Агаев А.Г. НАЖМУДИН САМУРСКИЙ (политический портрет) -Махачкала: Дагкнигоиздат, 1990
В ОГНЕ НОВОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
(Гуниб, Хунзах)
ЕДИНСТВЕННО ВЕРНАЯ ПОЗИЦИЯ
30 июля 1920 года Председатель ЧК южного Дагестана издал приказ № 5. Там говорилось: «До Чрезвычайной комиссии южного Дагестана дошли слухи, что злонамеренными лицами как среди частных граждан, так и темными лицами, затесавшимися в ряды советских учреждений, распространяются по городу слухи и ведется подлая провокация среди мирных граждан о каких-то выступлениях в Ростове, Таганроге, на Кубани и о каком-то наступлении на Дагестан, чем думают создать панику среди красных горцев, рабочих и Красной Армии южного Дагестана.
ЧК южного Дагестана во всеуслышание заявляет, что никаких выступлений на Дону и на Кубани и никаких наступлений на Дагестан нет и быть не может… Поэтому Чрезвычайная комиссия южного Дагестана предупреждает: лица, замеченные в распространении ложных слухов и провокаций, кто бы они ни были и с чьей бы стороны это ни исходило, будут арестовываться и предаваться суду Ревтрибунала»
В конце приказа содержатся слова: « …у Советской власти, рабоче-крестьянского правительства хватит реальной силы, чтобы подавить всякое зародившееся контрреволюционное восстание как извне, так и внутри».
На деле оказалось, что слухи, которые ходили по городу, соответствовали действительности. Чрезвычайной комиссии следовало не людей стращать Ревтрибуналом, а пристальнее поинтересоваться политическим состоянием в округах и вокруг них… Если бы это условие — само по себе элементарное — соблюдалось, тогда, возможно, можно было бы предупредить контрреволюционное выступление.
В те самые дни, когда по Дербенту поползли «ложные слухи», Врангель отдавал приказ белогвардейскому генералу Улугаю высадить десанты на Тамань и западное побережье Кубани. Когда десанты высадились, им на помощь вышли отряды «армии возрождения» под командованием генерала Фастикова и полковника Беликова. Пехотные части поддерживались броневиками и самолетами. Противник с ходу опрокинул головные части IX армии. Он занял Екатеринодар, перерезал дорогу на Ростов. Гражданская война снова ворвалась в казачьи районы Кубани и Дона.
По поручению В. И. Ленина Г. Орджоникидзе выехал из Баку на Кубань. С ним двинулся мощный красный десант, подкрепленный казачьими партизанами, а также адыгейцами, абхазцами и грузинами. Он внезапно обрушился на штаб Улугая. Одних пленных взял более тысячи. Орджоникидзе сообщил в Москву: «Десант в районе Ахтырка-Черноморская (главные силы) разбит и загнан в болото и камыши на берегу моря. Десант на Таманском полуострове уничтожен…»
Выполнение чрезвычайного задания партии на Кубани было причиной того, что Орджоникидзе вернулся в Баку, когда съезд народов Востока уже начал свою работу. Не успел он войти в атмосферу съезда, как поступило сообщение о вспыхнувшем антисоветском восстании в нагорном Дагестане близ границы с Грузией. В тот же час он разыскал Коркмасоиа, Габиева и Самурского. Это был последний день работы съезда. Посовещались, как поступить, что предпринять.
Самурский спешно вернулся в Дагестан. Обдумывая, что могло произойти и по какой причине, пришел к выводу о том, что враги Советской власти воспользовались выездом обоих высших руководителей Дагестана за его пределы, в Баку: «Во время съезда народов Востока некоторые работники как в ценре, так и на местах, в Дагестане, допустили ошибки в подходе к местным бытовым условиям в горах, что и было использовано контрреволюционным духовенством…». По приезде в Темир-Хан-Шуру командировал работников отдела в горные аулы, откуда поступали тревожные донесения. Собрал и провел совещание с военными властями. Поднял на ноги органы ЧК.
9 сентября Самурский получил от Орджоникидзе приказ: «Предписываю Вам с получением сего немедленно отправиться в Гуниб и руководить всей политической стороной подавления восстания. Вы будете одинаково ответственны как за недостаточное проявление энергии и решительности в быстрой ликвидации восстания, так и за допущенные ошибки». Властный тон телеграммы был обусловлен, конечно, остротой момента. В руках Орджоникидзе полученная с утра телеграмма от В. И. Ленина: «Быстрейшая и полная ликвидация всех банд и остатков белогвардейщины на Кавказе и Кубани — дело абсолютной важности. Осведомляйте меня чаще и точнее о положении дел» (Полн. собр. соч., т. 51, с. 277). Самурский не знал ленинского предписания, но, прочитав телеграмму Орджоникидзе, ясно осознал: на него возлагается огромная надежда.
С группой работников отдела внутренних дел Самурский выехал в сторону Гуниба, направив другую группу во главе с Мусой Кундуховым в Ботлих. Результаты поездки в округа, где контрреволюция подымала голову, описал в специальной докладной записке на имя Г. Орджоникидзе. 27 сентября отослал ее в Баку. Это первый официальный исторический документ, проливающий свет на события в горных округах, граничащих с Грузией. Никем из историков он еще не вводился в научный оборот. Даже в специальных работах. В частности, в крупной коллективной монографии «Борьба за победу и упрочение Советской власти в Дагестане» (Махачкала, 1960), в которой выделен параграф о событиях конца 1920 — начала 1921 годов в горных округах. Он остался и вне сборников документов «Борьба за установление Советской власти в Дагестане» и «Революционные комитеты Дагестана».
Из «Доклада» видно, что Самурский ездил в Даргинский, Андийский и Аварский округа. Организовывал митинги, давал инструктажи окружным и сельским ревкомам, партийным бюро и коммунистическим ячейкам,
Изучал положение дел в местных органах ЧК. «Работающие в горах отряды ЧК я нашел не отвечающими назначению. Отряды совершенно незнакомы с психологией и обычаями горских масс и сплошь и рядом позволяют себе грубейшие ошибки».
В письме приводился пример. В Гунибском округе чекисты навели такую панику среди горцев, что при появлении незнакомых всадников население частью пряталось кто куда, а частью хваталось за оружие. Отряды ЧК производили массовые аресты по доносам кровников. Отряды, призванные соблюдать революционный порядок, нередко превращались в «орудия кровной мести». Этим сильно напугали население. Завидев Самурского с конвоем, каждый встречный принимал его за чекиста. «Кого едете арестовывать? — спрашивали еще издали.
Жители аулов, где совершались беззакония, подавали Н. Самурскому жалобы на несправедливые аресты. Были в их числе даже партийные работники и партизаны, верные Советской власти. Самурский докладывал Орджоникидзе: «На почве неправильных арестов контрреволюция раскидывает свои сети и провоцирует население против Советской власти».
Сложно обстояло дело и с продовольственными органами. Хотя решением Дагревкома они должны были функционировать во всех округах, городах и сельских местностях, их было мало. По расчетам Н. Самурского, к осени 1920 года во всем Дагестане насчитывалось не более 60 агентов. Они не могли обеспечить ни заготовку, ни распределение выдаваемых Советской властью бесплатно продуктов и мануфактуры. Горцы месяцами не получали самого необходимого. Например, соль и керосин. Спекулянты взвинчивали цены на них. За фунт соли они заламывали триста рублей. За фунт керосина — втрое больше.
«Видя такую дезорганизованность продовольственных органов,— заключал Самурский,— население не верит в Советскую власть и заявляет, что эта власть не в состоянии даже перебросить в горы такие продукты, как керосин, находящийся под боком, в Баку. Обиднее всего, что голодающая беднота находит помощь не у Советской власти, а у своих же родственников — кулаков, которые, оказывая помощь бедноте, укрепляют свое влияние в ущерб Советской власти. Бороться с этим мы бессильны ввиду слабости продовольственных советских аппаратов».
В нагорном Дагестане Самурскому открылся сложный социально-этнический и культурный мир с его внутренними перипетиями. Здесь, в центре нагорного Дагестана, существовал свой особый нравственно-психологический климат, не переносимый в города. Для того, чтобы знать горца таким, каков он есть, надо было побывать здесь, в горах, в аулах, население которых вынесло основную тяжесть Кавказской войны в XIX веке, а в годы Октябрьской революции и гражданской войны примыкало то к друзьям, то к врагам Советской власти.
К Самурскому поступило заявление от жителей Ботлиха о примирении кровников. Какова же была причина кровной вражды, продолжавшейся в течение трех лет? Оказалось, что Магома Курбан был убит своим односельчанином Саидовым ночью, во время похищения воды у Курбана, за пять минут до окончания срока пользования общественным водопроводом, орошающим земли Ботлиха.
На многочисленных примерах из жизни горских народов Н. Самурский убедился в силе родового уклада и религиозного фанатизма. Глубоки были их корни в культуре, быту, массовой психологии горцев. «Эти два фактора, противодействующие революции в Дагестане больше чем где бы то ни было, должны быть учтены нами,— отмечал он 27 сентября 1920 года,— и тактика наша должна быть достаточно целесообразной для того, чтобы одержать быструю и решительную победу в осуществлении социальной революции и утверждении власти Советов у железных ворот Востока».
Как военному комиссару, обязанному обеспечить политическое руководство борьбой против повстанцев, Н. Самурскому надлежало выявить не только внутренние, но и внешние причины восстания. Это было необходимо не только Дагестанскому ревкому, но и всему Советскому государству. Важно иметь ясное и точное, объективное в своей основе представление о происходящих событиях. Н. Самурский, как отмечалось, больше всего напирал на недостатки в организации органов Советской власти в горных округах. На ошибки и прямолинейность в работе отрядов ЧК, особых отделов. На нехватку преданных Советской власти кадров в местных ревкомах и их отделах. На непонимание, подчас и игнорирование ими национальной психологии, религиозности населения нагорного Дагестана, консерватизма родового быта, которые во многом препятствовали утверждению Советской власти в горах.
Выявились и другие причины. В частности, антисоветская политика грузинского меньшевистского правительства, которое Н. Самурский в письме к Г. Орджоникидзе охарактеризовал как «социал-предательское». «Меньшевистское правительство,— писал он, — учло главные ошибки в строительстве Советской власти в Дагестане, нашло возможным начать усиленную работу по подготовке восстания среди дидоевского, аварского и андийского населения, т. е. в районе округов Андийского, Гунибского и Аварского… Знание истории Дагестана и наши ошибки дали им возможность бить наверняка».
В статье «Из истории гражданской войны в Дагестане», опубликованной в 1923 году, Н. Самурский более подробно осветил роль грузинского меньшевистского правительства в подготовке антисоветского восстания в горах Дагестана. В ней приводится содержание разговора между полковником Джафаровым, принимавшим участие в этом восстании, и одним из его главарей — Алихановым. Он взят Самурским из доклада Джафарова, попавшего в руки советских чекистов. Там говорится: «На мой вопрос, обращенный к Алиханову, кем начато это восстание, что побудило поднять его и на какую помощь и силу рассчитывали восставшие, Кайтмас Алиханов ответил, что подготовка к восстанию начата им и Гоцинским во время их пребывания в Грузии. Причиной к поднятию народа были жалобы приезжающих в Грузию дагестанцев на насилия, чинимые советскими работниками». Далее Алиханов сообщил, что грузинское правительство обещает оказать помощь боевыми припасами и оружием, денежными ресурсами и боевой силой.
Н. Самурский подчеркивает: сообщение полковника Джафарова «о непосредственном участии грузинского правительства Жардания и Рамишвили в этом восстании совпадает, между прочим, с дальнейшими сведениями, точно мною установленными относительно происходившего в горах съезда, созванного по инициативе Гоцинского и Алиханова». На этом съезде присутствовали представители Рамишвили и Жардания. При них Алиханов был назначен военным министром, а Гоцинский присвоил себе звание имама Дагестана и Северного Кавказа. Несколько позже этих событий бойцами из отряда Н. Самурского был захвачен агент грузинского правительства. Он дал «исчерпывающие показания» по поводу характера съезда в Гидатли и роли Жардания и Рамишвили.
Гоцинский! Это тот Гоцинский, который в марте 1918 года добрался до Баку, чтобы там разгромить большевистские организации. В памяти еще свежи события недавнего времени, поэтому не трудно составить представление о личности Гоцинского и его сподвижников, сориентироваться в его тактике организации восстания, ведения войны. В наименьшей степени надо было изучить его искусство провоцировать массы на бунт, волнения. Сохранились и документы, характеризующие личностные и военные качества Гоцинского и Алиханова, об их связях в Дагестане и вне его.
Любопытную характеристику имама Гоцинского и обстановки, которую он сумел создать вокруг себя, находим в документах, в которых говорится: «Побывавшие в Анди депутаты рассказывают, что там творятся такие вещи, коим нельзя поверить в XX веке, если не видеть все происходящее своими глазами. Имамом оказался житель сел. Гоцо Аварского округа Нажмудин Доного Магомед -оглы или, как его называют теперь, Нажмудин Гоцинский; кругом него море чалмоносных голов, рычащих, поющих, истеричных и чуть ли не целующих ноги Нажмудина и требующих смерти всех, кто не признает ислам».
В числе прочих приемов, которыми Гоцинский старался обмануть население Андийского округа, отмечает далее Самурский, были рассказы о его путешествии в Мекку и Медину, хождение «по воде как посуху», откровении ему пророка и т. д., а фанатично настроенный горец под влиянием тяжелых объективных условий слепо верил «имаму» и в подавляющем большинстве случаев готов был пожертвовать своей жизнью ради этой слепой фанатичной веры». И еще: «В целях укрепления своих позиций в смысле психологического воздействия на фанатично настроенные массы Гоцинский и Алиханов пригласили из Константинополя мнимого внука имама Шамиля Саид-бека, офицера французской службы. Движение развивалось под лозунгом «Шариат и имамство», столь магически действовавшим на горского бедняка, исстари воспитанного на относительно свободных принципах шариатского права».
Интересно и такое наблюдение Н. Самурского :
«С другой стороны, значительную пищу для усиления восстания массы получили от агитации Гоцинского, заявлявшего о слабости большевиков, которую-де они и сами не скрывают. Так умело истолковал Гоцинский призыв Советской власти встать на борьбу с бароном Врангелем. Как известно, дагестанцу импонирует большая физическая сила и, наоборот, ее даже кажущееся отсутствие производит самое отрицательное впечатление. При таких условиях становится ясным, что сведения, распространяемые Гоцинским о слабости большевиков, не поддававшиеся в то время проверке, оказали должное влияние на перелом настроения горской бедноты. Обильными потоками Гоцинский и Алиханов распространяли в широких массах провокационные слухи о чинимых будто бы большевиками «социализации женщин, уничтожении стариков» и т. д. и т. п.
Сам же Гоцинский, расширяя свое влияние в горных аулах Дагестана, в выступлениях на митингах, в письмах и обращениях к населению заявлял, что он всемогущ. В одном из обращений читаем такие слова: «Знайте, что я приду и меня поддерживают семь великих государей мира. Изгоняйте большевиков и установите шариат, который гарантирует вам вашу жизнь и ваше достояние. Со мною идут грузинские, турецкие и английские войска».
В ходе изучения положения дел выяснилась правда и о начале восстания. 2 сентября из Грузии через горные перевалы в Дагестан пробралось около шестисот хорошо вооруженных контрреволюционеров во главе с Алихановым. Это были не разрозненные фанатики, а обученные тактике войны регулярные войска. Еще и с пулеметами. По пути следования они воинственной агитацией, религиозными лозунгами, угрозами и пытками вовлекали в свои ряды население Дидоевского и Анцухо-Капучинского участков. К середине сентября с ними столкнулись размещенные в Аварском, Гунибском и Андийском округах мелкие красноармейские части, милиционеры и чекисты.
30 сентября обком партии созвал чрезвычайное собрание руководителей гражданских и воинских властей. Обсуждался вопрос: как поступить, что предпринять? Военком Дагестана Смирнов и председатель ЧК Квиринг высказались за ликвидацию мятежа силами воинских частей, которые нужно вызвать из Грозного, Ростова и Астрахани. Они — против участия местного населения. Особенно краснопартизанских отрядов, которые, по их мнению, внесут «путаницу в оперативные дела». Самурский, напротив, предложил «оттянуть красноармейские части из гор». Ставку делать преимущественно на партизанские отряды из самих горцев. Выдвигая такую концепцию, он учитывал опыт разгрома добровольческой армии Деникина в горах Дагестана, когда партизанские отряды еще до прихода XI Красной Армии выбили белогвардейцев из горных округов. «Беспощадная» же ликвидация повстанцев силами исключительно воинских частей может превратить антисоветское восстание еще и в антирусское. Оно обрело бы характер национальной борьбы. Впрочем, на это и рассчитывали Гоцинский и Алиханов. Этого нельзя было допустить. Иначе восстание может разрастись, охватить другие народности. Из чувства общедагестанской солидарности они также могли присоединиться к восстанию. Самурский предвидел такую опасность.
В исторической литературе сложилось мнение, что «точка зрения этой части руководящего состава была очень опасной и вредной. К тем же результатам, но с другого конца, мог привести путь недоверия Красной Армии — основной и решающей силе, способной ликвидировать мятеж в горах». Такое утверждение содержится в сборнике «Борьба за победу и упрочение Советской власти в Дагестане» (Махачкала, Дагкнигоиздат, 1960, с. 547).
Оценка точки зрения не только Квиринга и Смирнова, но и Самурского дана много лет спустя после завершения разгрома мятежа, в 1960 году. К этому времени в руках историков скопился большой фактический материал, подтверждавший ту или иную из названных точек зрения. Он показал, что точка зрения Самурского не была «опасной и вредной», более того, она оказалась самой разумной и полезной. Нужно, конечно, объединение красноармейских частей и партизанских отрядов. Но основную ставку необходимо было сделать именно на партизанские отряды из самих горцев, в первую очередь аварцев, дидойцев, андийцев, чамалальцев, а также других.
Два источника позволяют осветить последовавшие за совещанием события в жизни и деятельности Самурского. Это брошюра М. Павловича, представителя Коминтерна по Совету содействия и пропаганды на Востоке, знакомство с которым состоялось в Баку, на съезде народов Востока. Под названием «На высотах Дагестана» она издана в 1921 году в Москве Госиздатом.
М. Павлович описывает приезд в ночь с 6 на 7 октября 1920 года в Темир-Хан-Шуру из Баку Орджоникидзе, только что назначенного нового командующего XI армией Кегера, председателя Турецкой компартии И. Хаки, помощника Орджоникидзе Арама. Другой документ, который проливает свет на этот же эпизод,— воспоминания С. Черняка о гражданской войне, хранящиеся в Дагестанском партийном архиве. Черняк — участник гражданской войны. В 1918 году служил в морском отряде Волжской флотилии. После освобождения Царицына отряд повернул на Астрахань. В составе частей XI армии освобождал Чечню и Кизляр от белогвардейцев. Стрелковый батальон, где он служил командиром взвода, 5 октября 1920 года прибыл в Темир-Хан-Шуру.
В первую же ночь (с 6 на 7 октября —А. А.) была объявлена тревога. Глубокой ночью командира батальона и меня вызвали в Дагревком. Белое здание в парке. Бывшая резиденция наместника Дагестана. В большом зале, хорошо оборудованном, нас встретили, как потом выяснилось, председатель ревкома Саидов, рядом с ним был его заместитель комиссар Самурский, смуглый, невысокого роста, с пышной шевелюрой на голове, очень энергичный и подвижный, и другие». Среди прочих Черняк называет Коркмасова, Ахундова, Мамедбекова.
Автор воспоминаний не называет, кто конкретно дал указание выйти с ротой навстречу приезжающему в Темир-Хан-Шуру Орджоникидзе с группой людей. Но такое распоряжение они получили. Рота спешно собралась и отправилась на петровскую дорогу.
М. Павлович пишет: «7 октября утром мы, т. е. весь наличный состав президиума Совета содействия и пропаганды на Востоке, вместе с Орджоникидзе и Геккером прибываем в Темир-Хан-Шуру и отправляемся на квартиру члена Дагестанского ревкома т. Самурского. Здесь собираются постепенно представители местных и Гражданских советских властей, которые передают нам, что грузинское правительство вооружило пулеметами и другим снаряжением организованные на грузинской территории шайки лжеимама Гоцинского и полковника Алиханова, снабдило эти шайки командным составом в числе 60 офицеров и бросило эти банды на Красный Дагестан. Грузинское правительство предоставило Гоцинскому и Алиханову 600 лошадей и дало возможность контрреволюционным шайкам переправиться через Анцухо-Капучинский и Дидоевский перевалы в участке того же названия. Внезапно напав на сторожевые посты, контрреволюционные банды заставили их отступить и немедленно приступили к принудительной мобилизации подорожных селений. Усилив свои отряды, черносотенцы окружили Гуниб и Хунзах».
Квартира Самурского, как видим, стала местом, где областные руководители радушно приняли высокое начальство в лице Орджоникидзе и Геккера и гостей — председателя компартии Турции Хаки, работника Коминтерна М. Павловича. Здесь же начавшийся обмен мнениями превратился в совещание. На нем обсудили возникшие проблемы, разобрались в сути «дискуссий» и разногласий. Орджоникидзе и Геккер предложили объединить армейские и партизанские силы. Важно срочно локализовать повстанцев до их концентрации для решительного наступления на врага.
9 октября Орджоникидзе, Измаил Хаки, Коркмасов, Самурский, Тахо-Годи, Павлович, Арам отправились в Леваши для проведения съезда бедноты ближайших округов. В книге «На высотах Дагестана» отмечается, что «наличный состав президиума Совета содействия и пропаганды в сопровождении члена Дагревкома Самурского выехал на этот съезд бедноты Дагестана».
Съезд собрался на площади под открытым небом. Пешие уселись по-восточному, прямо на земле, всадники расположились позади них на своих конях. После краткой вступительной речи Тахо-Годи перед собравшимся многотысячным народом выступил Г. Орджоникидзе. Он подробно раскрыл экономическое и политическое положение России и Кавказа. Перейдя к событиям в Дагестане, он сказал: «Но вот вас, вольных горцев, зовут на новые жертвы. Всплывшие на поверхность Нажмудин Гоцинский, Каитмас Алиханов и другие на казачьи деньги организуют предательское дело… Но нам не страшны эти искатели наживы и приключений. Мы побеждали и побеждаем своей великой правдой. И нет такой силы в мире, которая могла бы восторжествовать над нашей правдой». После многих ответных выступлений и была принята резолюция. Съезд осудил главарей антисоветского восстания и «самозванное Горское правительство, которое взяло на себя руководство разбойничьими бандами». Заодно потребовал от грузинского правительства выдворить за пределы Грузии организаторов контрреволюционных шаек.
По возвращении в Темир-Хан-Шуру Орджоникидзе и командующий XI армией Геккер посовещались с Самурским. Приказ от 9 сентября остался в силе. Крайне необходимо личное участие Самурского в руководстве политической стороной ликвидации антисоветского восстания в горах . B соответствии с их распоряжением военный комиссар Дагестана Смирнов 9 октября отдал приказ: «Командиру 176-го стрелкового полка тов. Астрелину и военному комиссару тов. Самурскому с расположенными в Темир-Хан- Шуре частями вверенного полка и легкой полубатареей выступить из Темир-Хан-Шуры 9 октября по маршруту Нижний Дженгутай — Урма — Леваши — Хаджал-Махи— Гуниб, по прибытии в последний вступить в исполнение обязанностей коменданта и начальника Гунибского отряда и продолжать выполнять задачу, поставленную командиру батальона 3/176 стрелкового полка тов. Бугрову по обороне Гуниба».
КОМАНДИР ОТРЯДА ГУНИБСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ
Накануне выступления произошли существенные изменения в распределении обязанностей. «Для восстановления положения и освобождения осажденных в крепостях Гуниба и Хунзаха нашими товарищами,— отмечал Самурский,— были созданы два отряда, из коих один под моим командованием получил название отряда Гунибского направления, а второй, руководимый Шеболдаевым, двинулся в сторону Хунзаха, почему и получил название отряда Хунзахского направления». Ядром отряда Самурского стал 176 стрелковый полк с легкой батареей. Он состоял из красноармейцев разных национальностей. Среди них были и дагестанцы, и русские, украинцы, армяне. В процессе формирования отряда в него влились и другие мелкие воинские части, расквартированные в Темир-Хан-Шуре. Общая численность бойцов составляла около 200 человек. Еще меньшим по численности был отряд Шеболдаева — председателя Дагобкома РКП(б). Этих сил было явно мало для подавления восстания, однако обстоятельства складывались таким образом, что другого выхода не было.
Уже по пути из Темир-Хан-Шуры к месту восстания Самурский наметил план действий, к осуществлению которого приступил немедленно. Перед собой поставил цель — максимально использовать мирные формы подавления восстания. Как можно больше народа отвратить от Гоцинского и Алиханова. Как можно меньше пролить крови с той и другой стороны. «С самого начала я старался дискредитировать в массах главарей восстания и внушить им все бедствия и не выгодные последствия восстания,— сообщал Самурский в докладе, с которым он выступил в Махачкале в июне 1935 года в связи с 15- летием Советской власти в Дагестане.— С этой целью я почти во всех попутных аулах устраивал митинги, где разъяснял населению цели и задачи Советской власти и сущность восстания.
Кроме того, для этой цели я старался использовать представителей, являвшихся ко мне со всех сторон, и тех немногочисленных политработников и агитаторов, которое имелись в моем распоряжении. Во всей своей политической и агитационной работе я стремился приостановить развитие и дальнейшее распространение восстания, а задаём втянуть сочувствующие и нейтральные аулы в борьбу против банд… По отношению к лояльным аулам я проявлял всяческое внимание, раз давал им мануфактуру, освобождал их от всевозможных повинностей и т. д., показывая этим, что Советская власть ценит заслуги и защищает интересы тех, кто на ее стороне. С другой стороны, при занятии восставших аулов я принимал все меры к предупреждению повторения с их стороны попыток выступить против нас. С этой целью немедленно по занятии аулов брались заложники, обезоруживались и брались от них подписки о верности».
В этой работе Самурский уделял большое внимание обеспечению спокойствия в тылу своего отряда. В особенности в Даргинском округе, который непосредственно примыкал к восставшим округам. С этой целью вопреки постановлению бюро обкома РКП(б) от 30 сентября Самурский вошел в контакт с Али-Гаджи Акушинским, имевшим большой авторитет среди фанатиков-мусульман. Самурский получил от него заверение в «лояльности и стремлении удержать население от ложных шагов». Цель была достигнута. Даргинский округ не примкнул к восставшим. Исключение составил аул Хаджал-Махи. Самурский по этому поводу указал, что ответственность за выступление Хаджал-Махи лежит на командном составе воинских частей и Дагревкоме. Вопреки предостережениям Самурского они поставили в ауле «воинскую часть, которая как сила устрашающая только раздразнила население».
Для раскола повстанцев и обеспечения спокойствия в тылу отряда Самурский использовал, помимо Али-Гаджи из Акуши, сына Узун-Хаджи Газиева Магому и кахибского шейха Гасана. «Перечисленные духовные лица, будучи уважаемыми в аулах, также много содействовали ослаблению силы провокации бандитов, направленной против Советской власти и Красной Армии».
Чтобы пополнить свой отряд, Самурский призывал по пути следования добровольцев из местных жителей. Добровольческие отряды, по его твердому мнению, кроме боевой силы, могли сыграть громадную моральную роль. «Участие дагестанцев в подавлении восстания, к тому же из представителей разных национальностей, ясно показывало повстанцам, введенным в заблуждение агентами Гоцинского, что сами дагестанцы против восстания и, следовательно, Советская власть не является непримиримым врагом мусульманской религии и дагестанцев, как в этом старались убедить их контрреволюционеры. Помимо ослабления силы провокации участие добровольческих отрядов должно было ослабить и силу сопротивляемости неприятеля, ибо банды, состоящие главным образом из принудительно мобилизованных фанатиков-мусульман, неохотно должны были бы стрелять в партизан-мусульман».
Первым пополнением отряда Самурского явилась группа партизан числом в восемь человек, присоединившаяся в Дженгутае. В Леваши в него влился отряд из 60 партизан Алибека Багатырева.
Другое наблюдение С. Черняка. В конце того же совещания Пустовалов обратился к Самурскому с просьбой: поскольку поредевшая красноармейская часть не знает местных условий и языков, мало осталось в ней бойцов, следовало бы влить их в другие части. Самурский возразил. Напротив, решил образовать интернациональный головной отряд. В качестве командира рекомендовал Артура Лапина, латыша по национальности. Он раньше проживал в Дагестане. Владеет кумыкским языком, знает местные обычаи и условия. Отряд пополнился прибывшими из Темир-Хан-Шуры рабочими и активистами. Самурский оказался прозорливым. Отряд Лапина сражался с врагом храбро.
Еще одно наблюдение С. Черняка: «Самурский ни минуты не имел отдыха (удивительно волевой человек), по нескольку раз в день появлялся в расположении нашего отряда. Подбадривал нас сообщением, что XI армия вступила в Дагестан».
От Левашей приток партизан усилился, и к концу движения на Гуниб сформировалась интернациональная боеспособная часть, куда вошли русские, кумыки, мекегинцы, чохцы, цудахарцы, салтинцы, кудалинцы, бойцы из других аулов.
Отряд Самурского в составе трехсот всадников проходил мимо селения Куппа, когда жители соседнего аула предупредили: куппинцы насторожены, ведут себя подозрительно. Возможно, присоединятся к повстанческим бандам, до которых рукой подать. Чтобы предупредить такой поворот событий, Самурский глубокой ночью, оставив свой отряд, с тремя верными бойцами из горцев отправился в селение. «По прибытии в Куппу,— отмечал он в своих дневниковых записях,— мною было созвано совещание наиболее уважаемых жителей аула, на котором я призывал их незамедлительно присоединиться к нашим отрядам. Когда на утро согласно моему приказу на Куппинском перевале появилось наше орудие, население аула поняло, что имеет дело с действительной, а не мифической силой и, решительно отказавшись от колебаний, перешло на нашу сторону».
На близких подходах к Гунибу Самурский получил известие о выступлении лакского отряда из Кази-Кумуха и даргинского под предводительством Кара Караева. Это еще более обрадовало командира. Теперь в отряде более трехсот человек, причем двукратно возобладали горцы. Особое значение придавалось участию в нем жителей из аварских аулов. Сильный отряд чохцев из аварских аулов. Сильный отряд чохцев во главе с Омаровым вышел навстречу. Теперь не могло быть и речи о национальной войне.
Но Самурский не был удовлетворен сделанным. Отряду недостает бойцов из южного Дагестана. Собственно лезгин, единственным представителем которых был сам командир. Еще из Леваши он направил телеграмму в Ахты, центр округа. В Центральном государственном архиве ДАССР хранится протокол экстренного совещания ответственных работников Самурского округа: «Слушали: заявление тов. Рамазана Эфендиева, которому согласно телеграмме заместителя председателя Дагревкома тов. Самурского поручено сформировать отряд самурцев от 50 до 150 человек и повести этот отряд под его начальством в Гуниб».
Октябрь в горах — зима. Нередко с трескучими морозами. В тот год температура опустилась до двадцатиградусной отметки.
Хотя было очень холодно, неважно с обмундированием, идеи октября придавали красноармейцам силы, помогали превозмочь трудности и приступить к решительному наступлению на противника.
К началу боевых действий повстанцы занимали, с одной стороны, Салтинский мост, преградивший дорогу в Гуниб в узком ущелье Кара-Койсу, а с другой стороны, стратегически важный пункт — селение Чох и пространство между этими пунктами.
По приказу Н. Самурского партизаны Алибека Багатырева и отряд Кара Караева должны были ударить по левому флангу противника — селениям Чох и Кегер. Красноармейская часть Лапина, у которой были орудия, из центра области через Куппинский перевал двинулась на Салтинский мост. Здесь бойцы дали залпы из орудий. Затрясся морозный воздух. Гулкое эхо пронеслось по горным ущельям, напоминая раскаты грома. Эти выстрелы имели символическое значение. Они знаменовали начало победоносной борьбы с повстанцами. Их услышали и осажденные в крепости Гуниб бойцы и красные партизаны.
Под Чохом и Кегером разгорелся первый ожесточенный бой. Немало людей полегло с обеих сторон, но победа досталась красному отряду. С трудом продвигаясь шаг за шагом по заснеженным, а местами заледеневшим тропинкам, он выбил из обоих селений повстанцев, очистив таким образом дорогу на укрепление Гуниб.
Не ожидавший появления партизан со стороны глубокого тыла Гоцинский со своими мюридами находился в Чохе. Лжеимам со всей его приближенной фанатичной бандой был бы взят в плен, если бы вовремя подоспел лакский отряд, шедший из Кумуха. Слыша перестрелку, но не зная положения дел, бойцы не спешили ввязаться в бой. Это избавило Гоцинского от явного плена. В пути он растерял хурджины и спасся, перехитрив нескольких чохских бедняков, преградивших ему дорогу в лесу.
В это время из Темир-Хан-Шуры прибыла 95-я бригада во главе с военкомом Дагестана Смирновым. Командир хотел сразу двинуть войска в Гуниб для «беспощадного» подавления восстания. Как и на совещании в Шуре 30 сентября, Самурский решительно воспротивился такому плану. Вступление в боевые действия крупной воинской части, состоящей исключительно из лиц русской национальности, могло бы разжечь межнациональный пожар.
Отряд Самурского занял селение Гуниб в морозный день. Почти без жертв с обеих сторон снял осаду с крепости. Партизаны Омарова, Караева, Багатырева, Лапина ворвались в крепость. Голодные и промерзшие красноармейцы и милиционеры_получили горячую пищу и одежду. Раненые были переданы в руки военных лекарей. Это было 20-го октября. Поздно вечером, когда бойцы улеглись спать, Самурский по заведенной им привычке взялся за дневник.
«Из рассказов участников обороны укрепления Гуниб выяснилось, что селение осаждали крупные силы неприятеля. Повстанцам удалось проникнуть на гору Гуниб и в верхнюю часть крепости. Положение осажденных было ужасное. Неприятель обстреливал их со всех сторон, нельзя было даже во дворе показаться. Остервенение бандитов было настолько велико, что, невзирая на пулеметный огонь, они лезли на стену, неся большие потери. У осажденных запасы патронов подходили к концу, два наших орудия были испорчены. Таким образом, опоздай мы на один день, и крепость была бы сдана. Действуя по плану т. Смирнова, который был против продвижения отряда дальше Хаджал-Махи до особого распоряжения, мы так быстро не достигли бы Гуниба».
Так, впервые в своей жизни Н. Самурский оказался в Гунибе — последнем пристанище легендарного Шамиля в Дагестане. Здесь в 1859 году его пленили войска царского генерала Барятинского. Завершив этим актом окончание тридцатилетной Кавказской войны, генерал послал депешу царю: «Дагестан низложен к ногам его императорского величества».
С тех пор протекло шесть десятков лет. Много перемен произошло. Свергнут царь, погибли в боях против Советской власти многие его генералы. Часть из них покинула страну, образуя белоэмиграцию за границей. Теперь в Гуниб пришли русские красноармейцы, отвоевавшие власть у русских угнетателей, помогающие теперь дагестанским братьям. Белолицые, с раскрасневшимися на морозе щеками, с голубыми глазами, в армейских буденновках с пятилучевой звездой — они выделялись среди освободителей Гуниба.
Прилив радости охватил Самурского и его боевых друзей, когда в Гуниб вступил новый отряд партизан. Это были самурские лезгины.
Газета «Советский Юг» от 9 ноября по этому поводу писала: «На фронт против Гоцинского прибыл во главе с тов. Рамазаном Эфендиевым Самурский партизанский отряд. Товарищи-самурцы являются истинными представителями бедноты. Их торжественный въезд в аул, где стоит штаб, под звуки зурны, произвел на аварцев большое впечатление. Самурская беднота всегда была революционно настроена. Это доказали еще раз товарищи партизаны, в девять дней совершившие под сильным огнем неприятеля тяжелый переход через перевалы дагестанских гор. Самурцы поклялись не слагать оружия, пока не будет уничтожена контрреволюция».
Еще 29 октября Г. Орджоникидзе, выступая с докладом на краевом совещании во Владикавказе, говорил: «Мы видим громадное добровольческое движение в Дагестане, которое дает нам около 8 тысяч человек для борьбы за Советскую власть». В те же дни И. Сталин направил телеграмму В. И. Ленину о ходе событий в Дагестане: «…Ликвидация повстанцев в Дагестане идет также усиленно, тысячи добровольцев (дагестанцев) вступили в наши ряды и вышибли вместе с нашими частями контрреволюционных повстанцев…»
В связи с освобождением Гуниба из Реввоенсовета Кавказского фронта поступила телеграмма: «Приветствуем красных партизан, красные войска и ревком с большим успехом. Освобождение Гуниба является делом первостепенной важности. Оно показывает, что провокации Гоцинского и его компании не только не коснулись сердец дагестанских бедняков, а, наоборот, воспламенили их порыв к свободе, свету Советской власти. Уверены, что недалеко и полное освобождение всего Дагестана от провокаторов, беков, кулаков и прочих насильников над беднотой».
Передохнув два дня в Гунибе, отряды Кара Караева и Рамазана Эфендиева по приказу Самурского двинулись в селение Ругуджа для подавления контрреволюции. Кровопролитные бои разгорелись на подступах к аулу и на его улицах. Затем путь отрядов пролег через трудную дорогу в Телетль, жители которого радушно встретили освободителей и пополнили их ряды своими партизанами. Спустившись в ущелье, завладели аулом Голотль. «Наступление через селения Чох, Кегер, Ругуджу было таким походом,— отмечал Н. Самурский в книге «Гражданская война в Дагестане»,— на который были способны только партизаны Дагестана… Захватом аула Голотль была предрешена участь крепости Хунзах, которая и освободилась от осады…»
2 ноября Самурский известил коменданта селения Чох: «Сообщаю, что 2 ноября в 15 часов 30 минут наши красные партизаны установили связь с Хунзахом и таким образом Хунзах очищен от банд Гоцинского и Алиханова, предлагаю вам немедленно широко известить об этом население всех окружных аулов». На следующий день председателю аула Телетль отдал приказ: «Немедленно организовать отряд и поймать во что бы то ни стало бывшего разбойника Н. Гоцинского». Следом донесение в Темир- Хан-Шуру: «Сообщаю, что Хунзах освобожден. Нажмудин с тремя казаками и пятью всадниками бежал по Аваро-Кахетинской дороге в Грузию. За ним послана погоня».
После освобождения Хунзаха и прилегающих аулов Н. Самурский реорганизовал мелкие отряды, слив их в более крупные. Из десяти-двенадцати отрядов образовались четыре больших отряда. Это Темирхан- шуринский отряд (командир Лапин), Даргинский (командир А. Багатырёв), Гунибский (командир Омаров). «Партизаны Самурского округа,— написал он в своем приказе № 245 от 6 ноября 1920 года,—выделяются в отдельный отряд «Самурский», командиром коего назначается тов. Эфендиев».
Во второй части приказа — благодарности и новые задачи.
«Услуги, оказанные партизанскими отрядами тт. Атаева, Караева, Багатырева, Омарова в деле уничтожения повстанческих банд, и подвиги товарищей будут вписаны в историю пролетарской революции золотыми буквами. Я же со своей стороны выражаю глубокую благодарность товарищам и надеюсь, что вы, красные партизаны, освободившие крепости Гуниб и Хунзах от банд контрреволюционеров, так же стойко будете продолжать свое победное шествие по пути великой Революции для освобождения угнетенных масс от ига буржуев, кулаков, беков, ханов и т. п. врагов человечества.
От вас дагестанская беднота с величайшей надеждой ждет освобождения от гнета лжеимама Гоцинского и Алиханова, подвергших народ столь тяжким испытаниям ради собственного благополучия».
Приказ завершался призывом: «Вперед, достойные потомки Шамиля!»
Обращение к имени Шамиля в Гунибе имело особый смысл. Здесь в 1834—1859 годах Шамиль руководил борьбой горских масс против царского гнета. Теперь это имя стало знаменем борьбы за избавление своей национальности от собственных антинациональных сил. Нечто подобное было и в движении горцев в XIX в. Оно началось в форме гражданской войны — против тех феодалов, беков, ханов, которые продались царским властям, чтобы под их крылом подавлять бедняков. Теперь освободительное движение развернулось против угнетателей из своей среды, которые пытались восстановить свою власть над трудящейся беднотой.
Смешанному отряду, в котором находились и красноармейские, и партизанские части, предстояли новые бои, чтобы добить обессилевшего противника.
Требовалось пополнение отряда боеспособными силами. В ближайшие аулы полетели письма и приказы. Но Самурскому нужны не всякие бойцы. Не может он терпеть колеблющихся. Еще больше — сомневающихся. Трусливых. Приходящих в отряд по мобилизации. Председателю ревкома и комячейки с. Чох он послал разъяснение: «Присылайте ко мне только тех лиц, которые действительно сами, добровольно желают быть партизанами. А тех, которые не желают идти ко мне, не присылайте».
В круг забот командира отряда Гунибского направления входит, помимо всего прочего, материальное обеспечение бойцов. Их семей. Особенно семей погибших в боях товарищей. Оказание им помощи — святая обязанность военных и советских органов. В ревком Дагестана из Гуниба и Мурадо, где в разное время размещался его штаб, систематически поступали списки партизан. Списки сопровождались письмами наподобие этого: «Препровождая Вам при сем список партизан, действовавших против банды Алиханова и Гоцинского, прошу об обеспечении семейств партизан, поименованных в списке, керосином, мылом, спичками и прочим, а у кого нет, то и хлебом».
В день третьей годовщины Октябрьской революции Самурский послал письмо Коркмасову в Темир-Хан-Шуру. В нем содержатся сведения о его занятиях, трудностях работы, недостатке помощников, характере занятий: «Вы поймите, что я один одновременно физически не в состоянии выполнить ту громадную работу, которая назрела в связи событиями. Помимо работы на фронте приходится организовывать власть на местах: вести агитацию и раздавать мануфактуру. Еще раз прошу немедленно прислать тов. Тахо-Годи в Леваши, Ахундова в Гуниб, одного переводчика-аварца и других политработников».
С великим сожалением и болью в сердце Самурский воспринял поступившее в тот же день известие о гибели Сафара Дударова. «Он погиб героической смертью, достойной революционера и коммуниста. По словам очевидцев, им были выпущены все патроны из винтовки и маузера, и тогда его захватили. В гибели его виноваты главным образом мы сами. Приняты меры к отысканию его трупа, хотя и не хочется верить, что Сафар погиб»,—писал он Коркмасову.
Не один Дударов — 711 бойцов Красной Армии, оказавшиеся в Араканском ущелье, погибли в боях с бандами из-за незнания особенностей горной войны. Вместо того, чтобы передвигаться по горным высотам, командиры повели людей по самому низу узкого ущелья, превратив их в удобную мишень для расположившихся на высотах врагов. Потому-то и терзался Самурский, что в нелепой гибели многих сотен бойцов повинны не столько не знавшие специфики горной войны командиры, сколько военные и гражданские руководители Дагестана, находившиеся в Темир-Хан-Шуре. Предупреждал же Самурский на военном совещании 30 сентября: нельзя посылать Красную Армию вглубь Дагестана. Коль послали, следовало бы включить в состав ее командования местных людей — знатоков войны с горской контрреволюцией.
Разгром крупной воинской части Красной Армии представлял большую опасность для дальнейшего хода сражений. Деморализованный противник, отброшенный отрядом Гунибского направления к грузинской границе, воспрянул духом, одержав победу в Араканском ущелье.
ОТНОШЕНИЕ К АВТОНОМИИ ДАГЕСТАНА
В такой обстановке Самурский случайно узнал о намеченном на самые ближайшие дни съезде народов Дагестана для объявления автономии. Он удивился тому, что никто из ревкома не известил его об этом. В растревоженном горестными событиями сердце поселилась обида, которую он излил в письме к Д. Коркмасову. «Ваше отношение ко мне по меньшей мере странно и непонятно. Вы злоупотребляете тем, что я не могу бросить фронт, приехать в Шуру. Насколько мне известно, я еще остаюсь членом Дагревкома и обкома, помимо того, интересы съезда требуют, чтобы я был поставлен в известность заблаговременно об этом и вообще обо всех вопросах, касающихся Дагестана, чтобы я мог, руководствуясь этим, проводить те или иные мероприятия. Как могли не догадаться, что помимо меня из Гунибского округа никто не может попасть на съезд, а если проникнет, то может оказаться элементом, негодным для нас, а может, и шпионом».
8 ноября в 23 часа, когда Самурский вернулся с боевых позиций в штаб, здесь его ждала ответная телеграмма: «Съезд народов Дагестана созывается 9 ноября. Приедет Сталин для провозглашения автономии Дагестана. С ним — Орджоникидзе. С утра состоится предварительное совещание ответственных работников. Ждем приезда».
Человек горячий, он был не в силах совладать с нервами. Его приглашают на совещание и съезд, который начинает работу через десять часов, рано утром! Сейчас глубокая ночь. Дорога от Гуниба до Темир-Хан- Шуры неблизкая и небезопасная. Тем более в зимнее время. Значит, нет смысла трогаться в путь. А как хотелось повидаться со Сталиным и Орджоникидзе! Трагедия в Араканах, безответственность дагестанских военных руководителей, допустивших ее, не укладывается в голове. Нужны экстренные меры, чтобы подобное не повторилось впредь.
Самурский ответил на запоздалое приглашение сердитой телеграммой: «Прежде чем думать о проведении автономного начала Дагестана, необходимо познакомиться с тем, что творится на местах, и произвести смотр как политическим силам, так и экономическим и бытовым условиям Дагестана в данную минуту. В последнее время я окончательно убедился, что дагестанская беднота меньше всего думает об автономии, у нее единственное желание — это облегчение тяжелого экономического положения. Автономия должна иметь опытных и честных работников, а есть ли они у нас в достаточном количестве? Их нет. И что показали наши коммунисты в Араканах и Ботлихе, где местные коммунисты целиком перешли в лагерь контрреволюционеров? Настоящее восстание вовсе не является результатом стремления дагестанского народа к автономии или к самостоятельности, а есть контрреволюционное выступление Гоцинского, Алиханова и тех аулов, где обитают их родственники и единомышленники. Помимо того, этот факт дает лишний козырь нашим врагам в деле провокации и внушения населению, что Советская власть от маленького нажима идет на уступки, хотя здесь и требования никто не выставлял». В конце телеграммы: «При других обстоятельствах я обе руки поднял бы за автономию».
Самурский не показался в Темир-Хан-Шуре, но, полагая, что съезд начал работу и Сталин и Орджоникидзе уже там, он утром 9 сентября послал телеграмму в Дагревком: «Просим передать прибывшим тт. Сталину и Орджоникидзе следующее: «Лишенные возможности лично присутствовать на съезде, приветствуем Вас, наших вождей, освобождающих угнетенные народы Востока от гнета ханов, беков и лжеимамов. Красные партизаны, сыны дагестанской бедноты, освободившие совместно с красными частями твердыни Дагестана — Гуниб и Хунзах — от банд наймитов, социал-предателей Грузии и Врангеля, Гоцинского и Алиханова, клянутся не складывать оружия до окончатель ного уничтожения контрреволюции в Дагестане».
Съезд, как и предварительное совещание, 9 ноября не состоялся. Сталин и Орджоникидзе приехали 12-го рано утром. На совещании небольшая группа ответственных работников Дагестана (А. Аминтаев и др.) высказалась против автономии Дагестана. По их мнению, автономия оторвет Дагестан от России, что не пойдет ему на пользу. Против автономии Дагестана выступил и представитель чекистов Исаев. Его доводы: объявление автономии может вдохновить повстанцев на новые бои за «самостоятельность» Дагестана, за провозглашение его имаматом. Сталин ознакомился и с телеграммами Самурского на имя Коркмасова по поводу автономии Дагестана.
Не считаясь с существенными различиями в подходах к вопросу об автономии Аминтаева, Исаева и отсутствовавшего на совещании Самурского, составитель протокола П. Ковалев отнес Самурского к «оппозиции». В протоколе совещания подчеркнуто: «Оппозиция плотной группой разместилась направо от президиума. Среди нее выделяется стройная фигура Аминтаева в черкеске, кажется, это единственный из противников автономии из дагестанцев, присутствующих на этом активе». Дальше в скобках: «Против автономии был и Самурский, но он на фронте».
Ни Сталин, ни Орджоникидзе не отнесли Самурского к «оппозиции». Более того, Сталин в своем докладе говорил: «Советская Россия внимательно следила за развитием борьбы трудящихся дагестанских народов за освобождение от помещиков, капиталистов, царских чиновников и генералов. Сегодня Советская Россия выражает свое доверие трудящимся Дагестана, передавая в ваши руки бразды правления вашей страной. Вашей борьбой вы достигнете великих успехов в деле освобождения и заслужили это доверие трудящихся Советской России». И далее: «Достигнуть этого вам помогли ваши коммунисты, которые указали вам правильный путь борьбы. Поэтому ваши враги, вся контрреволюция поднимают сегодня такой шум против ваших коммунистов, но все знают, какую важную роль в вашей борьбе против контрреволюции играли и играют руководители коммунистов Коркмасов, Габиев, Самурский и другие. Вы можете смело и дальше им верить, их уважать, кровь и душу они положат за вас и вашу свободу».
У Сталина не было написанного текста доклада, известного в литературе как «Декларация об объявлении автономии Дагестана». Его протокольная запись велась тем же Ковалевым. При подготовке публикации материалов съезда в газете «Советский Дагестан» речь Сталина была подработана настолько, что обрела во многом иное содержание. В этом причина того, что его печатный текст совершенно не соответствует протокольному. Что же касается текста, где дается оценка дагестанским коммунистам, в том числе Самурскому, то он совершенно опущен. Из-за этого в общественном мнении могла возникнуть неясность относительно того, как Стадии и Орджоникидзе отнеслись к Самурскому, о котором говорилось как о «противнике» автономии Дагестана.
Поступившее в Хунзах сообщение об объявлении Чрезвычайным съездом народов Дагестана автономии находившийся в Хунзахе Самурский принял радушно. По случаю этого исторического события он решил провести съезд представителей всех аулов Гунибского, Аварского и Андийского округов. В связи с боевыми действиями никто из них не выезжал на Чрезвычайный съезд в Темир-Хан-Шуру, хотя от каждых пяти тысяч жителей один должен был участвовать в его работе. На нем от имени аварского народа выступал работник Дагревкома На- хибашев. По такому же принципу Коркмасов высказался от имени кумыкского народа, Габиев — лакского, Мамедбеков — работников партийных и советских органов Дагестана. С места слово было предоставлено только Сулейману Хаджи, который одобрил автономию Дагестана от имени даргинского народа. Среди выступивших не было представителя от народов южного Дагестана.
14 ноября из Хунзаха в Гуниб и Ботлих полетели телеграммы Самурского с идентичным текстом: «Немедленно распорядитесь вызвать из всех аулов округа от двух до пяти представителей от каждого аула на съезд в Хунзахе к 18 ноября. На съезде делает доклад тов. Самурский о Советской Дагестанской Республике».
О работе съезда сообщила газета «Советский Дагестан* в номере от 24 ноября. С одной только ошибкой. Он состоялся 18 числа, а не 13-го, как отмечалось в газете.
«Представители бедноты Гунибского и Аварского округов, съехавшись 13 (читай 18.— А. А.) ноября на съезд в крепость Хунзах, прослушав доклады тов. Самурского и других выступающих о событиях в горных округах и о провозглашении Дагестанской Советской Республики, вынесли следующую резолюцию:
- Мы обещаем отныне, как понявшие истину и ложь, совместно с Красной Армией взяться за ликвидацию Нажмудиновской авантюры и уничтожить в корне остатки разбежавшихся контрреволюционеров и предателей.
- Выражая свой великий восторг по поводу полученной автономии, мы приносим благодарность товарищам русским рабочим и крестьянам и великой Красной Армии трудящихся, которая помогла освободиться нам и вручила судьбу Дагестана в руки дагестанской бедноты».
От имени съезда Самурский передал в Темир-Хан-Шуру телеграмму для отправки Сталину в Москву, а Орджоникидзе — в Баку такого содержания: «Клянемся рука об руку с доблестной Красной Армией до последней капли крови бороться за торжество и полную победу трудящихся над эксплуататорами».
БЛАГОДАРНОСТЬ АРМИИ И НАРОДА
Между тем затаившиеся в горах банды стремительным броском окружили прибывший из Грозного в Ботлих красноармейский полк. Уничтожив всех командиров и бойцов, они захватили много оружия, снаряжения и продовольствия. К араканской трагедии 30 октября прибавилась ботлихская трагедия 18 ноября. Она придала повстанцам уверенность в победе над советскими войсками. Спешно выступившие из Хунзаха, Хариколо и Гуниба партизаны и бойцы 95-й бригады не смогли одолеть натиска врага.
К началу декабря банды пошли в широкое наступление. Вовлекая в свои ряды по пути следования новые силы, они вторглись в Кумух, стали угрожать Леваши. Хунзах и Гуниб оказались их тылом. День и ночь при двадцати-тридцатиградусных морозах шли ожесточенные бои. Отряды Багатырева, Атаева, Лапина, Шамхалова, части 95-й бригады понесли значительные потери. Самурский получил пулевое ранение в правый бок. Чтобы спасти живую силу, партизаны и красноармейцы отошли к Гунибу и Хунзаху, где находились важные в стратегическом отношении крепости. И здесь огневое кольцо постепенно сжалось. Пришлось запереться в укреплениях. Частям 95-й бригады — в крепости, а партизанам— в аулах Хунзах и Гуниб. Это было в первых числах декабря. Суровой морозной зимой.
Ответственность за жизнь более ста девяноста партизан, красноармейцев и милиционеров, попавших в осаду в Хунзахской крепости, легла на плечи Н. Самурского. Положение незавидное. Зима с ядреными морозами, а осажденные оборваны, обувь поизносилась. В крепости недостаточно запасов продовольствия. Мало патронов, без которых трудно рассчитывать на выход из осады. В связи с создавшейся обстановкой часть людей пала духом.
Политическому руководителю надлежало поддерживать людей морально. Поэтому ежедневно проводились беседы о политике и на другие темы. Делились впечатлениями о прожитом и пережитом. Одновременно учились — многие были неграмотны. Здесь была возможность обучить неграмотных азбуке, чтению, письму. Партизан-горцев особенно интересовал вопрос о религии и шариате. Правда ли, что Советская власть запрещает молиться?
Один из собеседников рассказал Н. Самурскому такой случай. В горный аул из Шуры приехал ответственный работник. Жители собрались на площади, чтобы послушать его. Говорил он долго. Тем временем наступило время полуденного намаза. Собравшиеся попросили шуринского оратора устроить перерыв чтобы помолиться.
— Какие же вы большевики, если не можете, несмотря на все услышанное, отказаться от молитвы? Какие же из вас после этого будут коммунисты? — возмутился гость.
Слушатели поинтересовались о чем речь, но переводчик уклонился от ответа.
Послушав рассказ, Самурский сказал: «Глупо поступил агитатор. Провокатор он».
Очутившись в крепости без запасов продовольствия и боеприпасов, осажденные красноармейцы и партизаны вынужденно соблюдали величайшую экономию в патронах, порохе, хлебе, мясе, сыре. Суровая жизнь заставила выработать аскетическое поведение. Самурский сознавал: осада наверняка затянется на месяцы. Пока в Темир-Хан-Шуре узнают об их положении и придут на помощь свои, потребуется немало времени. В прошлый раз осада длилась свыше месяца. Самурский решил осуществить тактику активной обороны, то есть совершать быстрые, смелые и решительные вылазки за пределы крепости. Нападать на ближайшие посты противника. Забирать оружие, патроны и продовольствие. Заодно брать заложников, желательно из главарей.
О применении тактики активной обороны и состоянии дел в крепости Н. Самурский доложил Г. К. Орджоникидзе в письме, переданном в Шуру через лазутчика. «В результате наших действий неприятель был несколько раз бит и нам удалось отнять орудие, забранное бандитами в Араканах, и удержать за собой Хунзахское плато, нанеся противнику большие потери. За время осады крепости красноармейцы получили по фунту хлеба и столько же мяса, благодаря чему удалось сохранить всех лошадей бригады. Продовольствие мы добыли в окрестных селениях, занимаемых нами, частью реквизируя, частью обменивая на мануфактуру. Сочувствовавшие нам селения — Хунзах и Хариколо — оказали в этом отношении большую поддержку».
Самурский сообщил Г. Орджоникидзе о местных партизанских силах, которые проявили «большую выдержку и храбрость в деле обороны крепости». Среди них он назвал партизанские отряды М. Атаева и Ш. Салихова: «Отряд т. Атаева отличился величайшей устойчивостью и подвижностью в делах по сохранению за нами Хунзахского плато и в операциях по соединению с двигавшимися на освобождение крепостей частями со стороны Шуры». Отряд Салихова, сохранив за частями Самурского население Ахвахского участка, занял единственную проезжую дорогу из Андийского округа в Анцухо- Капучинский участок (и далее в Грузию). Он не пропустил оттуда ни одного бандита, два раза отразил наступление на Ахвахский участок внука Шамиля — Саид-бека с большими для неприятеля потерями. Затем по приказу Самурского Салихов перешел в наступление на Гоцатлинском мосту и у селения Закаты и Хоорского моста разбил неприятеля.
Активная оборона, сочетавшаяся с наступательными действиями, продолжалась весь декабрь 1920 — январь 1921 годов. В середине января в Аварский и Гунибский округа с наступательными боями ворвались части 12-й, а затем 14-й красноармейских дивизий. Вслед пришла 32-я дивизия, начальник А. И. Тодорский. Их внушительность сразу произвела магическое действие на повстанцев. Они растерялись и хоть позже, собравшись с силами, вновь организовались для ведения сражения, однако были наголову разбиты войсками Красной Армии. Наконец, осада крепостей была снята и бойцы, почти два месяца оторванные от внешнего мира, голодные и измученные, соединились с освободителями.
В день снятия осады Хунзаха и Гуниба (28 января) Г. Орджокикидзе из Баку направил начальнику 32-й дивизии Тодорскому телеграмму следующего содержания: «Передать политическому руководителю осажденных крепостей Самурскому. Примите Вы и передайте мой братский привет славным героям — защитникам Хунзаха и Гуниба. Передай красным партизанам, что рабоче-крестьянская власть гордится ими, верными, преданными защитниками Красного знамени Дагестанской Советской Республики». В знак особого расположения к Самурскому Орджоникидзе в конце приписал: «Крепко целую тебя».
Но война продолжалась. Победы Красной Армии, которая взяла на себя основную нагрузку по ликвидации антисоветского восстания, воодушевила горскую бедноту. В январе-феврале новые отряды партизан влились в воинские части, чтобы совместно бороться с врагом.
31 января Самурский вместе с командиром 95-й армии А. Ковалевым прибыл в аул Хариколо. Цель приезда — поблагодарить жителей аула за геройскую поддержку осажденных в Хунзахе бойцов и партизан. В местном ревкоме состоялась встреча с активом. Выразив благодарность за верность революционному знамени Октября, Самурский в присутствии сельчан написал «Удостоверение» и, подписав его вместе с командиром армии, отдал ревкому. В нем говорилось:
«Дано сие обществу селения Хариколо Аварского округа Дагестанской области в том, что граждане означенного селения, будучи преданными Советской власти, во время осады крепости Хунзах не только с оружием в руках защищали свой аул от бандитов и дали 24 человека партизан в отряд товарища Атаева, но, не останавливаясь на этом, рискуя своей жизнью, доставили для гарнизона крепости продовольствие, которое в значительной степени поддерживало оставшийся во время осады без продуктов гарнизон».
Части Красной Армии и партизаны двинулись вглубь высоких гор, подавляя восстание, а Самурский по распоряжению Дагревкома возвратился в Темир-Хан-Шуру для исполнения своих обязанностей заместителя председателя ревкома.
По прибытии он узнал о принятом 20 января постановлении ВЦИК об образовании Дагестанской ACCP в составе Российской Федерации. С. Габиев, который еще в октябре прошлого года сменил Д. Коркмасова на посту председателя Дагревкома, встретил его с объятиями. Как героя. Коркмасов вместе с А. Тахо-Годи, М. Хизроевым и М. Ахундовым еще находились в Москве. Их примет В. И. Ленин, который проведет с ними беседу об очередных задачах Советской власти в Дагестане. Габиев ждал их возвращения.
Обстановка еще военная. В феврале повстанцам вновь удалось сгруппироваться в отдельных населенных пунктах. Самурский продолжал заниматься боевыми делами. Помощью армейским частям, согласованием действий, обеспечением семей погибших партизан хлебом и мануфактурой, мобилизацией гужевого транспорта на подвоз орудий, снаряжения и боеприпасов к месту боевых действий.
В Темир-Хан-Шуре Самурский получил приказ командования XI армии по войсковым соединениям за № 352 от 16 февраля: «Начиная с 7 декабря 1920 года по 28 января 1921 года части Хунзахского отряда были совершенно отрезаны бандитами Гоцинского. Но доблестный отряд, верный лучшим традициям революции, стойко выдержал осаду до конца. Ни скудость продовольственных запасов, ни ярость наседавшего противника не сломили духа испытанных бойцов. Пусть героический пример защитников Хунзахской крепости найдет достойных продолжателей среди прочих бойцов нашей доблестной Красной Армии».
Высокая оценка, данная командованием XI армии защитникам Хунзаха, обрадовала Самурского. Он заслужил самых больших похвал. И тогда, когда его отряд шел в наступление, и тогда, когда он вынужден был обороняться в крепости, отряд понес минимальные потери. Зато достиг максимальных успехов.
В конце февраля из Москвы в Баку поступила радостная весть. В Грузии свергнуто меньшевистское правительство Жардания и Рамишвили. Власть перешла к вновь образованному там ревкому. Во главе его стоял Г. Орджоникидзе. Орган Дагревкома газета «Советский Дагестан» 27 февраля вышла с передовицей «Праздник трудящихся Дагестана» и специальной подборкой материалов под рубрикой «Белый Тифлис пал. Да здравствует красный Тифлис!». По городам и аулам республики прошли митинги и собрания трудящихся. Для них победа Советской власти в Грузии действительно была праздником: некому будет с тыла снабжать банды Гоцинского оружием и снаряжением.
6 марта Самурский отправился в Гуниб. Здесь в сражениях с бандами было пролито много крови. Немало людей полегло с обеих сторон. И сейчас еще льется кровь. По зимним заснеженным дорогам пробирались к верховьям Сулака и Аварского Койсу части 14-й и 32-й дивизий. За ними следовали обозы со снаряжением, фуражом и продовольствием. Навстречу идут раненые бойцы. Из-за гор еще слышится пушечная и пулеметная стрельба. Идут последние бои по ликвидации банд.
В центре округа и ближайших аулах Самурский встретился с активистами. Провел беседы и собрания о ходе подавления восстания, об освободительной миссии Красной Армии. О низложении меньшевистского правительства в Грузии. Посетил семьи погибших партизан, поговорил с ранеными красноармейцами в крепостном лазарете.
8 марта в Гунибе прошел многолюдный съезд бедноты округа. Собралось более двухсот человек. Как сообщала газета «Правда Востока» от 27 марта, на нем «состоялся доклад товарища Самурского об окончательной победе над грузинскими меньшевиками и перевороте в Грузии». Собравшиеся с радостью восприняли эту весть. Гунибцы рассказывали о событиях гражданской войны, вспоминали боевые эпизоды и мужественных бойцов отрядов Атаева, Багатырева, Шамхалова. Омарова. Многие бедняки, обманутые бандитами и муллами, каялись в своих деяниях, осознав, что им по пути только с большевиками.
Съезд гунибской бедноты принял резолюцию об отношении к Советской власти и низложении меньшевистского правительства в Грузии.
«Мы, темные жители высоких гор Дагестана, сознались в ошибке перед Советской властью и теперь проклинаем всех лжешейхов, лжеимамов и всех наймитов международного разбойника Врангеля и предательского меньшевистского правительства Грузии, навлекших на нас, благодаря нашей темноте, несчастье и бедствие гражданской войны. Глубоко сожалеем о случившемся и выражаем свое полное раскаяние. Клянемся перед Советской властью, что никогда не изменим ей и что отныне будем крепко держать в руках Красное знамя и защищать его от всех попыток контрреволюции залить кровью трудящихся горы и долины Дагестана. В доказательство этого выставляем на красный фронт партизан от 2 до 15 человек от каждого аула, которые плечом к плечу с доблестными частями Красной Армии уничтожат последние остатки дагестанской контрреволюции».
Другая часть резолюции съезда содержала приветствие Советской Грузинской Республике.
«Приветствуем в Вашем лице, дорогой товарищ Орджоникидзе, новую Советскую Грузинскую Республику и твердо верим, что установление в Грузии Советской власти знаменует завершение победы коммунизма на всем Кавказе и откроет двери для победоносного шествия знамени Третьего Коммунистического Интернационала на всем Востоке… Уверенные в том, что Вы, как всегда, сумеете с присущей Вам энергией справиться с этой великой задачей, мы, бедняки Гуниба, твердо убеждены, что Дагестанская и Грузинская Советские Социалистические Республики быстро пойдут рука об руку по пути строительства новой счастливой коммунистической жизни»
Приветствие съезда бедноты Гунибского округа искренне обрадовало Г. Орджоникидзе. Он с уважением относился к дагестанской бедноте и ее руководителям. Особенно нравился ему Самурский своей прямотой, компетентностью, революционным рвением в работе, политической отзывчивостью. В конце марта он ответил благодарственной телеграммой. Председатель Грузинского ревкома передал «братский привет горской бедноте, славным красным партизанам и непобедимой Красной Армии — гордости рабоче-крестьянской России».
УРОКИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ДАГЕСТАНЕ
Приехав со съезда бедноты Гунибского округа, Самурский подготовил «Доклад …члену ЦК РКП(б) и члену Реввоенсовета Кавказского фронта Г. К. Орджоникидзе о политическом положении и строительстве Советской власти в Дагестане».
Почти на двадцати страницах машинописи содержится анализ многочисленных аспектов революции и гражданской войны. В первую очередь политической и военной обстановки, расстановки революционных и контрреволюционных сил, национального и религиозного факторов гражданской войны. Большое место в документе занял разбор объективных, но еще больше — субъективных причин, ход и исход двух противоположных по социально-классовому типу восстаний. Первое — антиденикинское в 1919 году, второе — антисоветское в 1920 году. Как уже сформировавшийся исследователь-марксист, Самурский показал сложную историю гражданской войны в Дагестане через призму взаимодействия народа и армии, народных масс и личностей, национального и интернационального факторов, бойцов и командиров.
В центре авторской концепции — своеобразие горной войны.
Для военных историков значительный интерес представляют те страницы в «Докладе», которые посвящены анализу причин поголовного истребления бандами Гоцинского красноармейских частей в Араканском ущелье, в Ботлихе и Кудутле. «Отряд, состоящий из различных частей, был загнан командованием в узкое Араканское ущелье и расположился у самых Араканских высот, вытянув весь свой обоз и артиллерию по шоссейной дороге под самой пропастью. Высоты над дорогой не были прочно заняты, а путь к возможному отходу назад был загроможден обозом. Не было связи между частями внутри отряда и самого отряда с другими подразделениями Красной Армии и партизан, действовавших в горах. К этому времени восстание распространилось на все аварское население, но с этим объективным условием не считались и, мысля теоретически, решили, очевидно, что для того, чтобы подавить восстание, достаточно закупорить пробкой в несколько сот человек одно из бесчисленных ущелий».
Самурский считал, что в войне крайне важно учитывать человеческий фактор в единстве идейных, моральных, национальных, бытовых, психологических сторон. Нельзя игнорировать боеспособность людей, даже если они малограмотны и в их руках отсутствует совершенное техническое огнестрельное оружие. Особенно дагестанских горцев, воспитанных на героических традициях национально-освободительных войн. По мнению исследователя, военный комиссар Дагестана Смирнов «не научился в достаточной степени оценивать боеспособность горца, с одним кинжалом идущего в атаку под оружейным и пулеметным огнем. А если знал, на что способен горец-фанатик, действующий под влиянием религиозной агитации духовенства, то не было бы печального случая в селении Кудутль, куда вошел красноармейский батальон… Войдя в аул, батальон расположился спокойно обедать, причем жители даже зарезали быка, и в тот момент, когда красноармейцы увлеклись едой, кудутлинцы начали обстреливать батальон, произошла паника и им пришлось бежать из «негостеприимного аула».
История подтвердила опасения Самурского, которые он высказывал на совещании руководителей гражданских и военных учреждений 30 сентября 1920 года, в первые дни восстания.
Тогда он предупреждал: антисоветское выступление горцев следует подавить в возможно большей степени местными силами, направляя его в русло гражданской войны. С ним спорили, а современные историки обвиняют его даже в «недоверии к Красной Армии». Как это подтвердилось впоследствии, введение в бой красноармейских частей, не обученных приемам боев в горной местности, отсутствие у командования знаний о горной войне, проникновение в командный состав белогвардейских элементов, натравливание ими малосознательной части бойцов на население освобожденных аулов,— все это способствовало расширению повстанческого движения.
Более разумную тактику избрал Самурский. Его отряд шел по территории, населенной даргинцами, и по пути распространял воззвания, раскрывавшие антисоветский характер деятельности Гоцинского и Алиханова. Он призывал добровольцев-партизан, объясняя им необходимость бороться с англо-казачьими бандами, которые хотят поработить их вновь. Ему, таким образом, удалось сформировать партизанские отряды, которые придали борьбе с повстанцами характер гражданской войны. В конце концов, заняв перевалы, сохраняя свой тыл и обезвреживая своей агитацией те аулы, жители которых могли бы примкнуть к восставшим, отряд снял осаду с крепостей Гуниб и Хунзах. «Агитация Гоцинского и Алиханова, построенная на националистических тенденциях, парализовалась появлением красных партизан-горцев».
Самурский отверг распространявшееся еще в те годы, но особенно методично — в современной антисоветской литературе мнение, будто восстание, возглавляемое Гоцинским, по своему социальному характеру было национальным. Национальный состав партизанских отрядов, выступивших против банд Гоцинского, дал ему достаточный материал для опровержения этого мнения.
Во всех аулах, где вспыхнуло восстание, были бедняки, сочувствовавшие Советской власти, и даже целые села и отдельные участки, ведшие борьбу против возврата к власти эксплуататоров. А жители таких аулов, как Хунзах, Гуниб, Хариколо, Чох, Телетль, проявили образец верности Советской власти. «Бедняки, несмотря на все наши ошибки,— отмечает Самурский,— все же верят в то, что их власть одержит победу». Интересно отметить, что даже в среде горского духовенства встречались люди, которые резко выступали против единоверных бандитов и защищали иноверных бойцов красноармейских частей. «Партизаны из самих аварцев и андийцев, которых в настоящий момент насчитывается до 600 человек, ведут ожесточенную, беспощадную борьбу со своими соплеменниками несмотря на то, что имамы объявили их вне закона как безбожников и несмотря на то, что они не пользуются тем пайком и тем обмундированием, которыми должны были бы пользоваться согласно общему положению Республики».
Автор «Доклада», наконец, обрисовал типичные черты горского партизана, закалившегося в огне гражданской войны. «Активные и сознательные, революционно настроенные бедняки Дагестана выявляют в своей борьбе характерные для горцев Дагестана черты. Настойчивость, упорство и фанатичную преданность идее революции — вот основные черты партизан — аварца, даргинца или андийца. Иногда окруженный со всех сторон, получивший несколько ран, партизан бьется до последнего ради того, чтобы доказать, что большевики умеют умирать. Так погибли председатель даргинского окрревкома Алибек Багатырев, военком Гунибского округа товарищ Омаров и многие другие коммунисты Дагестана вместе со своими партизанами за время последних боев».
