Русско-турецкий Константинопольский договор 1724 г. Дальнейшее развитие освободительного движения Хаджи-Давуда(1724-1726 гг.)

Важное место в договоре занимал вопрос о Ширване, который дол­жен был представлять собой особое ханство ширванских лезгин во гла­ве с Хаджи-Давудом. Об этом говорилось в первой же статье договора: «Поелику Лезгины ширванские, яко мусульмане, прибегли под протекцию Порты, и Порта приняв их под протекцию постановила над ними ханом Дауд-Бега, и снабдя его на сие достоинство дипломом, определило местом пребывания его город Шемаху»[84].

Граница между двумя договорившимися империями разделяла Восточный Кавказ на две части. Она определялась следующим образом:

первый пограничный знак ставился между Шемахой и побережьем Кас­пийского моря в расстоянии 1/3 пути от Шемахи к морю по прямой линии;

второй пограничный знак ставился в 22 часах средней езды от Дер­бента на запад в сторону гор «внутрь земли» с таким расчетом, чтобы между ним и первым знаком, поставленного от Шемахи, было расстояние в 22 часа средней верховой езды по прямой линии;

третий пограничный знак ставился на месте впадения Аракса в Ку­ру и соединялся с первым прямой линией. Все земли, лежавшие к востоку от этих знаков и линий отходили к Российской империи, а к западу – к османской Турции.[85]

Как видим, разграничение русской и турецкой сфер влияния по договору не поддается никакому объяснению. Оно, как правильно замечает Р.М.Магомедов, «поражает умозрительным, отвлеченно-математическим характером…. Геодезические и топографические точки выбирались на карте и соединялись прямыми линиями, составители, судя по всему, не понимали, что «режут по живому»: ни вековые исторические и хозяйственные связи, ни этнический состав, ни политическое равновесие совершенно не принимались во внимание. Воистину, с тех пор как будто какая-то злая судьба висит над жителями этих земель: еще не раз в их истории будут их рассекать произвольные линии границ, проводимые людьми, которым не придется самим испробовать на себе последствия такого «землеустройства»!»[86]

Политический статус Ширванского ханства по договору определял­ся следующим образом: «Понеже места в ширванской провинции, принадле-жащия к Порте, почитаются особым ханством, того ради, город Шемаха име­ет быть пребыванием хана; но город да останется в прежнем состоянии, без всякаго новаго укрепления, и со стороны Порты да не будет в нём гарнизона, и ни же отправлять туда войски, исключая случаев, что или хан взбунтует и выйдет из послушания, или между жителями провинции той окажутся непорядки, вредные интересам Порты, или они предпримут неприятельские действия на принадлежащия царю места и земли; в таких случаях Порта иметь будет право, для пресечения всего того с своей стороны потребное число войск отправить чрез реку Куру, с позволения однакож российских командиров»[87].

Согласно договору Порта не имела права держать в Шемахе «ни гар­низона, ни губернатора, ни коменданта, ни какого-либо гражданского или военного чиновника, состоящего на её службе или турка по происхожде­нию, ни чинить там суд и расправу под каким бы то ни было предлогом», исключая случаев указанных выше.[88]

Следует также отметить, что по договору разграничению подлежали земли только до реки Дарбах, «где конец будет Ширванской провинции»[89], а прикаспийские районы, расположенные севернее этой реки, а также про­винции Гилянь, Мазандеран и Астрабат признавались за Россией по усло­виям Петербургского русско-персидского договора от 1723 года.

Таким образом, Константинопольский договор официально признавал создан­ное Хаджи-Давудом на освобожденных от персидско-кызылбашских захват­чиков землях суннитское лезгинское государство, как отдельное ханство с предоставлением ему внутренней автономии. Правда, границы хан­ства были при этом сильно урезаны. Прикаспийские районы вмес­те с городами Дербентом и Баку отходили по договору к России. Ширванское ханство становилось своего рода буферным государством между двумя империями.

Константинопольский договор, как уже отмечалось, в равной мере имел ог­ромное значение для заключивших его сторон. Немаловажное значение договор имел и для народов Восточного Кавказа в том плане, что он предот­вращал предполагавшееся здесь столкновение двух мощных держав, что неизбежно привело бы к непредсказуемым последствиям для местного на­селения. Но с другой стороны, Константинопольский договор создал все условия для дальнейшего расширения масштабов российско-османской экспансии в регионе.

Согласно договору, правителем, образованного на территории Ширвана «особого ханства», стал Хаджи-Давуд. Казалось бы, это должно было склонить его к безоговорочному признанию договора. Однако, как показывают архивные документы и свидетельства современников, Хаджи-Давуд выступил против этого договора, не признав его условий. Хаджи-Давуд, мечтавший о создании сильного независимого государства на всей территории Ширвана от Баку до Кюре, и от Дербента до Куры не мог сог­ласиться с условиями договора, сочиненного за его спиной двумя враж­дебными ему государствами, предусматривавшего признание части его владений за Россией и предлагавшего ему роль послушного орудия в ру­ках османского султана. Хаджи-Давуд открыто заявил о своем несогласии с установленными договором новыми границами и чинил всякие препят­ствия при их разграничении. По этой причине оно «чрезвычайно затяну­лось» и закончилось только через три с половиной года после заклю­чения договора. «Затруднения причинял, – как прямо указывает П.Г.Бутков, – два года Дауд-бег, что России достались земли при Каспийском мо­ре, от которых Шемаха питалась»[90]. Об этом же сообщает и современник событий, член комиссии по разграничению границ с российской стороны, майор И.Гербер, который писал: «Когда в 1724 году между Россиею и тур­ками трактаты заключены быть могли о персидских делах, то от турков в Шемахе поставленной хан Хаджи-Дауд наперед уведал, понеже по трактатам все хлебородные места, Шабрань и Мушкур, под Российской империи будет, что так Шемаха принуждена будет милости у русских просить, того ради доношением и предложением своим Порте отоманской к тому приводил, что оное сочинение границы… два года продолжалось»[91].

Надо полагать, что Хаджи-Давуд, кроме Мюшкюра и Шабрана, не прочь был вернуть себе и другие ширванские земли, захваченные Россией, в том числе Дербент и Баку. На это намекает и сам И.Гербер, отмечая, что «ежели б что, все трактаты уничтожены и виды переделаны б были, ежели то могло учинено быть, в чём хан (имеется в виду Хаджи-Давуд – А.Б.) ве­ликой резон имел»[92].

Всё это является ещё одним свидетельством того, что Хаджи-Давуд вовсе не собирался «идти на поводу у Турции», как утверждают некото­рые авторы.[93] Будущее Ширвана Хаджи-Давуд видел только в его независи­мом существовании. Этого он надеялся добиться после отказа России с помощью единоверной Турции. Оказавшись между этими двумя супердер­жавами, Хаджи-Давуд, как умный и дальновидный политик, старался использовать их противоречия в собственных интересах. Однако Константинопольский договор практически свёл эти противоречия на нет. С этой точки зрения, он также был крайне невыгоден Хаджи-Давуду. С другой стороны, подписав данный договор, Порта фактически предала Хаджи-Давуда, «выторговав» у России за счет части Ширвана всё остальное Закавказье.

Всё вышеприведенное даёт нам достаточно оснований утверждать, что с момента заключения Константинопольского договора освободительное движение народов Восточного Кавказа принимает и антиосманскую нап­равленность. Именно с этого времени противоречия между Хаджи-Давудом и Портой принимают глобальный характер и становятся неразрешимыми.

Считается, что недавний союзник Хаджи-Давуда казикумухский Чолак-Сурхай также не признал условий Константинопольского договора.[94] По-видимо­му, на такое решение Сурхая повлияло и то обстоятельство, что его вла­дение согласно договору также подлежало разделу. Тот же И.Гербер пи­сал по этому поводу: «По надлежащему разделению границы с турками, по сочиненным трактатам, подлежит к Российской империи земля, 6 часов езды из сего уезда, или владения Зурхаева; только Зурхай свой уезд разделить отнюдь не дает, и турки ево к тому принуждать не хотят и не смеют и объявили России, что она вольна у Зурхая землю силою взять»[95].

Казалось бы, такая позиция Сурхая должна была вновь сблизить его с Хаджи-Давудом. Однако, как свидетельствуют источники, Сурхай про­должил свою политику набегов и грабежей на соседние территории, направленную, прежде всего против самого Хаджи-Давуда.

По договору в сферу влияния России отходил и весь Табасаран. Майсум и кадий были подчинены дербентскому наибу и русскому комен­данту в городе. За преданность русскому престолу табасаранскому майсуму было определено жалованье 200 рублей в год.[96]

Что касается других дагестанских феодальных правителей, то их владения не входили по договору в зону разграничения.

Константинопольский договор привел к резкому усилению экспансии Рос­сии и Османской империи на Кавказе. Если раньше эти две державы действовали здесь с оглядкой друг на друга, то теперь, договорившись, Рос­сия и Турция приступили к открытой оккупации бывших персидских вла­дений. Стремление обеих держав как можно быстрее закрепить за собой эти провинции приводило к ужесточению их политики на завоеванных территориях. Беззаконие и гнет иноземных захватчиков вызывали справедливое возмущение местного населения и недовольство феодальных правите­лей. Это привело к ряду народных восстаний и выступлений местных феодалов.

Так, в 1724 году в Баку произошло восстание жителей города про­тив российских властей, которое «было жестоко подавлено, причем многие жители бежали в Персию, а в опустевший город были переселены жители из Казани»[97].

По другим же сведениям в том же 1724 году в Баку произошёл за­говор группы феодальной знати во главе с Дергах-Кули-ханом.[98] Об этом П.Г.Бутков пишет следующим образом: «В течение 1724 года открыта в Баку измена. Проведали, что юсбаша Магмут-Дерга-Кули… намерение имеет изменить… для чего переписывался уже с Дауд-Бегом, и уложили, что Дауд-Бег должен был в назначенный день с великим числом отборного войска из Шемахи придти в Баку; и тогда хотел юсбаша с ним соединить­ся…»[99].

Но антироссийское выступление бакинского хана вскоре было по­давлено. Об этом сообщает И.Гербер: «Как сие открылось, то он (Дергах-Кули-хан – А. Б.) с тремя главнейшими спасся и в Шемаху уехал. А из других бакинских обитателей несколько были казнены, а другие в Россию в ссыл­ку посланы… И так; большая часть города Бака жителями стало пусто…»[100].

Чуть раньше подобное выступление против российских властей произошло в Дербенте. Оно также было подавлено.[101]

Восстал против России и тарковский шамхал. «Тарковский Адиль-Гирей шавхал соединился з Даудбеком, усмием и Сурхаем, говорится по этому поводу в одном из архивных документов, — искав хлеб, хотят идти войною на новопостроенные крепости в чем де между собою говорят, что войско российское пришло сюда не по добро, лучше де нам собрався всю учинить на них войну, а хотя Даудбек им в том не доверяет, однако дал в том душу, что с ними идти…»[102]

Надеялся Адиль-Гирей и на по­мощь со стороны турецкого султана и крымского хана. Однако в послед­ний момент никто из них не поддержал шамхала. Тем не менее, Адиль-Ги­рей с 30-тысячным войском в 1725 году напал на русскую крепость Святой Крест, но был отбит с большими потерями.[103] Осенью того же года про­тив шамхала был направлен отряд во главе с генерал-майором Кропотовым, которому было приказано «всячески трудиться, чтобы его шамхала, добыть в свои руки»[104]. Исполняя приказ, Кропотов разорил владения шам­хала, в том числе и его резиденцию – Тарки. Адиль-Гирей бежал в горы. Но через некоторое время явился к русским с повинною, однако был арестован и сослан в город Колу Архангельской губернии.[105] После этого пра­вительство Екатерины I отменило звание шамхала и поручило «всею землею его управлять генералу, начальствующему в крепости Святого Крес­та»[106].

Подобные выступления, направленные против иноземного господства, происходили на Восточном Кавказе и в последующий период.[107] Это заста­вило царское правительство и Порту принять ряд мер для укрепления своего влияния в регионе. В 1726-1727 годах главнокомандующий русски­ми войсками на Кавказе и в Прикаспийских областях генерал-аншеф В.В.Долгорукий добился повторной присяги от владетелей Кумыкии, Табасарана и Кайтага. Впервые были приняты в российское подданство стар­шины влиятельного союза Акуша-Дарго, Кубачи, утамышский султан и авар­ский Умма-хан.[108] В этот же период кубинским правителем был назначен Хусейн-Али, сын убитого Султан-Ахмед-хана.[109] На берега Аграхани и Сулака было переселено 1000 семей гребенских казаков. В Аграханский ре­дут был переведен батальон пехоты, а в окрестности Святого Креста – семь драгунских полков.[110] Подобные же меры принимались и со стороны Порты, которая также старалась привлечь на свою сторону как можно больше местных феодальных правителей. Так, ещё в 1724 году турецкий султан отправил «Жалованные грамоты» Сурхаю, уцмию Ахмед-хану и его сыну Магомед-хану. Сообщая об этом, русский посланник в Константинополе И.И.Неплюев уточнял: «Да таковых же пять жалованных грамот послано для раздачи Дагестанским князьям, которых имена неизвестны, остановлены на имена их в тех грамотах места»[111].

После смерти Петра I политика России на Кавказе потеряла на ка­кое-то время целенаправленность и динамизм. Этим не замедлила восполь­зоваться Порта, которая начала нарушать условия Константинопольского догово­ра. Как уже было показано, по этому договору Турция не имела права дер­жать свои войска на территории Ширванского ханства. Но, несмотря на это, в 1725 году турецкие войска под командованием Сары-Мустафа-паши после захвата Гянджи вторглись на территорию Ширвана. Однако они по­лучили здесь решительный отпор от повстанческих сил во главе с Хаджи-Давудом, и как говорится в архивном документе «разбежались толпа­ми».[112] Турецкий султан ещё раз убедился в том, что Хаджи-Давуд не станет следовать его воле.

Надо сказать, что турки и в последующие годы неоднократно предпринимали попытки ввести свои войска в Шемаху и безоговорочно подчинить себе весь Ширван. Так, в одном из документов от 1726 года говорится о том, что «…из Царьграда (Константинополя – А.Б..) велено одному турскому паше в Персии с войсками итти на время в Ширван и в Шемаху для успокоения тамошних народов своевольств… в силу заключенного между Рос­сией и Портою о Персии трактата, как по оному туркам позволение дано в случае каких явившихся в Ширване противностей и бунтов от наро­да входить туда для успокоения оного на время, и потом паки оттуду выходят, не оставляя в войск своих никого»[113].

Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда в этот период была всецело направлена на обуздание захватнических устремлений соседних держав и обретение независимости. Турки всячески старались использо­вать его в собственных интересах. Россия также относилась к нему враж­дебно. Лишившись поддержки и со стороны дагестанских феодальных владетелей. Хаджи-Давуд оказался в полной политической изоляции. Но и в таких условиях он продолжал проводить самостоятельную политику, направленную на возрождение ширванской государственности.

Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс. Об этом, вопреки мнению некоторых авторов, неопро­вержимо свидетельствуют архивные документы и показания современников. В одном из таких документов, например, говорится о том, что по фирману шаха Тахмасиба II от месяца рамадана 1136 (1724) года уцмию Ахмед-хану предписывалось со своим отрядом двинуться на Шемаху против Хаджи-Давуда, которому «…беспутные жители той местности оказывают со­действие».[114] Й.Хаммер в своей «Истории османского государства» на осно­вании турецких источников пишет о том, что жители Ширвана настойчиво просили турецкое правительство очистить их страну от шиитов и умоля­ли назначить ханом Хаджи-Давуда.[115] О широкой поддержке народа говорит и такой хорошо известный факт взятия Шемахи Хаджи-Давудом не без помощи большой части городского населения, среди которых находились и представители знати. Небезынтересно здесь привести один любопытный архивный документ, составленный со слов некоего жителя Дербента Муртозакули, находившегося в Шемахе во время её осады отрядами повстанцев во главе с Хаджи-Давудом. При встрече с Петром I Муртозакули сообщил ему следующее: «…как де были бунтовщики в Шемахе,…знатные же, а именно Хаджи-Ибрагим, Хаджи-Магомет — Эммин, Хаджи-Измаил и многие которых и имян не может упомнить к ним же пристали и соединились».[116]

Хаджи-Давуд пользовался поддержкой не только лезгинского, но и других суннитских народов Восточного Кавказа. Об этом, в частности, свидетельствует источник, в котором говорится, что жители Гянджи, вступив в переговоры с подошедшим в мае 1722 года во главе большого войска Вахтангом, говорили ему: « Лезгины не пришли бы к нам в нашу страну, если бы не имели единомышленников в соседних с нами областях, среди окружающих нас народов. Они пришли по их наущению, как единоверцы их сунниты».[117]

Но в разрушенной войной стране, в условиях разрухи и нищеты, поддерж­ка народа не могла быть бесконечной. И Хаджи-Давуд это хорошо понимал. Он делал всё возможное для облегчения тяжелого положения народа. Для этого нужно было возродить экономику страны, основу которой составля­ло производство шёлка. Поэтому в первую очередь восстанавливались шел­ковые фабрики и мануфактуры. Возрождалась торговля, о чем свидетельствует И.Гербер, который писал, что «нынешние бунтовские обитатели пи­таются ещё малым торгом»[118]. Но на пути хозяйственного возрождения стра­ны стояли немалые трудности. Восточные прикаспийские районы Ширвана вместе с такими важнейшими торгово-экономическими центрами, как Баку и Дербент, а также богатыми хлебом провинциями, как Мюшкюр и Шабран, были заняты российскими войсками. «Видно, доходы и губерния также с прежними не равняются, – писал И.Гербер, – ибо большая половина Ширвании под российской империей состоит»[119]. Экономическому возрождению страны мешали и постоянные происки османской военщины, а также всё ещё про­должавшиеся опустошительные набеги со стороны некоторых дагестанских феодалов.

Параллельно с восстановлением экономики Ширвана Хаджи-Давуд забо­тился и об укреплении своего политического влияния в стране. Суннизм был объявлен государственной религией. Принимались меры по созданию новых государственных и общественных структур. Отмечая это, тот же И.Гербер писал: «Ныне шемахинские жители все сунны… Главные чины, как духовные, так и гражданские, ныне даны тем, которые во время ребелии пе­ред другими бунтовщиками услуги свои Хаджи-Дауду и Зурхаю оказали»[120]. И далее крайне враждебно настроенный к восставшему народу русский офицер пишет, что «на место прежде бывших вежливых и просвященных пер­сиян ныне все грубые бунтовские мужики»[121].

Как уже отмечалось, Россия на занятых ею прикаспийских территориях проводила ярко выраженную антисуннитскую политику, направленную на вытеснение суннитского населения из этих районов. Вследствие этого из Баку, Дербента, Мюшкюра, Сальяна и других ширванских провинций, отошедших к России, сунниты толпами уходили в западные внутренние районы Ширвана, находившиеся под властью Хаджи-Давуда. В свою очередь шииты и армяне покидали Ширванское ханство и переселялись в районы, занятые Россией. С учётом этого надо полагать, что население Ширванского хан­ства к концу правления Хаджи-Давуда состояло в своём подавляющем боль­шинстве из лезгин и представителей других суннитских народов Вос­точного Кавказа.

Таким образом, русско-турецкий договор, заключенный в 1724 году в Константинополе, явился сильнейшим ударом по освободительному движению и предательством со стороны турок интересов восставшего народа. Хаджи-Давуд решительно выступил против этого договора и всячески препятствовал выполнению его условий. Данный договор до предела обострил противоречия между Хаджи-Давудом и Портой. С этого момента движение принимает и антиосманский характер.

Константинопольский договор привел к резкому усилению экспансии Рос­сии и Османской империи на Кавказе. Это привело к ряду народных вос­станий и выступлений местных феодалов. Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда была направлена в этот период на обуздание захватничес­ких устремлений соседних держав и обретение независимости. Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс.