Оскар Егер .
Всемирная история. В 4 т.
Т. 3. Новая история. В 7 кн.
С-Пб.:Специальная литература,1997-1999.
Книга Вторая
РЕФОРМАЦИЯ И АНТИРЕФОРМАЦИЯ (1555—1618)
Глава III
Франция при четырех последних Валуа. Кальвин и реформация в Женеве. Гугенотские войны. Первые шаги Генриха IV
Екатерина Медичи. Варфоломеевская ночь, 1572 г.
Екатерина Медичи. Варфоломеевская ночь, 1572 г.
Если Колиньи так и не успел склонить короля на такое предприятие, то, по крайней мере, возбудил в нем интерес к своему плану потому, что Карл находился в том возрасте, когда все великое, многообещающее производит неизгладимое впечатление. Партия Гизов ужасалась, видя возрастающее влияние на короля того, кто был и остался ее смертельным врагом. Война с Испанией и Филиппом II, главным защитником и поборником всех католических интересов, казалась этой партии нападением на саму веру. Королева-мать была уже на стороне Гизов. Она пошла на временный союз с протестантами, пользовалась ими для противодействия преобладанию другой партии, но питала инстинктивную вражду католички против сторонников нового учения, претившего ее душе.
Екатерина Медичи не была особенно предана религии, которая заменялась для нее во многом чисто итальянским суеверием, иногда составлявшим странную противоположность с ее здравомыслием. Екатерина происходившая из дома Медичи и будучи племянницей папы Климента VII имела весьма мирские наклонности и ненавидела строгость женевской школы, потому и переносила эту ненависть на представителей нового учения и лично на адмирала Колиньи.
Целью ее жизни была власть, и она достигла ее длинным, трудным, усеянным всевозможными препятствиями путем. Для удержания этой власти, по тем понятиям, в которых она выросла, было дозволительно все, и людские жизни она не принимала в расчет. Видя своего вождя в почести при дворе, гугеноты беспечно прибывали в Париж, в том числе и наиболее видные представители. Как было не воспользоваться таким случаем, чтобы отделаться от них одним кровавым ударом? Исполнить это было легко. Парижское население переносило присутствие стольких еретиков в стенах города с едва скрываемой злобой. Стоило только снять с народа узду – и эти еретики обрекались на гибель.
Сначала предполагалось только устранить Колиньи. Королева встретилась с вдовой убитого герцога Гиза, сын которой, молодой герцог Генрих Гиз и третий сын Екатерины, герцог Анжуйский, были посвящены в тайну. 22 августа (1572 г.) в проходившего по улице Колиньи был произведен выстрел из окна одного дома, но адмирал был только ранен. Неудача этого покушения усилила страх, а с вместе ним и ярость заговорщиков. И тогда мысль о поголовном истреблении гугенотов заслонила собой другие планы, которые были заранее приготовлены или обдуманы, или были порождением минуты. Эти люди давно уже жили в атмосфере кровавых замыслов и приготовлений к убийствам, а удобный случай стал только искрой, упавшей на порох.
Заранее было условлено о некоторых частностях: принцев крови, новобрачного наваррского короля, молодого принца Конде предполагалось пощадить, а все остальные вожди партии были обречены на смерть. Однако нужно было еще заручиться согласием короля. Несчастный юноша, носивший в то время французскую корону, конечно, понимал, что этим поступком он предаст свое имя проклятию в последующих веках, и он воспротивился. Но его матери и всем прочим приближенным было не трудно возбудить в этой слабой и колеблющейся душе опасения против гугенотов и ненависть к ним – и его воля не устояла.
Тотчас же приступили к делу. Поздно вечером, 23 августа 1572 года, старшина (prevot) купцов Шаррон, вместе с предшественником его Марселем, были позваны в Лувр. Там им обоим предложили вопрос: «На какое количество парижских граждан мог бы рассчитывать король, если бы он нуждался в их помощи для важного дела? – Вопрос был понят. Смотря по времени, – ответил Марсель, в иной месяц и на 100 000. – А нынче на сколько? – Тысяч на двадцать.» Тогда сделаны были необходимые распоряжения: заперты все городские ворота; граждане, с белыми крестами на шапках и белыми перевязями на руках, собрались под покровом ночной тьмы. Прежде всего, под непосредственным руководством герцога Гиза, было произведено нападение на Колиньи в его спальне, и он, смертельно раненный, был выброшен из окошка. Около трех часов утра все было готово: ударили в набат, граждане устремились в дома гугенотов, которые им были указаны, и весьма усердно принялись проливать кровь еретиков. Убийства продолжались с неудержимой силой до тех пор, пока уже некого было больше убивать.
Кое-где в провинции тоже последовали примеру Парижа. Предполагают, что в одном Париже убито было не менее 2000 гугенотов, а в остальных частях Франции – 20 000 человек. По справедливому замечанию одного из историков, гораздо хуже «этих кровавых оргий» было то, что «наместник Христов», папа Григорий XIII, приказал петь торжественный Те Deum (Тебе Бога хвалим) по случаю этой великой победы, одержанной Церковью над еретиками. Филипп II также злобно посмеялся, когда до него дошла весть о таком удачном нападении на гугенотов. Во всех же остальных странах, в том числе и при дворах католических правителей, к этому злодеянию отнеслись с большими или меньшими порицаниями и едва ли надо добавлять, что все эти жестокости оказались совершенно напрасными и не достигли своей цели.
Война. Эдикт 1573 г.
В некоторых городах губернаторы отказались привести в исполнение данные им кровавые приказания, в других число гугенотов было настолько велико, что они могли успешно обороняться. Когда парижский парламент не постыдился заявить, будто Колиньи был умерщвлен на законном основании как государственный изменник, то большинство гугенотов поспешили укрыться в безопасные места. Важнейшим из таких убежищ был город и крепость Ла-Рошель.
Тогда в окружении короля Филиппа II в Мадриде и его единомышленников в Париже предположили, что настало время приступить к окончательному искоренению еретиков. Четыре войска разом выступили в поход, чтобы завершить начатое в Варфоломеевскую ночь. Однако на этот раз успех не увенчал оружия ревнителей веры. Сами вожди почти с отвращением следовали за опозоренными знаменами. Оказалось, что, как бы ни была извращена человеческая природа, люди не могут долго жить в атмосфере, насыщенной убийством и кровью и что на тех, кто не окончательно был омрачен фанатизмом, эти кровавые деяния произвели скорее такое впечатление, что Францию не следует отдавать на произвол тех неистовых безумцев, которые были главными виновниками этих ужасов.
Ла-Рошель и Сансэр защищались мужественно и еще не минул год, со времени совершенных в Варфоломеевскую ночь злодейств, как гугенотам вновь был дан довольно милостивый эдикт (6 июля 1573 г.), по которому домашнее богослужение было безусловно освобождено от всяких притеснений, а общественное богослужение допущено для гугенотов в городах: Ла-Рошель, Ним и Монтобан, а равно как и во владениях некоторых знатнейших баронов, которым принадлежало судебное право на их территории.
Еще более важным было то, что злодеяния 24 августа 1572 года дали возможность партии центра, партии политиков, действовать смелее и настойчивее говорить. Она с особой тщательностью ратовала за те государственные интересы, которые напрочь не совпадали с интересами Церкви. Сын старого коннетабля Монморанси, Генрих Монморанси-Дамвиль, губернатор Лангедока, один из видных деятелей этой партии, собственной властью ввел в обиход решения прежних примирительных эдиктов в своей провинции. Ни одна из обеих партий не выразила своего одобрения этим поступком, но это произвело впечатление тем более, что и один из принцев королевского дома (младший сын Екатерины Медичи), герцог Алансонский, также перешел на сторону партии центра. Он жил не в ладах со своей матерью, которая именно потому и отдала предпочтение Генриху, герцогу Анжуйскому, который в 1573 году после смерти Сигизмунда Августа и был избран королем польским.
Смерть Карла IX, 1574 г.
Вскоре Генрих, герцог Анжуйский, был призван к выполнению более важной задачи. Карл IX, слишком слабый волей, чтобы воспрепятствовать убийствам Варфоломеевской ночи, был, однако, не настолько злым и дурным человеком, чтобы легко избавиться от страшного впечатления этих убийств. С этой самой ночи сон его пропал. Время от времени ему чудилось, что он слышит нестройный гул голосов, крики и вопли, проклятия и вздохи, как в ту страшную ночь 24 августа. Его хилое тело не вынесло такого потрясения, которое, под влиянием общего положения дел не проходило, а наоборот, усугублялось. Этот несчастный 24-летний юноша-король скончался 30 мая 1574 года и корона перешла к любимцу Екатерины Медичи, Генриху, герцогу Анжуйскому, который к тому времени уже в течение целого года был королем польским.
Генрих III – король с 1574 г.
Генрих III (1574-1589 гг.) получил извещение о своем воцарении на французском престоле в своей резиденции – в Кракове. Он тотчас же избавился от своих обязанностей польского короля, которые теперь уже утратили для него всякое значение, и так быстро уехал из Польши, что его отъезд был даже похож на бегство.
Положение, в котором пребывала Франция, было чрезвычайно сложное. На мгновение он поколебался, обдумывая вопрос: не следует ли и ему перейти на сторону политиков? Но он также принимал некоторое участие в избиении гугенотов и был, что называется, настроен строго католически. Тем более, что он был глубоко испорченный, женственно суетный молодой человек, возросший среди разврата и ветреных удовольствий этого развращенного двора. Вот почему он, следуя советам своей матери и кардинала Лотаринского, решил сначала попробовать свое оружие на гугенотах (1575 г.).
Однако на этот раз «политики» и гугеноты действовали заодно. Герцог Алансонский порвал свои связи с двором, а Генрих Наваррский вновь перешел из католичества в реформатство. Королева английская предоставила денежные средства, а Иоган Казимир Пфальцский прислал в помощь войска. В случае удачи, он получал себе в управление Мец, Туль и Верден, которые, таким образом, вновь бы вернулись к Германии. Однако до открытой вооруженной борьбы в эту пятую войну против гугенотов дело дошло не сразу.
Начались переговоры: одним из эпизодов явилось собрание государственных чинов в Блуа (декабрь 1576 г.). Выборы на этот раз были проведены в исключительно католическом духе и одним из первых шагов нового состава выборных было то, что они обратились к королю с прошением об установлении единой религии в королевстве. Однако при этом государственные чины не доставили королю средств, необходимых для деятельной борьбы с гугенотами. О необходимых финансовых мерах никак не могли договориться и война пошла очень вяло. Голоса в королевском совете тоже разделились. Строго католическому воззрению представителей духовенства противопоставила свои доводы более умеренная партия и к ней присоединился сам король и Екатерина Медичи, которая после смерти Генриха II ничуть не ослабила своего влияния на колебание церковной политики во Франции. Война закончилась в 1577 году новым мирным договором в Пуатье.
Мирный договор в Пуатье, 1577 г.
Этот договор во многих отношениях был благоприятнее предшествующих. Гугенотам допускалось свободное исповедание новой веры всюду, где она существовала в день заключения договора, и, более того, в одном каком-нибудь городе каждого правительственного округа – гугенотам было предоставлено 8 городов, но Париж был из этого общего положения исключен – они могли проживать в полной безопасности. Кроме того, им был дан доступ к бенефициям государства, т. е. к занятию общественных должностей. На мгновение это важное и похвальное решение как бы облагородило Генриха III в его собственных глазах. С гордостью он сам называл этот мир своим, королевским миром, так как он давал возможность государству выпутаться из весьма неприятных финансовых и экономических затруднений. Действительно, в течение последующих семи лет во Франции наблюдалось относительное спокойствие.
Смерть герцога Анжуйского. Гизы, 1584 г.
Но эта попытка улучшения в правлении была у Генриха явлением мимолетным, из финансовых затруднений она его не вывела. Генрих окружил себя молодыми сверстниками, которые вполне разделяли его порочные наклонности и которым он дал возможность усиленно влиять на государственные дела. Наиболее выдающихся из числа этой молодежи он возвел в высшие государственные должности, а это шло как раз вразрез с интересами знатнейших родов, которые по средневековому обычаю привыкли смотреть на место губернатора в провинции и на другие государственные должности как на свою родовую собственность. Еще более опасную оппозицию королю составила строго католическая партия, которая не могла ему простить договора, заключенного в Пуатье, и опиралась, главным образом, в своей борьбе с протестантизмом на Филиппа II, испанского. Дело клонилось к тому, что борьба должна была неминуемо возобновиться, как вдруг (в июне 1584 г.) неожиданно произошло событие чрезвычайной важности: четвертый, младший из сыновей Генриха II и Екатерины Медичи, герцог Алансонский и Анжуйский, умер, а сам король оставался еще бездетным… Пришел конец дому Валуа, и ближайшим наследником французского королевства был теперь не кто иной, как Генрих Бурбонский, король наваррский, гугенот, глава гугенотов, еретик и, мало того, сугубый еретик!
Вожди старокатолической партии уже давно решили между собой, что такое событие ни при каких существующих условиях совершиться не может и потому наметили в наследники короля знатнейшего главу своей партии, герцога Генриха Гиза. В целом ряде отдельных брошюр толковалось о том, что, по своему происхождению, эта побочная линия Лотарингского дома не только более, чем Бурбоны, но даже и более, чем сами Валуа, имеет прав на французский престол. Честолюбие самого герцога Гиза вовсе не простиралось так высоко, но уже сами условия его положения (как главы клерикальной партии) вынудили его принять на себя при французском дворе, около увядающего потомка династии Валуа, положение, отчасти напоминавшее положение древнефранкских майордомов. В этом было одно большое неудобство: вопреки всяким интересам и традициям Франции, клерикальная партия вынуждена была опираться на могущественный столп католицизма во всем мире – на испанского короля, Филиппа
