацией в среде народностей лезгинской группы невозможно было предотвратить разложение уцелевших больших семей и они начали интенсивно распадаться в конце XIX века. Распад пережиточно бытовавших больших семей привел к образованию отдельных семей с более узким кругом родственников по прямой линии.

Права и обязанности главы тухума пережиточных больших семей сохранились формально. «В большинстве случаев главенство приобреталось богатством, умом и другими качествами. Главенство кроме уважения и почета со стороны прочих членов тухума не соединено ни с какими признаваемыми правами, и, если в редких случаях личности с сильным характером

Полевой матеиал. Собран с старом и новом Куруше летом 1960 г. Полевой материал. Собран в Табасаранском районе летом 1951 г.

распоряжались почти деспотически своим тухумом, то в большинстве случаев за главою тухума признавалось только право подачи совета или наставления, исполнение которых, впрочем, не было обязательным, так что неисполнивший наказывался самое большее общим порицанием»³⁷⁷.

Это сообщение также свидетельствует о том, что у народностей лезгинской группы существовали не тухумы родового строя, а родственные семьи, ведшие свое происхождение от одного родоначальника.

Обязанности членов тухума относительно друг друга заключались в нравственной и материальной поддержке и то в редких случаях, так, например, в делах кровомщения, уплате штрафов и податей и т.п. Помощь обедневшим членам не считалась обязательною, но отказ в ней каждый раз осуждался народным мнением³⁷⁸.

В этой оригинальной записке говорится о том, что «названия тухумов ведутся издревле, большею частью от имени родоначальника, а в редких случаях тухумы приобретали названия и по каким-то случайным обстоятельствам, а есть и такие тухумы, происхождение названия которых не могут объяснить»³⁷⁹.

Так, в лезгинском селе Цнал Бурган-тухум постоянно пользовался почетом и расположением ханов, и один из членов этого тухума Халиф по своему уму и честности пользовался таким почетом у окрестных жителей, что его постоянно приглашали для решения важных вопросов и тяжб; в сел. Хутарг предки Бейбут-тухума постоянно занимали места старшин; в сел. Архитах – Кэлаге-тухум отличался многолюдством; в Захитах тухумы Небияр и Рамазанар славились храбростью и занимали постоянно места старшин; в сел. Цмур родоначальник тухума Мелишар (Мелиша) в молодости был известен как знаменитый вор, говорят будто по этому обстоятельству Сурхай-хан постоянно назначал из этого тухума судей по воровским делам; в сел. Кабир – Куруджнар-тухум славился в былое время храбростью и смелостью. Из этого тухума происходит Кутур-кюринский наиб Али-Хаджи Нуралы-оглы³⁸⁰.

Все это свидетельствует о том, что тухумы как виды родовой организации у лезгин не существовали, а сохранились нравственные отношения и обязанности между родственными семьями и их главами.

Автор упомянутой записки говорит, что в его время «тухум дробился на части, но все-таки они сохранили общее название»³⁸¹.

Такой же характер носил тухум у табасарацев и других народностей лезгинской группы. В табасаранских селениях до сих пор рассказывают о былом делении по тухумам. Например, в сел. Хив насчитывалось семь тухумов, в сел. Кандык – пять, в сел. Чере – четыре, в Цудике – три и т.д.³⁸². В сел. Хучни до недавнего времени насчитывалось 12 тухумов. По рассказам стариков тухумные отношения сохранялись, по ним производилось распределение общинных земель и покосов.

Подобно тому, как в отдельных случаях тухум в пережиточном виде имел своего главу и родственные связи, так и община в целом имела своего

³⁷⁷ «Записка о тухумах в Кюринском округе», ЦГИА, Грузинская ССР, ф. 416, оп. 4, л. 17.

³⁷⁸ Там же.

³⁷⁹ Там же.

³⁸⁰ Там же.

³⁸¹ Там же.

³⁸² Полевой материал. Собран в Хивском и Табасаранском районах 1956-1958 гг.

старейшину и свой общий сход. Во главе сельской общины стояли аксакалы – представители главнейших тухумов.

«Старейшина селения нередко выбирается исключительно из членов одного какого-либо рода. Так, например, в сел. Хив в Южной Табасарани род Сейдар один обладал правом наследственного занятия должности старшины, точно так же, как в селении Кандик род Аксакалляр»³⁸³.

Из-за отрывочности сохранившихся сведений весьма затруднителен показ характера табасаранского тухума в далеком прошлом. Судя по письменным этнографическим данным табасаранский тухум, как и лезгинский, охватывал всех родственников, происходивших от одного предка. Главой его считался старший по возрасту и по социальному положению. Обязанность членов тухума заключалась в нравственной и материальной поддержке друг друга. В социальном отношении тухумы были неоднородными. Некоторые из них пользовались славой храбрых и по парву сильного ставили своих членов на должность старшин в других селениях. Другие были известны как «ученые», «святые». Третьи, если они были слабее прочих, вынуждены были подчиняться сильным. Напрмер, табасаранский тухум Сейдар пользовался не только правом наследственного занятия должности старшин сел. Хив, но «был в большом почете по всей Табасарани и имел громадное влияние не только на общественные дела, но даже на выбор кадия»³⁸⁴.

Табасаранский тухум, как и тухум лезгинский, не представлял собою род, хотя внешне он сохранял некоторые черты патриархального быта: родственные и идеологические связи семей, взаимопомощь и т.д. Между тем М.М. Ковалевский утверждал, что «тухум выражает понятия рода, как правило, в Табасарани, и в Кайтаге, и в Даргинском округе, и в Кюринском, и во всех горных аулах, занятых лезгинской народностью»³⁸⁵.

Степень родства в тухуме различали как по матери, так и по отцу. У лезгин для обозначения материнской родни употребляли слово «джинс», для обозначения отцовской – «куьк», а для обозначения всех отдаленных и близкий родственников как по материнской, так и по отцовской линии употребляли термин «арха». Но подразделения в степени родства существовали, когда речь шла о непосредственной взаимной обязанности и помощи друг другу. Для близких родственников существовал тнрмин – «миресар», для дальних специального термина не существовало, а просто говорили, что он из нашего рода (тухум). По сообщению С.С. Агашириновой, лезгины разделяют «миресар» на «мухъвал миресар» — близких родственников (дети родных и двоюродных братьев и сестер) и «яргъал миресар» — более отдаленных родственников³⁸⁶. Чем ближе семья и их родственники, тем больше между ними обязанностей, чем отдаленнее родство, меньше между ними связи. Во 2-ой половине XIX века развитие ремесел, обмена и торговли отходничество, усиление феодальной и элементов капиталистической эксплуатации способствовали интенсивному разложению тухума (большой семьи) и все большему выделению из нее сегментов – поколений близких родственников с реальным отцом. Такая семья – патронимия – могла состоять из 3-4 поколений – детей одного реального отца.

³⁸³ М.М. Ковалевский. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890, стр. 160.

³⁸⁴ А. Цветаев. Этнография и история Кавказа. М., 1961, стр.34.

³⁸⁵ М.М. Ковалевский. Указ. работа, стр. 146-147.

³⁸⁶ М.О. Косвен. Этнография и история Кавказа, М., 1961, стр. 34.

«Патронимия, — пишет М.О. Косвен, — являлась результатом естественного увеличения и разделения семейной общины. Уровень развития производительных сил и соответствующие условия ставили предел разрастанию этой общины, она делилась, но так, что выделившиеся из нее меньшие семейные группы сохраняли между собой в некоторых отношениях и формах хозяйственное, общественное и идеологическое единство и образовывали особую родственную группу – патронимию, которая состояла из меньшего или большего числа отдельных, все же связанных между собой родственных семей, ведущих свое происхождение от одного общего предка, носящих общее патронимическое название и пр. Численность патронимии могла доходить до двух-трех тысяч человек³⁸⁷.

Октябрьская революция ликвидировала патриархально-феодальные устои, и уже в первые годы Советской власти в обществах народностей лезгинской группы отмечается распад пережиточно сохранившихся больших семей. Они дробятся на узкий круг семей, охватывающих наиболее близких родственников. Такая семья или ветвь, выделившаяся из распавшегося тухума, у народностей лезгинской группы известна под названием «сихил» (по-лезгински), «сахал», «сабхал» (по-табасарански), что значит «люди одного дома». Мы уже говориди, что у народностей лезгинской группы дом, жилище, родственный коллектив имеют одинаковое название и происхождение.

По нашим материалам, собранным в разных селах явствует, что «сихил» напоминает одну из норм патронимии, возникшей в результате распада тухума, отпочкования от него отдельных «отцовских» и «братских» семей.

М.О. Косвен считает патронимию «совершенно реальной группировкой, существовавшей и пережиточно существующей на Кавказе» и делает заключение, что «эта общественная форма является наследницей рода – тухума»³⁸⁸. М.О. Косвен дает понять, что патронимия и тухум по существу идентичны. Это видно из того, что он приводит различные наименования для патронимии. Так, например, для лезгин «мукъвал миресар» (близкие родственники) и «яргъал миресар» (дальние родственники).

Эти понятия на самом деле не могут означать патронимию. Такая трактовка основана на неточных информациях, полученных М.О. Косвеном. Мы установили, что термин тухум, и подобные ему джинс, тейпе, арха – более отдаленные названия патриархального рода, о существовании которого у народов Дагестана и Кавказа мы имеем самое смутное представление. Из этих терминов для обозначения общественной ячейки наиболее живучим оказался «тухум». Он применялся не только к родственному коллективу, но и к группе людей – близких и дальних родственников, — живущих как в одном квартале, так и в целом ауле и даже в городах, но связанных между собой родством и общим происхождением. Иначе говоря, термин «тухум» из прежнего понятия категории рода, превратился в фамилию.

«Тухум» как термин, обозначавший хозяйственную и идеологическую единицу общества перестал существовать. Он остался для обозначения родства между людьми и коллективами, имеющими одного предка.вместо термина «тухум», появился термин «патронимия» — «люди одного дома», «дети одного отца», братские семьи.

М.О. Косвен. Семейная община и патронимия. М., 1963, стр. 187. М.О. Косвен. Этнография и история Кавказа, М., 1961, стр. 25.

Патронимия образовалась в результате постепенного отпочкования семей от патриархального тухума (большой семьи). Конечно, патронимия сохраняет некоторые черты тухума – главным образом это проявляется в родственным отношениях. Патронимия известна как «братские дома», а, следовательно, и взаимопомощь родственных семей проявялется при севе, пахоте, уборке урожая, обмолоье зерна, участии в межсемейных торжествах. В старинных аулах дома патронимий соседствуют, но составляют самостоятельные единицы и не зависят друг от друга., хотя и сохраняют между собой разнообразные связи. Все родственные патронимические семьи считают себя вышедшими из одного тухума, от ддного очага, имеющими одного легендарного предка.

Патронимические (сахал) «братские семьи» (чвийрин хизан) у табасаранцев являются самостоятельными ячейками, отпочковавшимися от большой семьи. Термины «сахал», «сихил» у народностей лезгинской группы, как у грузин-горцев феодальной Грузии «сахли», обозначали не только «дом», жилую постройку, но и административную единицу, единицу владения того или иного лица, большую семью, а некогда даже и род»³⁸⁹. Р.Л. Харадзе совершенно правильно подметила, что «сахли» должны быть более позднего происхождения³⁹⁰.

У табасаранцев, лезгин этот термин более четко определяет реальную семью как группу людей одного дома, как одну из ветвей или линий распавшегося тухума. Процесс распада тухума (больших семей) на патронимии – на «сахали» является исторического перехода к семье, состоящей из двух-трех поколений. Между эитми, возникшими патронимическими семьями продолжают сохраняться хозяйственные и «братские» бытовые и идеологические связи. Распад больших семей на патронимии и образование малых семей происходили по-разному. В одних обществах они совершались медленно в силу отсталости классовых общественных отношений, в других, где эти отношения были более развиты — быстрее. Но интенсивный процесс распада больших семей, выделение патронимических и индивидуальных малых семей был у народностей лезгинской группы в начале XX века.

М.О. Косвен пишет, что «патронимия сплошь и рядом существует и стойко держится тогда, когда род как общественная группа уже совершенно распался, нередко даже тогда, когда он в этом состоянии уже совершенно не существует»³⁹¹.

Мы считаем, что патронимические семьи возникали не столько при ослаблении родового строя, сколько при феодальном строе тех народов, у которых живучи были пережитки патриархального быта. Патронимические семьи у народностей лезгинской группы сплошь и рядом именовались по отцу, а не по основателю семейной общины или большой семьи.

Независимо от авторитета родоначальника и знатности бывшей большой семьи, названия тухумов постепенно забывались или становились легендой. Еще сложнее с названиями тухумов в тех семьях, которые переселились в другие аулы и даже города. Если вначале они помнили о своей принадлежности

³⁸⁹ И.А. Джавахишвили. История грузинского права, кн. 1, Тбилиси, 1928, стр. 141-142. цитирую

по книге В.В. Бардавелидзе. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое

искусство грузинских племен, Тбилиси, 1957, стр. 3.

³⁹⁰ Р.Л. Харадзе. Грузинская семейная община (по этнографическим материалам). Автореф.

докт. диссерт. М., 1954, стр. 3.

³⁹¹ М.О. Косвен. Патронимия у древнейших германцев. «Известия АН СССР», серия истории и

философии, т. VI, 1949, № 4, стр. 359.

к тухуму, то потом вели счет своего родства от главы переселившейся семьи. Поэтому многие дошедшие до нас названия тухумов у народностей лезгинской группы необъяснимы (у табасаранцев Пийр, Газисир, Сейдар, Гамрар, Аксакаллар и др.). Между тем названия патронимических семей четки и легко расшифровываются. Это имена реальных людей и реже – их прозвища.

Образование патронимических семей, в результате развала больших, -явление необязательное. Вместе с распадом больших семей происходило и образование малых, типа современных, иногда отдельные слабые тухумы, обычно после смерти главы, делились на множество малых семей. Но и экономически состоятельные тухумы также не могли долго удержаться от неизбежного распада. При ослаблении таких тухумов не имелось возможности удовлетворить земельными участками всех, желающих отделиться. Поэтому некоторые семьи, вышедшие из одного тухума, жили компактно, по соседству, бок о бок, а другие были разбросаны по всему аулу и даже за его пределами.

Если для размещения всех патронимических семей не хватало «родового» участка, то для некоторых из них приобретали участок по соседству. Поэтому дома патронимических семей соприкасались друг с другом, и по крыше первого хозяйственного этажа можно было попасть в дома близкородственных семей, не выходя на улицу.

Патронимические семьи были связаны между собой не только родственными узами, но и трудовой взаимопомощью. Поэтому между патронимическими семьями сохранившимися в районах народностей лезгинской группы до победы колхозного строя, имелись и хозяйственные связи.

«Общность патронимии, — пишет М.О. Косвен, — выражается, в частности, в том, что некоторыми видами земли и некоторыми угодьями патронимия владеет и пользуется коллективно. Единство патронимии выражается и в том, что дворы, составляющие патронимию семей, расположены в селении смежно, образую особый квартал. Патронимии хранят память о своем предке, все люди патронимии – одного «отца дети», и эта память сохраняется дотоле, доколе сама патронимия сохраняет общность и известное единство»³⁹².

Патронимические семьи были во всех селах народностей лезгинской группы. Кварталы таких старинных лезгинский сел, как Ахты, Микрах, Кара-Кюре, Курах; табасаранских – Кандик, Цудик, Тинит, Ляхле; рутульских – Рутул, Ихрек, Борч, Шиназ; цахурских – Цахур, Гельмец, Курдул, Дженых; агульских – Тпиг, Рича, Хутхул, Буркихан и др. были заселены преимущественно родственными семьями. По-видимому, круг родственных семей, входивших ранее в кварталы и даже в целое селение составлял не более 5-6 тухумов, в то время как нынешние аулы насчитывают десятки пережиточно сохранившихся патронимических и сотни малых семей, не связанных между собой квартальным делением.

Патронимия сохраняла черты, характерные для большой семьи. Она была устойчивой формой совместного сожительства наиболее близких родственников (до 3-4 поколений). При распаде патронимии общий двор и дом разгораживался на несколько частей по числу женатых братьев и сыновей. Младший из братьев или сыновей не отделялся, а оставался на участке главы семьи и после смерти родителя становился наследником. По этой же традиции в малой разросшейся семье младший брат остается с родителями.

М.О. Косвен. Очерки по этнографии Кавказа. «Советская этнография», 1946, № 2, стр. 119.

Наряду с существованием патронимических семей в конце XIX века шел рост малых индивидуальных семей, которые являлись основной хозяйственной ячейкой.

Малая семья обычно состояла из трех-восьми членов; в состав ее, кроме отца, матери и детей, входили родители мужа, несовершеннолетние братья и сестры. Такая семья называется «хизан». Возглавлял ее отец (ахюр), но в редких случаях (смерть отца и отсутствие совершеннолетних детей) семью возглавляла мать (ахюбаб); члены обязаны были во всем слушаться главу семьи.

На все стороны дореволюционной семьи народностей лезгинской группы сильное влияние оказала мусульманская религия. Она узаконила и укрепила отсталые черты быта: многоженство, приниженное положение женщины, право мужа на развод, калым, выдачу замуж несовершеннолетних девушек. Отец пользовался почетом и неограниченным правом. Его воля для членов семьи была законом. Нормы мусульманского права (шариата) имели большое распространение у прибрежных лезгин и табасаранцев. У горных лезгин, табасаранцев, рутулов, цахуров, агулов в семейном и общественном быту значительно больше сохранились нормы обычного права – адаты.

Несмотря на влияние ислама, женщины народностей лезгинской группы пользовались большей свободой, по сравнению с азербайджанками, а имевшие много детей, особенно сыновей, пользовались уважением. С ними считались, как в семье, так и в обществе. Положение их зависело большей частью и от степени участия в производстве материальных благ. У них не существовало затворничества, они не носили чадру. Затворничество женщин, как редкое явление, имело место в зажиточных семьях, у торговцев, где, как правило, женщины не участвовали в труде. В таких семьях имело место и двоеженство.

Как бы ни любили дочерей, их считали в семье временными членами и, выйдя замуж, они должны были оставить семью. Девушку готовили к замужеству с 14-15-летнего возраста. Она обязана была собственноручно приготовить ряд вещей, входящих в ее приданое. Вместе с матерью выткать себе ковер, палас, наволочки, хурджуны, связать носки, кисеты и др. более состоятельные родители давали в приданое скот и даже участки земли и сада.

Честь женщины, особенно девушки, строго оберегалась. Нарушение этого правила служила поводом для кровной мести. Девушки свободно посещали различные праздники, сборища, свадьбы, активно участвовали в общественных работах, во взаимопомощи односельчан.

По данным дореволюционной этнографии браки у народностей лезгинской группы заключались преимущественно среди родственников. Это отмечал и М.М. Ковалевский³⁹³. Родственные браки часто встречались среди цахуров. Они предпочитали брать невесту из своего села, общества. Неохотно выдавали своих дочерей замуж на сторону. Цахурская поговорка гласит: «Угул белинден, чурек чанахден, арвад кентен», что в переводе означает: «Имей собственного сына, свой хлеб и жену из родного аула»³⁹⁴. Сколько бы цахурец не жил в Азербайджане, как бы хорошо не знал азербайджанский язык, он предпочитал выбрать себе жену из своей народности. Были, правда, и исключения.

Родственные браки распространены у всех народностей лезгинской группы в основном, внутри селения. Так, например, рутульцы селений: Ихрек,

М.М. Ковалевский. Закон и обычай на Кавказе, ч. II, М., 1890. Полевой материал. Собран в Цахуре летом 1960 г.

Борч, Хнов не выдавали своих дочерей замуж на сторону. То же самое отмечалось у агульцев в селениях: Тпиг, Буркихан, Рича, Хутхул. Родственные браки отрицательно отражались на развитии и консолидации родственных этнических групп, способствовали сохранению локальных языковых и этнографических особенностей. Полунатуральная форма хозяйства, эндогамные нормы брака были причинами многоязычия Дагестана и наличия различных диалектов даже в одной из народностей.

В экономически развитых центрах народностей лезгинской группы: Ахтах, Курахе, Касумкенте (у лезгин), Хиве, Хучни (у табасаранцев) часто встречались и смешанные браки. В Хивском районе между лезгинами и табасарнцами, в Рутульском – между рутулами и лезгинами.

Родственные браки у народностей лезгинской группы объясняются естественно-географической и экономической обособленностью лезгинских, табасаранских, рутульских, цахурских, агульских обществ. Разобщенность имелась не только между народностями лезгинской группы, но и внутри каждой из них. Особенно это было заметно в горной части Южного Дагестана. Многие селения одного и того же народа были оторваны друг от друга и жили своей внутренней жизнью.

Из родственных браков особенно распространены были кузенные браки, главным образом, женитьба на дочери брата матери и дочери брата отца. Первый из этих браков (прямых кузенов) восходит, по-видимому, к той эпохе, когда члены одного рода брали жен в другом роде; брак с дочерью брата отца возник, вероятно, в эпоху господства патриархальных отношений. У рутулов сохранилась и роль «дяди по матери» при заключении брака своих племянниц (аванкулат)³⁹⁵.

У народностей лезгинской группы была распространена и такая форма брака, как левират (женитьба на вдове брата) и сорорат (женитьба на сестре умершей жены). Возникновение левирата, по-видимому, было вызвано экономической причиной – стремлением не лишаться имущества вдовы.

Брачный возраст для юношей народностей лезгинской группы считался 16 лет, для девушки 14-15 лет. Нередки случаи, когда выдавали замуж 12-13-летних девочек. Так, агульская народная поговорка гласила, что если девочка может поднимать «са» (мера сыпучих тел – 12 кг.), то ее можно выдавать замуж³⁹⁶. Заключение брака в раннем возрасте практиковалось в зажиточных семьях. В неимущих семьях ранние браки были редким явлением. Заключение брака осложнялось материальными условиями, трудностью выкупа невесты и расходами, связанными со свадьбой.

У народностей лезгинской группы был распространен в прошлом и обычай сговора малолетних детей. Так, у рутульцев в таких случаях родители «жениха» делали зарубку на люльке девочки, а затем каждый год посылали «невесте» подарки, и, когда дети достигали соответствующего возраста, женили их. Семьи этих детей считались после сговора породнившимися и делали друг другу подарки в разных случаях жизни. У лезгин, табасарацев, рутулов, цахуров, агулов встречался обычай похищения невесты. Прибегали к нему в тех случаях, когда родители девушки по какой-либо причине не соглашались выдать ее за нежелательного для них претендента, часто из-за социального неравенства. Похищение совершалось и с согласия, и без согласия девушки.

Полевой материал. Собран в Рутульском районе в июне 1957 г. Полевой материал. Записан в Тпиге летом 1958 г.

Если похищение совершалось без согласия девушки, то ее родственники преследовали похитителей, и на этой почве часто вспыхивала кровная месть. Похищенную девушку увозили в другой аул. Хозяин дома, у которого останавливались беглецы, по обычаю обязан был дать им убежище, оберегать и защищать от преследования. Это право на убежище распространялось и на кровника. Если похищение совершалось с согласия девушки, то со временем семьи примирялись. Похититель тем самым избавлялся от непосильных расходов, связанных со сватовством и свадьбой.

Обычай похищения, как указывал Ф. Энгельс, являлся «пережитком более ранней эпохи, когда мужчины одного племени действительно насильно похищали себе жен на стороне, у других племен»³⁹⁷. Случаи похищения невест встречались чаще у табасаранцев. Связанный с похищением невесты адат предусматривал такие правила: «Кто уведет девицу, тот обязан склонить родственников ее разрешить ему совершить с нею кебин и помириться. Если ее отец жив, без его согласия кебин не может быть совершен, а если отца нет в живых, то и без согласия родственников, по одному лишь согласию девицы, кебин совершается»³⁹⁸. А если у похищенной девушки имелся отец, и он давал согласие на брак, то «за разрешение совершить кебин, отец получает от похитителя 600 рублей и мирится с ним. Если при похищении девицы родственники догонят похитителя и убьют обоих, то за убийство не преследуются»³⁹⁹.

У всех народностей лезгинской группы инициатива в браке проявлялась не столько самим юношей, сколько его родителями и близкими родственниками. У табасаранцев, например, юноша о своем желании жениться передавал родителям через своего товарища. Прежде чем женить сына родители должны были знать о его выборе тоже через близкого товарища. Затем родственники собирались на совет, где обсуждали достоинства и недостатки семьи предполагаемой невесты. Решающее слово принадлежало уважаемым по возрасту сородичам. После семейного совета родители жениха официально поручали самому близкому сородичу (мужчине или женщине) добиться согласия родителей невесты. Сват (или сваха) несколько раз приходил в дом невесты, и только после третьего посещения посредник получал согласие на обручение.

На языках лезгинской группы сватов называли «илчи». В отличие от лезгин, у табасаранцев и рутулов в качечтве «илчи» могла пойти сестра, тетя юноши и родная мать. Сваха приходила в дом невесты с двумя ритуальными хлебами. Если мать девушки была согласна на брак, то она принимала принесенный хлеб. Противное означало отказ. В рутульском селении Ихрек в качестве сватов направлялись два-три знатных родственника или уважаемые люди аула. Хозяйка дома принимала гостей, ставила перед ними чай, сладости. Однако, прежде чем дотронуться до еды, «илчи» сообщали цель своего прихода. Лишь получив согласие, они присупали в трапезе. Этикет не позволял открыто отвергать предложение. Отказ давался в вежливой форме («Мы не думали о выдаче дочери замуж», «Еще не наступило время» и т.д.). Решающее слово принадлежало отцу. Он мог выдать дочь и вопреки ее желанию. Часто причиной несогласия родителей на брак служило социальное неравенство семей.

³⁹⁷ Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государсвта. М., 1945, стр. 18.

³⁹⁸ Адаты южно-дагестанских обществ. Северный Табасаран. «Сборник сведений о кавказских

горцах», вып. VII, Тифлис, 1875, стр. 24.

³⁹⁹ Там же.

У прибрежных лезгин, особенно у азербайджанских, выкуп за невесту был известен под названием «калыма», у горных лезгин Дагестана – «рушен рагъ», у табасаранцев – «иоль-пули» (дорожные деньги). «Калым», «рушен-рагъ», «иоль-пули» в прошлом зависели от экномического положения семей брачащихся и составляли в среднем от 100 до 300 и более рублей. У лезгин и табасаранцев высокую плату за невесту взимали в районах, расположенных ближе к Дербенту и Баку, что объясняется более развитыми товарно-денежными отношениями. У народностей лезгинской группы калым получил довольно большое распространение в XIX веке, в результате влияния соседнего Азербайджана.

«Когда частная собственность получила перевес над общественной, -писал Ф. Энгельс, заключение брака стало целиком зависеть от соображений экономического характера. Форма брака посредством купли исчезает, но по существу этот брак все шире распространяется, так что не только женщина, но и мужчина оценивается не по своим личным качествам, а по своему имуществу»⁴⁰⁰.

У лезгин большинство семей обходилось чаще всего без взимания выкупа и ограничивалось приобретением для невесты комплекта свадебной одежды и незначительной сумой (мейре), предусмотренной мусульманским правом шариата, т.е от 5 до 40 рублей. Чем выше и глубже в горы, тем реже встречался выкуп за невесту. Плата за невесту получала наиболее яркое отражение в адатах. Табасаранский адат по брачным делам гласил, что «всякий мужчина, желавший жениться на девушке или вдове, должен был заплатить за нее условленную плату («иоль-пули») ее родственникам, а за неимением их – опекуну»⁴⁰¹.

Адат предусматривал и такое положение: если мужчина, сватая девушку из другого семейства, уславливался выдать за кого-нибудь из членов того же семейства свою сестру, то «иоль-пули» он не платил, и обмен этот назывался «баш-баша»⁴⁰². Если при этом сватовстве девица одной стороны не достигла того возраста, который позволял ей вступить в брак, то ее сторона доплачивала по условию тому семейству, из которого бралась совершеннолетняя девушка.

Обычно приданое невесты превосходило сумму, вносимую женихом. Нередко отец невесты давал своей дочери в качестве приданого скот, участок земли. Даже средний крестьянин, отправляя приданое девушки, привязывал к телеге корову, говоря при этом: «Это ей». Взимание выкупа за невесту – «калым» — в большинстве случаях наблюдалось в семьях зажиточной верхушки народностей лезгинской группы. У них покупной брак создавал почву для развития и распространения многоженства»⁴⁰³. «Многоженство, — писал Ф. Энгельс, — привилегия богатых и знатных, и жены достаются главным образом путем покупки рабынь; большинство народа живет в моногамии»⁴⁰⁴.

Выкуп за невесту вносили не только деньгами, но и натурой: зерном, баранами, крупным рогатым скотом. Так, например, в лезгинском селении

⁴⁰⁰ Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 90.

⁴⁰¹ Адаты южно-дагестанских обществ. С. Табасаран. «Сборник сведений о кавказских горцах»,

вып. VII, стр. 32.

⁴⁰² Баш-баша» — с азербайджанского языка означает «голова за голову».

⁴⁰³ Ислам предоставлял мусульманину право иметь четырех жен, не считая наложниц. Коран

разрешал также мусульманину брать в жены не только женщин-мусульманок, но и женщин из

других народов, но исповедующих монотеизм. (См. Коран; Перевод и комментарии И.Ю.

Крачковского, М., 1963, стр. 9, сура 5).

⁴⁰⁴ Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и гусурадства, стр. 70-71.

Куруш цена девушки была: 30-50 баранов и две-три коровы. Причем сразу же после установления размера калыма, уполномоченный жениха давал задаток в размере трех рублей серебром.

Помимо калыма, жених обязан был купить будущей жене свадебный шелковый наряд, одну пару будничной одежды и пару сапожек или туфель. Классик лезгинской поэзии Етим Эмин в стихотворении «Будущему зятю» образно описал свадебный наряд для невесты, который должен был приобрести жених:

Зять, мой будущий зять, невесте своей

Ты наряд – пусть он будет богат – купи!

Хоть один наряд, но рублей не жалей,

Пусть насмешки подруг не звенят, – купи!

… Ей чувяки из лучших тебризских кож…, Покрывало, наперсток и гребешок, Первосортного шелку купи, дружок, В золотых украшеньях наряд купи.

Нужен тюль и атлас-шелк «гаджиабас» К платью с красной вставкой идет как раз, Золотистый платок – он радует нас Те его – шлет такие Герат – купи!

А еще я скажу, мой будущий зять, Ты дешевых материй не думай брать. Чтоб подружкам невесту не осмеять, Ты наряд – пусть глаза их горят – купи!⁴⁰⁵

До революции богатый наряд был непременным условием согласия на брак. Поэтому сторона жениха, имела она средства или нет, вынуждена была соглашаться и приобретать свадебный наряд.

После принятия предложения, родители жениха приглашали к себе близких родственников, которые приходили с подарками, и наиболее уважаемые из них отправлялись в дом невесты для окончательного сговора. Подарок невесте состоял из кольца (серебряного или золотого, шелкового платка, платьев, носков, обуви, национального блюда-плова, сладостей). В вечер заключения сделки (обручения) устанавливали день свадьбы. Спустя 2-3 дня после получения задатка, родители жениха через своих родственников отдавали родителям невесты остальную часть калыма. В этот день происходили угощения и в доме невесты, и в доме жениха. В дом жениха приглашали по одному представителю от каждой сакли аула⁴⁰⁶.

В селении Рутул семья жениха после предварительного сговора отправляла несколько «табагов» (подносов), на которых лежали платья, шали, туфли, сладости и т.д. В торжественной обстановке, с музыкой группа родственников жениха с «табагами», которые женщины несли на голове, направлялись в дом девушки. Их встречали приближенные невесты и проводили в специальную комнату, где должно было состояться торжественное обручение. Сторона невесты накрывала стол и угощала гостей, после чего женщины уходили, а мужчины оставались. Самый старший из сватов договаривался с отцом и дядей невесты о количестве приданого, сумме выкупа,

⁴⁰⁵ Етим Эмин. Стихи (перевод с лезгинского), М., 1959, стр. 22-23.

⁴⁰⁶ Записки студента ЛГУ Б. Бункевича, участника Дагестанской этнографической экспедиции.

Рукоп. фонд Дагфилиала АН СССР, д. 1536, стр. 9.

о дне свадьбы и т.д. в некоторых селениях на следующий день сторона жениха приглашала к себе близких родственников невесты и угощали их. После возвращения родных невеста одевала принесенную женихом одежду и считалась уже окончательно засватанной («лишан»), а стороны жениха и невесты породнившимися («г’удар»).

Интересно, что у табасаранцев после обручения молодых, жених приходил в дом невесты как гость и приносил часть условленных денег, но видеть невесту он не мог. Невеста должна была избегать жениха и при его посещении пряталась у соседей или родственниц. Родители невесты оказывали жениху почести. После угощения жених оставлял на медном блюде принесенные деньги и оставался сам в доме невесты в течение 2-3 дней. Этот оригинальный обычай не имел места у других народностей лезгинской группы.

Кроме калыма в брачном договоре был предусмотрен «кебин гъак» -деньги (не более 40 рублей серебром) для обеспечения жены в случае развода. Окончательно договорившись, обе стороны – родственники жениха и невесты – поздравляли друг друга. На этом обручение считалось завершенным. В некоторых семьях назначался специальный день для обручения («лишанар»), а за день до него в доме жениха собирались все родственники с подарками или деньгами. Родители жениха отбирали необходимые подарки, снаряжали подносы (хунче) с одеждой, со сладостями, пловом. В назначенный обручальный вечер делегация жениха шла в дом невесты с музыкой, впереди – мужчины, а за ними женщины с подарками. Их встречали родители невесты. В честь их прихода устраивались угощение, танцы. Принятие принесенных подарков и части условленной части выкупа, надевание кольца на палец невесты («нишан») означало совершение обряда обручения и невеста считалась окончательно засватанной.

По табасаранским адатам после обряда обручения засватанная девушка уже «не имеет права отказываться от своего жениха, в противном же случае родственники ее обязаны возвратить жениху все расходы вдвойне, а если жених откажется от своей невесты, то лишается подарков, присланных в дом невесты, как равно не получает и издержек, произведенных при сватовстве»⁴⁰⁷.

Часто семья жениха шла на разорение – не дать требуемой суммы выкупа считалось постыдным делом. На полученные деньги родители невесты готовили ей «жиис» (приданое): кровать, стол, медные кувшины, сундук, подносы, самовар, постельные принадлежности и т.д. Помимо всего этого, мать и сама невеста собственными руками ткали ковры, сумахи, паласы, свадебные хурджуны, джурабы, кисеты и т.д.

Довольно оригинальным является сохранившийся до сих пор обычай лезгин сел. Куснет Кубинского района Азербайджана. Молодые после официальной помолвки должны были пойти к священному дереву, известному под названием «Гелин пир» («Невестин пир»), и вырезать на нем дату обручения и свои имена. По представлению кубинских лезгин, это священное дерево охраняет жизнь и благополучие молодых⁴⁰⁸. Несомненно, что это своеобразный обычай говорит о домусульманских верованиях народа. От обручения до свадьбы родители жениха во время наступавших праздников посылали в дом невесты подарки, халву и другие национальные блюда. После обручения («лишанар») жених и невеста скрывались от всей новой родни, не

⁴⁰⁷ Адаты южно-дагестанских обществ. С. Табасаран. «Сборник сведений о кавказских горцах»,

вып. VIII, стр. 32

⁴⁰⁸ Полевой материал. Собран летом 1956 г. в сел. Куснет Кубинского района.

показывались на глаза друг другу. Невеста, встретив жениха, убегала или сворачивала в сторону. По рассказам, в отдельных лезгинских селениях до революции существовали неофициальные, тайные посещения невесты женихом. Родить до замужества считалось позором.

Период между обручением и свадьбой у некоторых семей затягивался от одного до трех лет. Особенно часто свадьба откладывалась в бедных крестьянских семьях. Все члены такой семьи упорно трудились, лишали себя многого, чтобы накопить средства для выплаты выкупа за невесту и на свадебные расходы. Некоторые лезгины, рутулы, цахуры, агулы уходили на заработки в города.

К свадьбе готовились обе стороны. Играли свадьбу обычно осенью, после уборки урожая или в конце зимы, до наступления весенних полевых работ. Свадебные торжества продолжались от двух до семи дней, что зависело от имущественного положения родителей. Бедняцкие семьи ограничивались одно-двухдневным гулянием. В организации свадьбы материально помогали невесте и жениху близкие родственники: дядя по отцу и матери, братья и др.

У рутульцев и цахуров до свадьбы родители жениха и невесты снаряжали караван (на лошадях), с которым близкие родственники отправлялись в Закаталы, Нуху, где приобретали необходимые товары и продукты, и во вьюках доставляли домой.

Невеста и ее родня в это время завершали вязание шерстяных носков, тканье ковров, хурджунов.

Накануне свадьбы родители жениха созывали на семейный совет близких родственников, распределяли между ними обязанности по встрече гостей, подготовке свадебной еды, убою скота и т.д. в больших свадебных котлах приготовлялись национальные блюда: суп с мясом (шурва), плов, соус, голубцы и др.; выпекали хлеб. В день свадьбы (воскресенье или четверг) приходили приглашенные. Приезжавших из других аулов гостей представители жениха встречали на подступах к селению с музыкой. Обычай это особенно был распространен у табасаранцев.

Рассказывают, что богатыми были свадьбы в селении Куруш. Состоятельные курушские овцеводы выделяли на свадьбу до 50 пудов мяса и риса, расходовала свыше 3 пудов мяса, 6 пудов изюма и много других продуктов. Варили в большом количестве плов и бозбаш. В течение трех дней с утра до вечера происходило пиршество, танцы, в коих принимали участие все жители аула.

Свадьба всегда сопровождалась музыкой. У кубинских лезгин это было трио: тар, каманча, тафт; у горных лезгин, табасаранцев и агулов – зурнист и барабанщик. Особой популярностью пользовались профессиональные музыканты из селения Ахты, а у табасаранцев и агулов зурначи из селений Гимейди и Хутхула. Северные табасаранцы, в отличие от южных, предпочитали азербайджанских музыкантов и певцов, приглашаемых из Дербента. На свадьбах выступали местные музыканты – певцы. В Южном Дагестане особой популярностью пользовались табасаранские ашуги. Нередко на свадьбах состязались певцы – лезгинские, рутульские, табасаранские. Азербайджанские песни и музыка звучали на всех свадьбах народностей лезгинской группы.

С приходом музыкантов и начинался свадебный обряд. Перед свадьбой жених со своими друзьями шел купаться на реку, после чего его одевали в свадебную одежду, и он уходил в дом самого близкого родственника, где веселье шло отдельно, для узкого круга. Жениха с этого дня именуют

«новрузбек» (новый бек – у агульцев), «ччам» (у лезгин), «жилир» (у табасаранцев), «язна» (у рутульцев), «цума» (у цахуров). Друзей жениха называют «енгияр», «наибар», у кубинских лезгин еще «пакаул».

Невесту именуют: «свас» — у лезгин, «швушв» — у табасаранцев, «сус» — у агульцев, «сос» — у цахуров, а ее подруг – «наибар», «енгияр».

На торжества приходили гости, женщины аула приносили по миске муки, сладости, а приезжие приводили барана или козу. В маленьких селениях на свадьбу приглашали весь аул. В таких больших селениях, как Ахты, Курах, Касумкент и др. составляли списки, по которым специально выделенные люди созывали гостей. У цахуров это делала сестра жениха, одевавшая свадебный наряд невесты. Ее свиту одаривали за приглашение деньгами, сладостями.

В теплое время года свадьбу проводили во дворе, а столы для торжеств накрывали в комнатах. Мужчины и женщины располагались на свадьбах отдельно. Гостей-мужчин обслуживали мужчины, гостей-женщин – женщины. Во время танцев на одной стороне стояли мужчины, на другой женщины. В танцах активно участвовали все гости. Танцами руководил «чауш» — специально выделенное лицо. «Чауш» заказывал музыкантам танец по желанию танцующих. Любимым национальным танцем была лезгинка, а также и другие танцевальные мотивы Азербайджана и Дагестана. На некоторых свадьбах танцующей женщине-лезгинке близкие знакомые и родные давали в руки деньги. Окончив танец, она бросала их музыкантам. Если на свадьбе присутствовала обрученная невеста, то родственники жениха вызывали ее на танец и одаривали деньгами. По этикету мужчина не мог закончить танец раньше своей партнерши, ибо это считалось оскорблением ее чести.

Свадьба проходила, в основном, в доме жениха. На свадьбе в доме невесты присутствовали лишь ее подружки и близкие.

На гулянке в доме жениха по традиции избирали главного тамаду, который именовался «хан» или «шах маджлис». У шаха было два заместителя, два телохранителя и два «чауша» (часовых – исполнителей воли шаха). Шах маджлис был главным лицом – блюстителем порядка. Обычно это был представитель зажиточной верхушки. На свадьбе он мог по своему усмотрению наказывать и штрафовать любого. Перед «шахом» стоял стол с угощениями. Вопреки грозящему наказания, гости, особенно молодежь, старались нарушать волю «шаха» и приказание его слуг. Ради шутки и веселья они пытались стащить шахскую папаху, украсть со стола шаха еду и т.д. Трофей становился собственностью победителя, но, если во время кражи «шах» замечал «вора» и ударял его специальной палкой, виновник возвращал взятую вещь и штрафовался по усмотрению «шаха». Штраф выражался, например, в том, что нарушитель должен был доставлять на кухню барана, сладости и т.д. Если кто-нибудь ловко припрятывал шахскую папаху, то наказывали «шаха». Так, с шутками, танцами, состязаниями, песнями и с обильным угощением проходила свадьба. До революции на свадьбах не было спиртных напитков. С начала XX века употребление водки на свадьбах стало традицией.

В некоторых лезгинских селениях, в частности, у рутульцев, практиковалось перенесение свадьбы к полудню на площадь аула («ким»). Самое почетное место здесь предоставлялось жениху и его друзьям. При гулянии на площади делали попытку «украсть» жениха. Если это удавалось – жениха уводили, то телохранители (друзья) должны были откупиться. После того, как похитители получали выкуп, жениха отпускали. Перенесение свадьбы на площадь, участие в ней всего аула, инсценировка похищения жениха, все это

говорит о том, что в далеком прошлом свадьба односельчанина была делом всей общины.

Акт бракосочетания по шариату «кебин» у народностей лезгинской группы совершался за месяц, за несколько дней или в день свадьбы. При юридическом овормоении мусульманского брачного акта присутствовало 5 человек: два представителя со стороны родственников жениха и невесты, два свидетеля из односельчан и мулла. Свидетели формально спрашивали жениха и невесту о согласии их на брак. Невеста по обычаю молчала, вместо нее отвечал дядя или отец⁴⁰⁹.

⁴⁰⁹ Мусульманское право – шариат – формально требовало согласие жениха и невесты на заключение брака. Фактически в дореволюционной семье народностей лезгинской группы выдача дочерей замуж и женитьба сыновей совершались без их согласия. Однако, в высокогорных районах народностей лезгинской группы согласие молодых на брак было обязательным.

По поверяю религиозных людей во время заключения «кебина» или «нека» (обряда венчания) дом, в коем происходила эта церемония, должен был оберегаться от влияния «злых духов». Для этой цели у дверей дома и на крыше ставили своих людей.

На второй день свадьбы, в полдень, в доме жениха приступали к снаряжению свадебной свиты. В состав ее входили самые близкие люди, в том числе и сестра жениха. В отличие от других женщин-родственниц, она одевалась в красное платье и набрасывала на плечи белый платок. Она обязана была накрыть невесту шелковым платком. Свиту отправляли за невестой с музыкой. На пути к дому невесты устраивались скачки со стрельбой. Молодежь, особенно дружки жениха, показывали искусство джигитовки. Приближаясь к дому невесты, свита выделяла из своего состава лучших наездников, они, ускакав вперед, сообщали о приближении жениха. Кто прибывал первым, тот получит от родных невесты «кебаб» (куски жареного мяса на шомполе) и платок, который завязывался на шею лошади. Самого наездника у табасаранцев именовали победителем («чархачи»). Получив платок и «кебаб», он мчался обратно и объявлял друзьям, что родителям невесты уже сообщено об их приближении.

В это время в доме невесты происходил обряд прощания. Родные и близкие клали руку на правое плечо невесты, что означало их разрешение выйти замуж и пожелание ей счастья. Сестры и подруги торжественно наряжали невесту в свадебный наряд, заплетали ей косы, пели народные свадебно-прощальные песни из цикла «Перизаде»⁴¹⁰. Тексты и варианты этой песни нами были записаны в различных районах. Ниже мы приводим один из текстов, записанных в сел. Ахты со слов 60-летней Мисиевой Эрине, хорошо знающей быт лезгинского народа.

Перизада

Бахчейраван къизилгуьлер Перизада, гъай, гуьзел яр Къизилгуьлер я Семендер Перизаде, гъай, гуьзел яр.

Зав килигай катран вилер Перизада, гъай, гуьзел яр Ваз тахьунлай, сад аман яр Перизада, гъай, гуьзел яр.

Къацы векьин къеняй (о) къугIай Перизада, гъай, гуьзел яр Бахтавар хуьй ичин жалгъа Перизада, гъай, гуьзел яр.

Шалбуз дагъдиз сагьар къуртIа Перизада, гъай, гуьзел яр Яраб жедатIа кани гада Перизада, гъай, гуьзел яр.

⁴¹⁰ Перизаде – мифологическое имя доброй, прекрасной женщины-лезгинки. По некоторым народным преданиям Перизаде – реальное имя.

В этом варианте свадебной прощальной песни поется о свободной любви лезгинского юноши и девушки. Здесь нет и тени принуждения. По-видимому, в домусульманскую эпоху не было принудительных браков, а также выкупа за невесту. Представляет большой интерес упоминание столицы хазар в Дагестане города Семендера⁴¹¹. Розы из Семендера, — говорится в ней, — лучшее украшение для невесты. Действительно, арабские источники сообщают нам о том, что в столице хазар в Дагестане было много садов и виноградников.

Приведем одну из старинных песен подруг, которые поются хором при проводах невесты в дом жениха.

Я руш вун тухузава Вахъ юлдашар кузава Гьарай руш тухузава На чи рикI атIузава

Чархи кIамун явшанар, Руш тухудай душманар. Сандухдаллай абаси. Хкведе рушан иеси.

Къавал чими рагъ ала, Рушан вилел нагъв ала Шемир-шемир ччан таза Жейран-ханум!

Виридан кьилел къвер Къаза я, ччан ханум.

В переводе:

Подруга, тебя увозят Мы о тебе скорбим Горе, подругу забирают Сердца разрываются.

В каменистых оврагах трава – явшан. Те, кто увозит девушку, – враги. На сундуке – абаси Вернется хозяин девушки.

На крыше горячее солнце.

На глазах невесты горючие слезы.

Не плачи милая, как

Молодой джейран, ханум.

Всех нас постигнет эта беда, Милая ханум.

Эти и подобные прощальные свадебные песни пели не только лезгины, но и табасаранцы, рутулы, агулы.

Пели свадебные песни и на азербайджанском языке. И на всех языках то были песни о любви и счастье. Они выражали невесте пожелания доброго и счастливого пути.

⁴¹¹ Ахтынцы утверждают, что Семендер – это один из древнейших и исчезнувших хазарских городов, что находится в соответствии со средневековыми источниками.

Свиту жениха встречали родные невесты и угощали. Во дворе дома устраивались танцы. В это время подружки пели и одевали невесту. У табасаранцев, при облачении невесты в свадебный наряд, ее подружки устраивали козни. Вместо того, чтобы одеть невесту, сами надевали ее платье, а затем требовали от представителей жениха, ожидающих ее выхода, выкуп (плату за невесту). Пока они не получали требуемый подарок, невесту задерживали. После удовлетворения требования невесту облачали в свадебный наряд, а затем покрывали голову ее шелковым одеялом. У табасаранцев невесту выводил родной брат, если его не было, то дядя. Когда невесту должны были увезти в другой аул, подводили ее к убранной и оседланной лошади с правой стороны, и трижды повторяли ее подъем на лошадь с пожеланием ей счастливого пути. С невестой ехала в качестве наставницы родственница – «енга» (лезг.), «швушан-баб» (табасаран.), у горских евреев, соседствующих с лезгинами и табасаранцами, эта женщина-наставница также именуется «енга».

При выходе монеты на нее бросали мелкие монеты, сахар, конфеты. Свиты жениха и невесты шествовали вместе, с музыкой и танцами. Невеста шла в окружении подруг. Одна из них держала в руках зажженную лампу. В некоторых аулах на пути невесты и на площади, где веселились и танцевали, жгли костры. Видимо, все это связано с культом огня, некогда существовавшим у народностей лезгинской группы. Особенно это было заметно у агульцев. В селении Хутхул, например, еще недавно невесту провожали в дом жениха с зажженными факелами⁴¹².

Во время шествия свадебной свиты молодежь квартала, откуда происходила невеста, загораживала дорогу и требовала выкуп. Родственники жениха вынуждены были удовлетворить их требование. Обычай всяческих проволочек на пути невесты в дом жениха был особенно развит в лезгинском селе Хлют Рутульского района. «Здесь невеста свой путь в дом суженого затягивает иногда на несколько часов. Зрелище это привлекает любопытных. Играет музыка, бьет барабан, а невеста делает только один шаг. Сваты танцуют, смешат ее – и в ответ получают еще один шаг. И так – до глубокого вечера»⁴¹³. Интересный обычай был во время шествия свадебной свиты у рутульцев и цахуров. Молодежь устраивала народные представления – инсценировала охоту на туров. Заметив «туров», «охотники» открывали по ним вхолостую огонь. Те падали. Их подбирали, сажали на лошадей. «Охотой» руководил «шах-маджлис» (повелитель свадьбы)⁴¹⁴. В общем свадьба и особенно привод невесты сопровождались увеселениями, скачками, состязаниями и т.д. повсюду на пути к дому жениха стояло веселое торжество. В нем принимали участие мужчины, женщины, дети.

При приближении невесты к дому жениха один из его друзей мчался на коне предупредить о том родителей и родственников, при этом он стрелял в воздух. Навстречу ему выходила родственница жениха и одаривала его платком, который завязывался на шее лошади. Друг жениха возвращался обратно. Наконец, свадебная свита останавливалась у дома. Со всех сторон на невесту

⁴¹² По сообщению нашего информатора Гаджи Базаева, хутхульцы будто бы огнепоклонники, и

называют их «езидами». Обычай провожания невесты в дом жениха с зажженными факелами

сохранился и у горских евреев.

⁴¹³ «Лезгийрин фольклор», стр. 242.

⁴¹⁴ Полевой материал. Собран в рутульском селении Борч и цахурском Цахур, летом 1957 г.

бросали монеты, сахар, орехи, конфеты, зерна риса. Все это означало пожелание молодым зажиточной и плодовитой жизни.

Вслед за невестой, или раньше, привозили ее приданое. Если невеста была из другого селения, для гостей подавали фаэтоны или верховых лошадей.

Один из первых участников дагестанской этнографической экспедиции так описывает привод невесты в сел. Куруш. «Впереди шли музыканты и играли. Позади их шли женщины с подносами на голове, на которых несли чурек и масло. На другом подносе лежало платье. Процессия остановилась у дома невесты. Платье внесли в саклю и все ждали на улице, пока она не оделась. Потом две женщины вывели ее с закрытым лицом и, прежде чем посадить на лошадь, пять раз ее ногу поднимали к стремени и опускали. Когда она была посажена в седло, процессия двинулась обратно. Впереди лошади, на которой сидела невеста, женщина несла зеркало. За музыкантами несли сундук и мешок с приданым. Процессия остановилась у дома жениха. Невесту сняли с лошади и ввели в саклю. В это время раздалось несколько выстрелов. Сундук поставили на крышу дома и открыли его. Женщина доставала из него по одному предметы одеяния и под игру музыкантов показывала всем собравшимся»⁴¹⁵.

Мать и сестра жениха встречали невесту на пороге своего дома с тарелкой меда или сахара. У одних из народностей лезгинской группы невеста должна была попробовать мед, у других она должна угостить сладостями родственниц жениха. Мать, сестра жениха благословляли ее и произносили свои пожелания. «Да будешь ты матерью семи сыновей и дочери красавицы», «Дай, Аллах, вам здоровья и долгой жизни» и т.д. невеста должна была, по поверью, вступить на порог дома правой ногой – признак того, что жизнь ее будет правильной. В некоторых местах под эту ногу клали деревянную ложку с маслом, и невеста должна была раздавить ее. Это означает, что она наступает на будущее изобилие. Присутствующие при этой церемонии девушки старались выхватить раздавленную ложку и смазать ее маслом свои косы. Это масло, по поверью, считалось незаменимым средством для удлинения кос. У табасаранцев при входе невесты в дом жениха, ей преподносили хлеб с маслом. Этим выражалось пожелание ей изобилия.

После таких церемоний невесту вводили в убранную, отведенную для нее комнату. Мужчины сюда не могли входить. Невеста находилась в окружении женщин и девушек. Ее усаживали на привезенный ею сундук и до позднего вечера распевали ей песни и веселили. Сама невеста не должна была петь и разговаривать затем приводили маленького мальчика, передавали его в руки невесты и пели:

Постель, постель

Пусть постель мягкая будет,

Пусть будет семь сыновей и одна дочь,

И та пусть упадет с дерева и умрет.

Постель, постель,

Пусть вокруг очага полно сыновей будет,

А за дверью много шаламар416.

Будешь рожать только сыновей,

И ткать будешь только ковры.

Запись студента ЛГУ Б. Буткевича, стр. 10. Шаламар – чарыки.

Постель, постель

Пусть (она) как жук прилепится

И (полюбится) мужу,

Пусть, как пчела, заботится о доме.

Поздравляю тебя с новым домом,

Дорогая невестка.

К полуночи от невесты уходили женщины и подруги. С ней оставалась пожилая родственница, ее наставница «енга», которая руководила всеми поступками невесты, вплоть до передачи ее мужу. В полночь, после свадебного пира, жених в сопровождении своих друзей направлялся к невесте. Невеста ожидала прихода жениха, стоя в углу комнаты. Жених имел в руках палочку как символ власти. Он приближался к своей будущей жене, снимал с нее платок, и они усаживались вместе за «суфра» (скатерть с яствами). Невеста угощала жениха жареной курицей, халвой, пирожками, орехами. Иногда молодежь, желая помешать молодым, поднимала шум, стучала в окна и двери. Жених вынужден был откупаться и часть угощения передавал своим друзьям – телохранителям. Спустя некоторое время, жених выносил платок девственности невесты и передавал его своим дружкам. В некоторых местах в знак брачного акта дружки стреляли.

В прошлом у лезгин, табасаранцев и других народов платок девственности показывали на свадьбе. Затем его передавали «енге», которая, убедившись в девственности невесты, отправлялась сообщать об этом ее родителям. За платок «енге» получала подарок от матери жениха и от матери невесты. Над «енгой», женщиной-наставницей невесты, обычно подшучивали, нередко издевались. В свадебном цикле лезгин поются шуточные песни о «енге» («Енгедиз»).

Если невеста оказывалась нецеломудренной, что было очень редко, то брак расторгался. У табасаранцев, например, вызывали «швушан-баб», «енги» и немногих родственников невесты, одевали ее в самую худшую одежду и с позором отправляли назад к матери. В этом случае табасаранский адат предусматривал: «Если по совершении «кебина» девушка не окажется девственной, то ее муж имеет право потребовать от родителей возврата «иоль-пули» и расвестись с нею»⁴¹⁷. В таких случаях родители жениха собирали совет из 10 мужчин («маслахат»), которые находили подходящую девушку взамен опозоренной. Такая поспешность вызывалась желанием избежать дальнейших расходов, связанных с новым сватовством и свадьбой.

В зависимости от зажиточности свадьба могла продолжаться и неделю. У одних народов невесту привозили на второй день свадьбы, а у других – на третий. В бедняцких семьях весь цикл свадебных церемоний сводился к минимуму. Там, где свадьба продолжалась долго, после третьего дня происходило взаимное приглашение и угощение. У рутульцев на четвертый день отец невесты звал к себе в гости родственников жениха. На пятый день родственники жениха хотели видеть у себя родственников невесты и т.д.

У каждой из народностей лезгинской группы в свадебных обычаях и обрядах были свои особенности. Лезгинская, ахтынская свадьба и связанные с ней церемонии несколько отличались от кюринской (касумкентской и курахской). Ахтынская свадьба обставлялась богаче кюринской. Каждый приглашенный на нее должен был принести свадебный подарок. На торжества приглашались профессиональные музыканты и певцы (ашуги). В свадебном

«Адаты южнодагестанских обществ», стр. 32.

цикле не ограничивались одним обручением. Происходило первое малое («лишан ктун») и второе большое обручение «хунчаяр». Местные, локальные особенности имели даже и отдельные общества и аулы одной народности. Но в основных чертах свадебный ритуал был одинаковым.

В свадьбе народностей лезгинской группы можно выделить ряд обычаев, уходящими корнями в глубокую древность. К ним относятся религиозно-магические представления при заключении «кебина», обряд осыпания новобрачных зернами риса, пшеницы, сладостями, сажание на колени невесты мальчика, прощание невесты с родным домом и очагом, обычай возвращения и пр. Свадебные обычаи и обряды имеют много общего не только у народностей лезгинской группы, но и у всех народностей Дагестана.

После окончания свадьбы молодая жена была уже участницей жизни в новой семье. Спустя несколько дней, нарядно одетая молодая жена, в сопровождении женщин и подруг, отправлялась с кувшином за водой. К роднику она несла с собой сладости и угощала всех присутствующих. С этого момента начиналась ее трудовая жизнь.

Через два-три месяца, иногда через год, родители девушки звали в гости молодых, угощали и одаривали их. У табасаранцев молодая жена и свекровь, молодой муж и его друзья приглашались специально. Их радушно принимали, угощали и наделяли подарками.

Молодая жена оставалась у родителей несколько дней. В обратный путь родственницы провожали ее с многочисленными подарками. С этого дня молодожены могли свободно вместе посещать родных.

Новобрачная в доме мужа должна была во всем слушаться его родителей. Она не имела права говорить с посторонними мужчинами, не должна быть подозреваема в любовных с ними связях. Табасаранский адат, например, гласил, что если «кто, застав жену свою с любовником, убьет их обоих на месте, тот не отвечает за убийство»⁴¹⁸.

При бракосочетании вдовы свадьбу не делали. Организовывался скромный ужин с чаепитием, где присутствовало небольшое количество приглашенных. Брак с вдовой также регистрировался по мусульманскому обряду.

В дореволюционной литературе довольно правдиво обрисовано положение женщины-горянки в семье: «Женщина – главная работница в доме, -и зимой и летом, в поле она работает рядом с мужчиной. С раннего утра, с 4-5 часов, лезгинка уже на ногах: кормит, поит скот, доит корову, подметает двор, очищает хлев, ставит самовар, и что бы она не делала, почти постоянно к ее спине привязан маленький ребенок, — поэтому ей приходится работать нагнувшись. От хозяйственных работ лезгинка переходит к станку – выделывает ковры, сумахи, паласы, потом снова принимается за хозяйство приготовляет пищу, чтобы при первой возможности сесть за станок или за прялку»⁴¹⁹. Как бы молодая жена ни трудилась и ни угождала родным мужа, положение ее в дореволюционной семье народностей лезгинской группы было бесправным, угнетенным. Муж и жена не могли называть друг друга по имени: при людях они не разговаривали и не обедали вместе. Невестка должна была во всем слушаться и выполнять все прихоти свекрови, от которой временно должна была прикрывать лицо (яшмаг).

Адаты южнодагестанских обществ», стр. 33.

«Кустарная промышленность ан Кавказе», вып. I, Тифлис, 1902, стр. 9.

В прежние времена развод происходил преимущественно по желанию мужа. Женщина имела право на развод, но все ее имущество, даже собственное приданое, оставалось в доме мужа. Если развод происходил по инициативе мужа, то жена забирала с собой свое приданое. По мусульманскому праву – шариату достаточно было мужу при трех свидетелях произнести фразу: «Даю тебе развод», или «Ты мне больше не жена», и брак безвозвратно расторгался. Дети при разводе оставались у отца. Если они были взрослыми, то их формально спрашивали, хотят ли они уйти с матерью. Развод, как и брак, оформлял по шариату мулла. Если муж хотел вернуть жену, то это допускалось только после того, как жена выходила замуж за другого, хотя бы на один-два дня. В таком случае муж старался подыскать подходящего человека, который согласился бы заключить фиктивный брак с бывшей женой, а потом отпустить ее к первому мужу. Разведенная женщина могла выйти замуж только через 3 месяца 10 дней, т.е. через отрезок времени, необходимый для уточнения отсутствия беременности.

Право требовать развод принадлежало жене только в особых случаях: при невыполнении мужем своих обязанностей супруга или кормильца семьи. В таком случае жена получала кебинные деньги, предусмотренные брачным контрактом, и приданое, принесенное с собой из родительского дома. Однако разводы не одобрялись и не были распространены среди крестьянской массы народностей лезгинской группы. Многоженство также не было характерно для них. Двоеженство было в семьях зажиточной верхушки. Отношение к горской женщине со стороны окружающих определялось в прошлом деторождением. Бесплодие для женщины считалось большим несчастьем. Такие женщины обращались за «помощью» к знахаркам, гадалкам, духовным лицам, совершали паломничество к «святым» местам и могилам. Среди объектов поклонения бесплодных женщин особое место занимали «священные» пиры – рощи, деревья, которым они приносили различные подарки. В случае беременности бездетной женщины муж устраивал угощение.

Рождение ребенка, тем более первенца, считалось большим событием в семьях народностей лезгинской группы. Рождение его, особенно мальчика, несколько освобождало женщину от тяжелых обязанностей и давало ей заметные права. В честь рождения сына устраивали большой пир, в коем принимали участие все родственники, которые высказывали пожелания, чтобы в будущем «он имел много детей, долго жил и стал стариком». При рождении девочки желали, чтобы она была счастливой, стала бабушкой, но чтобы была последней.

Во время беременности женщина не пользовалась специальным уходом и продолжала вести обычный образ жизни до самых родов, освобождаясь лишь от тяжелой физической работы. Ее желание охотно выполняли. В суеверных семьях к одежде беременной пришивали талисманы «хайклы» — обереги. Роды происходили в комнате, на земляном полу, в самой примитивной обстановке. При родах ей помогала «генечи» (по-лезгински), «гана-баб» (по-табасарански) – бабка-повитуха. У части населения было распространено поверье, что беременную женщину окружают вереницы злых духов, старающихся погубить ее. Будучи бессильными оказать роженице реальную помощь, бабки-повитухи в трудных случаях прибегали к разного рода магическим средствам. Они развешивали в комнате роженицы «хайкелы» (амулеты), развязывали веник, надеясь этими приемами изгнать злые силы лезгины верили в существование

злого духа «Ал-паб», который, якобы, приносил страдание роженице. При трудных родах стреляли из ружья.

Рождение мальчика считалось большим событием в жизни семьи и всех сородичей. Новорожденного мыли, пеленали и только после этого клали к матери. После родов роженицу кормили специальной ритуальной пищей «хешил», а также халвой. Все родственницы и соседки приходили навещать роженицу и ребенка. Они приносили с собой угощение и подарки. По обычаю при родах жены муж уходил из дому. При рождении мальчика родственник или сельчанин торопился обрадовать отца ребенка. Первый, кто успевал сообщить о рождении сына отцу, получал от него деньги или даже целого барана. В честь новорожденного сына-первенца родители раздавали наиболее уважаемым родственницам подарки, а через три дня готовили национальные блюда и угощали гостей. На торжество приглашалась и бабка-повитуха, принимавшая роды, которую наделяли подарками, а родственницы новорожденного старались поддерживать с ней хорошие отношения.

Первые несколько дней ребенок лежал в постели у матери. Когда мать поднималась и принималась за работу, ребенка пеленали и клали на спину в специальную детскую национальную люльку «кьеб». К люльке подвешивали «хайкелы» (амулеты) от «дурного глаза», под подушку клали нож, ножницы и т.д. Имя ребенку давали через три дня по согласованию с родителями. Обычно называл имя пожилой уважаемый близкий родственник в честь какого-нибудь сородича, прежде всего деда, брата, бабушки, сестры. Этим, как полагали, восстанавливали в роде имя покойного сородича. Имена обычно выбирали мусульманские. Широко распространенными были: мужские – Магомед, Гасан, Али, Гусейн, Абдул, Митар, Ибрагим, Абумуслим, Багауддин, Касум, Рустам, Гаджи, Рамазан, Агакерим: женские – Фатима, Мина-ханум, Месере, Назли, Хадижат, Муминат, Сейбат, Гульсум, Суна, Фарида. Кроме мусульманских, давались имена, заимствованные из окружающей природы, растительного и животного мира. Имена эти, пожалуй, самые древние и исконные. В домусульманскую эпоху они были преобладающими среди народностей лезгинской группы. К ним относятся: мужские – Самур (река), Табасаран (область), Гухмазкала (крепость), Аслан (лев), Гафлан (леопард): женские – Гюль (цветок), Беневше (фиалка), Гюльпери (фея цветов), Къизильгюль (красная роза), Жавагьир (драгоценный камень), Алмаз, Шекер (сахар), Гюльриан (пряный цветок) и т.д.

Лезгины из сел. Куруш в период зимней откочевки с семьями в Азербайджан, давали рожденным в пути детям имена, соответствующие названиям мест, через которые проходили: Ширван (Северный Азербайджан), Даглар (гора), Шахнабат (река и вершина), Гюльнабат (альпийский цветок) и т.д.

При болезни ребенка родители иногда меняли его имя, для того, чтобы «чинеры» («злые духи», которые по поверью приносили болезни, перестали узнавать ребенка – и совершали над ним различные магические действия. Материнское молоко ребенок получал до 2-3 лет, но прикармливать его начинали через два-три месяца после рождения цельным молоком, хлебом, халвой, а после прорезывания зубов – мясом.

Над мальчиками совершали обряд обрезания который исходит из глубокой древности. В мусульманскую эпоху он приобрел религиозную окраску и стал одним из желанных обрядов религии (суннет).

Мальчики подвергались обрезанию в 2-5 летнем возрасте, а иногда даже 13 лет. В связи с обрезанием устраивался торжественный пир. Обряд обрезания совершал «суннетчи», человек, владеющий этим «мастерством», за что он получал вознаграждение – деньги или подарок. Обрезания, совершаемые в антисанитарных условиях, без применения антисептических средств нередко приводили к печальным последствиям.

Детством считался возраст до 10-12 лет. Любимыми детскими играми были бросание камней, городки, катание на самодельных коньках, салазках, санях, лазание по горам и ущельям, купание в горных речках, игра в войну и т.д. С малолетства детей учили взбираться на горы, спускаться в овраг, переходить горные реки. Детей учили быть смелыми и ловкими, относиться к старшим с уважением, быть проворными в работе, ходьбе и танцах. Учили детей седлать лошадей и ослов, ездить верхом по самым трудным горным тропам, переходить реки и переправы. До 11 лет мальчики и девочки играли вместе. Однако, девочек рано приучали к домашнему труду, ведению хозяйства. Многие из них в этом возрасте уже умели вязать шерстяные носки, ткать ковры со сложным орнаментом. После 11 лет мальчики переходили в руки мужчин, девочки – женщин. Отцы и старшие братья брали мальчиков с собой на полевые работы, в коши, на летние пастбища. Мальчики учились обрабатывать поля, стричь овец, пасти скот, ездить верхом, владеть оружием, управлять быками, подводой и т.д. они приучались исполнять все виды работ, какими занимались мужчины в семье, а в 15-16 лет считались уже совершеннолетними.

Специального обряда совершеннолетия у народностей лезгинской группы нет. Юноши 15-16 летнего возраста считались созревшими в половом отношении. Как у древних народов, юноши в эти годы испытывали силу, храбрость, мужественность, инсценировали различные испытания, прижигание кожи, выкручивание суставов. Если такой юноша проявлял храбрость, удачно провел охоту, выступил в единоборстве с волком, поймал зверя, то считалось, что он уже мужчина. Не только родители, но все старшее поколение аула отводило большую роль нравственному воспитанию юношей. С детства они находились под влиянием старших. Постоянное пребывание их со взрослыми, беседы седобородых аксакалов являлись для них важным уроком жизни. Они слушали на аульской площади «киме» беседы стариков, легенды и предания о своем ауле, народе, учились уму-разуму. На «киме» перед ними раскрывался внешний мир. С малых лет дети знакомились с народным творчеством. Многие житейские правила и обычаи юноши осваивали во время приема гостей в доме.

Совершеннолетие юноши отмечалось торжественным одеванием черкески и кинжала. В честь этого родители юноши организовывали угощение, в котором принимали участие близкие родственники.

В отличие от мальчиков, детство девочек было ограничено множеством запретов. Воспитанием девочек занимались матери и сестры. Считалось, что в 11-12 лет девочка вышла из детского возраста. Бытовал обряд заплетания кос, когда на девочку одевали новое платье и ее головным убором становилась «чухта». К одежде прибавлялись украшения: серьги, брошки, браслеты. Переход в категорию девушек отмечался семейным угощением. В 15-16 летнем возрасте девушка считалась вполне подготовленной к ведению самостоятельного хозяйства. Особое значение для девушки имело воспитание нравственных качеств, под которыми понималось строгое соблюдение обычаев, скромность, терпение, послушание и покорность старшим в семье, а в будущем – мужу.

Народности лезгинской группы, как и другие народности Дагестана, гостеприимны. Особенно интересен обычай гостеприимства у табасаранцев «хялижвы». Во многих более или менее самостоятельных табасаранских семьях для гостя отводилась специальная кунацкая комната «халярин хал». Любой человек, независимо от национальности и вероисповедания, оказавшись в табасаранском ауле, становился желанным гостем. Табасаранцы считали своей священной обязанностью принимать гостя и оказывать ему всяческие почести и услуги. Новый человек становился гостем того, кто первый его заметил в селении. Табасаранец приглашал незнакомца в дом, вводил в кунацкую и усаживал на самое почетное место. И лишь после этого поднимался и здоровался за руки традиционным приветствием «хош гельды», т.е. «с приездом». Затем хозяин осведомлялся, как гость доехал, здоров ли он, здоровы ли члены его семьи, но ни в коем случае не осмеливался спрашивать гостя о цели его приезда, пока не заговорит об этом сам гость.

В кунацкую сейчас же приходила хозяйка приветствовать приехавшего и приносила предварительное угощение – чай, мед, масло, сыр, кислое молоко, хлеб, овощи. Затем она поспешно готовила горячую пищу. К хозяину дома шли близкие друзья приветствовать гостя и побеседовать с ним. Если приезжал почетный гость, то хозяин резал барана и угощал лучшими национальными блюдами. Гость и хозяин рассаживались на ковре. Еду подавали на скатерти. Этот обычай исторически складывался на базе постоянных экономических и культурных связей табасаранцев с лезгинами, агулами, азербайджанцами, горскими евреями и др. На почве гостеприимства росла дружба и взаимопомощь между семьями кунаков не только внутри своего аула, но и в других селах и даже городах. Это взаимное гостеприимство сложилось издавна. Кунаки проявляли взаимопомощь во всем. Лезгины, табасаранцы уезжая в другое село или даже гоорд Дербент, где имели своих кунаков, не брали с собой запаса еды, будучи уверенными, что кунаки обеспечат их постелью, лучшей пищей и примут живое практическое участие во всех их делах. То же самое можно говорить о гостеприимстве агулов, рутулов, цахуров. Рутулы и цахуры имеют много кунаков в Азербайджане: Нухе, Кахе, Закаталах, Баку вследствие длительной экономической и культурной связи с азербайджанцами и со своими родичами, живущими там.

Обычай гостеприимства у агулов сел. Буркихан так описывает Абдулла Омаров: «Чауши встретили нас и повели каждого к особому кунаку… с меня сняли сапоги, кинжал и черкеску: потом мне дали овчинный тулуп и посадили около горевшего камина, — только вслед за этим хозяин, взяв меня за руку, поздоровался со мною. Через час подали ужин, состоявших из хлеба, масла, меда и мяса»⁴²⁰.

О гостеприимстве горцев еще до революции писали русские и европейские путешественники, побывавшие в горах. Гостеприимство у народностей лезгинской группы, как и у других народов Дагестана, являлось одной из лучших национальных традиций, сохранившихся до наших дней.

Наряду с этой замечательной традицией у народностей лезгинской группы, как и у других народов Дагестана, существовал обычай кровной мести, особенно в горных районах. Кровная месть возникала прежде всего на экономической почве: захват земли, кража скота и др. со временем к ней стали

⁴²⁰ Воспоминания муталима Абдуллы Омарова. «Сб. сведений о кавказск. Горцах», вып. I, Тифлис, 1868, стр. 58.

прибегать, обвиняя и за поступки, ничем не доказанные, за фразу, которую можно посчитать обидой и личным оскорблением. Право кровомщения переходило от одного поколения к другому. Однако кровная месть в феодальном Дагестане была обязательна лишь в тех случаях, когда преступники и пострадавший были лично свободными независимыми узденями (крестьянами) и по вере – мусульманами. Для рабов («кул»), зависимых крестьян («райятов»), вольноотпущенных, иноверцев, а также для женщин правила были иными. Так, например, за убийство раба, райята табасаранский уздень отвечал не кровью («киссасом»), а соответствующей платой («диэтом»): за убийство «муртада», т.е. «отступника веры» он не отвечал совсем. За женщину платили половину цены, назначенной за мужчину. По табасаранским адатам: «Если кто убьет кого-либо, то во время оплакивания тела («яса») почетные старейшины магала, немедленно собравшись и рассмотрев обстоятельства преступления, назначали трех человек в «канлы» (убийцу и двух ближайших его родственников), а остальные обязаны прочесть молитву «фатиха»⁴²¹.

Спустя несколько дней эти старейшины собирались вновь, штрафовали убийцу шестью головами рогатого скота и при этом освобождали от крови одного из троих, назначенных в «канлы», оставив только двух. Если требования старшины убийца не удовлетворял и противился уплате штрафа (шесть голов скота или их стоимость), то дом его предавался огню.

После убийства до первоначального обряда – указания канлы – все члены фамилии (тухума) убийцы не должны были показываться родственникам убитого из-за опасения быть убитыми⁴²².

Примирение «баш-канлы» (главных кровников) совершалось следующим образом. 1. Если убит член слабого тухума, а убийца – человек зажиточный, но сильного тухума, то за кровь взимали имущество, стоимостью в 600 рублей. 2. Если убит член сильного тухума человеком зажиточным, но слабого тухума, то убийца вместе с женой был обязан, взяв на руки своих детей, уйти из дома, оставив все свое имущество родственникам убитого, даже если оно было вдвое более цены крови (600 руб.) и, кроме того, должен был принять присягу в том, что у него, кроме оставленного в доме, другого имущества нет. 3. Если убийца был бедного состояния и не имел столько имущества, чтобы удовлетворить родственников убитого, и родственники его (убийцы) не хотели ему помочь, а обиженные не удовлетворялись тем, что имел убийца, то последний до своей смерти оставался «канлы».

В случае, когда несколько человек убивали кого-нибудь и в убийстве не сознавались, то каждый из них в отдельности должен был очиститься присягою сорока человек. Если один из них не очищался, то только этот последний отвечал за кровь. При очищении лиц присягою из сорока человек, 20 из них назначал истец поименно, а остальных 20 приводил ответчик по своему усмотрению. Если член какой-нибудь фамилии был убит неизвестными лицами и родственники его подозревали кого-нибудь, то подозреваемый обязан был очистить себя присягою сорока человек: если он не очищался от подозрения, то с ним поступали, как с убийцею.

В обоюдных столкновениях, когда оба были убиты, засчитывалась кровь за кровь, а если убит был один, а другой ранен и, излечившись от ран, мог

⁴²¹ Адаты южно-дагестанских обществ. Северный Табасаран. «Сборник сведений о кавказских

горцах», вып. VIII, Тифлис, 1875, стр. 20.

⁴²² Там же, стр. 20.

уговорить родственников убитого на мир, то плата за кровь взималась с него за вычетом расходов на лечение его ран. Штраф назначался в размере 6 голов рогатого скота или их стоимости.

С присоединением Дагестана к России и введением судопроизводства кровная месть официально была запрещена. Закон наказывал виновного ссылкой на несколько лет. В результате число случаев кровной мести значительно сократилось.

В дореволюционном Дагестане условия быта были крайне тяжелыми. Народности лезгинской группы не имели своих врачей, больниц. Единственная больница на 16 коек до революции была открыта в Касумкенте. На весь округ имелся один врач и два фельдшера. Агулы, рутулы, цахуры, да и собственно лезгины и табасаранцы пользовались примитивной народной медициной. Среди них выделялись местные лекари-хирурги, руководствовавшиеся арабской медициной. Наряду с народными средствами использовались и лекарства, которые выписывали или привозили из Дербента и Баку. Однако, как правило, больных «лечили» знахари, повитухи, костоправы и др.

Культурная отсталость, антисанитария, скученность в условиях аула порождали массу заболеваний, с которыми некому было бороться. Большая смертность приходилась на детей. Корь, скарлатина, глистные заболевания были широко распространены, и борьба с ними велась очень слабо. К тому же часты были эпидемические заболевания. В районах народностей лезгинской группы свирепствовала малярия. По представлениям горского населения болезни и всякие другие человеческие несчастья вызывались злыми духами (шайтанами). Средствами от них служили «талисманы» и «хайкелы» (обереги).

В народной медицине применяли отвары диких растений, различные масла, соли, кожи животных, тесто, молоко, лук, чеснок и т.д. Ушибы и переломы, огнестрельные и холодные раны лечили местные хирурги «уста», которые иногда оперировали довольно успешно. Если при лечении ран и болезней вмешательство «уста» и знахаря не помогало, то родственники прибегали к магии и колдовству. Над больными разводили огонь на жерновах, пускали дым с причитаниями, изготовляли различные «хайкелы» (обереги), носили больного на так называемые «святые» места и могилы шейхов (святых). На языческих пирах (местах поклонения) вешали жертвенные лоскутки от одежды больного, оставляли еду, раздавали милостыню и просили «пир» о ниспослании здоровья больному. Когда больной был близок к смерти, родичи готовились к его похоронам. Родственники и односельчане считали своим долгом не только принимать участие в похоронах, выражать соболезнование, но если нужно, оказывать материальную помощь. У народностей лезгинской группы известны были профессиональные плакальщицы, которые сидя в кругу оплакивали покойного. В «Лезгинском фольклоре» приводится плач женщины об умершем старике из сел. Кочхюр, Курахского района. В переводе этот плач звучит так:

Да будь ты счастлив, что умер, В черную землю уходящий, Сто пятнадцать лет проживший, Свекор невестки.

На постели уставший,

Под одеялом ослабевший,

От талисманов не вставший,

От болезни лекарств не нашедший,

От господа жалости не получивший, Свекор невестки.

У твоего очага огонь яркий пусть будет, Дым в трубе обильным пусть будет. Тебя заменивший сын здоров пусть будет, Свекор невестки.

До оскомины этого мира отведав, Исходив его так, что ноги стер, Сидя дома аул стерег, Сидя в ауле – народ сберег, Дорогое богатство аула и дома дар Свекор невестки.

На основе этого плача можно судить, как высоко ценили стариков у лезгин-горцев. В плачах приводили достоинства покойного, его добрые дела, выражая горе и скорбь не только близких людей, но и всего общества.

Если умирал молодой человек или девушка, родные и близкие, особенно женщины, били себя в грудь, вырывали клочья волос. По мусульманскому обычаю покойника хоронили в тот же день с участием духовного лица (муллы). Труп клали на носилки и выносили головой вперед, хоронили на правом боку головой на запад, ногами на восток. Могила закрывалась каменными плитами и быстро забрасывалась землею. На могиле мулла читал молитву (тенкъил) и наставление из Корана, что должен отвечать покойник перед посланником Бога мункером. За чтение молитв на кладбище и на поминках мулла получал одежду покойного. Через некоторое время на его могилу ставили надгробный памятник, писали имя покойного и дату его смерти. По умершему сородичу родственники и друзья держали траур и организовывали поминки. Близкие родственники не брились, не могли стрелять из ружья, носить белую одежду, ходить на охоту, на свадьбы и т.д.

Бывали случаи, когда некоторые старики еще при своей жизни давали «хейрат», разнося по домам мясо и другую еду. Делали это те, у кого не было детей, кто не надеялся на родственников, которые в будущем не смогут или не пожелают устроить по ним поминки. Если «хейрат» в честь покойного не делали, то родственников умершего за это стыдили. Поминки устраивались на седьмой и сороковой день, а затем через год. Родственники оказывали друг другу помощь в организации поминок и расходах, связанных с ними. Участие в поминках принимали и соседи.

После смерти отца дети получали наследство, дочери 1/3 часть, сыновья – 2/3. Дети от разных жен не теряли права на имущество. Наследство получали в первую очередь прямые, нисходящие потомки по мужской линии, неотделенные сыновья и их дети, а за отсутствием последних наследство переходило к отделившимся сыновьям, внукам, затем к родным братьям, а если их не было, то к их детям, т.е. племянникам. Наследство распределялось по завещанию. Воля отца была законом для всех членов его семьи. Завещание могло быть письменным или устным. Оба имели одинаковую силу. Уплата долгов близкого родственника, особенно отца, брата, помимо завещания, была обязательной для оставшихся в живых. Если не было родного сына, то прямым наследником становился приемный сын. В случае, если после смерти не находили завещания, то имущество распределялось по числу душ в семье.

После кончины мужа, вдова, оставшаяся с детьми, сама возглавляла семью и управляла ею по своему усмотрению. Народности лезгинской группы с большим уважением относились к таким женщинам. Родичи мужа помогали вдове продуктами, деньгами, подарками, обрабатывали участок ее земли и прочее.

Трудно установить, какие из упомянутых терминов родства являются первичными, какие вторичными. Такие термины, как «буба» (отец), «диде» (мать) являются общими для многих языков и народов. Наиболее древними и исконными у народностей лезгинской группы являются термины, означающие «сын», «дочь», «брат», «сестра». «Дедушка» и «бабушка» образуется так – «большой отец», «старая мать» (см. таблицу).

У табасаранцев, например, племянник или племянница со стороны сестры называются «чуччин бай», «чуччин рищ», что значит буквально «сын или дочь брата». Термины двоюродный брат и сестра образуются от прибавления слов: «дядя» и «ребенок». Так, например, «ими бай», «ими риш». Для детей от разных матерей и отцов – «дархичьи» и «дархи-чи». Для обозначения внука, внучки существует один термин «хттул» или «худул», означающий «маленький». У табасаранцев под терминами «аба» (дед) и «баб» (бабушка) иногда выступает и отец, и мать.

	Лезгины	Табасаранцы	Рутулы	Цахуры	Агулы
Отец	Буба	Гугай	Дид	Ден	Дад
Мать	Диде	Дидай	Нин	Нед	Баб, бав
Сын	Хва	Бай (баш)	Бай	Дух	КIиркI
Дочь	Руш	Риш	Рыш	Ниш	Руш
Дед	ЧIехи буба	АьхIю аба	—	Кьаста дек	ХIадад
Бабка	Баде, диде нач	Оьхю баб	Нин	Ади	ГIабиб
Брат	Стха	Чви, чве	Шу	Чодж	Чу
Сестра	Вах	Чи	Риши	Ийчи, ичи	Чи
Дядя по отцу	Ими	Ими	Дидды	Эми	Адад
Дядя по матери	Халу	Халу	Никды	Дайи	Адад
Племянник, -ца	Хттул	Худул	Хыдил	Хуттул	Хуттул
Внук, -чка	—	—	—	—	—

Семейный и общественный быт народностей лезгинской группы до присоединения Дагестана к России регулировался горскими адатами и нормами мусульманского права – шариатом. Адаты, как известно, возникали в эпоху родового строя, а затем, с развитием горского общества, проникновением и упрочением ислама видоизменялись под влиянием новых социально-экономических условий. В феодальную эпоху адаты и нормы шариата стали отражать интересы знати, феодалов и духовенства. Присоединение края к России и административное устройство Дагестана в районах народностей лезгинской группы привело к проникновению элементов правопорядка. Однако, во многих аулах общественные и семейные дела продолжали решать на сельских сходах по адату. К ним относились убийства, ранения, похищения невест, воровство, споры из-за имущества. Здесь же решалось, как пользоваться общественными угодьями аула, лесом, пастбищами, как вести строительство дорог, мостов и т.д. На сельских сходах женщины не участвовали.

Решения джамаата считались обязательными для всех жителей аула. Однако с введением русского законодательства сельские сходы существовали формально. Край был разделен на сельские общества, со старшинами и их помощниками во главе. В их обязанности входило исполнение административных и полицейских дел.

Таким образом, в XIX – начале XX вв., несмотря на сравнительно развитые феодальные отношения, у всех народностей лезгинской группы сохранились в пережиточной форме большие семьи и патронимии. Существование их базировалось не на хозяйственной общности, а на сохранившихся узах родства. Несмотря на наличие этих пережитков, основной хозяйственной единицей народностей лезгинской группы была малая индивидуальная семья.

По-видимому, в далеком прошлом, когда народности лезгинской группы не были этнически разобщены, их обряды и обычаи, семейный и общественный быт были одинаковыми. Это наглядно прослеживается в нашем описании.

Не только по содержанию, но и по названию обряды, обычаи, термины родства, а также предметы материальной и духовной культуры у народностей лезгинской группы почти одинаковы. Одинаковы у них и такие пережитки, как левират, сорорат, умыкание, нормы обычного права (адаты), своими корнями уходящие в глубокую древность. Свадебные обряды, начиная от сговора, кончая традиционным приводом невесты глубоко архаичны и идентичны.

Наконец, общими характерными чертами дореволюционной семьи и быта лезгин, как и у всех народов Дагестана, было приниженное положение женщин, выдача замуж несовершеннолетних, частичная уплата калыма, двоеженство среди знати и духовенства. Такое положение женщины-горянки еще более усугублялось общим угнетением народов Дагестана, находившихся под двойным гнетом – местным патриархально-феодальным и царским, колониальным.

Одинаковый семейно-общественный быт у народностей лезгинской группы, общие истоки пережитков, обрядов и обычаев и почти одинаковые их названия свидетельствует об общем их происхождении и формировании. Незначительные местные особенности, проявляющиеся в семейном быту и общественной жизни, объясняются не этническими особенностями, а социально-экономическими причинами и историко-географической обособленностью. Таковы, в основных чертах, дореволюционная семейная и общественная жизнь народностей лезгинской группы.

Все Главы:

Введ.  I  II  III  IV  V  VI  VII  VIII  IX  X  XI  Закл.