Народно-освободительное движение на Восточном Кавказе под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского (первая треть XVIII века) / Бутаев А.А.
-Махачкала: Мавел, 2006
Глава II
Первый этап освободительного движения народов Восточного Кавказа под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского (1707-1722 гг.)
§4. Взятие Шемахи.
Свержение сефевидского владычества
(1720-1722 гг.)
К 1720 году кризис Сефевидского государства приближался к своему апогею. Восстаниями был охвачен не только Кавказ, но и другие территории, находившиеся под сефевидским игом. На юге арабские повстанцы в 1717 году захватили Бахрейн и ряд других островов Персидского залива. Продолжалось восстание афганского племени гильзаев во главе с Мир-Махмудом, ставшего правителем Кандагара в 1717 году. В районе Герата в 1716 году восстало другое афганское суннитское племя – абдали, которое, объединившись с узбеками, стало совершать нападения на Хорасан. В эти же годы начались восстания в Курдистане и Луристане. Отряды курдов иногда доходили до самых стен Исфахана.[139]
Учитывая сложившуюся благоприятную обстановку, Хаджи-Давуд начал готовиться к новым выступлениям. Он стал рассылать в разные общества Дагестана письма с призывами подняться против Сефевидов, организовывал отряды, уговаривал феодальных владетелей выступить против Персии.[140] Как и прежде, лозунги Хаджи-Давуда в борьбе с персидско-кызылбашскими захватчиками носили ярко выраженный антишиитский характер.[141]
Сефевидские власти, в свою очередь, принимали отчаянные меры для подавления всё более разгоравшихся народных волнений. В какой-то момент им даже удалось схватить Хаджи-Давуда и заключить его в дербентскую тюрьму. Это случилось, по всей вероятности, в конце 1719 года.[142] Однако вскоре с помощью верных друзей и единомышленников ему удалось бежать из заточения. Оказавшись на свободе, Хаджи-Давуд с удвоенной энергией взялся за прерванное дело.[143]
Антисефевидская пропаганда Хаджи-Давуда и на сей раз возымело своё действие. Как пишет И.Гербер, «…народы приставали к восстанию толпами»[144]. Со всех концов Лезгистана и всего Восточного Кавказа к нему начали стекаться угнетенные, доведенные до отчаяния народные массы. Во главе со своими старшинами прибыли отряды из Кюры, Табасарана и Самурской долины. Али-Султан привел отряды из Цахура и Джаро-Белоканских вольных обществ. Прибыли также отряды из Шеки, Барды и ряда других мест. Вскоре к Хаджи-Давуду присоединилась и часть жителей Рустау.[145] По этому поводу в записях одного из современников находим: «Во время ребелии[146] и конфузии рустауские деревни между собой разделились и те, близ Дагистани лежащие, соединились с нижними дагистанцами и себя к ним стали числить, а другие к бунтовщикам пристали, с ними заедино действовали и Дауд-беку поддались»[147].
Со временем в антииранское движение были втянуты и некоторые ширванские феодалы, в частности куткашенский мелик Ибрагим и его брат Касум. Они происходили из древнего и богатого рода местных меликов, исповедовавших суннизм. С годами эти мелики сумели накопить столько богатства, что их дальнейшее существование в шиитском государстве, где последователи суннизма подвергались всяческим гонениям на религиозной и национальной почве, стало невозможным. К шаху стали поступать доносы от шемахинских беглербеков о «неблагонадежности» куткашенских меликов, на что он приказал уничтожить весь род этих меликов и конфисковать их имущество. Были казнены мелик Махмуд-отец Ибрагима и его брат Ахмед. Через некоторое время был казнен и старший брат Ибрагима – Пейкар, а сам Ибрагим вместе с другим братом Касумом подвергся страшным пыткам. Семьи братьев были захвачены в плен и увезены в Шемаху. Но Ибрагиму и Касуму всё-же удалось уйти от преследовавших их шахских властей и примкнуть к восставшим.[148]
Между тем само Сефевидское государство стало объектом иноземной агрессии. В 1722 году афганцы-гильзаи под предводительством Мир-Махмуда вторглись в пределы Персии и заняли город Керман.[149] Перепуганный шах начал принимать экстренные меры. В числе таких мер он «отправил чиновника своего, полковника своей гвардии Магмут-Бега, с указами и знатною суммою денег и многими подарками в Дагистан, к шамхалу и усмию, требуя, чтоб они, сколько возможно набрали войска и спешили к нему на помощь. Сии, исполняя волю шаха, собрали войско, и оное под предводительством Сурхая, владетеля казыкумукского, отправили к своему назначению»[150].
Однако собранное шамхалом, уцмием и Сурхаем войско не достигло пределов Персии. Когда оно достигло Ширвана, то «здесь явился к Сурхай-хану Дауд-бек, совершенно изменивший своими советами, назначение посланного в Персию подкрепления»[151]. Проявив большую настойчивость, Хаджи-Давуд сумел склонить Сурхая на свою сторону и убедить его повернуть войско против того, кому оно предназначалось.[152] При этом, по словам И.Гербера, он будто-бы говорил Сурхаю: «Ныне нам время себя людьми поставить и богатиться, нежели мы сей случай из рук упустим, то мы достойны, чтоб весь свет нас дураками признал, ибо сила в наших руках, шах от Мир-Махмута утеснен, и никто мешать не может»[153]. Конечно, мы не можем точно установить, что именно говорил Хаджи-Давуд Сурхаю, пытаясь склонить его на свою сторону. Известно только, что Хаджи-Давуд сумел убедить Сурхая не идти на помощь шаху, а наоборот, выступить против него.
Первым из значительных городов Ширвана, который был освобожден объединенными отрядами во главе с Хаджи-Давудом, стал Шабран. Произошло это, судя по источнику, в июне 1720 года.[154] Несмотря на сопротивление со стороны гарнизона сефевидских войск, крепость была взята повстанцами после непродолжительной осады. В результате город был полностью очищен от кызылбашских захватчиков.[155]
Эта удача ещё более раздула пламя восстания. Через некоторое время, примерно в июле 1720 года, объединенные отряды повстанцев под общим командованием Хаджи-Давуда подошли уже к крепости Худат. Вот как описывается это событие в вышеупомянутой анонимной дагестанской хронике: «Эмир Худата, а им был тогда сын Ахмадхана, сына Хусайнхана убитого в Баршли, – собрал всех тамошних шиитов. Когда воители за веру (т.е. – повстанцы – А.Б.) подошли к Худату, (то) осадили и захватили его вмиг, (а затем) осаждали цитадель эмира около недели. Некоторые храбрецы захватили (с собой) лестницы, взобрались по ним на стены цитадели, ворвались в цитадель, захватили их эмира, убили (многих) защитников, захватили их имущество»[156].
Во время взятия Худата был убит кубинский правитель Султан-Ахмед-хан. Погибли и члены его семьи, за исключением грудного ребенка, который был тайно увезён и спрятан в одном из близлежащих лезгинских сёл.[157] Возможно, как считают некоторые авторы, Султан-Ахмед-хан не был убит повстанцами, а стал жертвой феодальной междоусобицы,[158] на истоки которой было уже указано выше.
К сказанному следует добавить, что источники ничего не сообщают об участии Сурхая Казикумухского во взятии Шабрана и Худата. Только П.Г.Бутков упоминает о «местечке» Шабран, «которое 1720 года от Дауд-Бега и Сурхая совсем разорено»[159]. Возможно, что осторожный и расчетливый Сурхай, спеша на помощь шаху, оставил у Хаджи-Давуда только часть своего войска, а сам, опасаясь последствий, вернулся в Казикумух. И только потом, окончательно убедившись в перспективности начатого дела, открыто присоединился к повстанцам. Во всяком случае, в анонимной дагестанской хронике сообщается о его участии в осаде Шемахи, начавшейся в августе 1720 года.[160]
Прибыл к Хаджи-Давуду к этому времени и сам уцмий Ахмед-хан во главе с отрядом, собранным из кайтагцев и акушинцев.[161] Пришел со своим войском и цахурский Али-Султан.[162] Все «они прибыли в землю Мускур, – сообщает анонимный автор. Все жители его (Мускура), Куббы, Кулхана[163] и Куры[164] сошлись вместе, так что количество их достигло примерно тридцати тысяч»[165]. Все эти отряды, состоявшие из жителей суннитских народов Восточного Кавказа – лезгин, лакцев, кайтагцев, аварцев, цахурцев, акушинцев «всем своим могуществом подошли к городу Шемахе, вели в течение восьми дней ожесточенные сражения, но взять его не смогли. К ним дошла весть, что некоторые из оставшихся после них (соплеменников) подняли смуту в их стране. Поэтому в одну ночь они внезапно отошли и возвратились в свою страну»[166].
Видимо, смута, о которой пишет албанский католикос, была связана с происками шамхала Адиль-Гирея, который по-прежнему сохранял верноподданнические отношения с сефевидским шахом и неоднократно угрожал уцмию и поддерживавшим его акушинским старшинам нападением на Кайтаг и Акуша-Дарго.[167] Поэтому уцмий Ахмед-хан со своим войском и отрядом акушинцев вынужден был вернуться в Дагестан.
После ухода Ахмед-хана, Хаджи-Давуд решил снять осаду Шемахи. О причинах, побудивших его принять такое решение, источники ничего не сообщают. Через некоторое время, осенью того же 1720 года, повстанцы во главе с Хаджи-Давудом и Сурхаем отправились взять город Баку. Но бакинский юзбаши Дергах-Кули-бек в сражении, состоявшемся недалеко от города – в местности с тех пор называемым «Кровавым холмом», сумел нанести поражение повстанцам.[168]
Не добившись успеха в Баку, Хаджи-Давуд направил свои отряды на север, намереваясь освободить Кубу и Дербент. Была уже поздняя осень 1720 года. Дербентом в то время правил наиб Имам-Кули-бек, так как султан «яко главный повелитель тамошнего места и окольных дистриктов, выехал из Дербента, для великой опасности от Дауд-бега и Сурхая Казы-Кумыкскаго»[169] и «побег свой взял в Персию к шаху»[170]. Надо полагать, что освобождению Дербента от персидско-кызылбашских захватчиков Хаджи-Давуд придавал большое значение, учитывая его первостепенное стратегическое положение. Овладев Дербентом, он рассчитывал укрепить свое влияние не только в Ширване и Лезгистане, но распространить его и на Дагестан.
Однако Хаджи-Давуда и на этот раз настигла неудача. Ему не удалось овладеть также хорошо укрепленной Дербентской крепостью.[171] Наиб Имам-Кули-бек сумел должным образом организовать оборону крепости и отбить все атаки восставших. После нескольких недель безуспешных попыток проникнуть в город Хаджи-Давуд вынужден был, учитывая к тому же и близость зимы, снять осаду крепости и вернуться в Мюшкюр.[172]
Таким образом, к концу 1720 года освободительным движением против сефевидского владычества была охвачена большая часть Восточного Кавказа. Но, в отличие от предшествующего периода, теперь повстанцы не ограничивались молниеносными нападениями на города и другие населенные пункты, где была сосредоточена сефевидская администрация и проживали шиитские поселенцы-персы и кызылбаши (азербайджанцы). В новых условиях, когда кризис Сефевидского государства дошел до своего апогея, стало возможным не только отвоёвывать, но и удерживать за собой освобожденные населенные пункты и устанавливать там свои властные структуры. В этом состоит характерная особенность данного периода освободительного движения. Сефевидские войска и персидско-кызылбашская знать к концу 1720 года практически были заперты в городах Шемахе, Баку и Дербенте. Вся остальная территория Ширвана контролировалась Хаджи-Давудом.
Между тем успешные действия повстанцев вызвали серьёзное беспокойство в правящих кругах России и Османской империи. Каждое из этих государств намеревалось при первом же удобном случае вмешаться в события и направить их в нужное для себя русло. Зная об этом, Хаджи-Давуд, как умный и дальновидный политик, стал принимать меры, чтобы не допустить такой неблагоприятный для себя поворот событий. Понимая, что он один не сможет противостоять экспансии этих двух держав, Хаджи-Давуд решил заручиться сначала поддержкой одной из них, чтобы затем, используя их противоречия, попытаться отстоять свою независимость. Такое решение, на наш взгляд, было единственно правильным в сложившихся условиях. В качестве такой «опорной» державы могла выступить Россия или же Турция. Но предпочтение было отдано России.
На первый взгляд, такое решение Хаджи-Давуда выглядит не совсем логичным. Ведь была альтернатива: единоверная Турция. Более того, анти-шиитские лозунги Хаджи-Давуда, казалось бы, как раз и должны были сблизить его именно с Османской империей, противоречия которой с Сефевидским государством всегда исходили из противостояния между суннизмом и шиизмом, или, во всяком случае, облекались в такую форму. Но, на наш взгляд, обращение Хаджи-Давуда именно к России, а не к Турции, было не случайным. Оно было обусловлено сложившейся обстановкой, связанной, прежде всего с последними приготовлениями России к началу военных действий на Кавказе. Это было вполне осознанным и хорошо продуманным шагом Хаджи-Давуда, с помощью которого он надеялся получить в лице России сильного и надежного союзника.
С этой целью с начала 1721 года Хаджи-Давуд неоднократно обращался с письмами и посланиями к представителям русских властей в Астрахани. В одном из таких писем Хаджи-Давуда к астраханскому воеводе И.В.Кикину было написано: «Пресветлейшему и державнейшему великого государя подручному честнейшему и высокопочтенному и высокородному астраханскому боярину Ивану дружелюбия и доброго здравия желаю. Преж сего нам от кызылбаш многие обиды были и покою нам от них не стало для того, что они сделали обиду чрез силу и за то стали мы с ними, кызылбаши, в неприятельстве и за свою кровь им отмстим, и Дербень и Шемаху, и Баку осадили, и при тех городах деревни разорили, и в которых числах будем брать и городы, будем милость божия над нами, будет и дело ведает весь народ, а я ныне для дружелюбия пресветлейшему и державнейшему великому государю под руку иттить так же, и юрты свои отдать и ему государю верно служить готов, и как придет ваши войска и что понадобитца строить город или иное, что я и буду со всеми своими людьми великому государю служить верностью; а ныне присланному от вас в одном судне чепаром мы сказали и по своей вере единым богом и по курану и по шириети и по муртузалиевой голове, чтоб приезжали к нам торговые люди, а мы и волосам и не тронем, и сколько людей мочи будет зделало добродетель, а я ныне чаю, что у нас будет всё под моею рукою и чтоб они, торговые люди, ни в чем не опасались а я преж сего к вашей милости писал письмо, что донести к великому государю, а отповеди нет и иное письмо вашей милости объявил ли или нет не ведаю»[173].
В другом письме на имя того же И.В.Кикина Хаджи-Давуд писал: «Честнейшему и превосходительному Ивану доношу: ныне я хочу с вашею милостию дружелюбие иметь и соседство и доноси мои слова великому государю, чтоб по своему государеву указу велел своим торговым людем свинцу и железа и протчее, что нам надобно, провозить, а мы сторонним людем продавать не будем и всем закажем, а от нас буде понадобитца шолк и иное что, то окроме государевых людей продавать не будем и будем заказывать и иные у нас шолк поспеет в скорых числах»[174].
Читая эти письма, первое, что бросается в глаза – это то, что Хаджи-Давуд уже в достаточной степени чувствовал себя хозяином на освобожденных территориях и предпринимал попытки к налаживанию там нормальной хозяйственной жизни. Четко проявляются также и его намерения в отношении России в военной, торговой и других областях. Видно, что Хаджи-Давуд не собирается ограничиться достигнутым, а намерен полностью освободить Ширван и весь Восточный Кавказ от ненавистного иноземного ига. Поэтому, видимо, он и просил разрешить русским купцам привозить в его владения свинец и железо в обмен на шёлк-сырец. В письмах четко прослеживается также и то, почему Хаджи-Давуд воюет с кызылбашами и его решимость довести начатое дело до конца. Кстати, в другом своем письме представителям Русского государства Хаджи-Давуд уже прямо заявляет, что он ведёт войну «не для властолюбия и богатства и не для иного, кроме того, чтоб освободить суннитов от кызылбаш»[175].
Однако, несмотря на искренность своих намерений, Хаджи-Давуд так и не смог добиться поддержки у России. Известную роль в этом, видимо, сыграл А.П.Волынский, на которого Пётр I всецело полагался в тот период в своей кавказской политике. Волынский не советовал Петру I «сближаться с владельцами… иноверных народов Кавказа и указывал на оружие как на единственное средство держать их в страхе и подчинении русским интересам»[176]. В одном из своих донесений Петру I Волынский прямо пишет: «…и мне мнится, здешние народы привлечь политикою к стороне вашей невозможно, ежели в руках оружия не будет, ибо хотя и являются склонны, но только для одних денег, которых (народов), по моему слабому мнению, надобно бы так содержать, чтоб без причины только их не озлоблять, а верить никому невозможно». Далее Волынский высказывает свое мнение уже о самом Хаджи-Давуде: «Также кажется мне, и Дауд-бек (лезгинский владелец) ни к чему не потребен, он ответствует мне, что конечно желает служить вашему величеству, однакож чтоб вы изволили прислать к нему свои войска и довольное число пушек, а он отберет города у персиян, и которые ему удобны, то себе оставит (а именно Дербент и Шемаху), а прочие уступает вашему величеству, кои по той стороне Куры-реки до самой Испагани, чего в руках его никогда не будет, и тако хочет, чтоб ваш был труд, а его польза»[177].
До сих пор считается, что Хаджи-Давуд, обращаясь к русским властям, намеревался вступить в подданство России и стать её вассалом. А между тем вышеприведенное письмо Волынского дает нам достаточно оснований полагать, что это было не так. По всей видимости, Хаджи-Давуд хотел заключить с Россией равноправный договор, направленный против Ирана и предусматривавший сохранение за ним всего Ширвана, вместе с Баку и Дербентом. Однако это противоречило основным целям восточной политики Петра I, заключавшимся в присоединении к России всех прикаспийских территорий, включая Ширван.
Но, несмотря на неудачные попытки договориться с Россией, Хаджи-Давуд продолжал подготовку к штурму последних бастионов сефевидского господства на Восточном Кавказе – Шемахи, Дербента и Баку. Хаджи-Давуд понимал, что для взятия и освобождения этих сильно укрепленных городов ему нужна хорошо вооруженная и достаточно многочисленная армия. А между тем средств на вооружение и обучение вчерашних крестьян и ремесленников, составлявших основной костяк его армии, явно не хватало. С другой стороны, развалом Сефевидского государства спешили воспользоваться могущественные соседние державы, которые с каждым днем проявляли здесь всё большую активность. В такой обстановке Хаджи-Давуд решил снова обратиться к дагестанским феодальным владетелям. На его призывы откликнулись уцмий Ахмед-хан и Сурхай. После их встречи с Хаджи-Давудом в местности Кафири (равнина к северу от Дербента) было принято решение о совместной осаде Шемахи.[178]
Узнав об этом, шамхал Адиль-Гирей снова попытался вмешаться в события. Он отправил своего посланца к Ахмед-хану с письмом, в котором говорилось: «Не выступайте против кызылбашей? Вы лишаете меня хараджа, поступающего от них. Если вы пойдете против них, я пойду против вас. Если же ты не пойдешь, то тебе и воинам будет со стороны кызылбашей харадж, равный нашему»[179].
В результате уцмий Ахмед-хан вынужден был снова остаться в Кай-таге, опасаясь нападения со стороны шамхала и отправить на помощь повстанцам лишь часть своего войска под предводительством неких Ка-идмухаммада и Каврамухаммада.[180]
Собрав таким образом вокруг себя достаточные силы, Хаджи-Давуд в союзе с Сурхаем Казикумухским, Али-Султаном Цахурским, Ибрагимом Куткашенским и отрядом, посланным кайтагским уцмием, начал поход на Шемаху – главный оплот владычества Сефевидов на Восточном Кавказе.
Об осаде и занятии Шемахи Хаджи-Давудом в 1721 году имеются некоторые довольно подробные сообщения в источниках. Наиболее ценными из них являются донесения русского посланника Ф.Беневени – единственного непосредственного очевидца этого события, чьи свидетельства дошли до нас.
Ф.Беневени отъехал недалеко от города и стал наблюдать за происходящим с расстояния полутора верст. «Два дня наш посол, – пишет А.Н.Попов, – неизвестно почему стоял на месте и смотрел, – как он сам выражается «на шемахинскую трагедию».[183] И лишь на третий день, видя, что «никакого побеждения не учинено», он отправился в дальнейший путь.[184]
Штурм Шемахи
Судя по его сообщениям, первый отряд повстанцев подошел к городу 11 августа 1721 года. В этот день Ф.Беневени с разрешения ширванского беглербека Гусейн-хана собирался к отъезду из Шемахи. «За день перед поездом, – писал посланник, – оной хан получил подлинное известие, что с Низовой стороны помянутых бунтовщиков, а именно Дауд-бея, Исми[181] и Сурхай войско поднялось и приближается к Шемахе…»[182].
«Первоначально подступил к городу небольшой отряд лезгинский, состоящий из 1000 воинов, – писал Ф.Беневени об увиденном со своего «поста». Против него выступил муганский хан во главе 3 тысяч человек. Но это ему не удалось. Лезгины бросились на кызылбашей и сбили их… Обратив тыл, последние спаслись в город, преследуемые по пятам лезгинцами. Лезгины гнались за ними до половины города. Но узкие улицы к ханскому двору были преграждены завалами из брёвен. Конные лезгины не могли проникнуть дальше и бросились в большие улицы, куда подъехали и другие части лезгин. Продолжалась пушечная и ружейная стрельба с обеих сторон. Но от этого мало кто свалились мёртвыми. Гораздо больше лезгины пострадали от холодного оружия или от камней… Потеряв многих людей, они вынуждены были покинуть город. Но на другой день на заре лезгины вновь ворвались в город с «великим набегом». Лезгины чуть не захватили город и на этот раз»[185].
Тем временем к городу приближались основные силы повстанцев во главе с самим Хаджи-Давудом. Узнав об этом, беглербек Гусейн-хан со своими приближенными решил бежать из города, бросив его на произвол судьбы. Однако караул не выпустил их из города и беглербек вынужден был отказаться от своего намерения.[186]
С подходом основных сил повстанцев к городу, кызылбаши закрыли все ворота крепости и перешли к глухой обороне. Переход к такой тактике во многом был обусловлен тем, что за последний год город был значительно укреплен: старые стены крепости во многих местах были отстроены заново, вся крепость была окружена глубоким рвом и забором.[187] Повстанцам ничего не оставалось, как перейти к долговременной осаде крепости.
Некоторые подробности осады Шемахи сообщает и уже упоминавшийся выше английский путешественник Дж. Ханвей. В частности, он пишет: «Губернатор, Хусейн-хан, зная, как мало он может положиться на верность горожан, нападений и вылазок не делал, чтобы не быть покинутым людьми, следовавшими за ним, или чтобы его не предали оставшиеся в городе; поэтому он решил защищаться насколько было возможно в стенах города. Решение это, единственное, которое он мог предпринять, давало ему возможность отражать атаки неприятеля в течение 25 дней; вероятно, длительность осады утомила бы лезгин, если бы не сунниты, сносившиеся с неприятелем, сумевшие, несмотря на бдительность губернатора, открыть им одни из ворот. Победители немедленно ворвались с дикими криками, и хотя гарнизон и был застигнут врасплох, все же его не разбили. В этот день лезгины смогли только проложить себе дорогу в суннитский квартал, где они окопались. Рано утром на следующий день они выступили в полном порядке, намереваясь закончить завоевание города. Губернатор недолго сопротивлялся; он увидел, что покинут или предан своим народом…»[188].
Об этом событии подробные сведения дает и другой современник, албанский католикос Есаи Асан Джалалян. «Как мы уже сказали, – пишет он, – магометане бывают двух вероисповеданий – шииты и сунниты. Жители города делились пополам, но суннитов было больше, поэтому жители района, называемого Сарытопраг, ночью открыли свою сторону, и впустили внутрь города часть неприятельского войска, а на рассвете, присоединившись сами к ним, передали им в руки город»[189].
А вот как описывается освобождение Шемахи от кызылбашских и персидских захватчиков в анонимной дагестанской хронике: «Они осаждали город Шамахи около полумесяца. Затем сунниты, жившие в городе, сговорились с осаждавшими, пробили брешь в стене города, откуда воины ворвались в город и овладели им, перебили их защитников, пощадили перебежчиков и сохранили жизнь тем, кто искал спасения… Всё это произошло в 1133 (1720-1721) году»[190].
В вопросе о времени взятия Шемахи среди историков как дореволюционных, так и современных нет единого мнения. Одни считают, что Шемаха была взята повстанцами во главе с Хаджи-Давудом два раза – в 1712 и 1721 годах, другие утверждают, что только один раз – в 1712 или же в 1721 году. Такой разнобой во мнениях среди специалистов является, на наш взгляд, прежде всего следствием противоречивости данных самих источников, отсутствия единого мнения у современников тех событий. Большинство из них (Волынский, Гербер, Джалалян, Бедреддинзаде, анонимный автор дагестанской хроники и другие) сообщают о взятии Шемахи в 1721 году и не упоминают о подобном событии в 1712 году. Но, если взять во внимание то обстоятельство, что все эти авторы писали свои донесения или специальные работы касательно интересов своих стран и народов, а некоторые из них даже выполняли секретные инструкции правительств своих стран, то можно допустить, что отдельные незначительные на их взгляд события вполне могли пройти и мимо их внимания. Кроме того, почти все они побывали на Восточном Кавказе в конце 10-х – начале 20-х годов XVIII века. Поэтому возможно, что более ранние события по тем или иным причинам вполне могли не найти своего отражения в их сочинениях. Ведь никто из них не был профессиональным историком и их сочинения во многом носили только описательно-летописный характер.
Из русских авторов, современников событий, о взятии Шемахи дважды – в 1712 и 1721 годах — сообщает Ф.И.Соймонов.[191] Будучи лейтенантом русской армии, он побывал на Кавказе ещё в 1719 году, то есть ещё до взятия Шемахи в 1721 году и до начала похода Петра I на Восточный Кавказ. В отличие от других русских авторов, которые, будучи посланниками или участниками посольств, членами различных правительственных комиссий, были связаны секретными инструкциями, Соймонов не был отягощен какими-либо обязательствами перед государством. Поэтому сочинение Соймонова отличается не только наличием достоверных фактов, но и откровенным изложением целей русской политики на Кавказе. Именно по этой причине факты, изложенные в работе Соймонова, заслуживают, на наш взгляд, большего внимания и доверия, чем сообщения других современников.
Среди последующих авторов второй половины XVIII-XIX веков, т.е. уже несовременников событий, наибольшее внимание в контексте поставленной проблемы заслуживают, на наш взгляд, работы И.И.Голикова, П.Г.Буткова, А.К.Бакиханова и С.М.Соловьева. Из этих авторов только Бутков, использовавший при написании своего монументального труда по истории Кавказа наряду с русскими источниками и большое количество материалов восточного происхождения, пишет, что Шемаха была взята повстанцами не только в 1721 году, но и в 1712 году, то есть дважды.[192] Но Голиков, а за ним и Бакиханов утверждают, что Шемаха была взята только один раз – в 1712 или 1713 году.[193] Такого же мнения придерживается и С.М.Соловьёв с той лишь разницей, что он считает, что данное событие произошло не в 1712 или 1713, а в 1721 году.[194]
Как уже было показано, русскоязычные источники, в том числе и архивные, дают неопровержимые свидетельства о занятии Шемахи Хаджи-Давудом в 1721 году. Но в то же время один из первых русских историков И.И.Голиков в своем капитальном труде, посвященном деятельности Петра Великого, утверждает, что Шемаха была занята повстанцами во главе с Хаджи-Давудом в 1713 году. Надо полагать, что Голиков располагал о взятии Шемахи в этот период бесспорными фактическими данными.
Что касается Бакиханова, то он, как известно, написал свою работу, опираясь в основном на источники восточного происхождения. Русскими источниками Бакиханов, по-видимому, пользовался в меньшей степени. Правда, при освещении интересующего нас вопроса он ссылается на Голикова. Но Бакиханов, в отличие от него, считает, что Шемаха была взята Хаджи-Давудом на год раньше, т.е. в 1712 году. По всей видимости, это подтверждалось и персидскими источниками, которыми он пользовался в большом количестве. Но почему-же Бакиханов ничего не упоминает о взятии Шемахи в 1721 году? Однозначного ответа на этот вопрос найти очень трудно. По всей вероятности, Бакиханов не располагал об этом достаточными сведениями. Возможно, что в персидских источниках данное событие, фактически совпавшее с развалом Сефевидского государства, не нашло достаточного отражения.
Широко использовал труд И.И.Голикова при изложении истории России первой четверти XVIII века и С.М.Соловьев. Однако он не разделяет мнения Голикова и относит взятие Шемахи к 1721 году. Нам неизвестно, обращался ли Соловьёв к работам Буткова и Бакиханова. По всей видимости, нет. Труд Бакиханова существовал тогда в форме рукописи, и была малодоступна. А сочинение Буткова было издано только три года спустя после выхода в свет Книги IX «Истории» Соловьёва. Кроме того, известно, что Соловьёв написал своё многотомное сочинение в основном на базе русских и европейских источников.
Таких же разных, порой прямо противоположных мнений, придерживались и другие авторы второй половины XVIII-XIX веков. Полный разнобой по данному вопросу существует и на сегодняшний день среди современных авторов.
С учетом всего этого и на основании тщательного анализа других имеющихся в нашем распоряжении на сегодняшний день источников мы можем с достаточной уверенностью сказать о взятии Шемахи в августе 1721 года. Говорить с такой же уверенностью, что подобное событие имело место и в 1712 году мы не можем, так как у нас нет об этом каких-либо документальных данных или свидетельств очевидцев. Но в то же время отрицать такой факт мы тоже не имеем права, так как трудно игнорировать мнение одного из современников событий Ф.И.Соймонова, сочинение которого отличается достоверностью фактов и независимостью суждений, а также и таких крупных историков XVIII-XIX веков, как И.И.Голиков, П.Г.Бутков и А.К.Бакиханов. Другими словами, оставляя данный вопрос открытым, мы в то же время склонны предположить, что Шемаха была взята повстанцами во главе с Хаджи-Давудом не только в 1721, но, возможно, и в 1712 году.
Вернемся, однако, к прерванному изложению хода событий, когда отряды Хаджи-Давуда и его союзников в августе 1721 года овладели Шемахой и начали освобождать город от сефевидских захватчиков.
О действиях повстанцев в ходе освобождения Шемахи имеется целый ряд любопытных, подчас противоречащих друг другу материалов. Современники, сообщения которых дошли до нас, как правило, были крайне враждебно настроены к повстанцам. Поэтому в их свидетельствах очень часто превалируют сообщения о жестокостях и грабежах, якобы происходивших во время освобождения Шемахи и других населенных пунктов от персидско-кызылбашских захватчиков. «Вступив в город, лезгины пустили в ход свои мечи против магометан-же кызылбашей, – пишет один из современников. Восемьсот мужей из начальников города и знати были зарезаны как животные. Многие из войска персидского и из их начальников бежали куда попало. Имущество и дома были разграблены, а семьи и дети уведены в плен, хана Хусейна схватили и, продержав его несколько дней, выдали Ибрахиму-аге, брату мелика Пейкара, который убил его в отмщении за своего отца и брата»[195].
О схожих действиях повстанцев сообщает и английский путешественник Д. Ханвей. Но в то же время он обращает внимание на то, что повстанцы убивали и грабили только проиранское шиитское население города. По отношению же нешиитского населения повстанцы держались совсем другой тактики: «…чувство справедливости не допускало их смещать армян, евреев, русских с врагом и, считая их чужеземцами, они сохранили им жизнь и свободу»[196]. Это признает и тот же Есаи Асан Джалалян, подчеркивая, что «народ армянский, христиане, как жители города, так и селений, за исключением немногих случаев, особенно не пострадали от резни, ибо милостию Христа они были пощажены»[197].
Несколько иначе сообщает о действиях повстанцев по отношению к русским купцам назначенный к тому времени астраханским губернатором А.П.Волынский. «После взятия города, – писал он в донесении Петру I, – стали зажигать и грабить дома знатных. Между тем хана взяли в полон, а знатных порубили, купцы которые… были оные обнадеживаемы, что их грабить не будут, но потом к вечеру и к ним в гостиный двор напали… иных побили, а товары все разграбили, которых было около 500 000 (в том числе у одного М.Евреинова на 170 000 рублей персидской монетою)»[198].
Однако, как показывают архивные документы и свидетельства современников, этот инцидент, ставший затем для Петра I поводом к началу своего так называемого Персидского похода, произошел во многом по вине самих русских купцов. Это признает, в частности, русский посол в Персии С.Аврамов: «Если бы… персияне неволею не заставили наших русских драться и… стрелять, то б наших людей не побивали и товар не разграбили, а ныне оной пожиток на ком отискивать, кроме персиян, потому что от их неволи наши пропали»[199]. В беседе с одним из рештских купцов, подчеркнувшим, что русские купцы «хорошо стояли и дрались», С.Аврамов замечает, что «персияне хотели их всех порубить, а наши русские купцы не для войска, ибо ездят, но для купечества и не для чево бы им за свою волю драться»[200].
О том же писал Петру I и русский посол в Константинополе И.Неплюев в своём донесении, обвиняя в случившемся исключительно самих русских купцов. По словам посла: «русским купцам было велено собираться в одно место со своими пожитками, и если бы они так сделали, то не потерпели бы ни малейшего вреда; но они, увлёкшись корыстолюбием, стали брать почти у всех шемахинцев дорогие вещи на сохранение, что им именно запрещено; тогда войско (повстанцы)… узнав… бросилось на них, побило и ограбило»[201].
Это подтверждается и другими современниками. «Русские купцы пострадали исключительно из-за того, что прятали в своих помещениях противников лезгин, – пишет Дж. Ханвей. В то же время западноевропейские купцы, оказавшиеся в момент штурма в Шемахе, не понесли никакого ущерба»[202]. Архивный документ, составленный в 1721 году со слов очевидца, также позволяет утверждать, что русские купцы пострадали из-за того, что помогали шиитам»[203].
«Всё это, – как справедливо пишет, опираясь на эти и другие документы, Г.Мамедова, – позволяет по новому подойти к освещению данного вопроса. До сих пор в исторической литературе утверждается, что повстанцы, лишь ради собственной наживы ограбили русских купцов. Однако вышеуказанное опровергает это мнение. Повстанцы, обещавшие не трогать русских купцов, сдержали бы своё слово, если бы последние не перешли на сторону иранских купцов и не стреляли в повстанцев. Добавим, что хотя консул, выражая своё субъективное отношение к русскому купечеству, говорит о самообороне их от повстанцев, однако это нисколько не может оправдать их поступок, поскольку повстанцы гарантировали им неприкосновенность имущества и жизнь»[204].
Много неясного также в вопросе о времени ограбления русских купцов. Большинство специалистов полагает, что это случилось в 1721 году. Но многие, в том числе тот же современник событий Ф.И.Соймонов, а также И.И.Голиков, А. Бакиханов, П.Г.Бутков считают, что русские купцы были ограблены во время взятия Шемахи в 1712 году.[205] Особо не ввязываясь в полемику о времени происшествия данного события, мы, всё же, считаем нужным отметить следующее: во-первых, нельзя забывать, что Петру I было выгоднее связать это событие не с 1712, а с 1721 годом, чтобы получить более весомый повод для начала военных действий на Кавказе; во-вторых, не совсем понятно, как в 1721 году, когда весь Ширван уже много лет полыхал в огне восстания и «заперты были все пути ширванской торговли», в Шемахе оказалось так много русских купцов (300 человек); в-третьих, трудно поверить в то, что Хаджи-Давуд, пытавшийся незадолго до взятия Шемахи в 1721 году наладить дружественные связи с Россией и всё ещё не терявший надежду вступить с ней в союзнические отношения, мог так опрометчиво поступить с подданными Русского государства.
Все вышеприведенное ещё раз убеждает нас в том, что народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского к этому времени по-прежнему носило ярко выраженный антисефевидский характер и не было направлено против других народов и стран. Восставшие от тяжелого иноземного гнета широкие народные массы во главе с Хаджи-Давудом не занимались бессистемными разбоями и грабежами, как это пытаются представить некоторые авторы.[206] Напротив есть все основания утверждать, что действия повстанцев всецело были направлены на свержение ненавистного иноземного ига и достижение независимости. Восставшие выступали исключительно против представителей сефевидских оккупационных властей и иранских поселенцев-шиитов, служивших опорой иноземного господства на Восточном Кавказе.
Освобождение Шемахи от сефевидских захватчиков явилось событием громадного значения. В результате многолетней и упорной борьбы с завоевателями Хаджи-Давуду при поддержке своих союзников удалось овладеть главным опорным пунктом персидско-кызылбашского владычества на Восточном Кавказе. Это положило конец более чем 200-летнему сефевидскому господству в регионе. Взятие и освобождение Шемахи дали возможность Хаджи-Давуду взять власть в свои руки и, опираясь на поддержку народа, заняться закреплением за собой очищенных от иноземных захватчиков территорий и приведением их в порядок.
Весть о падении Шемахи молнией облетела всю Сефевидскую империю и достигла резиденции шаха. Однако шах в обстановке все более усиливавшихся народных выступлений, политического и хозяйственного упадка не мог предпринять каких-либо действенных мер. Как сообщает современник, после того как Хаджи-Давуд занял Шемаху, «…правители Гянджи и Еревана известили об этом шаха, заявив протест, а сами выступили со всем своим войском и пришли в агванский город Партав[207] на берегу реки Куры. Там собрались ереванский хан со всеми правителями районов, хан гянджинский со всей знатью и остальные с множеством войска до 30 000 человек. Но от царя (шаха – А.Б.) не было войска и никакой им помощи не пришло, ибо он был очень занят и озабочен войной в районах Кандагара. Он только словесно и письменно приказывал им сделать всё что можно»[208].
Узнав об этом, то есть о выступлении гянджинского и ереванского беглербеков, повстанцы во главе с Хаджи-Давудом также двинулись к Куре, им навстречу, и как пишет Есаи Асан Джалалян, «подобно опытным охотникам, пришли тихо и бесшумно, собрались на том берегу великой реки и в одну ночь также бесшумно переправились на другой берег… Пока они (персы) медленно готовились, те (лезгины), ударив на них, разбили их, бросившись за ними, погнали их до подножия Арцахских гор[209] к реке Трду[210] и к долине реки Хачен.[211] Таким образом, персы были посрамлены и обманулись в своих ожиданиях, а лезгины, забрав добычу, радостные возвратились к себе. Это случилось осенью 1170 (1721) года»[212]. После этого повстанческие отряды овладели древней столицей Кавказской Албании-Барда.[213]
Таким образом, к концу 1721 года почти вся территория Лезгистана и Ширвана была очищена от сефевидских захватчиков. В руках завоевателей оставались лишь города Дербент и Баку. Несомненно, что в ближайшие планы Хаджи-Давуда входило освобождение и этих городов. Однако складывавшаяся обстановка, связанная с всё более усиливавшимся противоборством России и Османской империи на Кавказе, отнюдь не способствовали осуществлению подобных намерений. Вместо того чтобы направить свои усилия на полное освобождение Ширвана и всего Восточного Кавказа, Хаджи-Давуд вынужден был в этот период балансировать между Россией и Турцией, стремясь обуздать их захватнические планы в отношении Восточного Кавказа. Хаджи-Давуд прекрасно понимал, что эти две державы не оставят его в покое. И русский царь, и турецкий султан стремились к захвату всего Восточного Кавказа и безоговорочному присоединению его к своим владениям.
Как мы уже видели, весной 1721 года Хаджи-Давуд обращался за помощью к России. Но Пётр I, руководствуясь собственными интересами, отказал ему в этом. Поэтому Хаджи-Давуд через некоторое время (осенью того же года) стал добиваться поддержки уже со стороны турецкого султана. «Дауд-бек и Сурхай, ребилизанты персицкие, послали к турецкому султану через крымского хана, чтоб он принял их под свою протекцию», – говорится в одном из архивных документов.[214] Это подтверждается и сообщением русского посла в Константинополе И.Неплюева о том, что Порта ведет тайные переговоры о принятии в своё подданство «лезгин Дауд-бека и Сурхая»[215].
Кстати, о том, что Хаджи-Давуд, получив отказ от России, обратится за поддержкой к турецкому султану догадывался и сам Волынский. Ещё в сентябре 1721 года он писал Петру I: «…паче всего опасаюсь и чаю, что они (Хаджи-Давуд и Сурхай – А. Б.), конечно, будут искать протекции турецкой, что им и сделать, по моему мнению, прямой резон есть»[216].
Как видно из этого письма, Волынский опасался обращения Хаджи-Давуда за поддержкой к Турции. Он понимал, что если Хаджи-Давуд договорится с Портой, то это существенно укрепит позиции Турции в регионе. Поэтому российское правительство поручило своему резиденту в Константинополе И.Неплюеву потребовать от Порты решения не принимать в свою протекцию Хаджи-Давуда.[217] Об этом мы узнаем из письма Петра I канцлеру Головкину: «Господин канцлер! Сего времени получили мы письмо от Волынского из Гребней, что он подлинно получил ведомость из Шемахи, что бунтовщик Дауд-бек послал к салтану Турскому, чтоб его принял в свою протекцию. Чего для вам надлежит отправить куриера в Царь город к резиденту, дабы оной там предложил, чтоб его не принимали под протекцию, объявляя сколько убытку он нам зделал. 22-е февраля 1722 году. Петр».[218]
21 апреля Неплюев посетил великого везира Ибрагим-пашу и заявил ему, что восставшие лезгины напали в Шемахе на русских купцов и разорили их, за что российский царь требует от шаха удовлетворения. Везир подтвердил, что, действительно, повстанцы обращались за помощью к Порте.[219] Однако на доводы, представленные русским резидентом, великий везир Ибрагим-паша заверил его, что «мы их защищать не будем, пока ваш государь не получит полного удовлетворения»[220]. И действительно, Порта, преследуя свои интересы на Восточном Кавказе и не желая до поры, до времени обострения отношений с Россией, также оставила без ответа обращение Хаджи-Давуда за поддержкой. Все это лишний раз доказывает, что и Россия, и Турция вели двойную игру по отношению к Хаджи-Давуду, стараясь использовать возглавляемое им народно-освободительное движение для достижения своих целей. С одной стороны, Россия и Турция не были против того, чтобы Хаджи-Давуд не прекращал своей борьбы с сефевидским Ираном, но с другой стороны, и Россия, и Турция не были заинтересованы в восстановлении независимого лезгинского государства на территории Ширвана, чего всеми силами добивался Хаджи-Давуд.
К сожалению, современная историография не располагает какими-либо данными о содержании переговоров Хаджи-Давуда с турецкими властями. Но, тем не менее, в литературе прочно укоренилось мнение, будто Хаджи-Давуд и не помышлял ни о чем другом, кроме как стать вассалом османского султана. А между тем глубокий и всесторонний анализ сложившейся обстановки вполне позволяет прийти к выводу о том, что Хаджи-Давуд по всей видимости намеревался заключить с Портой равноправный союзнический договор (так же, как незадолго до этого с Россией) и тем самым заодно добиться и признания независимости Ширвана. Однако Турция, всерьез рассчитывавшая на безоговорочный захват всего Кавказа, не могла согласиться на это, что и явилось, на наш взгляд, главным препятствием на пути заключения договора между Хаджи-Давудом и Портой. Именно по этой причине переговоры, начавшиеся ещё осенью 1721 года, чрезмерно затянулись и продолжались больше года.
Между тем афганцы, также продолжавшие борьбу против сефевидского владычества, в конце 1721 года снова двинулись на Исфахан. Захватив в январе 1722 года Керман, Мир-Махмуд направился на Йезд. В начале марта недалеко от Исфахана отряды афганцев разбили вышедшую им навстречу 50-тысячную иранскую армию, состоявшую главным образом из наспех собранного ополчения. Вскоре после этого Мир-Махмуд осадил столицу Сефевидов – Исфахан.[221]Отчаявшийся шах, как это часто бывает в подобных ситуациях, начал искать виновных в своем ближайшем окружении. Ему стали доносить, что его главный везир (этимаду-д-довле), лезгин по происхождению, Сефикули « в настоящее время сговорился с взбунтовавшими в Шемахе лезгинами и охвачен непреодолимым желанием сесть на ваш трон. Они, лезгины, продвигаются с тех мест, а он сам (Сефикули) хочет убить вас, и, окружив себя ими (лезгинами) намерен стать шахом Ирана…» А шах, «поверив лжи, велел выколоть бесподобные глаза этимаду-д-довле, и сказал: «Шахский хлеб ослепил твои глаза».[222]
А тем временем Хаджи-Давуд, внимательно следивший за действиями афганцев, несмотря на безуспешные попытки заручиться поддержкой сначала России, а затем и Османской империи, продолжал укреплять свои позиции на освобожденных территориях. Учитывая сложившуюся обстановку и не имея пока достаточных сил для освобождения Дербента и Баку, Хаджи-Давуд, по примеру афганцев, с начала 1722 года начинает совершать молниеносные вылазки на сефевидские города и гарнизоны за пределами Ширвана, стремясь как можно дальше отбросить противника от ширванских границ и тем самым обезопасить себя от возможных контрударов со стороны шахских войск. Эти походы повстанцев за пределы Ширвана, как правильно замечает В.Н.Левиатов, « нельзя оценивать как простые грабительские набеги. Очевидно, они являлись продолжением того антииранского движения, о котором говорилось выше».[223]
Так по данным того же Джалаляна в начале 1722 года, «когда кончилось страшное замерзание реки и приблизилось приятное дуновение весны…, они (лезгины) опять собрались более чем в двойном количестве» и двинулись на юг, по направлению к Муганской равнине и остановились лагерем «на том месте, где соединяются Кура и Аракс»[224]. В это время здесь, на берегу Аракса, находилось большое войско под командованием одного из персидских полководцев, по имени Чардахжи. «При одном только слухе о них, – как пишет далее албанский католикос, – этот безбожный муж бежал и исчез из своего лагеря. А воинственные… лезгины, поднявшись по реке до пределов Баркушата,[225] вступили в страну Тизака»[226]. Отдельные повстанческие отряды появились также и в других районах Арцаха (Карабаха), в частности в Варанде[227] и Хачене.[228] Сообщения Джалаляна о том, что повстанцы во всех этих местах занимались только чудовищными грабежами, не заслуживают полного доверия, так как он был явно враждебно настроен по отношению к восставшему народу.[229]
После занятия Арцаха, повстанцы во главе с Хаджи-Давудом двинулись в сторону Ганцаха (Гянджи). Обложив город, они держали его в осаде в течение 12 дней.[230] Против повстанцев выступил, было, кахетинский наместник Имам-Кули-хан (Константин), но, испугавшись, бежал обратно. Вместо него на защиту Ганцаха встал картлийский царь Вахтанг VI. Следует сказать, что этот хитрый правитель проводил в то время очень умную и тонкую политику, результатом которой должна была стать независимость Грузии. По-прежнему поддерживая вассальные отношения с шахом, Вахтанг VI пользовался поддержкой и со стороны русского царя.[231] Зная обо всём этом, Хаджи-Давуд решил воздержаться от столкновения с Вахтангом и отвел свои войска от Гянджи.[232]
Первый этап Освободительного движения народов Восточного Кавказа под руководством Хаджи-Давуда Лезгинского
Территория, освобожденная повстанцами во главе с Хаджи-Давудом от персидско- кызылбашских захватчиков к середине 1722 года
Действия повстанцев в 1720 – первой половине 1722 годов
Направление походов сефевидских войск
Х 1722 Места и годы важнейших сражений.
Интересно, что Вахтанг, как бы поняв этот своеобразный джентльменский жест со стороны Хаджи-Давуда, не стал его преследовать, несмотря на то, что имел неоднократные приказы от шаха выступить на Шемаху.[233] Это, на наш взгляд, является ещё одним свидетельством того, что и Хаджи-Давуд, и Вахтанг преследовали в своей борьбе только одну цель: освободиться от иноземного ига и создать собственное независимое государство.
В конце мая 1722 года Хаджи-Давуд совершил также поход на кызыл-башский город Ардебиль.[234] После осады, продолжавшейся в течение 17 дней, повстанцы захватили город, «уничтожили шиитов, взяли бесчисленное множество добычи. Давуд-бей же, назначив каим-макамом муганского келентера[235] Ахмед-хана… вернулся обратно»[236].В конце мая 1722 года Хаджи-Давуд совершил также поход на кызыл-башский город Ардебиль.[234] После осады, продолжавшейся в течение 17 дней, повстанцы захватили город, «уничтожили шиитов, взяли бесчисленное
По нашему мнению, поход Хаджи-Давуда на Ардебиль не был случаен. Тем более что источники ничего не сообщают о нападениях повстанцев на другие собственно иранские города, кроме Ардебиля. Видимо Хаджи-Давуд знал, что именно этот кызылбашский город является «родовым гнездом» Сефевидов, и что именно из этого города в своё время начались опустошительные нашествия на Ширван и Лезгистан орд Джунейда, Хайдара и Исмаила, принесшие населению много бед и страданий и приведшие затем к уничтожению государства ширваншахов.
Таким образом, к середине 1722 года освободительное движение лезгинского и других народов Восточного Кавказа во главе с Хаджи-Давудом Мюшкюрским имело огромные успехи. Было покончено с господством Сефевидов на Восточном Кавказе. Почти весь Ширван и Лезгистан были полностью освобождены от иноземных захватчиков. Сефевиды были повсеместно разбиты и рассеяны. Сохранившиеся гарнизоны укрывались в Дербенте и Баку, не смея выйти оттуда. Также почти повсеместно была уничтожена сефевидская администрация и персидско-кызылбашская знать. Персы и кызылбаши в массовом порядке бежали из Ширвана. Движение нанесло сильнейший удар по центральной власти Сефевидского государства. Почти весь Восточный Кавказ фактически выпал из его состава. Это привело к полной политической независимости региона.
На этом заканчивается, на наш взгляд, первый этап освободительного движения народов Восточного Кавказа под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского, главным итогом которого стало свержение иранского господства на Восточном Кавказе.
___________________________________
