Глава из книги О.Р. Айрапетова, М.А. Волхонского и В.М. Муханова «Дорога на Гюлистан…»,приуроченной к 200-летию Гюлистанского мирного договора между Россией и Персией 1813 г., по которому почти весь Восточный Кавказ вошел в состав Российской империи.
Петербург поддерживал наступательную политическую линию, предложенную Цициановым, и требовал дальнейшего продвижения в регионе, в первую очередь, в направлении Каспийского побережья. Фактически князь получил своеобразную инструкцию для применения и реализации: “Утвердившись таким образом на Черном море, обратите вы помышления ваши на побережные провинции Каспийского моря. А так как для утверждения в тех краях должного уважения к Российской Империи попускать не надобно, чтоб тамошние владельцы дерзали играть принятыми с нами обязанностями, имеете вы также приступить к приведению в исполнение тех постановлений, кои заключены были между вами и Али-верди-беком, посланцем Бакинского хана. Я тем более обнадеживаюсь в успехе начинания сего, что с помощию флотилии нашей на Каспийском море, в распоряжении вашем находящейся, найдетесь вы в состоянии отвратить затруднения, которые вам предстоять могут. С занятием Баку и Сальяна жребий прочих ближайших к России побережных мест на Каспийском море уже в руках наших находиться будет. По совершении предписания сего, займетесь вы учреждением беспрепятственного сообщения между Баку и Грузиею, которое по занятии Имеретии и Мингрелии, соединив так сказать Каспийское море с Черным, — откроет торговле нашей новый путь, тщетно доныне желанный по причине суровости нравов жителей тех мест”. Обо всем этом говорилось в высочайшем повелении Цицианову от 26 октября 1803 г.
О том, что главная цель дальнейшего наступления в Закавказье – это обеспечение безопасности российских владений, настаивает и военный историк В.А. Потто. По его мнению, «уничтожив в 1803 году старинных врагов Грузии, лезгин, издавна периодически опустошавших Кахетию и покрывавших ее почву кровью ее сынов и пеплом пожаров, Цицианов, для ограждения русских владений от персов и турок, задумал в том же году овладеть ближайшим к Грузии Ганжинским ханством, потом идти на Эривань, взять Баку и таким образом утвердить русское влияние на Каспийском побережье Закавказья».
Цицианов начал двигаться по дороге на Каспий – с Гянджи, которая ранее входила в состав единого грузинского государства, и, тем самым, князь обосновывал свое движение целью воссоединения разрозненных грузинских земель. Тем более, что Гянджа давно превратилась в один из главных источников угроз для Грузии: оттуда тоже шли нападения, туда потом угоняли жителей царства, хан Гянджи, как персидский вассал, регулярно присоединялся к войскам шаха, шедшим на Закавказье и разорявшим его, в том числе, и грузинские земли. Например, гянджинский Джевад-хан принимал участие в печально известном разорении Тифлиса 1795 года.
Уже к концу 1802 г., т.е. фактически ко времени приезда Цицианова в Тифлис, у русских властей скопилось огромное количество претензий к соседнему владетелю, который вел себя отнюдь не по-соседски, а, наоборот, дерзко и вызывающе, открыто претендовал на Шамшадильскую провинцию. Поводов для традиционной военной экспедиции было более чем предостаточно. Среди обид, нанесенных российской короне, в рапорте главноуправляющему, назывались следующие: насильственное переселение до двух тысяч семей шамшадильских армян и татар; связи и поддержка интриговавших против России мятежных царевичей (членов Грузинского царского дома), и, в первую очередь, царевича Александра Ираклиевича. Хан обвинялся в снабжении последнего и «всего сброда его всяческим пособием и даже подкреплением на чинимые от них иногда в Грузию воровские впадения» (именно Джевад-хан договорился со старейшинами Джар и Белокан о временном проживании царевича у них).
Гянджинский владетель чинил препятствия купцам и промышленникам, которые ездили через Гянджу, требовал от них денег, банально занимаясь вымогательством. Более того, дело дошло до того, что по приказу хана в Гяндже более 20 тифлисских купцов «задержаны там в оковах и истязываются немилосердно, по требованию от них ханом 3,000 р., в числе коих и получил уже он 2,000 р. продажею за полцены всех найденных при них товаров и вещей».
При его поддержке, или даже по его приказу, организовывались набеги конных партий на грузинскую территорию, фиксировались попытки грабежа и захвата лошадей, а также нападений на воинские команды, и обывателей. Показателен отрывок из одного из рапортов Цицианову от 8 января 1803 г.: «… с 3-го на 4-е число сего месяца партия, состоявшая из 200 доброконных хищников, высланная от Джевад-хана Ганджинского, для впадения в границы Грузинские, с намерением отогнать казачий табун при отряде войск наших в Шамшадилях или нанести отряду сему, либо обывателям какой либо вред…». В результате партия отогнана казаками, но это был крайне тревожный сигнал, на который опытный военачальник не мог не обратить внимание.
В феврале Цицианов отправил с посланцем хана письмо, в котором подчеркивал, что за все российские дела на Кавказе отвечает он, и к нему Джевад-хан должен обращаться по всем вопросам, а главное, если последний хочет реально получить покровительство Российской империи, то он должен выслать в Тифлис в качестве аманата своего старшего сына Угурлу-агу.
Князь отлично понимал, что гянджинский хан, находившийся под покровительством Тегерана, совершенно не стремится в российское подданство, и это всего лишь уловка, дабы отвлечь внимание Цицианова от Гянджи. Тем временем Джевад-хан активно готовился к обороне, понимая, что Цицианов нагрянет в его владение. Весной в Тифлис пришло известие о том, что хан помирился с соседним шушинским владетелем Ибрагимом и пытается сколотить антироссийскую коалицию. Ибрагим-хан даже прислал в Гянджу две пушки. На это объединение обратил внимание и Н.Ф. Дубровин: «Союз этот, усиливая гянджинского хана, был вреден для наших интересов тем более, что поведение Джевад-хана и без того было всегда враждебно России».
Цицианов больше не делал попыток сблизиться или продолжить переписку с ханом. Все было ясно, и князь стал готовиться к походу. Под экспедицию на Гянджу командующий попытался собрать сильный отряд, в частности, «он приказал двум полкам: Нарвскому драгунскому и 9-му егерскому двинуться с Кавказской линии в Грузию, и сделал распоряжение о сборе из Демурчасал, Борчалы и Казах по 100 человек конных татар, которым приказано было иметь с собою провианта на шесть недель». Задержка экспедиции была связана с эпидемией чумы, резко осложнившей снабжение войск и организацию похода, а также с ожиданием новых частей: Цицианов ждал прибытия двух новых полков – Севастопольского мушкетерского и 15-го егерского. В итоге, командующий смог повести на Гянджу всего 6 батальонов и 3 эскадрон, к которым присоединились «грузинские и татарские волонтеры».
29 ноября 1803 г. русский отряд под командованием Цицианова вступил на территорию ханства. Здесь командующий поступил в лучших традициях рыцарства, т.к. зайдя на территорию противника, он известил его об этом и сразу же озвучил причины войны и условия возможного мира. «Вступив но владение Ганджинское, объявляю Вам о причинах моего прихода сюда: 1-я и главная, что Ганджа с ее округом во времена царицы Тамары принадлежала Грузии и слабостию царей Грузинских отторгнута от оной; Всероссийская же Империя, приняв Грузию в свое высокомощное покровительство и подданство, не может взирать с равнодушием на расторжение Грузии и несогласно бы было с силою и достоинством высокомощной и Богом вознесенной Российской Империи оставить Ганджу, яко достояние и часть Грузии, в руках чуждых. 2) В. высокостеп. на письмо мое, писанное по приезде моем в Грузию, коим я требовал сына вашего в аманаты, отвечали, что Иранского государя опасаетесь, забыв, что 6 лет тому назад были Российскими подданными и в кр. Ганджинской стояли высокославные Всероссийские войска. 3) Купцы Тифлисские, ограбленные вашими людьми, не получили удовлетворения от в. высокост., — а по сим трем причинам я сам пришед с войсками брать город, по обычаю Европейскому и по вере мною исповедуемой, должен, не приступая к пролитию крови человеческой, предложить вам о сдаче города и требовать от вас в ответ двух слов, по вашему выбору да или нет, т.е. сдаете или не сдаете? Да будет вам известно также, что допустя войска перейти в такую непогоду и вступить в ваше владение, никаких договоров принято быть не может, а сдачу на волю мою вам предназначаю и тогда испытаете неограниченное милосердие Е. И. В. всемилостивейшего Государя моего», — писал Цицианов. В противном случае князь предрекал безжалостный штурм: «… ждите несчастного жребия, коему подпали некогда Измаил, Очаков, Варшава и многие другие города. Буде завтра в полдень не получу я ответа, то брань возгорится, понесу под Ганджу огонь и меч, чему вы будете свидетели и узнаете, умею ли я держать мое слово».
Джевад-хан, будучи неробкого десятка, ответил резким письмом в подобном же угрожающем стиле: «… Если ты замышляешь со мною войну, то я готов; если ты хвастаешься своими пушками, то и мои не хуже твоих; если твои пушки длиною в 1 аршин, то и мои в 3 и 4 аршина, и успех зависит от Аллаха. … Если хочешь воевать, будем воевать. Ты предсказываешь мне несчастие, если я не приму твоего предложения; но я полагаю, что несчастие преследует самого тебя, которое завлекло тебя из Петербурга сюда». Кроме того, хан предупреждал о гарантиях защиты со стороны Персии и предрекал русскому командующему войну с ней в случае дальнейшего наступления Цицианова: «… теперь, слава Аллаху, Персидский шах находится в близости моей и посланный его главнокомандующего уже прибыл сюда; также прибыло войско и еще оного прибудет. … Откуда известно, что ваши войска храбрее Персидских? Вы только видели свои сражения, а войны с персиянами не видели».
Декабрь 1803 г. русский отряд встретил обозревая предместье Гянджи. Для штурма самого города необходимо было овладеть всем предместьем, состоявшим из ряда раскидистых садов, каждый из которых оказался окруженным либо высокой оградой, либо стеной. Т.е. пригород представлял собой прекрасные защитные сооружения, пригодные для обороны. 2 декабря Цицианов двумя колоннами начал штурм предместья. Как писал Дубровин, «в садах наши войска встретили сильное сопротивление и должны были выдержать упорную борьбу. Высокие землебитные, из глины, заборы на всяком шагу доставляли неприятелю закрытие и средство к обороне, а для нас отдельное укрепление, которое приходилось брать штурмом. Несмотря, однако же, на сильный огонь, отчаянное сопротивление неприятеля и весьма невыгодное наше положение, войска в течение двух часов успели очистить предместье, состоявшее почти исключительно из одних садов, протянувшихся на 1 ½ версты от города».
В числе прочих частей, выделенных на эту операцию, были два батальона 17-го егерского полка, а одной из рот егерей командовал капитан Петр Котляревский. Он во главе своих солдат, не имея штурмовых лестниц, пошел на сады и во время взятия одного из них под огнем противника был «ранен в правую ногу пулею навылет». С поля боя его вытащил молодой гвардейский поручик Михаил Воронцов (будущий блистательный кавказский наместник!). Подхвативший Котляревского с другой стороны егерь его же роты Иван Богатырев был мгновенно убит «пулею в сердце». Как пишет биограф победителя персов В. Соллогуб, «Котляревский до глубокой старости вспоминал об этом случае, послужившем началом его неразрывной 48-ми летней дружбы с настоящим Кавказским наместником».
В ходе борьбы за предместье, противник потерял 250 человек убитыми, Цицианов – 70 человек убитыми и 30 ранеными, одним из которых и стал капитан Котляревский. Закрепляя успех, командующий в тот же день заложил там батареи, прикрывать которые он поставил 3 батальона и 2 эскадрона драгун. После чего, как фиксировал Дубровин, «крепость была окончательно обложена и открыто бомбардирование, продолжавшееся довольно успешно». Помимо Воронцова, в деле взятия Гянджинского предместья отличился и другой известный персонаж эпохи – тогда еще молодой флигель-адъютант граф А.Х. Бенкендорф.
Цицианов, надеясь, что Джевад-хан, пораженный быстрой потерей предместья и мощью русских войск, задумается над почетной сдачей, поэтому снова затеял с ним переписку. В течение месячной осады князь написал ему еще 5 посланий (от 9, 11, 26, 28 и 29 декабря 1803 г.). Ключевая мысль, которую князь пытался донести до хана, помимо ясного требования сдачи крепости, заключалась в том: «кто слыхал на свете, чтобы российские войска, обложив крепость, отошли без взятия оной сдачею или штурмом? Первое благоденствие сдающихся утверждает, а последнее кровию омывается и Бог покажет при последнем, в чьих руках Гянджа останется».
Затягивать осаду не было смысла. Ее участник – А.Х. Бенкендорф – позже вспоминал: «Персы неоднократно делали вылазки, особенно ночью; их самообладание и ответы Джеват-хана на предупреждения князя доказывали нам, что осада протянется долго; артиллерия наша была слишком слаба, чтобы расшатать стены крепости, а снабжение наших войск затруднялось; итак, следовало испробовать последнее и единственное средство для овладения Гянджей – штурм». Перед принятием окончательного решения о штурме командующий отправил своему визави последнее письмо (от 29 декабря), где еще раз единым списком повторил все условия бескровной сдач, в частности, помимо самой передачи крепости под российский контроль, он требовал присяги на подданство при сохранении прежних прав Джевад-хана на его владения и выдачи аманатом его сына Хуссейн-Кули-аги.
Ожидание Цицианова в итоге оказалось бесплодным, и потеряв всякую надежду на бескровное получение крепости, командующий утром 3 января 1804 г. пошел на штурм закавказской твердыни. Войска были разделены Цициановым на две колонны: первая – под командованием генерал-майора Портягина (2 батальона гренадер и 200 спешенных драгун), вторая – под командованием полковника Карягина (2 батальона 17-го егерского полка). Артиллерия была отведена на майдан под охрану казачьей сотни и в сражении не участвовала. По задумке Цицианова, штурм нужно было начинать в полной тишине, чтобы воспользоваться фактором внезапности, а также удачной местной особенностью, заключавшейся в том, что сады захваченного предместья подходили вплотную к крепостной стене, и это позволяло скрытно подвести к ней колонны, так сказать, «на ближайший выстрел». По словам Дубровина, «диспозиция была исполнена с точностию; колонны подошли так тихо, что огонь из крепости был открыт только тогда, когда наши солдаты были не далее как в 15 саженях от земляной стены, за которою впрочем оказалась другая – каменная. Неприятель начал кидать в атакующих каменья и стрелы, а между земляным валом и каменною стеною бросал «подсветы», сделанные из свернутых бурок, обмокнутых в нефть и зажженных для освещения штурмующих».
Колонна Карягина должна была произвести ложную атаку и отвлечь на себя все внимание оборонявшихся. Однако она даже перевыполнила задачу, т.к. первой взобралась на крепостную стену и захватила две башни с орудиями, а затем разблокировала и открыла крепостные ворота. В ходе боя за обладание одной из башен погиб и сам хан: «Сев верхом на самую большую пушку из находившихся в крепости, Джевад-хан с саблею в руках защищался до тех пор, пока не был изрублен». Другая колонна овладела еще тремя башнями, после чего крепость пала.
Как писал сам Цицианов по итогам штурма, «добыча наша состоит в 12-ти орудиях, 6-ти фальконетах, в 1-м штандарте, 8-ми знаменах, в 55-ти пудах пороха и в большом хлебном запасе. Урон с нашей стороны в убитых 1 штаб- и 2 обер-офицерах и 35 нижних чинах, да ранено легко штаб 1, обер-офицеров 8, нижних чинов 122 и тяжело обер-офицеров 5 и нижних чинов 70 человек. Потеря с неприятельской стороны состоит, в 1,500 убитых и 17,224 в плен взятых, мужеска и женска пола, а о раненых неизвестно. Местоположение Ганджинской крепости, держав в страхе весь Адзербайджан, заставляет приобретение сие почитать наиважнейшим для России…». Интересное и в то же время весьма показательное резюме под операцией подвел Дубровин: «Ганжинская крепость, почитавшаяся лучшей во всем Адербайджане, не устояла против русских войск и пала перед ними полтора часа после начала штурма. Джевад-хан и его средний сын Гуссейн-Кули-хан пали жертвою своего упорства. Но, к чести наших солдат, ни одна из 8,600 женщин, взятых в ханом в город из деревень, в залог верности их мужей, и ни один младенец не погибли».
Цицианов вскоре после штурма вернулся в Тифлис, оставив в захваченном городе-крепости в качестве гарнизона 17-й Егерский полк под командованием полковника Карягина. Гянджа в знак вычеркивания из памяти была переименована в Елизаветполь, в честь императрицы, супруги Александра I. Кроме подтверждения переименования города, в феврале из Петербурга пришли известия о Высочайшей благодарности и наградах: командующий стал полным генералом (генералом от инфантерии), а будущий герой русско-персидской войны капитан Петр Котляревский, раненый в боях за предместье Гянджи, пожалован среди прочих орденом Св. Анны 4-й степени. Его главные награды были еще впереди …
* * *
Цицианов после гянджинской победы собрался на Эривань. Эриванский поход, организованный князем весной 1804 г., означал уже лобовое столкновение с персидским правителем. Последний не мог безучастно наблюдать, как падает под ударами русского оружия власть одного подвластного ему хана за другим.
К лету 1804 года война была не на пороге, она уже настойчиво и требовательно стучала в дверь: первый летний месяц – июнь – стал и первым месяцем войны между двумя империями. До своей трагической гибели под стенами Баку в 1806 г. активный Цицианов уже в ходе военных действий с персами смог присоединить Карабахское, Шекинское и Ширванское ханства, а также Шурагельскую провинцию.
Таким образом, признаем, что именно при Цицианове был создан тот необходимый территориальный каркас, позволивший России в течение первых десятилетий XIX столетия завершить присоединение Кавказа… Именно князем с грузинской кровью заложены основы той самой политической линии, соблюдение которой позволило спустя полстолетия объявить весь Кавказ частью Российской империи. Цицианов стал первым из «могучей кучки» российских администраторов и военачальников, взвалившей на себя огромное дело присоединения Кавказа к империи. Затем шли Ермолов, Воронцов, Барятинский, но Цицианов все равно останется первым, неким предтечей российских наместников Кавказа, навеки скрепив свое имя с этим краем. Именно он создал определенный, во многом жесткий стиль общения с местной элитой, который в значительной мере был перенят знаменитым «проконсулом Кавказа» Ермоловым.
И наконец, именно он начал войну с Персией за обладание Закавказьем и достиг серьезных успехов, однако его трагическая гибель затормозила успехи русского оружия, и только благодаря военному гению его сподвижников и подчиненных, беспримерному мужеству и героизму простых русских солдат эта долгая военная эпопея закончилась подписанием в Карабахе, в местечке Гюлистан, мирного договора с Тегераном.
