Наряду с огромным количеством стихотворных и драматических произведений литературное наследие замечательного лезгинского поэта и просветителя Забита Ризванова включает внушительное число повестей и романов, среди которых особенное место занимают исторические сочинения. Они охватывают весьма продолжительный период в истории лезгинского народа – с VII по XIX век включительно.
Некоторые из них вошли в книги «Ветер любит простор» (Москва, «Советский писатель», 1986 г., русск. яз.), «Зеленое знамя пророка» (Махачкала, Дагестанское книжное изд-во, 1990 г., лезг. яз.), «Южнее Самура» (Махачкала, Дагестанское книжное изд-во, 1996 г., лезг. яз.). Роман «Хаджи-Давуд» полностью опубликован литературно-художественным журналом Союза писателей Дагестана «Самур» (№№ за 1993-1994 гг., лезг. яз.). В архиве писателя хранятся и другие, еще не вышедшие в свет произведения, относящиеся к жанру исторической беллетристики.
В истории лезгинской литературы, пожалуй, нет другого автора, кроме Забита Ризванова, который бы взялся за громадный труд художественно осмыслить далекое прошлое своего народа, фиксируя внимание на ключевых событиях, явлениях и личностях через призму философского понимания исторического процесса. Опубликованные до этого единичные произведения З. Эфендиева «Следы на мосту», А. Искендерова «Самур», И. Казиева «На Смоленской земле», К. Меджидова «Доктор с белой прядью», К. Акимова «Безответный зов» и некоторые другие весьма далеки от масштабной работы, осуществленной Забитом Ризвановым, начиная с середины 60-х годов XX в.
Художественная литература, литературное творчество в особенности, глубоко социальны. Именно по этой причине литература неотделима от политики и философии. В то же время и сами они выступают в качестве опорных точек для исторических произведений. В этой связи Забит Ризванов настоятельно добивался их наиболее полного соответствия требованиям и наименованию жанра – изящная словесность, от фр. belles-lettres. Как писатель, обратившийся к исторической тематике и прослеживающий ход формирования общественных настроений в безусловной увязке с определенными общественными отношениями, он постепенно вырабатывал собственный тип мысли, максимально соотносимый с принципами художественного историзма.
Исходя из объективной предпосылки, что каждая историческая эпоха уникальна в своем проявлении, писатель постоянно держит в поле зрения необходимость бесконфликтного сосуществования системы субъективных, авторских образов с реальной картиной исторического прошлого. При этом историческая фактура подвергается минимальным художественным интерпретациям и не подчиняется авторскому видению объективного мира, напротив, реальные явления излагаются в их реальной обусловленности без сослагательной составляющей. Таким образом, осуществляется художественное познание прошлого, что равноценно и его научному постижению. К категориям научного мышления автор обращается в исключительных случаях, когда требуется некое обобщение объективных данных для обнаружения причинно-следственных связей между последовательными звеньями временной цепочки, а также группами и конгломератами таких звеньев.
Забит Ризванов, бесспорно, превосходный рассказчик, эрудированный повествователь. Это качество во многом определяет художественную ценность и просветительскую направленность всей его литературной деятельности, а не только трудов в сфере исторической беллетристики. Как талантливый рассказчик он рисует зрительные образы, создает камерные и панорамные картины. Как проникновенный повествователь он раскрывает духовный мир реальных исторических лиц, вымышленных персонажей, а также нравственный облик общества, существовавшего на протяжении конкретного отрезка исторического времени.
Симбиоз этих двух начал и определяет степень творческой индивидуальности автора с одной стороны, глубину проникновения в смысл и философию истории – с другой. И рассказчик, и повествователь как бы растворены в личности писателя в равных пропорциях, не позволяя превалировать субъективным симпатиям и антипатиям, а также препятствуя превращению единого художественного полотна в сухую фиксацию фактов и событий.
Лезгинская историческая беллетристика, основоположником которой является Забит Ризванов, область совершенно не исследованная. В порядке постановки вопроса, подчеркивая первопроходческие заслуги Забита Ризванова, впервые на эту проблему обратил внимание К.Акимов[1], отметивший, что «в центре исторических романов – художественное осмысление прошлого лезгинского народа, постижение его миропонимания»[2]. В связи с этим возникает закономерный вопрос: является автор художественного исторического произведения исследователем прошлого или всего лишь его интерпретатором?
Представляется, что здесь ключевым моментом может и должно стать позиционирование самого писателя. Если на основе известного ему материала он способен перевоплотиться, глубоко вникнуть в дух описываемой эпохи, как, например, актер вживается в свою роль, то исследовательское начало, безусловно, будет превалировать. В таком случае информация, сообщаемая повествователем, проистекает как бы из самого прошлого, создавая иллюзию воскрешаемого времени без примеси конъюнктуры современности.
Воссоздаваемое историческое время живет в соответствии с объективными закономерностями минувшей эпохи. Писатель перевоплощается не только в современника и свидетеля тогдашних событий, но и в некоторой степени – в их участника. Автор лично переживает ту эпоху, не задаваясь вопросом, разумна ли она, логична и справедлива ли с точки зрения современных морально-этических, духовно-нравственных, социально-политических и иных представлений и предпочтений.
Художественный историзм Забита Ризванова характеризуется именно этими параметрами. Неразрывное единство ярких зрительных образов и элементов психологического анализа, аргументация поступков и высказываний действующих лиц надежно обеспечивают процесс художественного познания весьма отдаленных от автора исторических явлений. Он однозначно отвергает модернизацию истории, решительно отмежевываясь от роли интерпретатора.
Историческая беллетристика Забита Ризванова лишена оценочных суждений, хотя в его ранних крупных поэтических произведениях, например, в поэме «Ты – на той, я на этой стороне», они все же встречаются. Однако это касается случаев, когда необходимо обобщить исторический опыт целого народа и соотнести его с проблемами современности, усилить мотивы патриотизма и гражданственности.
Если голос поэта-трибуна, высказывающего собственное отношение к трагическим страницам истории, звучит внушительно и страстно, то историческое повествование писателя-исследователя становится не менее убедительным и правдивым летописанием с огромным количеством политических, экономических, социальных, культурных, религиозных и иных подробностей, рельефно воссоздающих бесследно утраченные исторические реалии и закономерности.
Такое понимание концептуальности исторической беллетристики противоречило методу соцреализма, господствовавшему в советской многонациональной литературе. Например, горячий сторонник ленинского принципа партийности и классовости литературы В.Переверзев утверждал: «Всякий романист решает в историческом романе те же насущные для представляемой им классовой группы проблемы, какие решает он и в любой другой беллетристической форме, только оперируя материалом истории. Историческое прошлое привлекается здесь к разрешению проблем настоящего, в исторический материал внедряется классовое сознание современности»[3].
В середине 50-х годов XX в. для Забита Ризванова толчком к отходу от вменяемых советскому писателю классовости и партийности послужил открытый судебный процесс над бывшим первым секретарем ЦК Компартии Азербайджанской ССР М.Багировым, которого приговорили к расстрелу. В своих мемуарах[4] он подробно описывает одно такое судебное заседание, состоявшееся в Баку, где он учился в Высшей партийной школе.
Процесс произвел на него гнетущее впечатление, которое впоследствии отразилось на литературной деятельности в целом и художественном методе в частности: «Состоялся и суд над обладателем обоюдоострой сабли[5] Мир-Джафаром Багировым. Для участия[6] в суде над ним и в нашу школу[7] направляли пригласительные [билеты]… В указанное время я направился в расположенный недалеко от морского берега клуб МВД. Вместе с товарищами из партшколы в переполненном зале, со всех сторон окруженным войсками и милицией, мы сидели и наблюдали за судом над человеком, чью фамилию даже страшно было раньше произносить без прибавления к нему слова «товарищ». Суд вершил Руденко… Задаваемые вопросы, показания свидетелей, произвол и жестокость, проявленные после того, как руководство в Баку попало в руки Багирова, я волей-неволей мысленно проклял эту власть. В особенности после того, как услышал о злодеяниях, совершенных в отношении писателей Мушфика и Гусейна Джавида, мне стало ясно, что кровь этих палачей не человеческая. И с той поры я начал особо преклоняться перед именами людей, положивших жизнь за литературу»[8].
Несмотря на то, что после XX съезда КПСС возникла возможность «открыто и относительно безбоязненно негативно высказываться по поводу многих злоб дня»[9], в массовом сознании населения советская социалистическая действительность представлялась новой цивилизацией с очень высокими качественными характеристиками. Жесткой критике и осуждению подвергался именно сталинизм, а не социализм как самая справедливая форма общественного устройства. Не случайно и Забит Ризванов, будучи курсантом Бакинской Высшей партийной школы, «мысленно проклинал» не Советскую власть как таковую, а именно ту власть, которая ассоциировалась с преступлениями, совершенными М.Багировым, одним из преданных учеников и исполнителей политики И.В.Сталина.
Эти и другие явления современности объективно приводили писателя к пониманию того, что историческая истина не только факт прошлого, но одновременно и процесс. Он размышлял о месте великих личности в истории, роли народных масс в историческом прогрессе, новых подходах к анализу исторической среды как с позиций материалистической трактовки данных проблем, так и на основе сравнительно-исторического метода. В свете подобных рассуждений незыблемость прошлого приходила в движение, настоятельно демонстрируя свою непрерывную связь с настоящим и через него – с будущим.
Исторический факт, открываясь своими новыми гранями, представлялся живым, разносторонним, многовекторным процессом, протекающем во времени и пространстве. Настоящее – есть следствие прошлого, а поскольку это следствие существует объективно, то оно не может рассматриваться как заданность, но может быть познаваемо, не исчерпываясь до конца, подобно самому знанию, которое не имеет пределов. Таким образом, именно философские проблемы истории подвела Забита Ризванова к художественному познанию прошлого, выразившемуся в его творчестве в форме исторической беллетристики.
Надо полагать, что по существу его исторические произведения являются открытиями, подтверждающими меру постижения им объективных фактов и явлений прошлого, из взаимодействия, взаимовлияния и взаимопроникновения которых складывается единый исторический процесс. Эти открытия – есть результат новых исканий, которые в свою очередь явились следствием творческого осмысления мирового художественного наследия.
Личная библиотека писателя постоянно пополнялась историческими сочинениями советских и зарубежных авторов. На одной полке можно было видеть такие разноплановые книги, как «Капитанская дочка» и «Борис Годунов» А. Пушкина, «Война и мир» и «Хаджи-Мурат» Л. Толстого, «Петр Первый» и «Хождение по мукам» А.Толстого, «Смерть Вазир-Мухтара» и «Кюхля» Ю.Тынянова, «Чапаев» Д. Фурманова, «Степан Разин» А. Чапыгина, «Тихий Дон» М. Шолохова, «Искандер-наме» Н. Гянджеви, «Шах-наме» А.Фирдоуси, «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, исторические сочинения Ф. Шиллера, «Айвенго» В. Скотта, «Отверженные» В. Гюго, «Сага о Форсайтах» Дж. Голсуорси, «Меч и перо» М.Ордубади, «Вардананк» Д. Демирчяна, художественная литература народов СССР, востоковедные исследования А.Крымского, Е. Бертельса, В. Бартольда, И. Крачковского, филологические труды В. Виноградова, отечественные и иностранные издания по экономике, политике, культуре. Более пяти тысяч наименований специализированной литературы с пометами Забита Ризванова, большей частью критического и полемического содержания, наглядно показывают, в каком направлении развивалась его художественно-историческая мысль.
Осваивая накопленные в этой области знания, творчески перерабатывая накопленный предшественниками опыт, он искал собственный путь, индивидуальный художественный метод, который условно может быть обозначен термином исторический реализм. Это – метод, позволяющий обеспечить надежность художественного постижения объективной действительности прошлого, бытия прошлого. Область, где прошлое приходит в соприкосновение с настоящим еще не является историей, а представляется реальной политикой, которая как раз и вырастает из поступательного исторического развития. В этой связи метод исторического реализма позволяет как бы из прошлого предвосхищать некоторые ключевые особенности реальной политики и таким образом органично соотноситься с современностью и будущим.
Пользуясь методом исторического реализма, Забит Ризванов художественными приемами указывает на целостность истории, утверждает ее и предпринимает первую попытку вписать историю небольшого кавказского народа в канву всемирного исторического процесса. В его произведениях прошлое лезгин перестает представляться в качестве локальной истории и становится неотделимой частью непрерывного глобального процесса. Здесь уместно вспомнить мнение великого гуманиста Дж.Неру, много размышлявшего об исторических судьбах многонационального народа Индии: «Чтобы мы чему-нибудь, научились, история должна представлять ряд живых образов для нашего ума, чтобы при чтении мы почти зримо воспринимали ход событий. Она должна превратиться в увлекательную, захватывающую пьесу, иногда комедию, чаще трагедию, подмостками для которой служит весь мир, а актерами – великие мужчины и женщины прошлого»[10].
В его исторической беллетристике можно найти и ответ на вопрос, почему перестают существовать некогда самые могущественные народы и какой ценой выживают немногочисленные общности, подобные лезгинам. Художественное новаторство Забита Ризванова не могло быть оценено по достоинству при его жизни не только потому, что издание его произведений наталкивалось на многочисленные препоны, главным образом субъективного характера, но и в силу того, что лезгинской литературной критики как таковой не существовало. Роковую роль играли и политические мотивы, а также господствовавшие в его время извращенные идеологические представления о невозможности обеспечить единство культурного развития народа, разделенного всего лишь административными границами между двумя субъектами союзного государства – СССР.
Хотя в своих исторических произведениях он никогда не высказывал собственной позиции в отношении тех или иных описываемых событий, каждое из них само по себе являлось неким откровением для редакторов издательств и идеологических надсмотрщиков от литературы и вызывало их неприятие, поскольку «подлинное искусство обладает способностью беспокоить нас»[11]. Вся историческая беллетристика Забита Ризванова, как, впрочем, и сама его литературная деятельность, пронизана человеческой правдой. Главлит эту правду не признавал, поэтому возникавший на данной почве конфликт беспокоил литературных чиновников.
Писатель создавал не образы исторических и вымышленных лиц, а живых людей и реальную среду, которой они жили. Судьба этих людей, счастливая или трагическая, выступала в роли одного из «беспокоящий» элементов, потому что каждый из них мог быть предком современного читателя. Купцы и ремесленники, христианские монахи и мусульманские муллы, воины и дворцовая челядь, участвовавшие в народных восстаниях, религиозных войнах, межгосударственных конфликтах, заговорах и переворотах сосуществуют на равных правах с шахами, царями, ханами и беками, имена которых засвидетельствованы подлинными историческими документами. Создание оригинального текста, в котором невозможно отделить правду от вымысла, поскольку подобная сепарация разрушает саму ткань повествования, явилось продуктом особого художественного мышления, некоторыми гранями соприкасающегося с художественно-историческим методом Вальтера Скотта.
Забиту Ризванову удалось избавиться от диктата исторического документа и, оттолкнувшись от него, т.е. установив верный вектор направления, выйти на простор исторической действительности, где реальные лица не могут действовать изолированно. Им нужна среда, и писатель эту среду для них создает, используя богатейший арсенал художественных приемов. По этому поводу известный советский русский литературовед Б.Реизов писал следующее: «В вымышленном персонаже можно воплотить больше исторической правды, чем в персонаже историческом; чтобы создать и, следовательно, объяснить вымышленного героя, можно привлечь больше сведений о нравственной жизни, быте – сведений, отсутствующих в документах, но определяющих характер всей эпохи»[12]. Это положение целиком можно отнести к одной из характеристик художественного метода Забита Ризванова – историческому реализму. Не только для читателя, но и для самого автора, созданные им произведения были не исторической тенью, а реальным историческим бытием. Это относится ко всей его исторической беллетристике.
Ризван Ризван-Рин
Примечания
[1] Акимов К.Х. Лезгинская национальная проза. История развития жанровой системы. Махачкала, 1998.
[2] Там же. С.116.
[3] Переверзев В.Ф. Борьба за исторический роман. / Литературная учеба. М., 1935, №5. С.6.
[4] К написанию мемуаров З.Д.Ризванов приступил в 1991 г. за один год до своей кончины, и они остались незавершенными. Хранящаяся в его архиве машинопись, озаглавленная «Что потерял, что приобрел» («Вуч квадарна, вуч къачуна»), содержит 362 страницы плотного машинописного текста. Первые несколько глав, охватывающих раннее детство (1930-1936 гг.), были опубликованы в 2001 г. (журнал «Самур». Махачкала, 2001, №6) и приурочены к 75-летию со дня рождения З.Д.Ризванова.
[5] Образное выражение, характеризующее деспота с неограниченной властью.
[6] В качестве зрителей.
[7] Имеется в виду Бакинская Высшая партийная школа, которую З.Ризванов окончил в 1959 г.
[8] Ризванов З.Д. Что потерял, что приобрел. Машинопись. С.288-289. Хранится в архиве автора.
[9] Грушин Б.А. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. М., 2001. С.525.
[10] Неру Дж. Взгляд на всемирную историю. М., 1981. Т.I. С.66.
[11] Зонтаг С. Мысль как страсть. Избранные эссе 1960-1970 годов. Пер. с англ. Б.Дубина. М., 1997. С.13.
[12] Реизов Б.Г. История и теория литературы. М., 1986. С.120-121.
© Источник: Ризванов З.Д. Виро. Историческое повествование. Баку, 2016. С.8-18.