Народно-освободительное движение на Восточном Кавказе под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского (первая треть XVIII века) / Бутаев А.А. -Махачкала: Мавел, 2006
Глава III
Второй заключительный этап освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества (1722 — 1728 гг.)
§3. Заключительный период
борьбы народов Восточного Кавказа
против иноземного владычества
(1726-1728 гг.)
Несмотря на предательство со стороны Порты, Хаджи-Давуд не сложил оружия и не отказался от дальнейшей борьбы против иноземного господства – за независимость Ширвана. Но, если раньше на пути достижения этой цели стоял только один Иран, то теперь после вмешательства в события России и Турции Хаджи-Давуду предстояла борьба и против их совместной экспансии. Подписав договор, Россия и Турция фактически заключили между собой союз, направленный против Хаджи-Давуда. Поэтому в эти годы все свои усилия Хаджи-Давуд направил на то, чтобы помешать выполнению его условий.
Как сообщает П.Г.Бутков, «Дауд-бег, хан шемахийский… нынешняго кубинского ханства в рустюйском уезде, коего большая часть жителей предалась на его сторону ещё в 1720 года, построил крепость Тенге или Тенги (или Сабрум) на речке Белбеле… от моря верстах в 40, на крутой каменной горе; и с той стороны, с которой можно к оной подходить, обнес каменною стеною»[122]. При разграничении границ Тенгинская крепость отходила к России. Но Хаджи-Давуд, придававший большое значение этому укреплению, как важному опорному пункту на восточных границах своего ханства, отказался передать его России.[123] Это вызвало недовольство как России, так и Османской империи, стремившихся как можно быстрее закрепить за собой условленные по договору территории. В такой ситуации Хаджи-Давуду ничего не оставалось, как попытаться вступить в переговоры с Портой. Турки, уже давно переставшие доверять Хаджи-Давуду, опасаясь его перехода на сторону России, согласились на это. Переговоры, начавшиеся осенью 1726 года, затянулись до весны следующего года. Как доносил русский резидент в Константинополе И.Неплюев, Хаджи-Давуд даже заплатил туркам 12 тысяч туманов «чтоб ныне границы не окончал»[124]. Но все усилия оказались тщетными. Весной 1727 года работы по разграничению границы были возобновлены.
Тем временем русские войска под командованием А.В.Румянцева осадили крепость Тенга, в которой в тот момент находился сын Хаджи-Давуда Сулейман-бек. Не понаслышке зная о силе русского оружия, Сулейман-бек попытался поднять на оборону крепости всё местное население. Но, несмотря на это, ему не удалось отстоять крепость. Она была захвачена русскими войсками.[125]
Потеря ещё одного стратегически важного пункта заметно ослабила позиции Хаджи-Давуда в противоборстве с царской Россией и султанской Турцией. Хаджи-Давуд ещё раз убедился в том, что турки по-прежнему не считаются с его интересами и не хотят видеть в нем равноправного союзника. Это заставило Хаджи-Давуда снова обратить свои взоры на север, на Россию. «По истощении всех средств, – писал по этому поводу А.А.Неверовский, – он (Хаджи-Давуд – А.Б.) и обращался к русскому правительству с просьбою о принятии его в подданство со всеми владениями»[126]. Однако российское правительство, несколько изменившее свои планы относительно Кавказа после смерти Петра I, снова отказало Хаджи-Давуду в поддержке, мотивировав это тем, что оно не хочет нарушать Константинопольский договор[127], с условиями которого к тому времени Порта практически уже не считалась.
Между тем к Хаджи-Давуду через муганского султана Рамазана обратился шах Тахмасиб II с предложением вступить с ним в союзнические отношения. В письме муганского султана говорилось: «Счастливому командующему, нашему Аджи Давуд хану, ныне указ шахова величества Тахмасиба на имя моё и Мусабеку прислан а особливо вашей милости, а как сие письма получив и в скорости брата своего Мамед хан бека в деревне Жевать вышли чтоб мне с ним видеться, а со мной ныне русских людей только десять человек, а другие с бригадиром и в себя содержите безопасение пожалуй времени не упущай и скоро суды приезжай»[128].
Однако шах и его сторонники просчитались. Они не смогли привлечь Хаджи-Давуда на свою сторону. Хотя Хаджи-Давуд в это время и нуждался в союзниках, но он, будучи тонким политиком и преданным своему делу человеком, очень дипломатично отказал шаху, ответив на письмо муганского султана: «негодно чтобы прежде вам присегать», а потом восстать против русских.[129]
Вскоре о попытке персидского шаха привлечь на свою сторону Хад-жи-Дауда стало известно российскому командованию. Генерал-майор Шипов в донесении в Государственную коллегию иностранных дел передал, что муганский султан и сальянский наиб Гардалибек имеют «злоумысел чинить над нашими людьми и пересылали за Давуд-беком» в Шемаху своих людей с письмом, которые в дороге были пойманы.[130]
Последние попытки договориться с Хаджи-Давудом на своих условиях в этот период предпринимало и турецкое правительство. Об этом свидетельствует архивный документ, сообщающий, что к муганскому султану прибыл с письмом от турок некий Мухаммед-Кули-хан, который затем отправился к Хаджи-Давуду. О чем говорил Хаджи-Давуд с представителем Турции, нам неизвестно. Однако можно предположить, что турки пытались уговорить Хаджи-Давуда отказаться от своей независимой политики и стать, наконец, послушным вассалом султана. Но Хаджи-Давуд и на этот раз не поддался уговорам турок. Он остался верен своей заветной цели, заключавшейся в воссоздании независимого лезгинского государства на территории бывшего Ширванского беглербекства.[131]
Порта, убедившись, что Хаджи-Давуд ни при каких обстоятельствах не согласится стать исполнителем её воли, окончательно отвернулась от него. Недовольство турецких правящих кругов подогревалась тем, что Хаджи-Давуд с каждым днем проявлял всё большую самостоятельность и совершенно не считался с османскими властями. Кроме того, в официальных кругах Османской империи стало известно о намечавшемся сближении Хаджи-Давуда с Россией.[132]
В мае 1728 года по секретному указанию турецкого султана Хаджи-Давуд был приглашён с «визитом вежливости» в Гянджу.[133] Хаджи-Давуд принял это приглашение, видимо, надеясь наладить, наконец, отношения с турками. Однако в Гяндже его арестовали и, пока весть об этом не дошла до Шемахи, перевели сначала в Эрзурум, а оттуда на остров Кипр. Здесь Хаджи-Давуд и провел последние годы своей жизни. Ханом Ширвана был назначен Чолак-Сурхай Казикумухский.[134] Ему был присвоен чин двухбунчужного паши[135] и жалованье в 3 тысячи рублей в пересчете на русские деньги.[136]
Второй этап
освободительного движения народов Восточного
Кавказа под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского
(1722-1728 гг.)
Линия разграничения границ между Россией и Турцией по Константинопольскому договору.
Государство Хаджи-Давуда после разграничения границ по Константинопольскому договору.
Походы русских войск.
Направление действия турецких войск.
Набеги дагестанских феодалов.
Х 1722 Места и годы основных сражений.
Как уже отмечалось, после того как власть в Ширване была официально признана за Хаджи-Давудом, Сурхай «возымев смертельную ненависть к Дауд-беку… действовал против него и против Шемахи неприятельски»[137].Начиная с этого времени, Сурхай постоянно совершал грабительские набеги на владения Хаджи-Давуда, нанеся ему огромный ущерб. Об одном из таких набегов, осуществленном Сурхаем с 6-тысячным отрядом, состоявшим в основном из наемников, собранных из разных мест путем подкупа и подарков, на деревню Дедели – родину Хаджи-Давуда, рассказывает современник событий. Прибыв в Мюшкюр, войско Сурхая окружило деревню. Однако, несмотря на «немаловременную осаду»[138], Сурхаю не удалось взять Дедели, «в котором находился Хаджи-Дауда брат, и оною стеною укрепил»[139]. Потерпев неудачу, Сурхай вернулся в Казикумух.
Недовольный тем, что турки «предпочли ему, природному князю, мужика Дауда», Сурхай «несколько лет наносил туркам… досады»[140]. Одновременно Сурхай всячески старался «различными происками… выставить Хаджи-Дауд-бека в дурном свете пред турецким правительством»[141].
Умело лавируя между Россией и Османской империей и пользуясь сложившимися благоприятными обстоятельствами, Сурхай последовательно добивался своих интересов. «Когда в 1727 году Зурхай показывался, будто он хотел под российскую защиту и империю поддаться, – писал И.Гербер, – то турки всякими мерами старались ево от сего отдержать и на их сторону и владение перевести и того ради ему многие обещания предлагали; а он к тому склонился, ежели он от Порты достойно пожалован будет, то ему турки Кабалу владеть отдали, которой уезд он немедленно своими людьми и занял; только тем не был доволен и взял ещё против их позволения и Агадаш и в оном укрепился, так что турки принуждены были ево ханом шамахинским по ево требованию поставить, что он не больше противности какой им не учинил»[142].
Судя по источникам, в Сурхае проявляла заинтересованность и Россия. «Российский двор, – читаем у П.Г.Буткова, – делал опыт преклонить на свою сторону Сурхая». Обе соперничавшие в регионе державы не желали его перехода на сторону противника. Что касается самого Сурхая, то он «на обе стороны подавал надежду, чтоб увидеть, кто предложит ему полезнейшия кондиции, пока наконец турецкия деньги превозмогли в 1727 году»[143].
Особую заинтересованность России и Турции в Сурхае в этот период, кроме всего прочего, можно объяснить ещё и тем, что присоединение его владения давало возможность каждой из этих держав существенно расширить зону своего влияния и создать предпосылки для дальнейшего его распространения на внутренние горные районы Восточного Кавказа. Как говорится в архивном документе, приняв Сурхая под свою протекцию, Порта пыталась «Сурхаево владение с Шемахою соединить и тем сильнее свою партию в той стране утвердить»[144].
Происки Сурхая, конечно, сыграли определенную роль в решении Порты об отстранении Хаджи-Давуда. Но главная причина, заставившая турецких властей принять такое решение, заключалась, на наш взгляд, в непокорности самого Хаджи-Давуда, его стремлении проводить независимую политику. «Порта, раздраженная непокорством Дауд-Бека, – писал один из русских авторов начала XIX века, – лишила его достоинства шемахинского хана и назначила на его место Сурхай хана»[145]. Это подтверждается и архивным документом: «Турки, недовольные дерзостью и непослушанием Дауд-бека, отдали Шемахинское ханство Сурхай хану»[146].
Таким образом, Сурхай добился того, к чему так самоотверженно стремился многие годы. Он стал правителем довольно обширной территории от Казикумуха до Шемахи. Но взамен полученной власти Сурхай-хан должен был платить «туркам довольно тяжёлые подати»[147].
К сожалению, в историографии существует довольно устойчивое мнение, будто Хаджи-Давуд был «типичным ставленником» турецкого султана. Многие авторы, опираясь на субъективные свидетельства крайне враждебно настроенных к освободительному движению современников, пытаются представить Хаджи-Давуда как послушного орудия в руках Порты. Так В.Н.Левиатов, касаясь последних лет деятельности Хаджи-Давуда, писал: «Судя по действиям Дауд-бека, он превратился в типичного турецкого пашу. Однако, несмотря на то, что он исполнял все требования Порты, он всё же был смещён».[148] Схожего мнения придерживается и Р.М.Магомедов, который считает, что, вступив в турецкое подданство, Хаджи-Давуд отказался от борьбы за политическую независимость и согласился на переход из-под власти шахского Ирана под власть султанской Турции.[149]Аналогично рассуждает и другой дагестанский историк Н.А.Сотавов, отмечая, что турецкое правительство в 1725 году могло опираться только на Хаджи-Давуда и Али-султана, и что с их помощью оно пыталось подавить сопротивление дагестанских горцев, грузин и армян.[150]
На наш взгляд, принимая во внимание приведенные строки, нельзя согласиться с мнением о покорности Хаджи-Давуда Порте. Выше нами были уже приведен ряд архивных документов и свидетельств современников, опровергающих такое мнение. Опираясь на эти источники, мы склонны полагать, что Хаджи-Давуд, посвятивший свою жизнь борьбе за свободу и независимость своего народа и всеми силами стремившийся к возрождению независимого суннитского государства на Восточном Кавказе, не мог идти на поводу у турок, преследовавших на Кавказе собственные интересы.
Зато Сурхай действительно стал послушным орудием османского султана. Об этом неопровержимо свидетельствуют многочисленные архивные документы, свидетельства современников и другие источники. Имеются такие материалы в немалом количестве и в Государственном архиве Республики Дагестан.[151] Став шемахинским ханом, Сурхай начал совершать набеги на прикаспийские районы, находившиеся под властью России. Нет ни малейшего сомнения в том, что эти набеги производились Сурхаем по заданию турецких властей.[152]
Один из опустошительных набегов в декабре 1728 года Сурхай совершил в Сальянскую провинцию. Заодно с ним действовал османский наместник Ибрагим-паша. Как пишет П.Г.Бутков, Сурхай «там бывших людей побил и пленил; устроенные магазины с провиантом и многие там лежащие деревни без остатку выжег, пожитки пограбил и несказанное свирепство производил»[153].
В результате нападения Сурхай-хана на Сальянскую провинцию было разорено 23 деревни, убито 280 человек, а 227 взято в плен, в том числе 72 женщины. Грабители угнали 1516 лошадей, 4902 вола, 6579 баранов, 35 буйволов, 25 верблюдов и забрали с собой большое количество зерна, множество ковров, посуды и других предметов домашнего обихода.[154]
В этот же период Сурхай-ханом в область Кюре был отправлен отряд во главе с Карат-беком, который должен был привести в подданство жителей этой области. Раньше, ещё до назначения Сурхая шемахинским ханом, кюринские старшины оказывали ему поддержку в его набегах, получая за это деньги и разные подарки. Теперь, сделавшись ханом, Сурхай решил подчинить их своей власти. А между тем эта область по Константинопольскому договору должна была отойти к России. Зная о пророссийских настроениях некоторых местных старшин, Сурхай приказал Карат-беку «отвращая оных от подданства России», призывать в его «Сурхаеву службу»[155]. Это было первой попыткой Сурхая подчинить своей власти вольные общества кюринских лезгин. До этого, на наш взгляд, вопреки распространенному мнению, между ними существовали только договорные отношения.
Имеются также сведения о том, что Сурхай совершал частые грабительские набеги и в сторону Кубы, а также Дербента.[156] Но здесь его отряды каждый раз вынуждены были отступать, наталкиваясь на противодействие русских войск.[157]
Всё это показывает, что Сурхай, став шемахинским ханом, не отказался от своего привычного ремесла: грабежей и разбоев. Но, если раньше он это делал только ради собственного обогащения и возвышения, то теперь все эти разбои и грабежи производились по указанию турецких властей и отвечали интересам Порты.
К сожалению, отдельные авторы пытаются представить Сурхая в качестве вождя движения, его главного организатора и руководителя.[158] Надо признать, что Сурхай действительно сыграл не последнюю роль на первом этапе движения, оказав немаловажные услуги повстанцам во главе с Хаджи-Давудом. Однако в дальнейшем Сурхай, преследуя собственные интересы, отстал от движения и начал проводить самостоятельные боевые действия, направленные против повстанцев и их лидера Хаджи-Давуда, стремясь во что бы то ни стало отстранить его от власти и самому стать ханом Ширвана.
Нелишним будет также заметить в этой связи, что освободительные движения и войны, происходившие под религиозными лозунгами в средние века, как правило, возглавлялись духовными лицами, «приобретшими в народе достаточное значение, чтобы окружить себя последователями»[159]. Именно таким человеком и был Хаджи-Давуд. Что касается Сурхая, то не секрет, что он был известен в Ширване больше как разбойник и грабитель, так как часто совершал сюда свои набеги. Маловероятно, чтобы жители Ширвана, составлявшие основную массу восставших, могли последовать за таким человеком и более того признать его своим предводителем. Об этом свидетельствуют и архивные документы, сообщающие о том, что Сурхай, став ширванским ханом, не мог привлечь в свой отряд жителей Ширвана и довольствовался услугами отряда в 200 человек, собранного из казикумухцев и наемников из других мест.[160] Даже в годы, когда Сурхай был союзником Хаджи-Давуда, его отряд насчитывал не более 1000 человек.[161] «Понятно, что с таким малочисленным войском Сурхай никак не мог претендовать на главную роль в освободительном движении, основные действия которого к тому же происходили далеко от его родины. Об этом, очевидно, знали и турки, которые признали в 1722 году ханом Ширвана не Сурхая, а Хаджи-Давуда. Кроме всего этого, о том, что Хаджи-Давуд, а не Сурхай, был главным организатором и руководителем движения убедительно свидетельствуют и почти все источники, сообщающие о тех событиях, многие из которых были приведены выше. Поэтому говорить о Сурхае, как о главном действующем лице движения, на наш взгляд, нет никаких оснований.
Отстраненный от власти, Хаджи-Давуд провел последние годы своей жизни в ссылке – на острове Кипр. К сожалению, мы не располагаем какими-либо материалами, касающимися этого периода его жизни. Изолированный от внешнего мира, Хаджи-Давуд умер вдали от Родины, за свободу и независимость которой он отдал лучшие годы своей жизни.
Таким образом, последние годы борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества прошли на фоне всё более расширявшейся экспансии иностранных держав и установления их господства в регионе. После завершения работ по разграничению границ Порта решила отстранить Хаджи-Давуда от власти из-за его непокорности и стремления проводить независимую политику. Отстранение Хаджи-Давуда фактически привело к окончательному поражению освободительного движения и безоговорочному установлению русско-османского господства в регионе.
___________________________________
