Часть V
Бей, топчи, сжигай!
А вооруженные группы кюринцев спешили перейти в богатый Кубинский уезд, и 15 сентября они решили переправиться через р. Самур. Эта сумасшедшая река никогда «худо от добра не отличала», разрушала дома, губила людей.
Силы много у тебя, моя река.
Шах-дага талые тебя поят снега.
Грустим, что от добра ты далека,
Ты зла, я не могу тебя любить, Самбур, —
-писал когда-то ашуг об этой реке, в старину называемой Самбуром.
Но желание перейти на кубинскую сторону было так велико, что восставшие кинулись преодолевать буйную в это время реку. Кюринцы, получив при первой переправе артиллерийский огонь с другой стороны, отступили, но снова перешли ее, пользуясь прибытием больших ахтынских отрядов из верхних деревень.
В Ахтах же из-за лживой агитации духовенства о том, что русские не располагают никакими силами для оказания помощи солдатам, находящимся в крепости, возникла групповая борьба за власть и приобретение военной добычи. В этой борьбе участвовал и Кази Ахмед. Он был очень самолюбив и считал себя самым лучшим носителем русской власти и что если не он, то русские пропадут в Ахтынской долине. Раздор произошел собственно в 1861 г., когда он уволился со службы, а его ходатайства об увеличении пенсии и назначении на какую-нибудь должность остались неудовлетворенными.
Боролись за власть в Ахтах занимавшие двойственную позицию семейства, недавно возведенные властями в ранг беков (сыновья Мирза-бека Шуай и Лукман, сыновья Магомед Керима Амир-хан и Таги и сын Исмаил-бека Ага Мамед) и кадий окружного суда Абдул- халик Эфенди сын Абдурахман Эфенди с двоюродными братьями молла Мусаибом и молла Ибрагим Халия Эфенди. Достаточно быстро ими было забыто отправленное царю в начале того же года ахтынцами обращение с выражением верности ему[1].
К стоявшим насмерть против всеобщего террора можно отнести письмоводителя окружного управления Зулфукара, диванного члена окружного суда Гаджи Магомеда сына Гаджи и Тайгун-бубу — сторожа окружного управления.
Кази Ахмед — «хан» со свитой объехал все крупные селения, везде ему для успеха в дар приносили ковры, скот, ружья, а в сел. Джаба -даже земельные наделы. Все обязались поставлять ему воинов-игитов (героев) для истребления «гяуров». В его выступлениях говорилось, что «мы живем скудно, питаемся плохо, служащие живут зажиточно, мудрый Аллах вскорости истребит всех «гяуров», послав на них чуму, пора нам проснуться — победа или смерть!» На все любопытные вопросы горцев: «Правда, что султан истребил всех «гяуров» и в России не остался ни один мужчина, кроме «матушек»; правда, что в «Тиблизе» женщины перестали носить шаровары; правда, что собака заговорила по-человечьи и войну провозвестила?» — ответы были утвердительными.
До этого «ханства» Кази Ахмед 27 лет ревностно служил России, 20 лет назад на рессорной коляске ездил через голодные калмыцкие степи, воронежские равнины, березовые рощи Подмосковья во вторую столицу империи — Москву. Ездил он для коронации царя Александра II в самом роскошном дворце Кремля, где почувствовал себя на седьмом небе, где ни он, ни его товарищи до этого ни совершали ни один намаз.
Теперь же он стремился за непостижимой мечтой, отвергая истинное счастье, пел вместе с фанатиками, возгласы которых поднимались к Аллаху на небе. Как и все, он растерзал одежду и побрил голову. Еще тысячи лет назад Ануширван завещал: «Не имейте близких отношений с человеком себялюбивым, не входите в разговоры с человеком гордым, безумным и выпивающим, удаляйте лгуна от себя, не решайте ничего в гневе».
Кази Ахмед управлял восставшими. Их надо было регулярно кормить. Подчиненные нового хана пошли по селениям собирать «налоги». Когда его люди третий раз пришли за налогами в селения, то это показалось народу неприятным, и многие села не пускали их к себе.
Однако поражение русских у Карса[2] привело к тому, что 1 октября волнение переросло в округе в открытое непрерывное восстание. Этому предшествовало задержание трех солдат, ходивших из укрепления в селение за провизией, и отправление их к имаму Согратлинскому. Часть самурских лезгин спустилась в Нуху, Закаталы, Кубу. Вся остальная масса обложила Ахтынскую крепость с трех сторон и открыла по ней огонь. Крепость находилась в осаде в течение 35 дней. Восставшие неоднократно пытались взять крепость, но кремневые ружья не позволяли этого. Меликов написал в Тифлис, что «отрезаны пути, провианта нет, все 600 солдат окружены горцами, как поступить, и не знаю».
Восставшие решили расширить географию восстания и двинулись в Кубинский уезд. Все докузпаринцы сходу напали на сильную крепость Кусары, затем дважды повторили это.
Одновременно шли боевые действия в Ахтах и Кубе. Ахтынцы создали склад заготовленных горцами 30 тыс. фашин, которыми они хотели забросать крепостной ров, и изготовили 120 штурмовых лестниц. Первые бои напомнили горцам, что пушки «кафиров» сотрясают землю, рушат окопы, а солдаты хорошо вооружены. Кроме того, важно не крепости взять, а войну выиграть.
Ахтынская крепость давно известна в истории Кавказа. Теперешняя ее осада была не менее героической и трагической, чем в 1848 г., хотя и не была так кровопролитна. Привыкнув к мирной жизни, горцы уже не были так отважны, как встарь, но горцы надеялись отдаленную от всех сообщений крепость взять голодом.
Тщетно окружной начальник Юзбашев[3] на лезгинском языке уговаривал горцев образумиться. Были у него перед народом и заслуги. Ахтынская мечеть свидетельствовала о его пожертвованиях. Начало его правления в округе ознаменовалось основанием в 1870 году (содержался по 1878 г.) единственного в Дагестане приюта для прокаженных и калек. Но его не послушали, а муллы даже составили заговор убить его. Правда, народ в этом случае обезоружило то доверие, с каким к нему относился начальник: он один в сопровождении маленьких племянников бесстрашно расхаживал по аулу, везде, где только мог, и увещевал народ.
Когда же, наконец, можно было опасаться, что восстание вспыхнет с минуты на минуту, было решено перебраться поздней ночью в крепость всем чиновникам царской власти из аула, где помещалось окружное управление. Лезгины словно этого ждали. Толпы народа со значками, с неизбежной зурной под танец «Карс» стали наступать на крепость и открыли огонь. Начали рыть траншеи, постепенно приближаясь к крепости, и скоро довольно метко ее обстреливали. Гарнизон за все время осады сделал 18 вылазок: то за водой к Самуру, то за дровами. Они делались ночью и обходились потерями. Было и одно генеральное сражение, когда горцев пришлось выбивать из траншеи, которую они подводили уже слишком близко к укреплению. Погибли около 100 человек с обеих сторон.
Юзбашев снова старался методом убеждений заставить горцев положить оружие. Напрасно ближайшие начальники отговаривали его от этого, напрасно старуха-мать заклинала не выходить из укрепления и не рисковать жизнью. Но он с белым платком вышел один к восставшим и старался, уже второй раз, убедить их вернуться в аулы и «отказаться от сумасбродных затей».
Горцы не послушали его, но отпустили обратно живым. Вернувшись невредимым в укрепление, храбрый полковник нашел, однако, свою мать помешавшейся от пережитого ею волнения. Едва Юзбашев захлопнул дверь, как послышалось: «Урус плохо — бей кафиров!». Встречавшие его солдаты падали без чувств. Теряя силы, они вскрикивали только: «Прощайте, братцы!» и тут же валились. Осаждавшие безнаказанно рубили ослабевших солдат. Часть осаждавших бросилась к воротам. Сотня ударила по ним залпом. Сверкнуло много расстрелянных гильз. Ворота успели захлопнуть.
Рамазан месяц еще не кончился, нельзя было есть, пить, но на войне и в путешествии пророк дозволяет это. Съедены были сотни баранов, присланные из аулов, затем в русских огородах горцы постепенно съели овощи и фрукты, хотя вначале это считалось решительно грешным делом.
Одновременно в крепости на 17 день осады начали падать лошади. Солдатам пришлось взяться за конину, первый пример подали солдаты из казанских татар. Затем попривыкли. Кончились соль, спирт, хлеб. Женщины и дети наравне со всеми несли бремя лишений.
Из материалов исторической хроники о восстании 1877 года в Южном Дагестане. В тексте, написанном на аджаме (тюркская письменность на арабской графике) рассказывается о передвижениях групп восставших из разных селений и действиях войск генерала Комарова
Несколько раз горцы бросали в крепость подметные письма, требуя сдачи. Получив отказ, наконец, предложили выйти из крепости, забрав с собою все оружие. Но эти письма оказались излишними.
Один из сыновей Кази Ахмеда Гасан был русским офицером и числился в иррегулярной кавалерии. Но, несмотря на это, он присоединился к восстанию и был его главным зачинщиком. В Ахтах всем делом верховодил Гасан. От него требовалась распорядительность и против войск Чавчавадзе со стороны Нухи.
К удивлению всех, здание окружного управления оказалось в целости. Старик-сторож Тайгун, человек боевой и справедливый, сдержал свое обещание Юзбашеву: сохранить все вещи в неприкосновенном виде. Перед удалением окружного начальства в крепость он поклялся пожертвовать своею жизнью прежде, чем дать дотронуться до чего-либо, принадлежащего окружному управлению. «Этот старик был кровный лезгин-ахтынец, — пишется в русских документах, — он все время открыто порицал горцев, говоря заранее, что у них ничего не выйдет. Имея большой вес в селении, не боялся и самого Кази Ахмеда… Он отталкивал все попытки горцев, так что сам Кази Ахмед, видя свое бессилие, должен был, наконец, сказать, чтобы дом и управление начальника никто не трогал, что он сам будет после в нем жить… «Благодаря мужеству Тайгун-бубы («буба» — отец, по-лезгински) до нас дошли многие бумаги Самурского окружного управления 1839-77 г.г., из которых отдельные использованы в этой работе. Сохранилось и его прошение о выдаче ему перед восстанием револьвера и кинжала со свидетельствами, что и было удовлетворено. На прошении есть резолюция Юзбашева: «…лицо он вполне благонадежное, просимые же оружия ему необходимы при моем отсутствии для охраны имущества и канцелярии…».
За несколько дней до конца восстания в крепость явился переводчик, с 1873 года письмоводитель Самурского окружного суда Зулфукар, избитый, окровавленный. Он только чудом избежал смерти благодаря нескольким благожелателям и усилиями его брата Султан Али (сыновья Агам-бека). Зулфукар успел убежать накануне дня своей казни. Этот переводчик был отправлен в Кубу, чтобы сообщить туда о безвыходном положении гарнизона и, если можно, отправить помощь, но по дороге он был пойман восставшими и приведен к Кази Ахмеду. На предложение последнего присоединиться к восставшим, Зулфукар твердо отвечал, что он присягал русскому царю и присяге своей не изменит. Рассвирепевший Кази Ахмед велел бить палками по его животу. Зулфукар затем каждый день получал палочные удары от мулл, но не сдавался. Когда Кази Ахмед напал на Кусары, то заставил Зулфукара идти первым под выстрелы, говоря: «Пускай тебя убьют свои же собаки!» Но он уцелел. Когда вернулись в Ахты, Зулфукар был приговорен к смерти. Однако здесь- то ему удалось бежать: против восставших успела собраться группа недовольных, которая и устроила этот побег. В следующем, 1878 г., Зулфукар умер. Говорили, что от тех жестоких избиений «божьих ставленников» еще тогда расстроилось его здоровье. Он умер от чахотки, происшедшей из-за телесных повреждений.
Среди лезгин были люди, искренно преданные России, которые понимали, что польза их родины — в прочном и мирном слиянии с Россией. Это и старшины селений Куруш и Каладжух, не поддержавшие восстание, хотя они и не смогли удержать часть молодежи, самовольно ушедшей к восставшим.
Но такие тогда были редки среди них. Как вела себя в той сложной ситуации основная масса местной знати? В одном заявлении житель сел. Мискинджа сообщает: «Вследствие восстания в Мискиндже и Ахтах я убежал с письмом, написанным обществом в Кубу к Абдулла Ага Бакиханову и к уездному начальнику для оказания им, русскому правительству, крепкой преданности. Поехал и в Курах. Три раза секретным образом я был в Самурском округе для разузнания помещения мятежников. Последний раз я был с кара-кюринцем Агашириновым Б. с целью дать знать расположение мятежников начальнику Самурского округа. Ночью под селением Мискинджа на нас напали два мятежника, кои изловили Агаишринова Б., а я четыре дня скрывался в горах…».
В другом заявлении жителя этого селения Али Эскендара говорится: «…ввиду восстания я убежал в Кубу к Абдул Али, к уездному начальнику Разляковскому и оказал преданность России…, т. о. три раза я разузнавал расположение мятежников. Узнав об этом, Кази Ахмед, побив моих братьев, разграбил вещи из моего дома на сумму 586р.»
Такое же сообщение поступило начальнику Кубинского уезда от всадника земской стражи, жителя Кара-Кюры Казума, сына Умуд Али: «Во время смуты в Самурском округе и Кубинском уезде я был послан Вами в Ахты с письмом. По дороге я остановился ночевать в Кара- Кюре. Перед рассветом я хотел идти по направлению к Ахтам …и тут меня поймали и раздели, а письмо я успел спрятать дома… Когда Кази Ахмед приказал отправить меня из Ухула в сел. Хазры, меня привели нагого и босого не туда, а в селение Ясаб для того, чтобы убить меня, но я убежал в сел. Кара-Кюра и тем спас свою жизнь. В тот же день бунтовщики разошлись, я взял спрятанное письмо, отправился в Ахты, где и передал начальнику, и потом прибыл сюда…»
«Кази Ахмед наказал меня, — говорит Каранай сын Булата, — 200 ударами розог, из бороды и усов повынимал волосы и отправил меня в поход в Кубинский уезд, ругая скверными словами перед народом из-за того, что я с племянником Шукуром и с сельчанами приняли присягу на Коране, что не буду подчиняться мятежникам… Я послал Шукура в Курах и Кубу для оказания преданности русскому правительству, но Кази Ахмед, узнав об этом, поймал Шукура, убил его …»
Абдулгамидов Н.А
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…
⇓
[1] В обращении говорилось:
«Всемилостивейший и Великий Государь!
И до наших отдаленных гор дошла весть о событиях на Востоке и о твердом твоем намерении улучшить участь угнетенных жителей Балканского полуострова…
Ты взялся за дело — значит оно правое.
Мы, лезгины Самурского округа, 38 лет находимся под высокою защитою русского царя, пользуясь полным спокойствием и всеми правами наравне с русским населением громадного царства. Мы на каждом шагу видим, как велика твоя отеческая заботливость о благе нашем. Знай и ты, великий государь, что и наша любовь и преданность тебе беспредельны. С 1839 г., со дня принятия нами подданства России… мы ежегодно выставляли милицию…
Государь, если ты поднимешь оружие на кого бы то ни было, то повели и нам — мы все пойдем под тем знаменем, которое 38 лет составляет нашу гордость.
сел. Ахты, марта 15 дня, 1877г.»
[2] Карс — город на северо-востоке Турции. В древности был армянским городом и крепостью. В XVI в. им овладела Турция, но в 1878 г. отошел к России. В 1921 г. снова передан Турции. Именно с 1877 г. в Лезгистане распространен танцевальный мотив «Карс».
[3] Юзбашев Артемий Соломонович, с 1859 г., в чине прапорщика, состоял адъютантом полк. Лазарева и донес Главнокомандующему о скором прибытии Шамиля; впоследствии — генерал-майор и помощник военного губернатора Дагестанской области. Родился и умер в Тифлисе, армяно-григорианского вероисповедования, закончил курсы Московского университета.