Народно-освободительное движение на Восточном Кавказе под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского (первая треть XVIII века) / Бутаев А.А.
-Махачкала: Мавел, 2006
Глава II
Первый этап освободительного движения народов Восточного Кавказа под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского (1707-1722 гг.)
§3. Хаджи-Давуд во главе восставшего народа.
Перерастание разрозненных, стихийных выступлений в организованное освободительное движение и его дальнейшее развитие
(1711-1719 гг.)
Недовольство народа иранскими властями нарастало с каждым днем. Повсеместно продолжались вооруженные выступления. Но они всё ещё носили неорганизованный характер. Нужен был авторитетный, ничем не запятнавший себя человек, который возглавил бы эту борьбу. Таким человеком стал уроженец Мюшкюрского магала, глава местного суннитского духовенства Хаджи-Давуд. Возглавив восстание, он сумел придать стихийным и разрозненным выступлениям более организованный и целенаправленный характер. Освободительная борьба вступила в новую фазу своего развития.
В этот период Хаджи-Давуд упоминается также и как духовный учитель или глава суннитского духовенства Лезгистана.[62] Действительно, Хаджи-Давуд был глубоко верующим человеком, и его уважали за особую благочестивость. Титул «Хаджи» он получил в связи с посещением мусульманских святынь в Мекке.[63] Поэтому он и стал известен в истории лезгинского и других народов Дагестана под именем Хаджи-Давуд.
Хаджи-Давуд
Как свидетельствуют источники, Хаджи-Давуд по своему происхождению не был феодалом. Он происходил из зажиточной крестьянской семьи. В селении Дедал Хаджи-Давуд имел собственный дом, небольшой участок земли, который он сам и обрабатывал. Он, как и многие его односельчане, был свободным крестьянином-лежбером среднего достатка.[60] Правда, в источниках конца 10-х начала 20-х годов XVIII века Хаджи-Давуд упоминается уже как «бек и лезгинский владелец». Возможно, что к этому времени он действительно владел некоторыми населенными пунктами в округе своего родного селения Дедал. Что касается титула «бека», то П.Г. Бутков пишет, что Хаджи-Давуд его себе присвоил.[61] К сожалению, в нашем распоряжении нет более достоверных документальных данных, сообщающих о том, как Хаджи-Давуд стал владетельным беком.
Современники неоднократно отмечали его незаурядные способности и уважение, которым он пользовался в народе. В 1718 году член посольства А.Волынского дворянин А.Лопухин писал в своём «Журнале»: «Поехали мы от Низовой пристани в путь свой в 1-м часу пополудни до Мензиля Дадили, до которого нам сказали 3 агача (мили), куда приехали в пятом часу пополудни, ночевали тут в деревне Хаджи-Дауд бека, о котором нам сказывали, что он человек чесной и знатной и сей деревни господин»[64].
О том же писал и русский офицер И.Гербер: «Дауд-бек простой породы из Мушкур, именем Дауд или Давыд, только умом остер…»[65]. Эти признания, отнюдь не благорасположенных к нему современников, в достаточной мере позволяют утверждать, что в то смутное время Хаджи-Давуд зарекомендовал себя как человек честный, порядочный и мужественный.[66]
С именем Хаджи-Давуда связана почти вся история народно-освободительной борьбы на Восточном Кавказе в первой трети XVIII века. Именно он явился его главным организатором и руководителем. Несомненно, что Хаджи-Давуд соединял в себе редкие дарования полководца, политика и администратора. Без этого он не смог бы так долго стоять на гребне освободительной борьбы своего народа, когда сильнейшие мировые державы делали все, чтобы подчинить его своим интересам и подавить возглавляемое им движение. В своей борьбе Хаджи-Давуд преследовал только одну цель: освобождение от иноземного владычества и воссоздание на территории Ширвана и Лезгистана самостоятельного суннитского государства.
Особая заслуга Хаджи-Давуда состоит в том, что он сумел вовлечь в движение некоторых горских феодальных правителей, что расширило социальную базу движения и придало ему общенародный характер. Одним из первых присоединился к восставшему народу, уже упоминавшийся выше, Али-Султан Цахурский – правитель Елисуйского владения, о котором И.Гербер писал как об уезде «убогом, обнятом высокими снежными горами» и зависимом от шемахинского хана (беглербека).[67] О вассальных отношениях цахурских султанов с Сефевидским государством свидетельствуют и шахские фирманы, периодически выдававшиеся им на утверждение их владельческих прав. Таким фирманом от шаха Султан-Хусейна был утвержден в правах владетеля и Али-Султан.[68] Всё это, а также вхождение Цахурского владения в состав Ширванского беглербекства, дают нам основание полагать, что кризис, охвативший Сефевидское государство и связанное с этим усиление социального и национального гнёта, самым естественным образом отразилось на положении населения Елисуйского султанства, что и вынудило цахурцев во главе со своим правителем подняться на борьбу против иноземного ига.
Присоединился к повстанцам и владетель Кайтага – уцмий Ахмед-хан. Главным мотивом, побудившим уцмия примкнуть к восставшему народу, была его давняя вражда с кубинским Султан-Ахмед-ханом.[70] Возможно, зная об этом и желая не допустить присоединения Ахмед-хана к повстанцам, персидский шах вынужден был в своё время признать его уцмием, увеличив при этом размер жалования со ста до двухсот туманов.[71]С давних времен Елисуйское султанство было неразрывно связано с соседними Джаро-Белоканскими союзами сельских общин. Джарский джамаат принимал активное участие при избрании и утверждении цахурского правителя-султана.[69] Потому неудивительно, что Али-Султан Цахурский оказывается через некоторое время и во главе джаро-белоканцев.
Чолак-Сурхай-казикумухский халклавчи(предводитель)
Среди восставших оказался вскоре и Сурхай Казикумухский. Став в 1700 году халклавчи (предводитель) в Казикумухском владении и расправившись затем со всеми своими соперниками[72], Сурхай начал укреплять свою власть над лакскими сельскими общинами и проводить политику, направленную на расширение своих владений.[73] Такая политика, в конечном итоге, и привела его в Ширван, где в это время разворачивались события, связанные с освободительной борьбой против сефевидского владычества. Отметим, что Сурхаю со временем удалось использовать эти события в своих политических целях.[74] Заметим также, что Сурхай, как и другие вышеназванные феодальные владетели, находился в начале XVIII века на шахской службе, получая ежегодное денежное содержание в размере 2000 рублей.[75]
Что касается других дагестанских феодальных владетелей, то они в большинстве своем по тем или иным причинам остались в стороне от освободительного движения. Расположенные поблизости от Дербента, табасаранские владения и союзы сельских общин находились в сильной зависимости от дербентского султана.[76] А затем, в начале 20-х годов, Табасаран попал под влияние России. В силу этого майсум и кадий были заняты решением своих внутренних проблем и не принимали участия в освободительной борьбе.
Неоднозначные внешнеполитические ориентиры выбрали кумыкские князья.[77] Будучи в остром соперничестве друг с другом и противоборствуя с кабардинскими князьями, они, к тому же, находились под сильным влиянием России и Османской империи, каждая из которых стремилась привести их под своё подданство.[78] Некоторые из кумыкских владетелей продолжали поддерживать вассальные отношения и с Сефевидским государством. Так, тарковский шамхал Адиль-Гирей делал всё возможное, чтобы помочь шаху подавить антииранские выступления. «Когда бунт в Ширване и Дагестане начался, – писал И.Гербер, – то шамхал по своей мочи трудился оное утушить, токмо понеже он ни добротою, ни силою то учинить не мог»[79].
Адиль-Гирей -шамхал Тарковский
Такую позицию шамхала во многом можно объяснить тем, что он, в отличие от других дагестанских владетелей, пользовался на службе у шаха особыми привилегиями. Шамхальство, занимая выгодное стратегическое положение, играло первостепенную роль в охране северных границ Сефевидского государства. Именно поэтому шамхал считался валием всего Дагестана и «при дворе шаховом шамхалы были всегда в великом почтении»[80]. Из шахской казны шамхал ежегодно получал по 4000 туманов (40 000 рублей) денежного содержания.[81]
Из других крупных дагестанских владетелей не принимал участия в антисефевидском движении хунзахский Умма-хан. Не испытывая на себе никакого иноземного гнета, он был занят в этот период подчинением близлежащих вольных обществ и владений.[82]
Таким образом, отношение дагестанских феодальных правителей к народно-освободительной борьбе во многом зависело от решаемых ими на данный момент конкретных задач. В обстановке захватнической политики соседних держав каждый из них исходил из своих собственных интересов. Но в создавшихся условиях эти интересы нередко совпадали с общенародными, связанными с освобождением от иноземного ига.
Прежде чем приступить к описанию хода освободительного движения, следует отметить, что среди исследователей как современных, так и дореволюционных нет единого мнения относительно хронологизации и локализации отдельных событий, связанных с движением. Поэтому для воспроизведения возможно полной и наглядной картины событий нам представляется целесообразным привести вначале в хронологическом порядке данные из различных источников и исследований дореволюционных и современных авторов, а затем попытаться дать им общую оценку и произвести необходимые, на наш взгляд, коррективы и дополнения.
Как уже было сказано, среди первых, кто присоединился к восставшему народу, был кайтагский уцмий Ахмед-хан, который, как пишет А.Бакиханов, «посредством тайных прокламаций старался возмутить жителей Ширвана и вооружить их против Персии»[83]. «О жители Мускура, о жители Ширвана! – говорилось в одной из таких прокламаций. Я хочу освободить вашу страну от рафизитов.[84] Если вы хотите избавиться от них, пошлите ко мне своих людей для переговоров». Как пишется далее в анонимной хронике: «Те согласились, послали одного из самых благоразумных людей, по имени Хаджжи-Дауд. Хаджжи-Дауд прибыл к Ахмед-хану-усуми, и они начали переговоры»[85].
То, что Хаджи-Давуд ездил в Кайтаг для переговоров с уцмием, подтверждается и тем же А.Бакихановым: «Хаджи-Давуд Мускурский, духовный учитель, по выбору общества был отправлен к уцмию, с которым был обсуждён и составлен план всеобщего восстания»[86]. Надо полагать, что к этому времени Хаджи-Давуд уже успел зарекомендовать себя как смелый и благоразумный человек. Поэтому он и был выбран для ведения переговоров. Во время пребывания в Дагестане Хаджи-Давуду удалось склонить на свою сторону и Сурхая, казикумухского халклавчи, человека энергичного и сильного.[87]
Эту своего рода небольшую дипломатическую поездку Хаджи-Давуда можно расценить как свидетельство не только его целеустремленности и неиссякаемой энергии, но и как умения говорить с людьми, убеждать их.[88]
Вернувшись на родину, Хаджи-Давуд провозгласил, что он призван Всевышним избавить правоверных суннитов от тирании исказителей и врагов ислама – шиитов.[89] Этот призыв нужен был ему для того, чтобы поднять и сплотить широкие народные массы для свержения ненавистного иноземного ига. В эпоху феодализма почти у всех народов общественные проблемы и противоречия осознавались лишь в религиозной форме, с помощью религиозных понятий и терминологии.[90] Для народных масс, подавленных феодальным гнетом, религия была наиболее понятной и приемлемой формой идеологии. На это указывал в своё время и В.И.Ленин, отмечая, что «выступление политического протеста под религиозной оболочкой есть явление, свойственное всем народам, на известной стадии их развития»[91].
Один из русских исследователей XIX века А.Комаров писал, что Хаджи-Давуд создал и распространил особое духовное учение, сущность которого клонилась к уничтожению светской власти. Исходя из этого, Комаров полагал, что это учение мало чем отличается от так называемого «мюридизма» – идеологии освободительного движения горцев Дагестана и Чечни в 20–50-х годах XIX века.[92] Об этом же писали и некоторые другие более поздние авторы, указывая на несомненную параллель Хаджи-Давуд — Шейх Мансур и Имам Шамиль.[93] Учитывая то, что тарикат накшбандийского толка, известный по русским источникам ХIХ века как «мюридизм», получил распространение на Восточном Кавказе ещё задолго до XIX века, можно согласиться с таким мнением. Как писал известный дагестанский ученый XIX века М.Казембек, мюридистскую идеологию может иметь любое движение, использующее знамя газавата, когда во главе его стоит духовное лицо.[94]
Немаловажным аргументом в пользу вышеприведенной версии о схожести идеологий этих двух движений может служить, на наш взгляд, и хорошо известный факт паломничества Хаджи-Давуда в Мекку, которое многие источники напрямую связывают с началом его религиозной и политической деятельности.[95] Огромное значение Мекки и Медины, как центров общения и интеллектуального обмена мнениями, в последние годы признано исследователями. Мекка тогда была сборным пунктом для недовольных своим положением суннитов со всех концов Сефевидской империи. Общепризнан также и тот факт, что многие из вернувшихся домой паломников становились затем предводителями массовых восстаний под религиозными знаменами.[96]
В 1708 году на хадж в Мекку ездил и афганский князь Мир-Вейс, отец Мир-Махмуда. Вернувшись на родину, он утвердил фатву, которая признавала законность джихада против шиитских угнетателей[97], а через некоторое время он возглавил восстание против Сефевидов.
О времени пребывания Хаджи-Давуда в Мекке источники ничего не сообщают. Нет также достоверных данных и о том, когда он возглавил освободительное движение. Путем сопоставления и сравнительного анализа различных источников всё, что мы можем сказать по этому поводу – это то, что Хаджи-Давуд оказался во главе восставшего народа где-то в 1710 или же 1711 году.
Антииранские призывы Хаджи-Давуда, как и следовало ожидать, нашли широкий отклик у суннитских народов Восточного Кавказа, подвергавшихся жестокому гнету со стороны персидско-кызылбашских захватчиков. В Дагестане антишиитскую пропаганду проводил казикумухский халклавчи Сурхай, который «разглашал в народе», что Хаджи-Давуд «возбудил всех правоверных мусульманов от эретического персидского и кызылбашского подданства освободить и их холопство, под которым данные жили, с себя сбросить, и чтоб все верные сунны к ним приставали и помогли б всех эретических кызылбашцев изкоренить»[98].
А между тем прежние стихийные и разрозненные вооруженные выступления благодаря Хаджи-Давуду с каждым днем приобретали все большую стройность и организованность, превращаясь в хорошо управляемое освободительное движение. Восставшие совершали беспрерывные и молниеносные нападения на шахские гарнизоны и укрепления, на отдельные сефевидские отряды и уничтожали представителей персидско-кызылбашской власти на местах.[99] По сообщениям некоторых авторов, Хаджи-Давуд при содействии кайтагских отрядов, присланных уцмием Ахмед-ханом, овладел в эти годы некоторыми крупными ширванскими городами, такими как Шабран и Худат.[100]
Убедившись в перспективности начатого дела, уцмий Ахмед-хан, набрав из кайтагцев и акушинцев большое войско, осенью 1711 года уже сам прибыл в Мюшкюрский магал и как пишет Г. Алкадари, «совместно с Хаджи-Давудом занялся управлением»[101]. Одновременно из Казикумуха со своим войском прибыл сюда и Чолак-Сурхай. Пришли также джаро-белоканские и цахурские отряды под предводительством Али-Султана. Теперь повстанцы представляли внушительную силу. В объединенном войске насчитывалось до 30 тысяч человек.[102]
Это войско осенью 1711 года осадило Шемаху, но, встретив сильное сопротивление, вынуждено было снять осаду. Ахмед-хан и Сурхай возвратились в свои владения, собираясь весной к новому походу на Ширван. Узнав об этом, шах приказал шамхалу Адиль-Гирею предотвратить намечаемое выступление горцев. Адиль-Гирей, выполняя приказ шаха, пригрозил уцмию нападением на его владения в случае, если тот снова пойдет на Шемаху. По этой причине Ахмед-хан вынужден был остаться в Кайтаге, но отправил на соединение с повстанцами отряд под начальством Хасбулата.[103]
Весной 1712 года объединенные отряды повстанцев, возглавляемые Хаджи-Давудом, Чолак-Сурхаем и ещё некоторыми другими феодалами вновь подошли к Шемахе и стали готовиться к длительной осаде крепости. Но на этот раз, уверенный в своих силах беглербек Гасан-хан, изменил тактику и не стал защищаться за стенами города. С отборными частями своего войска он вышел из стен крепости, намереваясь разбить повстанцев в открытом бою. В ходе завязавшегося недалеко от города ожесточенного сражения сефевидские войска потерпели полное поражение. Часть персидско-кызылбашского войска была истреблена прямо на поле боя, а другая часть в панике обратилась в бегство. Пал на поле боя и сам беглербек. Преследуя отступавших, повстанцы без труда ворвались в город и начали грабить торговые ряды и имущество сефевидской знати.[104] Как писал П.Г.Бутков, повстанцы «причинили великое опустошение городу Шемахе, отправлявшему знатную торговлю с Азиятцами и Европейцами превосходным своим шёлком и другими вещами, и русских купцов, в Шемахе обретавшихся… до смерти побили, и не на один миллион пожитков их пограбили»[105].
О захвате Хаджи-Давудом Шемахи в 1712 году пишет и современник событий русский офицер Ф.И.Соймонов: «В 1712 году произшедшей бунт лезгов и других горских народов, во время котораго город Шемахия разграблен, и у некоторых россиян похищены великие капиталы»[106].
Овладев Шемахой, повстанцы, однако, не позаботились о закреплении города за собой. Они придерживались в этот период тактики неожиданных нападений на сефевидские города и укрепления.[107] В этом заключалась характерная особенность движения вплоть до 1720 года. Повстанцы ограничивались внезапными и молниеносными нападениями на отряды шахских войск и резиденции персидских сатрапов.[108]
По мнению же В.Н.Левиатова, повстанцы держали Шемаху в своих руках в течение некоторого времени, но затем «вынуждены были его оставить и скрыться в горах или в сёлах. В Шемахе была восстановлена иранская администрация… Через некоторое время восстание против иранской власти было подавлено»[109].
К сожалению, отсутствие достаточных сведений не позволяет нам подробно осветить весь ход освободительного движения. Практически нет данных о событиях между 1712 и 1715 годами. Да и сведения в последующие 4-5 лет также очень скудны и носят фрагментарный характер. Однако, несмотря на это, вопреки мнению отдельных авторов, мы всё же полагаем, что борьба в эти годы не прекращалась. Она только, как правильно замечает А. Тамай, то затихала, то разгоралась с новой силой.[110] Это находит подтверждение и у П.Г.Буткова, который писал: «После того (т.е. после взятия Шемахи в 1712 году – А. Б.), Дауд-бек не преставал чинить разбоев, от коих в 1719 году заперты были все пути ширванской торговли»[111].
Как уже отмечалось, в 1715-1718 годах в Иране находилось посольство А.Волынского, направленное туда Петром I «для постановления между Россиею и Персиею торгового трактата и нужных по производству онаго определений коих ещё никогда постановлено не было»[112]. Кроме того, Волынскому была дана и секретная инструкция, в которой предписывалось тщательно изучить местность, караванные дороги для продвижения войск, узнать о состоянии армии. Волынскому было поручено также требовать от персидских властей, чтобы были обеспечены условия свободной и безопасной торговли и возмещены убытки, связанные с ограблением русских купцов в Шемахе. В случае если шах заявил бы о невозможности исполнить это требование, Волынский должен был «предложить ему помощь России»[113].
Посольство пробыло в Исфахане с 14 марта до 1 сентября 1717 года. Возвращаясь обратно, Волынский довольно долго, с 12 декабря 1717 года до 16 июня 1718 года, оставался в Шемахе. Затем через Низовую посольство благополучно вернулось в Астрахань.[114]
Будучи в Ширване, Волынский и члены его посольства стали свидетелями повсеместных народных волнений и вооруженных восстаний. Так, в 1715 или 1716 году, когда посольство прибыло в Низовую, один из его членов Дж. Белл писал, что «значительное число нагорных жителей совершило нападение на соседние аулы». Это сильно встревожило всех членов посольства.[115]
В апреле 1717 года уже сам Волынский пишет в своем журнале: «Сего ж числа здесь в Шемахе получена ведомость, что народ лезгинской (которое живут в горах близ Низовской пристани) разорили некоторой городок имянуемой Акташи, где жителей побрали в полон не мало и при том некоторой купецкой караван разграбили, а сие место от Шемахи верст с 40»[116].
Через некоторое время Волынский делает в своем журнале другую запись, которая сообщает, что «здесь в провинции Шемахинской (или Ширванской) вчерашнего числа и ещё несколько деревень в верстах в 50-ти от Шемахи разорили и многих армянских жен и детей в полон попрали».[117]
По-видимому, к этому времени повсеместные народные волнения достигают своего апогея. Восстаниями были охвачены почти весь Ширван и многие районы Дагестана. Повстанцы во главе с Хаджи-Давудом с каждым днем приближались к Шемахе. По этому поводу Волынский в своей реляции к канцлеру Головкину от 30 мая 1718 года писал: «…а здесь ныне так пусто стало, что некоторой народ, имянуемой лезгинской, в свою волю около Шемахи уже и в двадцати верстах деревни разоряют, от которых мы и здесь не без страха, чтоб и сюда не пришли, а сказывают, что их уже собралося около осми тысяч, к которым многие и иные горские народы под тем имянем пристают. Пред несколькими днями прислал сюда Дербентской салтан нарочного куриера, которой уже и к шаху с тем отправлен наскоро, что оные лезгинцы собираютца и хотят в семнадцати тысячах приттить разорять Дербент, так же и деревни, которые тамо и около пристани Низовской»[118].
Сефевидские власти ничего не могли предпринять против восставшего народа. Земля горела под ногами завоевателей. Народ снова почувствовал себя хозяином на своей земле. Об этом свидетельствует и следующая запись в журнале Волынского, сделанная им, по-видимому, перед самым отъездом из Шемахи: «Народ, имянуемой лезги, пришли в 8000.… И притом, видя (что) им от персиан припятия никакова нет, пришли они уже к Шемахе, около котораго в пяти и четырех милях разорили множество деревень и людей. И тако мы пять дней в таком были страхе, что ежедневно пришествия их в Шемаху ожидали, которой бы так как и протчие места, конечно, могли разорить, ежели б пожелали. И поистине великому удивлению и смеху достойно, – продолжает далее русский посланник, – что оне лезгинцы чинят с персианы. Имеют они в Шемахе особливой караван-сарай…, которой и называется лезгинской, где они с своими караванами останавливаются с товаром.… И тако оные лезгинцы при моей бытности больше трех месяцев в провинции Ширванской в свою волю воевали, которые и при отъезде моем в тех местах остались…»[119].
Ту же картину наблюдал и член посольства Волынского А.И.Лопухин, отправленный в 1718 году из Шемахи в Астрахань для доставки слона, подаренного шахом Петру I. При этом ему дана была инструкция вести подробные путевые записи.[120] «В ближнем соседстве сего города народ лязгинской, – писал он, будучи ещё в Кубе, – которой живет в горах повыше горы Шаддага, и против шаха воююти, уезды разоряют. Другой народ ближе ещё тех называются курали, которые великие воры, нет спуску ни своим персиянам, ни посторонним, всех с кого смогут, тово бьют и грабят, а живут они от Кубы агачей в 4-х на Суре…»[121].
Лопухин был также свидетелем того, как в Кубе люди открыто и безбоязненно говорили о своем неподчинении шахским властям. «И народ очень вольной, – писал он по этому поводу, – и своего государя не почитают и не слушают»[122]. С подобными настроениями в народе Лопухин сталкивался и в других местах. Ему часто приходилось слышать от населения: «…мы шаха не боимся и ево не слушаем»[123].
В своем журнале Лопухин осветил и некоторые аспекты взаимоотношений дагестанских владетелей с соперничавшими в регионе державами. Предполагалось, что Лопухин, снабженный сопроводительными письмами от Волынского и ширванского беглербека в адрес дербентского султана, кайтагского уцмия и тарковского шамхала, должен был опереться при выполнении своей миссии на их помощь и поддержку. Обращение шемахинского беглербека и Волынского к султану, уцмию и шамхалу объяснялось не только тем, что они владели почти всем приморским Дагестаном, но и тем, что все три этих владетеля сохраняли лояльные отношения как с Ираном, так и с Россией. Причем шамхал Адиль-Гирей, разочаровавшийся к этому времени в шахе из-за его беспомощности в борьбе с восставшим народом, стал отходить от него и сближаться с царским двором. Кайтагский же уцмий Ахмед-хан, воздержавшись от дальнейшего участия в антииранском движении, во многом сохранил прежние вассальные отношения с шахскими властями.
Двойную игру вёл и казикумухский владетель Сурхай. Как пишет И.Гербер, он, оставаясь в это время в персидском подданстве, одновременно находился на службе и у турецкого султана.[124] Через некоторое время Сурхай, подкупленный иранским правительством, оказывается уже в Дербенте в качестве юзбаши.[125]
В эти же годы восставшие совершали нападения на шахские гарнизоны и шиитские населенные пункты не только на Восточном Кавказе, но и в соседних областях. Сефевидские наместники, чувствуя бессилие центральных властей, собственными силами делали все возможное для обуздания восставшего народа и прекращения волнений. Так, по свидетельству того же А.П.Волынского, гянджинский беглербек вынужден был заключить договор с некоторыми горскими феодалами, «что должен платить им по вся годы по 2000 рублей манетою и несколько сот рублев при том протчими подарками, зато чтоб впредь деревень не разоряли ганджинских»[126].
Повстанцы нападали на шахских сатрапов и их владения и в Восточной Грузии. Как сообщает Есаи Асан Джалалян, после нескольких кровопролитных и ожесточенных сражений, Имам-Кули хан, замещавший в то время в Кахетии грузинского царя (джанишин), был обращен в бегство. «Итак, год за годом продвигаясь вперед, – пишет далее Есаи католикос, – они (лезгины) разорили всю его (Имам-Кули хана) страну и даже царские резиденции его отца, а затем, минуя епископский дом, они поднялись на укрепления Тушинских гор»[127].
О нападениях джарских повстанцев на Тифлис и Гянджу сообщает и турецкий посланник в Иране Бедреддинзаде Али-бей. Происходило это, как он пишет, в течение 3 лет, начиная с 1716 года. Поначалу джарцев возглавляли некие Канлы Шабан и Молла Абдуллах. Вскоре к ним присоединились цахурцы во главе с Али-Султаном. Правитель Картлии Вахтанг VI через некоторое время был вынужден вступить в переговоры с цахурским правителем, в результате которого был заключен договор о перемирии, и «вплоть до наступления сего благополучного (1135/1722) года между ними воцарило спокойствие, безопасность и лицемерие».[128]
Есть свидетельства о том, что в нападениях на Грузию из дагестанских феодалов, кроме Али-Султана, принимал участие и Чолак-Сурхай Кази-кумухский. «Какой-то главарь их по имени Сурхай, – сообщает источник, – дошел до страны иберов, прошел до нижней части Кахетии и Тпхиса[129], опустошил область называемую Сомхет[130]и Думны»[131]
Элементы грабежей и разбоев были характерны, как известно, для всех освободительных и крестьянских войн и движений. Присутствовали они, несомненно, и в описываемом нами движении. Примерами этого могут служить вышеприведенные свидетельства о набегах на Грузию и Гянджу. Но это ни в коем случае не может быть основанием утверждать, как это делают некоторые авторы,[132] что повстанцы занимались повсюду одними лишь грабежами и разбоями и не преследовали никаких политических целей.
Народные волнения и связанные с ними вооруженные выступления не прекращались и в последующие годы. Об этом свидетельствуют сообщения других российских посланников Ф.Беневени и Д.Петричиса, побывавших на Восточном Кавказе в 1719-1720 годах. «Лезгины, – доносил Беневени из Шемахи в 1719 году, – обиды великие чинят шаховским подданным»[133]. Некоторое время спустя, 5 января 1720 года, он уже сообщал, что «мы здесь в Шемахе в великом страхе обретаемся понеже оные грозят под город, чего ради все ближние деревни опустели… многие от оных лезгинцев разорены, также немалая часть персиян, которые шли против их войною побиты и в полон взяты… Понеже лезгинцы в великом собрании и ни во что поставляют персиян»[134]. 1-го июня 1720 года Беневени свидетельствует об охвате «бунтом» даже близлежащее к дербентским стенам население и, что восставшие стали «чинить великие разбойства по Низовой дороге» и сожгли ряд деревень.[135] Через месяц в донесении от 1 июля 1720 года посланник сообщает, что «керельские[136] деревенские жители забунтовали против кызылбашей в уезде Дербентском»[137].
В 1719 году через территорию Ширвана почти по маршруту А.П.Волынского проезжал дипломатический курьер Российского государства Д. Петричис. В своем рапорте президенту Коллегии иностранных дел Г.И.Головкину, он писал: «…около Шемахи многия учинилися мятежи, грабежи и ребеля и для того опасаясь я чрез Шемаху поехать принужден назад возвратиться»[138].
Вышеприведенный фактический материал позволяет нам сделать вывод о том, что народные волнения на Восточном Кавказе в рассмотренный период были повсеместными и нарастали с каждым годом. Стихийные и разрозненные поначалу они переросли со временем в организованное освободительное движение. Решающую роль в этом сыграл Хаджи-Давуд Мюшкюрский. Он стал вдохновителем, организатором и главным руководителем общенародной борьбы против иноземного ига. Благодаря призывам Хаджи-Давуда о необходимости борьбы против персидско-кызылбашских угнетателей, движение приобретает исключительно антииранскую направленность. Хаджи-Давуду удалось вовлечь в движение широкие социальные слои населения. Этому способствовало облечение движения в религиозную оболочку. По всей видимости, восставшему народу во главе с Хаджи-Давудом удалось овладеть в 1712 году главным городом Ширвана – Шемахой. Но вскоре повстанцы оставили этот важнейший форпост сефевидского владычества на Восточном Кавказе. Источники ничего не сообщают о причинах, побудивших их покинуть Шемаху. Но, как правильно считает А. Тамай, повстанцы во главе с Хаджи-Давудом придерживались в этот период тактики молниеносных ударов по сефевидским укреплениям и населенным пунктам и не стремились удерживать их за собой. Как искусный полководец и расчетливый политик Хаджи-Давуд принял такую тактику исходя из трезвой оценки своих сил и возможностей. Плохо вооруженные и недостаточно обученные повстанческие отряды не смогли бы долго противостоять хоть и порядком ослабленной, но всё ещё достаточно сильной сефевидской армии. Поэтому подобная тактика была вполне оправдана и являлась единственно верной в сложившихся условиях. Молниеносные набеги повстанцев подрывали устои сефевидского владычества на Восточном Кавказе и подготавливали почву для ее полного свержения.
_________________________________
[60] Ризванов З., Ризванов Р. История лезгин. Махачкала: Тип. Госкомиздата ДАССР, 1990. С.18-19.
[61] Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. СПб.: Тип. Императорской АН, 1869. Ч. I. С.3.
[62] История Азербайджана. Баку: Элм, 1979. С.83; Магомедов Р.М. История Дагестана. С.167; Хашаев Х-М.О. Общественный строй Дагестана в XIX в. М.: Изд. АН СССР, 1961. С.30.
[63] Гербер И. Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 1728 г. // ИГЭД. С.95.
[64] Лопухин А.И. Журнал путешествия через Дагестан. 1716 г. // ИГЭД. С.6; АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. Оп.77/1. Д.1. Л.1; РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59.
[65] Гербер И.Г. Указ. соч. С.95.
[66] Абдурагимов Г.А. Кавказская Албания-Лезгистан: история и современность. СПб.: ГПП «Печатный Двор», 1995. С.165.
[67] Гербер И.Г. Указ. соч. С.110.
[68] Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, 1886. Т.2. Дополнение к Т.1. С.1088 (Далее – АКАК).
[69] Петрушевский И.П. Джаро-Белоканские вольные общества в первой половине XIX в. Махачкала: Тип. ДНЦ РАН, 1993. С.76.
[70] См.: Бакиханов А.К. Указ. соч. С.122-123; Алкадари Г. Асари-Дагестан. Исторические сведения о Дагестане. Махачкала: Юпитер, 1994. С.49-50.
[71] АКАК. Т.2. Дополнение к Т.1. С.1077-1078.
[72] Подробнее об этом см. Комаров А. Казикумухские и кюринские ханы // ССКГ. Вып.2. С.7-8; Маршаев Р., Бутаев Б. История лакцев. Махачкала: Тип. Госкомиздата ДССР, 1991. С.95-96.
[73] Маршаев Р., Бутаев Б. Указ. соч. С.96.
[74] Алиев Б.Г., Умаханов М-С.К. Историческая география Дагестана ХVII — начала ХIХ в. Махачкала: Тип. ДНЦ РАН, 1999. Кн.1. С.224.
[75] Гасанов М.Р. История Дагестана с древности до конца ХVIII в. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1997. С.129.
[76] Гербер И.Г. Указ. соч. С.114.
[77] Сотавов Н.А. Крах «Грозы Вселенной». Махачкала, 2000. С.64.
[78] Соловьев С.М. Указ. соч. Кн.IX. Т.17-18. С.356.
[79] Гербер И.Г. Указ. соч. С.72.
[80] Там же. С.71.
[81] Гасанов М.Р. Указ. соч. С.129; Алиев Б.Г., Умаханов М.-С.К. Указ. соч. Кн.1. С.211.
[82] Сотавов Н.А. Указ. соч. С.63.
[83] Бакиханов А.К. Указ. соч. С.124.
[84] Рафизиты – так в хронике называются шииты.
[85] О борьбе дагестанцев против иранских завоевателей. Анонимная хроника / Пер. с арабского и коммент. А.Р.Шихсаидова // Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р. Дагестанские исторические сочинения. М.: Наука, 1993. С.195.
[86] Бакиханов А.К. Указ. соч. С.124.
[87] Алиев Ф.М. Указ. соч. С. 23.
[88] Абдурагимов Г.А. Указ. соч. С.165.
[89] Гербер И.Г. Указ. соч. С.95; РГАДА. Ф.77: Сношения России с Персией. 1721. Ед. хр. 55. Л.61; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.23.
[90] Магомедов Р.М. Шамиль в отечественной истории. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1990. С.24.
[91] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т.4. С.228.
[92] Комаров А. Указ. соч. С.9.
[93] Bennigsen Alexandre. Peter the Great, the Ottoman Empire and the Caucasus // Canadian American Studies (1974). S.311-318; Clemens P.Sidorko. Kampf den ketzerischen Qizilbaš! Die Revolte Hāğği Dā’ud (1718-1728) // Caucasia between the Ottoman Empire and Iran. 1555-1914. Visbaden, 2000. S.133-144.
[94] Казембек М. Баб и бабиды. СПб., 1865; Абдуллаев М.А. Казем-Бек – ученый и мыслитель. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1963. С.109.
[95] См. нп. Гербер И.Г. Указ. соч. С.95; Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.2-3.
[96] Clemens P.Sidorko. Kampf den ketzerischen … // Caucasia between …S.144.
[97] Judasz Tadeusz Krusinski. The History of Late Revolutions of Persia. Repzipt of the 1740 Edition. New York, 1973. Vol.1. S.166-172; Clemens P.Sidorko. Kampf den ketzerischen … // Caucasia between …S.144.
[98] Гербер И.Г. Указ. соч. С.95.
[99] Тамай А. К истории изгнания иранских захватчиков из Дагестана и Северного Азербайджана. Л.7.
[100] Бакиханов А.К. Указ. соч. С.125; Алкадари Г. Указ. соч. С.52; Комаров А. Указ. соч. С.9; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.69; История Дагестана. Т.I. С.342; Гаджиев В.Г. Разгром Надир-шаха в Дагестане. Махачкала: Тип. Мининфорпечати РД, 1996. С.54-55.
[101] Алкадари Г. Указ. соч. С.52.
[102] Бакиханов А.К. Указ. соч. С.125; Алкадари Г. Указ. соч. С.52; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.69; История Дагестана. Т.I. С.342.
[103] История Дагестана. Т.1. С.342.
[104] Тамай А. К истории изгнания иранских захватчиков из Дагестана и Северного Азербайджана. Л.8.
[105] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.3.
[106] Соймонов Ф.И. Описание Каспийского моря и чиненых на оном российских завоеваний, яко часть истории Государя императора Петра Великаго // Ежемесячные сочинения об ученых делах. СПб., 1763, январь. С.31.
[107] Тамай А. К истории борьбы народов Дагестана и Ширвана за независимость против Ирана. Л.69-70.
[108] Очерки истории Дагестана. Т. I. С.158.
[109] Левиатов В.Н. Указ. соч. С.70.
[110] Тамай А. К истории борьбы народов Дагестана и Ширвана за независимость против Ирана. Л.69.
[111] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.4.
[112] Там же. Ч.1. С.4.
[113] Там же. С.4-5; История Азербайджана. Т.1. С.298.
[114] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.19.
[115] Белл Джон. Беллевы путешествия чрез Россию в разные асиятские земли, а именно в Испагань, Пекин, Дербент и Константинополь. СПб., 1776. Ч.3; Тамай А. К истории борьбы народов Дагестана и Ширвана за независимость против Ирана. Л.69.
[116] Запись в журнале посланника Волынского А.П. в Персии от 17 апреля 1717 года // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.18.
[117] Запись в журнале посланника Волынского А.П. в Персию от 6 мая 1717 года // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.28.
[118] Реляция посланника Волынского А.П. в Персию к канцлеру Головкину от 30 мая 1718 года // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.36.
[119] Цит. по: Зевакин Е.С. Указ. соч. С.15.
[120] Абдуллаев Г.Б. Азербайджан в XVIII веке… С.193.
[121] Выписка из журнала дворянина Лопухина А.И., которой отправлен был от посланника Волынского из Шемахи сухим путем с слоном и несколькими лошадьми чрез Шевкальские горы до Терка, чрез которые места, он путь свой отправлял в 1718 году // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.60. Л.82; Сура – по всей видимости, Самур.
[122] Лопухин А.И. Журнал путешествия через Дагестан. 1718 г. // ИГЭД. С.7-8.
[123] Там же.
[124] Гербер И.Г. Указ. соч. С.102.
[125] Тамай А. Восстание 1711-1722 гг. в Азербайджане // Ученые записки (далее – УЗ) ИИЯЛ ДФ АН СССР. Махачкала: Тип. Даг. ФАН СССР, 1957. Т.З. С.85.
[126] Запись в журнале посланника Волынского А.П. в Персии от 6 мая 1717 года // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.28.
[127] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч. С.24; Тушинские горы – горная цепь на северо-востоке Грузии.
[128] Цит. по: Магомедов Г.М. «Каиме» Бедреддинзаде Али-Бея //Алупан-Лезгистан. Махачкала, 1995. №5-6. С.35.
[129] Тпхис – Тифлис
[130] Сомхет – южные районы Грузии.
[131] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч. С.27; Думны – город Дманиси в Грузии.
[132] См.нп.: Бутков П.Г. Указ. соч.; Пахомов Е.Н. Краткий курс истории Азербайджана. Баку, 1923; Сысоев В. Начальный очерк истории Азербайджана. Баку, 1925; Абдурахманов А.А .Азербайджан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана в первой половине ХVIII в. Баку, 1964.
[133] Цит. по: Тамай А. К истории борьбы народов Дагестана и Ширвана за независимость против Ирана. Л.70.
[134] Донесение Ф.Беневени из Шемахи Петру I от 5 января 1720 года. Цит. по: Попов А.И. Сношение России с Хивою и Бухарою при Петре Великом // Записки императорского русского географического общества. СПб., 1853. Кн.IX. С.109
[135] Там же.
[136] Керельские-т.е. кюринские
[137] Цит. по: Козубский Е.И. История города Дербента. Темир-Хан-Шура: Русская тип. В.М.Сорокина, 1906. С.76.
[138] РГАДА. Ф.77: Сношения России с Персией. 1719. Оп.1. Д.6. Л.104 об.; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.23.
