Главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, доктор исторических наук Виктор Шнирельман отреагировал на публикации азербайджанских авторов, которые ранее подвергли критике его книгу «Войны памяти. Мифы, идентичность и политика в Закавказье» (М., 2003).
В феврале 2009 г. моей книге «Войны памяти» было посвящено заседание руководства Национальной Академии наук Азербайджана (НАНА) вместе с директорами ряда академических институтов. Трудно не заметить, что НАНА понадобилось около шести (!) лет, чтобы познакомиться с книгой и провести ее обсуждение. При этом дать «достойный отпор» поручили философу Зумруд Кулизаде — очевидно, историков, владеющих обсуждаемой тематикой, в Азербайджане не осталось или их квалификация оказалась недостаточной для такого ответственного задания (а скорее все еще проще — историки хорошо понимают, о чем идет речь в моей книге). Поэтому выбор пал на пожилую умудренную жизнью даму, всегда (разумеется, в отличие от моей «наивной» персоны) знавшую о «политизированности исторической науки» и «манипулировании историографов общественным мнением». Похоже, выбору академического начальства способствовал тот факт, что, обладая таким сакральным знанием, эта избранница избегала обсуждать этот вопрос как в советские годы, когда это было чревато серьезными последствиями, так и в постсоветское время, когда это стало возможным.
Примечательно, что в своем пространном критическом эссе философ тщательно обходит проблему политизированности исторической науки в Азербайджане. Очевидно, лишь это государство служит уникальным образцом преданности подлинной науке и отсутствия «манипулирования общественным мнением»; очевидно, лишь в этом государстве не происходит никакой «реанимации памяти об исторических обидах и войнах», что и позволяет философу гневно обрушиваться на «чужака», позволившего себе в этом усомниться. Уважаемый критик не спорит с моим утверждением о том, что идеология этнополитических конфликтов не обходится без апелляции к прошлому. Но сделать вывод о том, что именно поэтому анализ таких конфликтов не может игнорировать создаваемые местными интеллектуалами образы прошлого, ее «философская эрудиция» не позволяет. Мало того, попытку научного анализа конфликта она всеми силами выдает за его «раздувание». Не потому ли этнополитические конфликты и оказываются столь затяжными, что местные интеллектуалы наотрез отказываются от их глубокого и всестороннего анализа? Вместо попытки разобраться в проблематике «социальной памяти» философ — вполне в советском духе — самым нелепым образом искажает мои слова и идеи и приписывает мне взгляды, которых я никогда не разделял. Действительно, тем легче оказывается такие взгляды опровергать, ведь с основными идеями, составляющими стержень книги, философ полемизировать отказывается — вот где помогает советская выучка говорить, ничего, в сущности, не сказав.
Подобно многим другим критикам, азербайджанский философ упрекает меня в «неверной интерпретации истории Азербайджана». Но в моих книгах, посвященных «исторической памяти», нет и не могло быть претензий на написание истории кавказских народов и их культур. Речь идет об анализе образов прошлого, конструировавшихся теми или иными интеллектуалами в те или иные исторические периоды, и о связи этих образов с этнополитическим контекстом, включая советскую национальную политику. Но именно этого философ, упоминающая имена таких признанных авторитетов как Хальбвакс и Верч, не поняла — очевидно, о работах этих авторов она знает лишь понаслышке. Похоже, что и мою книгу она прочитать не удосужилась — ведь даже названия отдельных глав книги даны в ее рецензии неверно. Где и когда я настаивал на том, что история Кавказа — это история бесконечных войн и геноцидов? Где я писал о «психологически закодированных на взаимную ненависть народах данного региона» или о «вечности этнических войн» на Кавказе? Где я утверждал, что «геноциду должны быть подвергнуты азербайджанцы-тюрки»? В чем именно проявляется мое «негативное отношение к исламу»? И где это я «представляю читателю прошлое и настоящее Азербайджана и азербайджанцев как историческое недоразумение» (к сожалению, философу остаются неизвестными современные исследования этничности; она безнадежно путается в понимании примордиалистского и конструктивистского подходов)? Все это — голословные утверждения философа, сделавшей все для того, чтобы не обсуждать те принципиально важные проблемы, которые ставятся в моей книге. В частности, хотелось бы у нее узнать, почему в течение XX века азербайджанские ученые пять раз сменили образ своих предков. Этот вопрос детально рассматривается в книге, но философ считает эту проблему недостойной своего внимания; она ее просто не замечает.
Зато изрядную часть своей рецензии она посвящает голословным обвинениям меня в «непрофессионализме» и «фальсификациях». Какое отношение к моей книге имеют приводимые ею без всяких комментариев пространные цитаты из средневековых авторов, остается совершенно неясным (кстати, похоже, о такой науке как источниковедение философ не знает, и проблема критики письменных источников остается для нее тайной за семью печатями). Ведь они нисколько не проясняют те вопросы, которым посвящена книга. Хотелось бы также узнать, кто из многочисленных цитируемых философом средневековых авторов называл себя «азербайджанцем». И почему, говоря об «исторических сочинениях,… опубликованных на русском и азербайджанском языках в 30-х и последующих годах ХХ в.», автор ссылается исключительно на работы начала 20-х гг.? Похоже, такая «приблизительность» характерна в целом для знаний философа об истории. Поэтому в ее представлении и огузы жили то ли на рубеже н. э., то ли «много тысяч лет назад». Проблема строгой хронологии, лежащей в основе исторической науки, ее, похоже, не волнует. Не дезориентирует ли это публику, о которой так печется мой уважаемый критик?
Кулизаде всеми силами защищает своих коллег, пытаясь уберечь их от какой-либо критики. Допускаю, что она проявляет в этом некоторую неосведомленность. Поэтому довожу до ее сведения, что З. М. Буниятов и его последователи при переиздании трудов средневековых авторов (которые она мне так настойчиво рекомендует!) систематически занимались их фальсификацией, опуская встречавшийся там термин «армяне», или заменяя его на «албаны». Мало того, Буниятов был пойман и на плагиате, выдав переводы двух статей, написанных западными учеными С.Ф. Дж. Доусеттом и Робертом Хьюсеном, за свои собственные произведения.
Кстати, о том, какие страсти «патриотизм» и борьба с историческим армянским присутствием в Закавказье вызывает в современной азербайджанской науке, поведала в 2006 г. Ф. Мамедова. В отличие от забывчивой Кулизаде, она вспомнила и о том давлении, которое в советские годы оказывал на историков Гейдар Алиев.
Не разобралась суровый критик и с научным содержанием понятия «исторического мифа», как и с сутью современного мифотворчества, основанного на научных технологиях. А, между тем, ей в этом могло бы помочь знакомство с работами как упомянутых ею Хальбвакса и Верча, так и не упомянутых Э. Кассирера, Энтони Смита, П. Нора, П. Бурдье и многих других современных авторов, занимавшихся изучением «социальной памяти», «националистического мифотворчества» и «символической политики» (если бы она их читала, а не заимствовала имена из работ своих более сведущих коллег). И речь вовсе не идет о «невежестве» местных авторов (мнение, приписываемое мне философом) — проблема заключается в политическом заказе, который с железной последовательностью оказывал и оказывает давление на историков (другое дело, что кто-то идет ему навстречу, а кто-то сопротивляется, но вторых оказывается неизмеримо меньше, чем первых). Казалось бы, философ, давно и глубоко осознавшая фактор «политизированности исторической науки», должна была бы обратить на это внимание. Но нет, этого она в упор не видит. Зато она всячески убеждает меня заняться этногенезом русского или еврейского народов (при этом она не находит ничего лучшего, как солидаризироваться с советской «антисионистской» пропагандой, при этом возмущаясь настолько же «обоснованной» советской антитюркской пропагандой). И удивляется тому, что я не делаю этого в книге, посвященной Кавказу. Хотелось бы надеяться, что не все азербайджанские философы следуют такой странной логике.
Кстати, философу, упрекающей меня в отсутствии внимания к мифологизированным сюжетам, присутствующим сегодня в российской науке, следовало бы лучше познакомиться с трудами автора, которого она с таким усердием критикует. Это, как и подлинное знакомство с работами по «социальной памяти» (а также с современными исследованиями проблемы этничности), спасло бы ее от досадных промахов и измышлений. Без этого рассуждения философа, вновь и вновь возвращающейся к одним и тем же огульным обвинениям, напоминают скорее шаманское камлание, чем научную полемику. Похоже, она полагает, что бесконечное повторение одних и тех же беспочвенных наветов сможет лучше воздействовать на читателя, чем серьезные научные аргументы.
Примечательно и своеобразное использование философом термина «азербайджанский» — по ее мнению, «азербайджанскими» были и Иранская империя, и царская Россия, и СССР. В этом она недалеко ушла от тех своих соотечественников, которые и палеолитического человека, останки которого были найдены в пещере Азых (Азох), называют «древним азербайджанцем». И, действительно, она, похоже, убеждена в том, что тюрки жили на территории Азербайджана всегда (!). Вводя читателя в заблуждение, философ утверждает также, что «государства Манна, Мидия, Атропатена, Албания… мировой наукой… признаны как азербайджанские». Ну, зачем же приписывать господствующие в Азербайджане взгляды «мировой науке»? Право же, не стоит столь откровенно заниматься фальсификацией, упрекая в этом других. Она приписывает мне стремление «каждый раз вкладывать новое содержание в понятия «азербайджанский народ» и «азербайджанцы»», но ведь этим занимается она сама, следуя традиции, давно сложившейся в азербайджанской науке.
Да и термин «Северный Азербайджан» — это название, принятое только на родине философа, которая признает, что даже в раннем средневековье, не говоря о более глубокой древности, здесь располагалась Кавказская Албания — никакого Азербайджана здесь тогда еще не было. Рассуждения философа о древней лингвистической ситуации также грешат отсутствием профессионализма: ей неведомо, что северокавказская языковая семья включала множество разных языков, и это вовсе не означало какого-либо этнокультурного единства, которого в такой древности и быть не могло. Поэтому, вопреки философу, говорить об «одних и тех же языках населения Севера и Юга» не приходится. А уж о том, кто жил в этом регионе до условных «северокавказцев», наука судить сегодня просто не способна, никаких данных об этом нет. И никакими «азербайджанцами» эти «северокавказцы» не были и быть не могли — именно так на это смотрит сегодня «мировая наука», хотя в Азербайджане (по вполне понятным политическим причинам!) предпочитают придерживаться иного мнения.
Философу, разумеется, бывает трудно оценить разброс мнений, встречающихся среди историков. Однако следует заметить, что сами историки хорошо знают, чьи мнения отличаются надежностью, а кому доверять не стоит. Поэтому ссылки философа на то, что «имеются и другие мнения», мало что доказывают. И идеями пантюркизма сегодня увлекаются только маргиналы; авторитетных историков эти идеи не вдохновляют.
Наконец, автор, якобы глубоко познавшая «универсальные закономерности и специфические особенности этнических, этноязыковых, этнокультурных процессов», всерьез уверяет нас, что этнополитические конфликты — это «универсальная закономерность социокультурного развития постсоветского региона». Кто, когда и где установил такую «закономерность»? Может быть, философия, которой следует автор? Но разве такая «философия» не является «разжиганием вражды»? И подсчет того, какая из враждующих сторон уничтожила больше сел в 1905 г., вряд ли свидетельствует о том, что автор всерьез заботится о «мире», а не о том, кого именно выставить «агрессором». Тем самым, обвиняя меня в стремлении «обосновать неотвратимость как современных, так и будущих этноконфликтов в регионе», автор просто переваливает с больной головы на здоровую, приписывая мне свою собственную «логику». Автор также упрекает меня в том, что я якобы «не оставляю читателю возможности для раздумий и собственных выводов». Ну, отчего же? Разве сама она не занялась «раздумьями» и не сделала «собственные выводы» (если только это не сделали за нее ее собственные коллеги)? Правда, эти выводы оказались весьма странными, если не сказать большего. Хотелось бы надеяться, что читатель, который, в отличие от моего сурового критика, действительно внимательно прочтет мою книгу полностью и займется размышлениями, придет к иным выводам. И я таких читателей знаю.
Впрочем, опус З. Кулизаде все же много пристойнее пасквиля А. Алекперова, попытавшегося всеми силами дегуманизировать и выставить в неприглядном свете своих соседей-армян путем распространения самых грязных сплетен, чудовищных слухов и откровенно сфальсифицированных данных. Правда, в отличие от нее он удосужился познакомиться и с моим анализом армянских этногенетических мифов, однако лишь для того, чтобы упрекнуть армян в «мошенничестве». Но мошенничества в трудах своих соотечественников он не видит, и общей этноцентристской направленности этногенетических построений в работах самых разных национальных школ историков Кавказа, чему, собственно, и были посвящены две моих книги, он признавать не хочет. И это — тот самый Алекперов, который в 1992 г. в своей кандидатской диссертации защищал смехотворный и никем не признанный тезис о том, что раннесредневековые «сакалиба» и «склавены» являлись будто бы «тюрками-булгарами» и не имели никакого отношения к славянам. А «скифо-сакскую конфедерацию» (где он такую нашел?) он безапелляционно наделяет тюркоязычием.
Кулизаде предполагает «заказной характер» моей работы. То же писали и некоторые осетинские авторы по поводу другой моей книги, но они пошли еще дальше, намекнув на некий крупный гонорар. Хорошо бы, если бы все эти знатоки точнее указали мне заказчика и проинформировали меня, где, как и у кого именно я мог бы этот «гонорар» получить. А пока Кулизаде трудилась над своим опусом, ее соотечественники, Ф. Алекперли и С. Мурадалиев, своей полемикой показали, что, вопреки уверениям уважаемого философа, и в 2009 г. (когда состоялось знаменательное заседание НАНА!) у местной интеллигенции не было полной ясности с идентичностью — одни называли себя «азербайджанцами», а другие — «тюрками». При этом первые признавали многокомпонентность сложения азербайджанского народа, а вторые выбирали в главные предки тюрков. Иными словами, проанализированный мною выбор предков продолжается, причем это по-прежнему раскалывает нацию. Но «чужаку» об этом знать не положено и обсуждать запрещено. Остается надеяться, что этот клубок успешно распутает мудрая Кулизаде.
Тем временем, власти Азербайджана откровенно демонстрируют то, что тщетно пыталась опровергнуть Кулизаде. Так, 14 декабря 2005 года президент Ильхам Алиев в речи по случаю 60-летия Национальной Академии наук Азербайджана призвал азербайджанских ученых включиться в программу обоснования перед мировым сообществом отсутствия исторических прав карабахских армян на Нагорный Карабах. Алиев обещал субсидировать объединение усилий азербайджанских специалистов в разработке и пропаганде его тезиса о том, что «армяне пришли в Нагорный Карабах — неотъемлемую часть Азербайджана, как гости» и поэтому «абсолютно не вправе утверждать, что Нагорный Карабах в прошлом принадлежал им».
Очевидно, ученые с воодушевлением откликнулись на этот призыв и ответили президенту новыми впечатляющими «открытиями». Поэтому 14 октября 2010 г. он уже уверенно заявил, что «нынешняя Армения, территория, именуемая на карте Республикой Армения, — это исконно азербайджанская земля. Это истина. Конечно, Зангезур, Иреванское ханство — это наши земли!… Наши дети должны знать все это, должны знать, что нынешняя Армения располагается на исконных азербайджанских землях».
Для того, чтобы эта исконность выглядела убедительнее, в Азербайджане систематически стираются все следы армянской культуры. В особенности, это касается Нахичевани. В 2003-2006 гг. там полностью было уничтожено средневековое кладбище в Старой Джуге (азер. Джульфа), включая уникальные хачкары. А на севере Азербайджана сносили аварские кладбища, а на лезгинских изменяли имена усопших на надгробных памятниках, прибавляя к ним тюркские окончания. Там также убирали памятники видным деятелям аварской истории (включая имама Шамиля в 2000 г.) и заменяли их памятниками Н. Нариманову и Гейдару Алиеву.
Иными словами, то, о чем я писал десять лет назад, получает свое продолжение сегодня, и конца этому не видно. Но НАНА все это не беспокоит! Зато она всегда готова давать отпор зарубежным «клеветникам» — так оно безопаснее.
Виктор Шнирельман,
главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН,
доктор исторических наук
