Манифест исторического реализма.
I
Незадолго до своей кончины Забит Ризванов написал лиро-философское эссе «Завещание», в котором выразил собственное отношение к истории как таковой и ее значению для общества. Историческое мироощущение самого писателя оптимистично, а во всемирно-историческом процессе он обнаруживает конкретный смысл.
По его мнению, реалистический взгляд в прошлое – это шанс увидеть собственное место в мире, который представляется целостным, следовательно, развивается в соответствии с закономерностями, определяющими эту целостность и придающими направленность историческому прогрессу, наполняя его гуманистическим содержанием.
Писатель полагает, что смысл истории скрыт, но он постижим: «История и литература – сестры; одна подвигает к изложению, другая – излагает. История – познает, литература доводит познание до всех». Более того, он убежден, что этот смысл исключительно рационален:
«История – зеркало, почаще в него смотри. История – величайшая воспитательница нации». Постижение прошлого способствует формированию убеждений человека, кристаллизует идеалы, ведет его к осознанной общественно полезной духовно-практической деятельности.
Исходя из этого, он писал: «Не знающий историю родного народа подобен слепцу». И наконец, историческая беллетристика не представляется ему определенной художественно-эстетической ценностью вне ее общественного содержания: «Не ведающий о собственной истории подобен грудному младенцу. Не познав свою историю достоверно и глубоко, лезгинский народ не сможет занять равное место в ряду народов мира».
Эти и другие мысли Забита Ризванова превосходно иллюстрируют процесс перерастания его прежнего творческого метода – коммунистического романтизма – в соответствующий его художественным целям и эстетическим принципам исторический реализм. И то, и другое вырастало и крепло на почве народной жизни. Это правда.
Однако писателю ценой продолжительных и мучительных размышлений удалось преодолеть агрессивный нажим административно-партийного агитпропа, схоластику псевдокоммунистической идеологии и выработать собственный художественно-эстетический идеал, в основе которого лежит принцип справедливости, определяющий свободу творчества с одной стороны и его общественную актуальность – с другой.
Если в бескорыстном служении народу он видел творческий долг художника, то из этого следовало, что данное требование, прежде всего, относится к нему самому. Это убеждение он сохранил до конца своей жизни в ущерб семейному благосостоянию и служебной карьере.
Трудно судить о том, чего было больше: влияния этого принципа на поведение его литературно-художественных персонажей или обобщенно-исторического опыта на реальную жизнь самого автора. Надо полагать, что оба явления взаимосвязаны и взаимообусловлены, поскольку богатейшее содержание жизни открывалось перед художником и мыслителем в своей неоднозначности и подспудной противоречивости.
Нечто подобное, видимо, испытывал великий английский романтик Дж.Байрон, писавший знаменитому В.Скотту о том, «что мы живем во времена гигантских, преувеличенных масштабов, когда все, что мельче Гога и Магога, кажутся нам пигмеями».
II
Грандиозность переворота, произошедшего в жизни лезгинского народа после установления Советской власти, сравнимая с тем, что обозначено в письме Дж.Байрона, не укладывалась в рамки лобовой риторики пролетарской литературы и прокрустово ложе партийной идеологии.
Первая попытка осмыслить судьбоносный момент осуществлена в стихотворном романе «Разорванные цепи» трагически погибшего при невыясненных обстоятельствах в самом расцвете творческих сил лезгинского поэта А.Фатахова.
Однако ему удалось лишь обозначить проблему в самых общих чертах, тем не менее, он стоял на правильном пути, полагая, что коммунистическая идея в ее основных чертах выражена в устном народном творчестве.
Другой неудачной попыткой явился историко-революционный роман З.Эфендиева «Следы на мосту», ставший по существу лишь бледным отражением событий гигантских масштабов, раскрытие подлинного смысла которых было подменено искусственными, плоскими картинками, за которыми просматривалась не реальная историческая действительность, а апология свершившегося факта.
Иного и ожидать было нельзя, так как для основательного художественного обобщения революционных и постреволюционных подвижек требовался аналитический взгляд в более отдаленное прошлое, где вызревали идеи справедливости, за которыми стояли эпические или сказочные герои, конкретные исторические лица.
Требовалась традиция, а она, к сожалению, сохранялась в незначительных фрагментах, не изученных и не систематизированных. Подобные задачи, конечно, не по плечу грудному младенцу или слепцу, которым Забит Ризванов уподоблял того, кто не ведает об историческом пути, пройденном родным народом.
В другом месте своего эссе «Завещание» он подчеркивает: «Почтение, выражаемое к покойнику, и поминки предназначены для живых». Кроме своего буквального смысла, данное высказывание имеет и другое, более широкое содержание, отражающее диалектическую связь между прошлым и будущим, пронизывающую миг настоящего.
Погребение усопшего – это реальный процесс отхода настоящего в прошлое, и этот процесс происходит на глазах и при участии живых – родственников, близких и друзей. Покойник – уже прошлое, история, но он продолжает свое бытие в настоящем, пока не исполнено его завещание и не разделено принадлежавшее ему имущество.
В иных случаях борьба за наследство протекает в жестких условиях, весьма продолжительными могут быть и ее сроки. Семейные дрязги вокруг раздела наследства неизменно накладывают печать на будущие отношения между родственниками. Известны и межгосударственные войны за наследство, повлиявшие на характер всемирной истории.
С другой стороны, исполнение завещания покойника – это ведь тоже представляется фактическим вторжением прошлого в настоящее, и от того, в какой форме это произойдет, зависят очертания будущего.
Завещание А.Нобеля, изобретателя динамита, наверняка, подвигало отдельных очень талантливых, но честолюбивых деятелей к новым открытиям в науке, созданию высококлассных литературных произведений, что в свою очередь влияло на ход и темпы прогресса.
Анализ и обобщение подобных явлений, их философское осмысление способствовали художественному познанию исторической действительности и закономерностей ее развития.
Целый мир предельно спрессованных явлений и чувств заключает в себе начало «Завещания», отдаленно напоминающее Екклесиаста: «Не осталось в мире вещи, которой бы я не видел. Я насладился настоящей дружбой, и отъявленное предательство опалило меня.
Была в моей жизни та, которая любила меня и которую я любил. И любовь меня окрыляла, и разлука умножала мою скорбь. Я познал и ужас сиротства, и чувство отцовства. Но выше всего этого я посчитал служение родному народу». Под миром и вещами в нем надо понимать весь многотрудный путь познания, по которому, не зная передышки, шел Забит Ризванов до своего последнего вздоха.
В несколько лаконичных фраз он вместил всю свою жизнь от сиротского детства до старческих седин. В этом промежутке открываются реалистические образы верной мужской дружбы и нежной любви к женщине, боли от предательства и щемящей тоски от разлуки.
Такие животрепещущие чувства знакомы многим людям, но беззаветно служить родному народу, как это понимал и делал писатель, доводилось не всем. Почему все это происходило именно так и именно в такой последовательности, как было в его жизни? Во имя чего это свершалось, и каков сокровенный смысл этого? Светлые и зловещие страницы жизни. Почему они чередуются, в чем их логика?
III
Подлинные прозрения и интуитивные ощущения истины приходили не сразу, а по мере накопления знаний и по мере глубины погружения в прошлое, по степени освоения закономерностей исторической действительности. Ответы на все эти вопросы даются в последней фразе: превыше всего – служение народу. Это – цель жизни и одновременно ее смысл. Служа народу, он добивался всеобщего благоденствия.
Так в его художественном мышлении причудливо переплелись старые рефлексы коммунистического романтизма и новые принципы исторического реализма. Увидев возможное в своей собственной жизни, он стал видеть невозможное, с его точки зрения, но вполне реальное в прошлом.
Нечто подобное ощущал загадочный У.Блейк, английский поэт и художник конца XVIII века: «Все для них (философов истории – Р.Р.) скучная череда вероятий и возможностей. Но ведь история всегда и повсюду состоит не из чего иного, как из неправдоподобного и невозможного, – из того, что мы сочли бы невозможным, если бы не видели его своими глазами».
Подобно тому, как на глазах У.Блейка происходило крушение основ феодализма и закладывались устои новых общественных отношений, так и Забит Ризванов был непосредственным свидетелем ломки патриархального быта, смены мировоззренческих ориентиров, процессов, приво- дивших к становлению новых правил жизни.
Обобществление земли, примат массы и уничижение личности, фронтальное наступление на религию с одной стороны и повсеместная ликвидация безграмотности, безработицы, преступности – с другой, все это осуществлялось в условиях жесткой борьбы нового со старым. Происходило то, что раньше казалось несбыточным, фантастичным и существовало либо в воображении людей, либо в форме религиозных учений, просветительских, политических и философских теорий.
Очевидность настоящего подводила к мысли, что и прошлое развивалось по подобным лекалам, а сама достоверность настоящего подсказывала, что прошлое тоже когда-то было настоящим, т.е. обладало собственной реальной сущностью, которую следовало реконструировать, чтобы понять, каким образом из нее произрастает будущее.
Современные Забиту Ризванову события четко показывали, как стираются границы между народами, как сближаются выходцы из разных сословий, как возводятся гигантские сооружения и как меняются мировоззренческие принципы. Одновременно на теневой стороне этих процессов развивались их антиподы. Это тоже было очевидно. Интеграция наталкивалась на сопротивление, но, постоянно усиливаясь, уверенно продвигалась вперед.
Если в настоящем происходят самые неожиданные события, то, наверное, столь же невероятные факты случались и в прошлом. Минувшие события нуждались в аргументации, а она должна была быть всесторонней, развернутой во времени и пространстве. Ключевые элементы этой концепции сжато изложены в «Завещании» писателя и могут быть рассмотрены как принципы его творческого метода и основы художественно-эстетического мышления.
Жизнь Забита Ризванова выпала на время, когда предпринимались активные попытки преодолеть отчуждение человека. Эта проблема в качестве одной из центральных тем затрагивается во всех его исторических произведениях. В обычном праве лезгин превалируют коллективистские тенденции. Поведение индивида контролируется семьей, права и обязанности отдельной семьи регулируются родом, над ним стоит племенная общность.
Утрата еще сохранившихся элементов этой в целом рациональной структуры жизнеобеспечения общества происходила на глазах писателя, и он пробовал проецировать данный процесс вспять, в прошлое. Отсюда проистекает и то большое внимание, которое он уделял этическим, духовно-нравственным аспектам исторического прошлого.
Из эссе «Завещание» следует, что событие и человек существуют в нераздельном единстве, составляя неотъемлемую часть универсума: «Законы жизни едины для всех. В этом мире невозможно быть одновременно честным и великим человеком. Жизнь – ураган, чтобы выдержать его натиск, нужны стойкие люди». Здесь речь идет о движении истории и о закономерностях этого движения, единых для всех людей. Сегодняшний поборник социальной справедливости со временем может стать деспотом и тираном.
В процессе «экспроприации экспроприаторов» Забит Ризванов наблюдал это лично, когда сельские комсомольцы, – бывшие революционные романтики – получив власть в Комитетах бедноты, не просто изымали имущество состоятельных сельчан, а измывались над ними, доставляя невыносимые моральные страдания. Из таких комсомольцев в последующем нередко вырастали изверги в погонах. Поэтому величие человека всегда сопрягается с его честностью. Можно быть великим деспотом, но ничтожной личностью.
Из соотношения величия и честности человека вытекают суждения об альтернативности событий. Человек и человечество ежеминутно стоят перед выбором, перед множеством возможных и посильных действий. Эта мучительная альтернатива в целом определяет будущее, его конфигурацию, материальные и духовные параметры. Говоря о натиске урагана и стойкости человека, писатель имеет в виду именно эту альтернативность истории.
Образ урагана – метафорическое изображение воли личности, свободы выбора и условий, в которых он осуществляется. Забит Ризванов освободился от субъективного восприятия истории, а его личный опыт – это один из множества познавательных инструментов, которыми он пользовался в своей художественной практике.
IV
Затрагивая проблему смысла истории и его философских интерпретаций, известный специалист в данной области Б.Губман писал: «Смысловое содержание истории становится достоянием человека, преломляясь сквозь призму его исторического существования…
Каждый индивид живет в определенном социальном мире, сообществе и в силу этого обладает своим видением прошлого, но тем не менее можно с должным основанием сказать: быть человеком – значит быть неотделимым от истории».
Позиция Забита Ризванова вполне согласуется с подобными суждениями, в то же время необходимо иметь в виду, что в отличие от историка-специалиста, историк-художник не прикован к факту, как Прометей к скале, а может находиться и вне, и внутри него, представляя исторический факт одновременно и как событие во времени, и как явление в пространстве, наделяя его еще и третьим измерением – личностной волей.
Такой подход открывает широкие возможности для реалистической типизации, оперируя историческими категориями вкупе с художественными средствами.
Не случайно в одном месте своего эссе «Завещание» писатель выделяет следующее: «Живущий безмятежно – это срубленное дерево, довольный своей жизнью человек – гниющий пень. Из не познавшего душевных страданий, не испытавшего жизненных тягот не получится человека, достойного народной памяти и почтения».
Приступив к решению задачи по созданию типических характеров в типических обстоятельствах исторической действительности, т.е. исторически значимых, он безжалостно изгоняет из своих произведений «срубленные деревья» и «гниющие пни». И они, хотя и присутствуют в ткани художественных полотен, все же остаются на далекой периферии.
На первом плане всегда фигурируют общественно значимые события и общественно активные личности, которым выше всякой меры известны душевные муки и тяготы жизни. Все возможное и невозможное в исторической реальности проходит через стадию типизации, приобретая тем самым собственное лицо и собственную сущность и безвозвратно утрачивая романтический ореол.
Душевные страдания, жизненные тяготы свойственны многим персонажам исторических произведений Забита Ризванова, его герои – реально существовавшие и придуманные – никогда не удовлетворяются своими поступками, они видят собственные ошибки и сообразно логике своего характера, устремлены либо на их исправление, либо на усугубление.
Они не знают покоя, и в этом их достоинство. Данное обстоятельство придает исторической беллетристике писателя особое обаяние и привлекательность. Беспокойные, ищущие, чрезвычайно подвижные персонажи – это и динамический, быстро развора- чивающийся во времени и пространстве интересный сюжет.
Характеризуя в дневниках собственную творческую манеру и художественный потенциал, мастер исторического романа В.Скотт подчеркивал: «Если у меня и есть в чем-нибудь сноровка, так это в умении извлекать поразительный и интересный сюжет из множества скучных подробностей, и поэтому я нахожу столько приятного и поучительного в томах, слывущих скучными и неинтересными.
Дайте мне факты, а воображения мне хватит своего». Эти слова с полным правом мог бы отнести к собственной литературной деятельности и Забит Ризванов, который глубоко уважал и тщательно изучал традиции предшественников, в том числе и великого английского романиста.
Однако в исторической беллетристике он нащупал индивидуальный путь, основополагающие черты которого нашли отражение в «Завещании». В этой связи данное лиро-философское эссе можно и должно рассматривать как своего рода художественный манифест исторического реализма.
Его исторические произведения явились подлинными образцами того, как в индивидуальной творческой манере писателя нашли органическое сочетание дипломатическая осторожность исследователя и внимательный взгляд художника, умение строить художественные обобщения, отталкиваясь от, казалось бы, незначительных, но характерных деталей объективной исторической реальности. Огромной заслугой писателя стало обращение к такой тонкой историко-философской проблеме, как место идеальных целей, побуждений и мотивов в историческом процессе.
Как известно, метод соцреализма не давал сколько-нибудь удовлетворительного решения данной задачи, сводя историю общества исключительно к материальным основам. Забит Ризванов, создавая собственную художественную картину мира, аргументировано утверждает, что бескорыстные действия и поступки не только возможны, но еще и являются источником определенных исторических явлений и подвижек. Да и его собственная жизнь в целом можно считать бескорыстным служением народу, служением, которое проистекало именно из идеальной мотивации.
Видимо, по этой причине в характере ряде исторических личностей временами просматриваются черты, свойственные характеру самого писателя. Однако это – не попытка самоотождествления, а художественный способ пролить свет на проблему идеальных целей в зарождении, становлении и развитии целого ряда реальных исторический событий, которые не находят объяснения в рамках иных историко-философских и художественно-эстетических теорий.
Ризван Ризванов
© Источник: Лезгинский культурный журнал АЛАМ