Народно-освободительное движение на Восточном Кавказе под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского (первая треть XVIII века) / Бутаев А.А.
-Махачкала: Мавел, 2006
Глава III
Второй заключительный этап освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества (1722 — 1728 гг.)
§2. Константинопольский договор.
Дальнейшее развитие освободительного движения
против иноземного владычества
(1724-1726 гг.)
Занятие русскими Баку до предела обострило русско-османские отношения. Дело едва не дошло до войны, которую на данный момент не желала ни одна из сторон. Противостояние двух держав закончилось 12 июня 1724 года подписанием в Константинополе мирного договора. По этому договору Османская империя признавала за Россией прикаспийские провинции, как добровольно уступленные ей Ираном. Россия же признала за Османским государством почти всё остальное Закавказье.[83]
Важное место в договоре занимал вопрос о Ширване, который должен был представлять собой особое ханство ширванских лезгин во главе с Хаджи-Давудом. Об этом говорилось в первой же статье договора: «Поелику Лезгины ширванские, яко мусульмане, прибегли под протекцию Порты, и Порта приняв их под протекцию постановила над ними ханом Дауд-Бега, и снабдя его на сие достоинство дипломом, определило местом пребывания его город Шемаху»[84].
Граница между двумя договорившимися империями разделяла Восточный Кавказ на две части. Она определялась следующим образом:
первый пограничный знак ставился между Шемахой и побережьем Каспийского моря в расстоянии 1/3 пути от Шемахи к морю по прямой линии;
второй пограничный знак ставился в 22 часах средней езды от Дербента на запад в сторону гор «внутрь земли» с таким расчетом, чтобы между ним и первым знаком, поставленного от Шемахи, было расстояние в 22 часа средней верховой езды по прямой линии;
третий пограничный знак ставился на месте впадения Аракса в Куру и соединялся с первым прямой линией. Все земли, лежавшие к востоку от этих знаков и линий отходили к Российской империи, а к западу – к османской Турции.[85]
Место впадения Аракса (Араса) в Куру, где по договору ставился третий пограничный. 1703 г.
Как видим, разграничение русской и турецкой сфер влияния по договору не поддается никакому объяснению. Оно, как правильно замечает Р.М.Магомедов, «поражает умозрительным, отвлеченно-математическим характером…. Геодезические и топографические точки выбирались на карте и соединялись прямыми линиями, составители, судя по всему, не понимали, что «режут по живому»: ни вековые исторические и хозяйственные связи, ни этнический состав, ни политическое равновесие совершенно не принимались во внимание. Воистину, с тех пор как будто какая-то злая судьба висит над жителями этих земель: еще не раз в их истории будут их рассекать произвольные линии границ, проводимые людьми, которым не придется самим испробовать на себе последствия такого «землеустройства»!»[86]
Политический статус Ширванского ханства по договору определялся следующим образом: «Понеже места в ширванской провинции, принадле-жащия к Порте, почитаются особым ханством, того ради, город Шемаха имеет быть пребыванием хана; но город да останется в прежнем состоянии, без всякаго новаго укрепления, и со стороны Порты да не будет в нём гарнизона, и ни же отправлять туда войски, исключая случаев, что или хан взбунтует и выйдет из послушания, или между жителями провинции той окажутся непорядки, вредные интересам Порты, или они предпримут неприятельские действия на принадлежащия царю места и земли; в таких случаях Порта иметь будет право, для пресечения всего того с своей стороны потребное число войск отправить чрез реку Куру, с позволения однакож российских командиров»[87].
Согласно договору Порта не имела права держать в Шемахе «ни гарнизона, ни губернатора, ни коменданта, ни какого-либо гражданского или военного чиновника, состоящего на её службе или турка по происхождению, ни чинить там суд и расправу под каким бы то ни было предлогом», исключая случаев указанных выше.[88]
Следует также отметить, что по договору разграничению подлежали земли только до реки Дарбах, «где конец будет Ширванской провинции»[89], а прикаспийские районы, расположенные севернее этой реки, а также провинции Гилянь, Мазандеран и Астрабат признавались за Россией по условиям Петербургского русско-персидского договора от 1723 года.
Таким образом, Константинопольский договор официально признавал созданное Хаджи-Давудом на освобожденных от персидско-кызылбашских захватчиков землях суннитское лезгинское государство, как отдельное ханство с предоставлением ему внутренней автономии. Правда, границы ханства были при этом сильно урезаны. Прикаспийские районы вместе с городами Дербентом и Баку отходили по договору к России. Ширванское ханство становилось своего рода буферным государством между двумя империями.
Константинопольский договор, как уже отмечалось, в равной мере имел огромное значение для заключивших его сторон. Немаловажное значение договор имел и для народов Восточного Кавказа в том плане, что он предотвращал предполагавшееся здесь столкновение двух мощных держав, что неизбежно привело бы к непредсказуемым последствиям для местного населения. Но с другой стороны, Константинопольский договор создал все условия для дальнейшего расширения масштабов российско-османской экспансии в регионе.
Согласно договору, правителем, образованного на территории Ширвана «особого ханства», стал Хаджи-Давуд. Казалось бы, это должно было склонить его к безоговорочному признанию договора. Однако, как показывают архивные документы и свидетельства современников, Хаджи-Давуд выступил против этого договора, не признав его условий. Хаджи-Давуд, мечтавший о создании сильного независимого государства на всей территории Ширвана от Баку до Кюре, и от Дербента до Куры не мог согласиться с условиями договора, сочиненного за его спиной двумя враждебными ему государствами, предусматривавшего признание части его владений за Россией и предлагавшего ему роль послушного орудия в руках османского султана. Хаджи-Давуд открыто заявил о своем несогласии с установленными договором новыми границами и чинил всякие препятствия при их разграничении. По этой причине оно «чрезвычайно затянулось» и закончилось только через три с половиной года после заключения договора. «Затруднения причинял, – как прямо указывает П.Г.Бутков, – два года Дауд-бег, что России достались земли при Каспийском море, от которых Шемаха питалась»[90]. Об этом же сообщает и современник событий, член комиссии по разграничению границ с российской стороны, майор И.Гербер, который писал: «Когда в 1724 году между Россиею и турками трактаты заключены быть могли о персидских делах, то от турков в Шемахе поставленной хан Хаджи-Дауд наперед уведал, понеже по трактатам все хлебородные места, Шабрань и Мушкур, под Российской империи будет, что так Шемаха принуждена будет милости у русских просить, того ради доношением и предложением своим Порте отоманской к тому приводил, что оное сочинение границы… два года продолжалось»[91].
Надо полагать, что Хаджи-Давуд, кроме Мюшкюра и Шабрана, не прочь был вернуть себе и другие ширванские земли, захваченные Россией, в том числе Дербент и Баку. На это намекает и сам И.Гербер, отмечая, что «ежели б что, все трактаты уничтожены и виды переделаны б были, ежели то могло учинено быть, в чём хан (имеется в виду Хаджи-Давуд – А.Б.) великой резон имел»[92].
Всё это является ещё одним свидетельством того, что Хаджи-Давуд вовсе не собирался «идти на поводу у Турции», как утверждают некоторые авторы.[93] Будущее Ширвана Хаджи-Давуд видел только в его независимом существовании. Этого он надеялся добиться после отказа России с помощью единоверной Турции. Оказавшись между этими двумя супердержавами, Хаджи-Давуд, как умный и дальновидный политик, старался использовать их противоречия в собственных интересах. Однако Константинопольский договор практически свёл эти противоречия на нет. С этой точки зрения, он также был крайне невыгоден Хаджи-Давуду. С другой стороны, подписав данный договор, Порта фактически предала Хаджи-Давуда, «выторговав» у России за счет части Ширвана всё остальное Закавказье.
Всё вышеприведенное даёт нам достаточно оснований утверждать, что с момента заключения Константинопольского договора освободительное движение народов Восточного Кавказа принимает и антиосманскую направленность. Именно с этого времени противоречия между Хаджи-Давудом и Портой принимают глобальный характер и становятся неразрешимыми.
Считается, что недавний союзник Хаджи-Давуда казикумухский Чолак-Сурхай также не признал условий Константинопольского договора.[94] По-видимому, на такое решение Сурхая повлияло и то обстоятельство, что его владение согласно договору также подлежало разделу. Тот же И.Гербер писал по этому поводу: «По надлежащему разделению границы с турками, по сочиненным трактатам, подлежит к Российской империи земля, 6 часов езды из сего уезда, или владения Зурхаева; только Зурхай свой уезд разделить отнюдь не дает, и турки ево к тому принуждать не хотят и не смеют и объявили России, что она вольна у Зурхая землю силою взять»[95].
Казалось бы, такая позиция Сурхая должна была вновь сблизить его с Хаджи-Давудом. Однако, как свидетельствуют источники, Сурхай продолжил свою политику набегов и грабежей на соседние территории, направленную, прежде всего против самого Хаджи-Давуда.
По договору в сферу влияния России отходил и весь Табасаран. Майсум и кадий были подчинены дербентскому наибу и русскому коменданту в городе. За преданность русскому престолу табасаранскому майсуму было определено жалованье 200 рублей в год.[96]
Что касается других дагестанских феодальных правителей, то их владения не входили по договору в зону разграничения.
Константинопольский договор привел к резкому усилению экспансии России и Османской империи на Кавказе. Если раньше эти две державы действовали здесь с оглядкой друг на друга, то теперь, договорившись, Россия и Турция приступили к открытой оккупации бывших персидских владений. Стремление обеих держав как можно быстрее закрепить за собой эти провинции приводило к ужесточению их политики на завоеванных территориях. Беззаконие и гнет иноземных захватчиков вызывали справедливое возмущение местного населения и недовольство феодальных правителей. Это привело к ряду народных восстаний и выступлений местных феодалов.
Так, в 1724 году в Баку произошло восстание жителей города против российских властей, которое «было жестоко подавлено, причем многие жители бежали в Персию, а в опустевший город были переселены жители из Казани»[97].
По другим же сведениям в том же 1724 году в Баку произошёл заговор группы феодальной знати во главе с Дергах-Кули-ханом.[98] Об этом П.Г.Бутков пишет следующим образом: «В течение 1724 года открыта в Баку измена. Проведали, что юсбаша Магмут-Дерга-Кули… намерение имеет изменить… для чего переписывался уже с Дауд-Бегом, и уложили, что Дауд-Бег должен был в назначенный день с великим числом отборного войска из Шемахи придти в Баку; и тогда хотел юсбаша с ним соединиться…»[99].
Но антироссийское выступление бакинского хана вскоре было подавлено. Об этом сообщает И.Гербер: «Как сие открылось, то он (Дергах-Кули-хан – А. Б.) с тремя главнейшими спасся и в Шемаху уехал. А из других бакинских обитателей несколько были казнены, а другие в Россию в ссылку посланы… И так; большая часть города Бака жителями стало пусто…»[100].
Чуть раньше подобное выступление против российских властей произошло в Дербенте. Оно также было подавлено.[101]
Восстал против России и тарковский шамхал. «Тарковский Адиль-Гирей шавхал соединился з Даудбеком, усмием и Сурхаем, говорится по этому поводу в одном из архивных документов, — искав хлеб, хотят идти войною на новопостроенные крепости в чем де между собою говорят, что войско российское пришло сюда не по добро, лучше де нам собрався всю учинить на них войну, а хотя Даудбек им в том не доверяет, однако дал в том душу, что с ними идти…»[102]
У стен Дербента
Надеялся Адиль-Гирей и на помощь со стороны турецкого султана и крымского хана. Однако в последний момент никто из них не поддержал шамхала. Тем не менее, Адиль-Гирей с 30-тысячным войском в 1725 году напал на русскую крепость Святой Крест, но был отбит с большими потерями.[103] Осенью того же года против шамхала был направлен отряд во главе с генерал-майором Кропотовым, которому было приказано «всячески трудиться, чтобы его шамхала, добыть в свои руки»[104]. Исполняя приказ, Кропотов разорил владения шамхала, в том числе и его резиденцию – Тарки. Адиль-Гирей бежал в горы. Но через некоторое время явился к русским с повинною, однако был арестован и сослан в город Колу Архангельской губернии.[105] После этого правительство Екатерины I отменило звание шамхала и поручило «всею землею его управлять генералу, начальствующему в крепости Святого Креста»[106].
Подобные выступления, направленные против иноземного господства, происходили на Восточном Кавказе и в последующий период.[107] Это заставило царское правительство и Порту принять ряд мер для укрепления своего влияния в регионе. В 1726-1727 годах главнокомандующий русскими войсками на Кавказе и в Прикаспийских областях генерал-аншеф В.В.Долгорукий добился повторной присяги от владетелей Кумыкии, Табасарана и Кайтага. Впервые были приняты в российское подданство старшины влиятельного союза Акуша-Дарго, Кубачи, утамышский султан и аварский Умма-хан.[108] В этот же период кубинским правителем был назначен Хусейн-Али, сын убитого Султан-Ахмед-хана.[109] На берега Аграхани и Сулака было переселено 1000 семей гребенских казаков. В Аграханский редут был переведен батальон пехоты, а в окрестности Святого Креста – семь драгунских полков.[110] Подобные же меры принимались и со стороны Порты, которая также старалась привлечь на свою сторону как можно больше местных феодальных правителей. Так, ещё в 1724 году турецкий султан отправил «Жалованные грамоты» Сурхаю, уцмию Ахмед-хану и его сыну Магомед-хану. Сообщая об этом, русский посланник в Константинополе И.И.Неплюев уточнял: «Да таковых же пять жалованных грамот послано для раздачи Дагестанским князьям, которых имена неизвестны, остановлены на имена их в тех грамотах места»[111].
После смерти Петра I политика России на Кавказе потеряла на какое-то время целенаправленность и динамизм. Этим не замедлила воспользоваться Порта, которая начала нарушать условия Константинопольского договора. Как уже было показано, по этому договору Турция не имела права держать свои войска на территории Ширванского ханства. Но, несмотря на это, в 1725 году турецкие войска под командованием Сары-Мустафа-паши после захвата Гянджи вторглись на территорию Ширвана. Однако они получили здесь решительный отпор от повстанческих сил во главе с Хаджи-Давудом, и как говорится в архивном документе «разбежались толпами».[112] Турецкий султан ещё раз убедился в том, что Хаджи-Давуд не станет следовать его воле.
Надо сказать, что турки и в последующие годы неоднократно предпринимали попытки ввести свои войска в Шемаху и безоговорочно подчинить себе весь Ширван. Так, в одном из документов от 1726 года говорится о том, что «…из Царьграда (Константинополя – А.Б..) велено одному турскому паше в Персии с войсками итти на время в Ширван и в Шемаху для успокоения тамошних народов своевольств… в силу заключенного между Россией и Портою о Персии трактата, как по оному туркам позволение дано в случае каких явившихся в Ширване противностей и бунтов от народа входить туда для успокоения оного на время, и потом паки оттуду выходят, не оставляя в войск своих никого»[113].
Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда в этот период была всецело направлена на обуздание захватнических устремлений соседних держав и обретение независимости. Турки всячески старались использовать его в собственных интересах. Россия также относилась к нему враждебно. Лишившись поддержки и со стороны дагестанских феодальных владетелей. Хаджи-Давуд оказался в полной политической изоляции. Но и в таких условиях он продолжал проводить самостоятельную политику, направленную на возрождение ширванской государственности.
Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс. Об этом, вопреки мнению некоторых авторов, неопровержимо свидетельствуют архивные документы и показания современников. В одном из таких документов, например, говорится о том, что по фирману шаха Тахмасиба II от месяца рамадана 1136 (1724) года уцмию Ахмед-хану предписывалось со своим отрядом двинуться на Шемаху против Хаджи-Давуда, которому «…беспутные жители той местности оказывают содействие».[114] Й.Хаммер в своей «Истории османского государства» на основании турецких источников пишет о том, что жители Ширвана настойчиво просили турецкое правительство очистить их страну от шиитов и умоляли назначить ханом Хаджи-Давуда.[115] О широкой поддержке народа говорит и такой хорошо известный факт взятия Шемахи Хаджи-Давудом не без помощи большой части городского населения, среди которых находились и представители знати. Небезынтересно здесь привести один любопытный архивный документ, составленный со слов некоего жителя Дербента Муртозакули, находившегося в Шемахе во время её осады отрядами повстанцев во главе с Хаджи-Давудом. При встрече с Петром I Муртозакули сообщил ему следующее: «…как де были бунтовщики в Шемахе,…знатные же, а именно Хаджи-Ибрагим, Хаджи-Магомет — Эммин, Хаджи-Измаил и многие которых и имян не может упомнить к ним же пристали и соединились».[116]
Хаджи-Давуд пользовался поддержкой не только лезгинского, но и других суннитских народов Восточного Кавказа. Об этом, в частности, свидетельствует источник, в котором говорится, что жители Гянджи, вступив в переговоры с подошедшим в мае 1722 года во главе большого войска Вахтангом, говорили ему: « Лезгины не пришли бы к нам в нашу страну, если бы не имели единомышленников в соседних с нами областях, среди окружающих нас народов. Они пришли по их наущению, как единоверцы их сунниты».[117]
Из книги Абдурагимова Г.А. Кавказская Албания-Лезгистан. СПб.,1995.
Но в разрушенной войной стране, в условиях разрухи и нищеты, поддержка народа не могла быть бесконечной. И Хаджи-Давуд это хорошо понимал. Он делал всё возможное для облегчения тяжелого положения народа. Для этого нужно было возродить экономику страны, основу которой составляло производство шёлка. Поэтому в первую очередь восстанавливались шелковые фабрики и мануфактуры. Возрождалась торговля, о чем свидетельствует И.Гербер, который писал, что «нынешние бунтовские обитатели питаются ещё малым торгом»[118]. Но на пути хозяйственного возрождения страны стояли немалые трудности. Восточные прикаспийские районы Ширвана вместе с такими важнейшими торгово-экономическими центрами, как Баку и Дербент, а также богатыми хлебом провинциями, как Мюшкюр и Шабран, были заняты российскими войсками. «Видно, доходы и губерния также с прежними не равняются, – писал И.Гербер, – ибо большая половина Ширвании под российской империей состоит»[119]. Экономическому возрождению страны мешали и постоянные происки османской военщины, а также всё ещё продолжавшиеся опустошительные набеги со стороны некоторых дагестанских феодалов.
Параллельно с восстановлением экономики Ширвана Хаджи-Давуд заботился и об укреплении своего политического влияния в стране. Суннизм был объявлен государственной религией. Принимались меры по созданию новых государственных и общественных структур. Отмечая это, тот же И.Гербер писал: «Ныне шемахинские жители все сунны… Главные чины, как духовные, так и гражданские, ныне даны тем, которые во время ребелии перед другими бунтовщиками услуги свои Хаджи-Дауду и Зурхаю оказали»[120]. И далее крайне враждебно настроенный к восставшему народу русский офицер пишет, что «на место прежде бывших вежливых и просвященных персиян ныне все грубые бунтовские мужики»[121].
Как уже отмечалось, Россия на занятых ею прикаспийских территориях проводила ярко выраженную антисуннитскую политику, направленную на вытеснение суннитского населения из этих районов. Вследствие этого из Баку, Дербента, Мюшкюра, Сальяна и других ширванских провинций, отошедших к России, сунниты толпами уходили в западные внутренние районы Ширвана, находившиеся под властью Хаджи-Давуда. В свою очередь шииты и армяне покидали Ширванское ханство и переселялись в районы, занятые Россией. С учётом этого надо полагать, что население Ширванского ханства к концу правления Хаджи-Давуда состояло в своём подавляющем большинстве из лезгин и представителей других суннитских народов Восточного Кавказа.
Таким образом, русско-турецкий договор, заключенный в 1724 году в Константинополе, явился сильнейшим ударом по освободительному движению и предательством со стороны турок интересов восставшего народа. Хаджи-Давуд решительно выступил против этого договора и всячески препятствовал выполнению его условий. Данный договор до предела обострил противоречия между Хаджи-Давудом и Портой. С этого момента движение принимает и антиосманский характер.
Константинопольский договор привел к резкому усилению экспансии России и Османской империи на Кавказе. Это привело к ряду народных восстаний и выступлений местных феодалов. Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда была направлена в этот период на обуздание захватнических устремлений соседних держав и обретение независимости. Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс.
____________________________
[83] Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т.VII. №4531. С.303-305 (Далее — ПСЗ); СИРИО. Т.52. С.19-29; Русско-дагестанские отношения ХVII — первой четверти ХVIII вв. С.297-302; Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.58-62; Соловьев С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С. 391-392.
[84] Цит. по: Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.58-59.
[85] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.59-60; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.86.
[86] Магомедов Р.М.Даргинцы в дагестанском историческом процессе. Махачкала: Дагкнигоиздат,1999.Кн.2.С.102.
[87] Цит. по: Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.60.
[88] Левиатов В.Н. Указ. соч. С.87.
[89] Русско-дагестанские отношения ХVII — первой четверти ХVIII вв. С.298.
[90] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.90.
[91] Гербер И.Г. Указ. соч. С.90-91.
[92] Там же. С.91.
[93] См. нп.: Левиатов В.Н. Указ. соч. С.87; Абдурахманов А.А. Азербайджан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана в первой половине ХVIII в. Баку, 1964. С.33-34; Гаджиев В.Г. Роль России… С.109; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.63-65.
[94] Гаджиев В.Г. Роль России… С.116; Алиев Б.Г. Умаханов М-С. К. Союзы сельских общин в борьбе за независимость Дагестана в XVII — первой половине XVIII в. // Освободительная борьба народов Дагестана в эпоху средневековья. Махачкала, 1986. С.63; Сотавов Н.А. Крах… С.69.
[95] Гербер И.Г. Указ. соч. С. 102-103.
[96] Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.
[97] Сысоев В. Начальный очерк истории Азербайджана. Баку, 1925. С.94.
[98] Абдуллаев Г.Б. Указ. соч. С.24.
[99] Бутков И.Г. Указ. соч. Ч.1. С.70.
[100] Цит. по: Левиатов В.Н. Указ. соч. С.84.
[101] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1723. Д.1. Л.100-101.
[102] ГАРД. Ф.335: Комендант крепости Терки. Оп.1. Ед.хр.29. Л.1об.
[103] Шамхалы Тарковские // ССКГ. Вып.1. С.59; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй… С.184; История Дагестана. Т.I. С.351.
[104] Потто В.А. Два века терского казачества (1557-1801). Владикавказ, 1912. Т.2. С.98.
[105] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.82-83; Неверовский А.А. Краткий исторический взгляд на Северный и Средний Дагестан в топографическом и статистическом отношениях до уничтожения влияния лезгинов на Закавказье. СПб., 1847. С.17.
[106] Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Майкоп: ПК «Идигов продукт», 1991 (Репринт. изд. от 1823 г. (М.: Тип. С.Селивановского)). С.300.
[107] История Азербайджана. Т.1. С.311-312.
[108] РГВИА. Ф.20: Воинская экспедиция военной коллегии. Оп.1, Ед.хр.9. Л.85; АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. Оп.1. 1726. Д.З. Л.56об-58об; Сотавов Н.А. Крах… С.72.
[109] Абдуллаев Г.Б. Указ. соч. С.89.
[110] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.79.
[111] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. Оп.1. 1724. Д.6. Л.32, 32об; Сотавов Н.А. Крах… С.69.
[112] АВПРИ.Ф.77: Сношения России с Персией. 1725. Оп.1. Д.5.Л.238; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.77.
[113] Журнал Верховного тайного совета от 23 марта 1726 года // СИРИО. Т.55. С.131-132; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.83.
[114] АКАК. 1886. Т.2. Доп. к Т.1. С.1080.
[115] Hammer J. von Geschichte des Osmanischen Reiches. Pest, 1830. Bd.7. P.297.
[116] АВПРИ.Ф.77:Сношения России с Персией.1722.Оп.I.Д.18.Л.57.
[117] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч.С.31-32.
[118] Гербер И.Г. Указ. соч. С.94.
[119] Там же. С.95.
[120] Там же.
[121] Там же.
