Об утверждении тариката накшбендийа в Дагестане

Первоначально последователи тариката — суфии объединялись в мистические общества, известные в литературе под именем суфийских братств или дервишских орденов. Н. И. Покровский, говоря о переводе произведения Джемалэдина «Адабуль Марзия», с которым мы можем ознакомиться в «Сборнике сведений о кавказских горцах» замечает, что качество русского перевода данного произведения, к сожалению, страдает. Но, несмотря на это, мы можем сделать вывод о том, что кавказские тарикатисты упоминают лишь небольшую часть существующих дервишских орденов. Джемалэдин, в частности говорит о четырех «путях тариката»: «Первый путь… называется накшубандийским, второй путь…кадырийским, третий путь… джаштурийским, четвертый путь называется великим путем» [1. С.7]. Для исследователей являются спорными точные характеристики двух последних путей. Но в начале XIX в. мы имеем дело с накшбендийским тарикатом на Восточном Кавказе. Опровержением сектанского составляющего в распространяемом учении служит обращение к имени пророка, как зачинателя идеологии этого ордена: «Пророк научил зикру лучшего из имамов по исполнению и первейшего из них по вере, друга Абу-Бекра» [1. C.10]. Сам по себе тарикат накшбенди скорее всего и более всего является уставом ордена, программой выполнения религиозных обязанностей и прежде всего шариата [2. С.158].

Вокруг возникновения мюридизма много тайн, как в его происхождении, так и в причинах удивительного и быстрого завладения умами гордых и свободолюбивых народов. Например, в исследованиях по проблемам Кавказа XIX в. находим много версий проникновения этого исламского учения на территорию Дагестана и сопредельных территорий. Все теории выглядят довольно убедительно и заслуживают внимания. Так, некоторые дагестанские ученые склонны полагать, что мюридизм, всегда существовал в Дагестане с самого проникновения ислама на Северо-восточный Кавказ. Дагестанские богословы всегда были склонны именно к мистическому пути познания бога. По данной теории мюридизм явился определенной стадией развития первоначального мусульманства в Дагестане. Точкой зрения получившей наибольшее количество приверженцев является привнесение мюридизма на Кавказ Магометом Ярагским и его учеником Хас-Магометом. У Эсадзе и Волконского можно найти указание на 20 е годы XIX века как начало большой духовной и политической карьеры Магомета Ярагского, который добился «общего уважения среди народа» [3. С.188]. Его отличала «глубокая ученость» и знание Корана. Часто встречаются указания но то, что Магомет Ярагский мог бы накопить большое состояние, но предпочел бескорыстную духовную деятельность во имя исламского совершенствования народа.

Нужно отметить, что вопрос о появлении учения мюридизма в Дагестане трактуется в очень большом количестве работ, как написанных по документам, так и популярных. В основе большинства доступных нам сочинений лежит в общем то одно описание, которое в полной версии мы можем найти у Н. И. Прушановского. В исламском мире принято брать на воспитание и обучение учеников, которые живут с учителем и, познавая высокие истины, разделяют с ним кров и пищу. Так на протяжении 7 лет у Магомета Ярагского воспитывался Хас-Магомет, родом из Бухары, человек прилежный и знавший арабский язык. По истечении срока обучения Хас-Магомет вернулся на родину, где он продолжил свое духовное образование у лучших бухарских алимов и «достиг высшей степени знания мусульманских наук»[3. С.188]. Через некоторое время Хас-Магомет возвратился к своему учителю в Дагестан. Теперь уже Магомет Ярагский обратился к своему учителю за новыми знаниями. По одной версии Хас-Магомет отказал учителю, обосновав свой отрицательный ответ отсутствием у него «благословения кюрдамирского эфендия Гаджи-Исмаила» [3. С.185] и объяснил ему необходимость самому отправиться в Кюрдамир. Народные предания, которые описал штабс-капитан Прушановский, так обосновывают убежденность Магомета Ярагского в необходимости познания новых истин, открывавшихся его ученику. Когда Хас-Магомет вернулся в Дагестан, то сначала вел себя как гость, не принимался за дальнейшее постижение исламского учения, лишь «предался молитве, в коей проводил дни и ночи» [3. С.187]. Однажды ночью Магомета Ярагского привлек свет в комнате Хас-Магомета. Войдя к нему, он увидел своего ученика, склонившегося над Кораном. Однако с появлением Магомета Ярагского в комнате погасла свеча. Ответом на вопрос — как понимать теперешнее странное поведение его «и каким чудом огонь исчез сам собою?» было: «Ты трудился и учил меня в продолжении семи лет, потом я возвратился в мое отечество Бухарию, где пробыл год в новом и самом деятельном учении и достиг до той высшей степени знания наук, которые и тебе, алим, неизвестны… теперь я возвратился в твой дом, чтобы передать тебе мудрость бухарских алимов, неизвестную в странах Дагестана» [3. С.187]. А также добавил: «Напрасно полагаете вы в Дагестане, что поняли закон Все вы, и не исключая и тебя, поседевшие над Кораном, видите только мертвую букву и не подозреваете его глубокого значения». Все это вызвало естественный интерес уважаемого алима, на что ученик ответил ему, что не может исполнить его желания «без благословения кюрдамирского эфендия Гаджи-Исмаила». Хас-Магомет предложил своему учителю отправиться в ширванское село Кюрдамир, что тот и выполнил. Все происходящее сопровождалось таинственными явлениями, начиная с истории со свечой. Так, войдя в сад Гаджи-Исмаила, Магомет Ярагский и его сопровождение увидели, как хозяин, вопреки Корану, запрещающему рубить молодые деревья или ветви, срывать растения, срезал побеги с тутовых деревьев. Гаджи-Исмаил заметил удивление гостей и, обращаясь к Магомету Ярагскому, объяснил: «Я знаю, о чем вы теперь думаете: вы удивляетесь, зачем я срубаю молодые ветви тутов? Срубаю их, чтобы кормить шелковичных червей, от которых получаю шелк, единственное средство к пропитанию моего семейства». Естественно это произвело огромное впечатление на гостей. В следующих словах Гаджи-Исмаила находим неизбежность изменений в мусульманских постулатах, которые диктуются территориальными факторами исламизируемой местности: «Кораном потому только запрещено обрезывание ветвей, чтоб сохранить в Аравии деревья. У нас же дело иное, здесь можно отрезывать маленькие ветви, без вреда для деревьев; ибо они же служат корнем одному из благодетельнейших творений, которые множеству людей дает средство жизни». Магомет Ярагский и его спутники все по очереди начали подходить и целовать руки эфендию.

Затем несколько дней происходило бурное обсуждение состояния мусульманской веры на Кавказе. Говорилось о том, что мусульмане предались греху, «пьянство и разврат сделались им знакомы», не выполняются установки шариата, «будучи же подвластными неверным, не могут возвыситься до постижения великой науки тариката» [3. С.187]. Затем последовало согласие Гаджи-Исмаила приступить к доброму делу — «навести мусульман на путь истины», для чего он благословил и провозгласил муллу Магомета старшим мюридом, т.е. главой последователей нового толкования в Дагестане. Так как мусульманство вроде бы существовало на Северо-Восточном Кавказе, задача заключалась не в распространении данной веры, а в ее рекреации. Царские источники называют этот эпизод началом исправительного тариката, который казался им в то время чисто сектантским учением. Вот как обстояло дело с мусульманской верой в Дагестане, представленное в докладе Гаджи-Исмаилу Магометом Ярагским: «Случайное и сбивчивое понятие о религии, хотя и соблюдение некоторых обрядов, неправильное отправление богослужения; совершенное неведение шариата. Отсюда… все заблуждения и все поступки: бесстыдство у мужчин и женщин, разврат, пьянство, воровство, вечная праздность». Описание это привело в праведный ужас Гаджи-Исмаила, который указал на необходимость срочного и важного распространения ислама в Дагестане. И он «благословил муллу Магомета повернуть дела на надлежащую дорогу», «возвел своего почетного гостя в звание старшего мюриида и приказал ему: по возвращении в Дагестан, немедленно приступить к открытому проповедованию тариката» [3. С.187].

Другие авторы — Неверовский А., Окольничий, Волконский во многом повторяют озвученную литературно, с передачей национального колорита, версию Н. И. Прушановского. «По традиционному рассказу «Мудрость бухарских алимов» около 1823 г. была импортирована в Дагестан бухарцем Хас-Мухаммедом, причем какую то роль в этой операции играл некий ширванец Хаджи-Исмаил». То есть все сводилось к одному выводу: «фанатик мулла, ознакомившийся с фанатическим же бухарским учением, до сего времени в Дагестане (и, очевидно, вообще на Кавказе) неизвестным, начал проповедь, воспламеняя невежественные и падкие на религиозный обман горские массы» [2].

Н. И. Покровский справедливо сомневается в точной записи частных разговоров, приводимой историками XIX в. Большинство царских официальных историков, писавших о начале мюридизма, сходятся во мнении, что до 1823 г. тарикат в Дагестане известен не был. Создавалось впечатление, что до муллы Магомета тарикат вовсе не был известен на Восточном Кавказе. Н. И. Покровский приводит свидетельство немецкого путешественника Коха, которое подтверждает утверждение, что сунниты Ширвана были издавна ревностными почитателями тариката. «Муриды существовали в течение нескольких столетий в Ширване и на Восточном Кавказе» [2. C.134]. Возникновение накшбендийского ордена относится к XIV в., ко времени проповедования в Бухаре шейха беха ад-Дин Нашбен ал Бухари. Но, в «Адабуль Марзия» Джемал Эдина, последовательная цепь шейхов, приписывает основание накшбендийского ордена самому пророку. «В конце XVIII в. на Кавказе выросла местная ветвь накшбенди, создателем которого считался Зиа ал-Дин-Халид»[2. C.134].

По учению мусульманских мистиков у Аллаха на земле определенное количество (принято считать — 300) избранных святых, на молитвах которых держится мир. Святые эти отличаются друг от друга степенью святости, что лежит в основе некой мистической иерархии, венчает которую один полюс –ал кутб. И таким кутбом во второй половине XVIII века, именно накшубандийского направления, считался некий Хамид шах, курд по национальности, живший в Багдаде. Этот факт Н. И. Покровский приводит в доказательство неопределенности географической родины кавказского тариката. Это, в свою очередь, оставляет открытым вопрос о постепенном появлении мюридизма в недрах мусульманской мысли Кавказа, на чем настаивают противники накшбендийского тариката. Тарикат накшбенди вовсе не занесен в Ширван из Бухары в 1823 г., как и не выдуман ширванским эфенди, он давно появился на Кавказе, на протяжении долгих лет развивался в Ширване, рядом с Дагестаном. Дагестанские последователи его существовали задолго до начала двадцатых годов XIX в., задолго до выступления дагестанского мюридизма на борьбу с царским завоеванием [2. C.164]. Скорее всего можно допустить параллельное существование этого учения на Кавказе и идеологических воззрений горцев до того момента, пока социально-экономическая ситуация не обусловила переход учения тарикатистов в качество идеологии.

Учеником Халид-Шаха судя по сведениям немецкого путешественника Коха и автора работы «Мюридическая секта» М. Махмудбекова был Гаджи-Исмаил-эфенди: «К нему (Халид-Шаху) со всех сторон стекались мюриды, между которыми был и Исмаил-эфенди из Кюрдамира, Шемахинского уезда, известный в свое время ученый богослов. Надо полагать, что он был ревностным и способным учеником Халид-Шаха, так как последний, рукоположив Исмаила-эфенди в шейхи для проповедования тариката в Ширване, назначает его своим преемником, кутбом накшбендийским с титулом сирадж-эддина (свет религии)» [2. C.164].

А. И. Руновский в своих подробных описаниях встреч с Шамилем указывал, что его собеседник является «альфой и омегой кавказского мюридизма» [4]. И действительно, третий имам был образованнейшим человеком, обладающим просто невероятными способностями как в науке, так и во многих других отраслях человеческой деятельности. Его библиотека исламских книг была огромна, а уровень познания мусульманства таким высоким, что Шамиль по праву считается ученейшим алимом не только в Дагестане, но и во всем мире. Имам замечал, что во многих сочинениях по истории Кавказской войны допускается ошибка, заключающаяся «в непонимании действительной причины газавата, а потом в неправильном наименовании местности, откуда мюридизм перенесся на Кавказ» [4].

Благодаря полным и подробным записям А. Руновского, мы имеем описание причин распространения теории бухарского пути проникновения мюридизма на Кавказ, через человека по имени Хас-Магомет: «Еще задолго до окончания военных действий в Дагестане, когда мы не могли иметь сношений с людьми, хорошо знавшими это дело и способными сообщить сведения вполне достоверные» [3. C.124] и была пущена ошибочная версия проникновения мюридизма. Шамиль же относил зарождение кавказского мюридизма к «царствованию Александра Павловича». Его истоки он связывал с духовной деятельностью Халид-Сулеймана, жителя Багдада, известного «строгим образом» жизни и ученостью. Имя Халид-Сулеймана по утверждению Шамиля «впоследствии было занесено в число мусульманских святых, а слава о его необыкновенной учености и сношении с нездешним миром распространилась постепенно по всем уголкам мусульманского мира, за исключением однако Кавказа». Шамиль, как и его учителя — уважаемые дагестанские мюриды, не мог точно сказать где — «в бухарских академиях» или «у арабских мудрецов»– Халид-Сулейман получил большие познания в исламе. Но он был убежден, «что от него именно перешло учение тариката в Дагестане».

Уровень дагестанских богословов до того момента, пока Халид-Сулейман не достиг вершины в иерархии мусульманских алимов и не стал распространять тарикат, ограничивался чисто теоретическими познаниями, далекими от тонкостей исламской религии. Но они «давно желали осветить свои знания живым словом, произнесенным одним из светил ислама» [1].

Можно предположить, что Шамиль излагал теорию дальнейшего распространения мюридизма по существующим в ходе Кавказской войны представлениям в среде ее участников и представителей клерикальной знати. Он считал, что история знакомства кавказцев с мюридизмом начинается с поездки жителя небольшого селения Курали в Мекку для совершения хаджа. Звали его Шейх-Исмаил и был он известен как «ученый и богобоязчивый человек». Там ему стало известно о чудесах Халид-Сулеймана, совершенных «под влиянием высшей духовной силы». Это сподвигло его на обратном пути заехать к Халид-Сулейману в Багдад, чтобы познакомиться с выдающимся алимом и получить у него уроки исламского учения. Гостю оказали радушный прием и Шейх Исмаил продолжил там свое духовное образование. Сколько он обучался там — никому неизвестно. Однако, когда Халид Сулейман удостоверился в широких познаниях своего ученика и увидел в нем того, «которого отметила рука судьбы», он присвоил Шейху-Исмаилу духовный сан мюрида и велел «передать тарикат жителю сел. Яроге Курали-Магоме, а ему приказать передать его, в свою очередь, одному из нукеров Аслан-хана казикумухского Джемал-Эдину, состоящему при хане в звании «Мирзы» — секретаря». «Высшее таинство Халид-Сулеймана, немало поразившее Шейха-Исмаила, заключалась в том, что он поручал «передать» тарикат лицам, жившим в далеком Дагестане, называл их имена, хотя не знал и ничего о них не слышал. Точно так же не знал их и Исмаил» [1]. Все эти сведения о неизвестных ему людях, предстоящих событиях Халид-Сулейман получил «под влиянием Карамаата — сверхъестественного деяния, чуда, даруемого Аллахом своему рабу в знак правильности избранного им пути. Почти всеми исламскими богословами признавался карамаат, однако они проводили четкую грань между чудом пророка (муджиза) и святого. Так, суфии неизменно приписывали своим шейхам такие чудеса как ясновидение, медитация, чтение мыслей, хождение по воде, свечение и т.д. Так это или не так, Шамиль сообщает, что в любом случае Шейх Исмаил и его багдадский алим обсуждали вопрос о Курали-Магоме и Джемал-Эдине как возможных тарикатистах в Дагестане. Должность Джамал-Эдина, а он был нукером, что приближало его к хану, вызывала подозрение у Шейх-Исмаила. Но Халид-Сулейман якобы на это ответил: «Джемал-Эдину назначено быть муршидом от бога», и уверил, что приняв новую должность он будет «достойным своего призвания» [3. C.127]. Шамиль также сообщил А. Руновскому обстоятельства встречи Шейх-Исмаила и Магомета Ярагского. Вернувшись на родину, Шейх-Исмаил, все думал, как ему разыскать Курали Магому (Магомета Ярагского) чтобы выполнить приказ Халид-Сулеймана. И тут ему помог «перст Божий». Из Ширванского ханства Шейх-Исмаилу явился ученик Магомета Ярагского Хас-Магомет, с которым связывают появление тарикатизма в Дагестане. Целью его приезда послужило рвение истинного мусульманского алима в новых духовных знаниях, которые он собирался получить у Шейх-Исмаила, побывавшего в Мекке и снискавшего славу ученого мюршида. Ему в ту пору еще не было известно, что Шейх-Исмаил поднялся еще выше в своих знаниях, и помимо шариата он может познать и тарикат. Хас-Магомет, «пораженный открывшимися ему истинами» тариката, заявил своему наставнику: «Как бы хорошо было, если бы нашу науку изучил мой прежний учитель Курали-Магома. Но только он уж слишком ученый человек, так что едва ли поверит тому, что предписывается тарикатом». Так случайно (?) Шейх-Исмаилу открылась возможность отыскать Магомета Ярагского. Решено было направить в Дагестан Хас-Магомета. Он отправился к своему бывшему учителю в слабой надежде, что ярый шариатист Магомет Ярагский примет тарикат.

В версии Шамиля, изложенной им А. Руновскому о признании Хас-Магомета Магомету Ярагскому о новых мусульманских откровениях, известным ему, нет тех волшебных описаний погасшей свечи и других странностей, о которых сообщается в работах историков Кавказской войны. Шамиль рассказывал, что Хас-Магомет, прибыв в Яраги, долго не решался объявить о возложенном на него поручении. Но Магомет Ярагский заметил у Хас-Магомета, задержавшегося у него в гостях, необычные перемены, особенно в исполнении молитвенных приемов. Высшее таинство случилось в момент объяснений, как этих странностей, так и цели приезда Хас-Магомета в Яраги. В то утро во время совместного намаза Магомет Ярагский, прочитав стих из Корана о смертности человека и его грехах, «весь затрясся и упал в обморок, пораженный припадком «джязбу»» [3. C.127]. Все это послужило как бы сигналом свыше, в необходимости открыть перед Магометом Ярагским свою тайну. Магомет Ярагский выслушав своего гостя, и согласившись, что сие изменение в его самочувствии не является случайным знаком «высшего признания», по совету Хас-Магомета оправился к Шейх-Исмаилу. В период семнадцатидневного обучения Магомет Ярагский постиг «высокие истины» тариката и получил звание мюршида. Шейх-Исмаил благословил его духовным приказанием «поучать правоверных тарикату и передать его Джемал-Эдину». Магомет Ярагский, вернувшись в Дагестан в «новом качестве», сразу же был «осажден» многочисленными учениками, среди которых был и Джемал-Эдин, особую роль мюршида которому предрекал еще Халид-Сулейман. С этого момента имаму Шамилю представляется широкое распространение нового учения на Кавказе.

Н. И. Покровский усматривал в подобном поведении Халид-Сулеймана политику идеологической обработки кавказских племен, направленную против России, ангажированную Турцией и Ираном. В том виде, в котором он существовал до двадцатых годов, ширванский тарикат не был выразителем стремлений масс. «Поэтому то в середине двадцатых годов он временно замирает, а затем возрождается уже в ином виде, с иным политическим содержанием» [2. C.178].

Тремя знаковыми фигурами в истории накшбендийского тариката на Северо-Восточном Кавказе являются Гаджи-Исмаил, Курали-Магома (Магомет Ярагский) и Хас-Магомет. Последний явился посредником между Магометом Ярагским и Гаджи-Исмаилом. История этого посредничества таит в себе много неясности и случайностей. «Хас-Мухаммед — историческое лицо и факт, что он явился посредником между Хаджи-Исмаилом и Курали-Магомой, не подлежит сомнению» [2. C.178].

Гладко и художественно оформленные традиционные версии Прушановского, Волконского, Окольничего конечно звучат не так, как их первоисточник — сведения горцев, непосредственных участников событий. Но тут исследователь сталкивается с большой проблемой — они в большинстве своем нам недоступны. Мало что из записей горских ученых сохранилось в удовлетворительном состоянии, многое исчезло в других странах. Благодаря изданию сочинения Н. И. Покровского «Кавказские войны и имамат Шамиля», мы имеем возможность ознакомиться с фрагментами книги малоизвестного дагестанского автора, писавшего на арабском языке — Ильяса ас-Цудакари. Он в частности сообщает, что значение и известность Халид-Шаха были очень велики. Среди его учеников был Исмаил Кюрдамирский. Мюридом Исмаила был имам и шейх Хас-Магомет. «Шейх Исмаил аль-Курдомири посмотрел на Дагестан сердечным взором и увидел несправедливости, но в селении Яраг увидел он свет, ученого Мудариса, законоведа, Мухаммеда аль-Яраги и послал к нему двух своих мюридов. Один из них был Хас Мухаммед али-Ширвани, а другой — иной муж. И приказал обоим, чтобы учились у него (Мухаммеда аль-Яраги). И они оба исполнили приказание шейха и оба пошли к Мухаммеду аль-Яраги и учились у него. И однажды спросил у них (Мухаммед) у какого учителя вы учились, и сказали: «Мы ученики шейха Исмаила аль-Курдомири», и испугался Мухаммед аль-Яраги, и устроился, и вскочил с земли, и сказал: «Что я за муж, чтобы учить мюридов шейха Исмаила аль-Курдомири», и возвеличил его, и почтил шейха Хас-Мухаммеда али-Ширвани, и принял от него тарикат и встал на путь. Однажды Хас-Мухаммед али-Ширвани был имамом на публичной молитве, а позади него — Мухаммед аль-Яраги с общиной. И читал суру, потом фатиху… И овладел халь (состояние религиозного экстаза) Мухаммедом аль-Яраги и взволновался волнением великим так, что чуть не упала голова с шеи. Потом пошел он (Мухаммед аль-Яраги) к шейху Исмаилу аль-Курдомири и был научен им зикру, и сделался мазуном его для (проповеди) прямого пути» [2. C.174]. Позднее, как следует из данного сочинения, Магомет Ярагский поручил проповедь Джемал ад-Дину, также ставшему тарикатским шейхом.

Как сообщается в «Адабуль Марзия, при Аслан хане, в качестве письмоводителя хан любил его и за усердную службу его и преданность пожаловал ему три деревни в Кюринском ханстве, под общим именем Астал, и жители этих деревень платили дань». Любимый мирза Аслан-хана в это время не понимал еще смысла всего движения и рассматривал его, видимо, как обычный монашеский орден или «думал об использовании его для поддержки дагестанских владетелей против царизма». Нужно сказать, что сообщения Прушановского также содержат интересные факты. Как отмечает Н. И. Покровский: «его источник (Шамиль) рассказывает, очевидно, о событии подробнее, чем Ильяс ац-Цудакари, и лишь слишком небрежное отношение Прушановского к пересказу его данных, запутывание этих данных с целью протащить совершенно определенный тезис, заставляет нас сейчас пока отдавать предпочтение Ильясу ац-Цудакари» [2. C.197].

Вклад Н. И. Покровского в разработку проблемы формирования идеологии Кавказской войны — огромен. Будучи высокопрофессиональным специалистом, для которого не могло быть мелочей, он изучил арабский язык с тем, чтобы самостоятельно осуществлять перевод Корана и произведений дагестанских суфиев на арабском языке. Важнейшим этапом в данном направлении послужило сведение всех вариантов проникновения тариката Накшбендийа и их блестящий анализ в его произведении «Кавказские войны и Имамат Шамиля»[2].

Плиева З. Т.,
г. Владикавказ

Литература

1. Джемалэддин Казикумухский. Адабуль-Марзия (Правила достижения приличий) // Сборник сведений о кавказских горцах: Репр. воспроизведение издания 1869 г.: В 3 вып. — М., 1992. — Вып. 2.
2. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля / Под ред. В. Г. Гаджиева, Н. Н. Покровского. — М.: РОССПЭН, 2000.
3. Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказская война. — М.: Росет, 1994.
4. Дневник полк. Руновского, состоявшего приставом при Шамиле во время пребывания его в гор. Калуге с 1859 по 1862 год. // Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. — Тифлис, 1873. — Т.5.
5. Руновский А. Записки о Шамиле. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1989.