История Дагестана. Углубление феодальной раздробленности (XVI-XVII вв.)

I   II   III   IV   V   VI   VII   VIII   IX   X   XI   XII   XIII

• § 1 ХОЗЯЙСТВО В XVI—XVII BВ
• § 2. СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
• § 3. УГЛУБЛЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ
• § 4. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОИ
• § 5. ИСТОЧНИКИ И ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ПРАВА
• § 6. БОРЬБА НАРОДОВ ДАГЕСТАНА ПРОТИВ ИРАНСКИХ И ТУРЕЦКИХ ЗАХВАТЧИКОВ В XVI—XVII вв.
• § 7. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ДАГЕСТАНА С НАРОДАМИ КАВКАЗА В XVI—XVII вв.
• § 8. РУССКО-ДАГЕСТАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XVI—XVII вв.
• § 9. КУЛЬТУРА НАРОДОВ ДАГЕСТАНА В XVI—XVII вв.

В XVI—XVII вв. продолжают развиваться и укрепляться экономические процессы, начавшиеся в предшествующие ве­ка. Процессы эти были обусловлены как развитием произво­дительных сил и общественных отношений в Дагестане, так и изменениями во внешнеполитической обстановке. Одним из основных факторов, влиявших на дальнейшее развитие эко­номической жизни Дагестана в этот период, можно считать уже окончательное дифференцирование хозяйства по геогра­фическим зонам.

Как и в предыдущие эпохи, земледелие и оседлое ското­водство составляли основу хозяйства Дагестана. Естествен­но, в равнинной и нижнепредгорной части, где были более благоприятные условия, хозяйство, и особенно земледелие в его наиболее интенсивных формах (садоводство, виноградар­ство и т. д.), было более развито. В XVI—XVII вв. здесь уже стала складываться общедагестанская хлебная житни­ца. В то же время в горной части, где удобной для пахоты земли было очень мало, земледелие было сопряжено с ог­ромными трудностями, требовало вложения слишком боль­ших средств и труда. В связи с этим в горах увеличивается вес животноводства и домашних промыслов.

В горных долинах, в местах, где возможно было ороше­ние, развивается садоводство и виноградарство, в нагорье же сохраняется земледелие, частично земли используются под покосы и пастбища. Таким образом, выделяется еще одна естественноисторическая зона — горнодолинная.

Еще одной зоной, которая приобретает к этому времени определенную хозяйственную специфику, становится высоко­горье, где наибольшее развитие получает скотоводство, в особенности овцеводство.

Таким образом, в XVI—XVII вв. происходит дальнейший процесс размежевания между отдельными местными центра­ми производства и складывания довольно четкого географи­ческого разделения труда уже не только между крупными зо­нами, но и внутри их.

К концу XVII в. этот процесс в целом завершается, и дальнейшее хозяйственное развитие происходит на базе уже почти полностью сложившегося разделения труда. Интенсив­ный рост производительных сил приводит к освоению новых земель, начинается процесс обратного освоения заброшенных ранее земель и террас, но уже с более специализированным уклоном. С этим освоением земель связан и процесс образо­вания отселков чисто территориального характера, появле­ние многих микрозон хозяйственного и торгово-обменного характера и процессы политической децентрализации и фео­дального раздробления крупных политических объединений.

Основными занятиями населения Дагестана в этот период были земледелие, ското­водство.

Плоскость и нижнее предгорье характеризуются развитым земледелием. Кроме зерновых здесь практикуются посевы хлопка, бобовых, производят шелк. Большое значение име­ет здесь и животноводство, в особенности разведение круп­ного рогатого скота и лошадей.

Для верхнего предгорья и горной части характерно скотоводческо-земледельческое хозяйство. Сравнительная неразви­тость обмена и оторванность отдельных районов способст­вовали тому, что здесь в описываемый период было еще не­мало микрорайонов с полунатуральным скотоводческо-земледельческим или земледельческо-скотоводческим хозяйством. Среди производимых продуктов здесь можно видеть зерно, бобовые, лен, масло, сыр, мясо, шерсть и др.

В горных долинах сочетается разведение садов внизу с использованием склонов гор повыше для террасного богар­ного земледелия и скотоводства.

С развитием обмена к концу XVII в. намечается упадок богарного земледелия с использованием заброшенных тер­рас под покосы и пастбища и интенсификацией приречного садоводства.

Главными продуктами здесь являются фрукты, животно­водческие продукты, зернобобовые и пр.

Высокогорье, отличающееся обилием альпийских и субаль­пийских пастбищ, с началом складывания местной специали­зации стало районом развитого овцеводства. При этом не­редко овцеводческими становились и селения, не располагав­шиеся в высокогорье, но имеющие высокогорные пастбища в пределах своих земель.

Однако, несмотря на географическое разделение труда, земледелие и скотоводство развивалось во всех зонах, толь­ко в разных соотношениях. Особенно заметна была эта тен­денция в горной зоне, где крестьяне, даже став по преиму­ществу скотоводами, тем не менее стремились иметь клочок собственной пашни, наличие которого символизировало как бы определенное благополучие семьи.

Наиболее развито было земледелие, как мы указывали, на плоскости. Хозяйство здесь было более мощным и много­отраслевым. В земледелии здесь господствовало трехполье, применялся как черный пар, так и зябь, однако достаточно часто встречается и переложная система, сохранению кото­рой способствовало изобилие земли. В отличие от горной ча­сти здесь, где распахивались большие массивы земель, уже получил широкое распространение деревянный колесный плуг, в который впрягали несколько пар быков.

В горной зоне также были сильны земледельческие тра­диции, и техника земледелия здесь была не ниже, чем на плоскости, а в некоторых отношениях, в частности в отно­шении эффективности и интенсификации, даже выше. Трех­полье, пары, зябь и прочее были известны и здесь, не го­воря уже о развитом террасостроительстве и орошении. Но здесь земледелие не имело возможностей бесконечного рас­ширения и развития.

Для горного Дагестана вообще были характерны две си­стемы скотоводства: горно-стационарное и отгонное. Для вы­сокогорья больше характерно отгонное, для горных долин и верхнего предгорья — стационарное, базирующееся на исполь­зовании пастбищ, пригревов и стернин. Естественно, что по­следнее характерно для районов с относительно развитым земледелием и садоводством. Поэтому в здешнем стаде ве­лик и процент крупного рогатого скота, дополняющего зем­леделие (рабочий скот, удобрения) и в то же время получаю­щего от него фураж.

Чем глубже становится разделение труда между зонами, тем большие размеры принимает разведение скота в высоко­горной зоне и части селений горной зоны, обладающих вы­сокогорными пастбищами. Это и понятно, так как расту­щие возможности обмена, избыток поголовья скота и животно­водческих продуктов стимулировали массовое разведение скота. При этом для обеих систем животноводства — отгон­ной и стационарной — свойственны и разные формы коли­чественного и качественного состава стада. В стационарном скотоводстве ведущая роль принадлежит крупному рогато­му скоту и непрерывного воспроизводства стада не наблю­дается. Приплод каждого года и некачественный скот обме­ниваются каждую осень на другие товары. Такая практика объясняется также и составом стада, так как крупный ро­гатый скот менее приспособлен к перегонам, чем мелкий. Характерно, что стационарным содержанием скота, с преобла­данием крупного рогатого скота, занимаются и в тех микро­зонах, где имеется достаточно летних пастбищ, но по каким- либо причинам нет возможностей отгонять скот на зимние пастбища.

В отгонном же животноводстве доминирует овцеводство, так как овцы лучше переносят перегон, предвесеннее бескормье, численный рост стада здесь не ограничивается. Ра­зумеется, речь идет о таких районах, где имеется много лет­них пастбищ. Практикуется и арендование зимних пастбищ.

Совершенно иной характер носит скотоводство на плоско­сти и в предгорье. Здесь оно являлось дополнением и под­держкой земледелию, поэтому хозяйство плоскости можно назвать земледельческо-скотоводческим. Однако в отличие от горного стационарного скотоводства, где рабочего скота ма­ло, на плоскости рабочий скот составляет в стаде очень боль­шой процент, что объясняется масштабом земледельческих работ.

Садоводство и виноградарство были более развиты на плоскости и в предгорье, особенно около Дербента и рези- , денций крупных феодалов. Однако в горах сады — результат огромного труда по сооружению террас, подведению воды, созданию защитных средств и т. д., вложенного, с расчетом на выгодный обмен. С XVII в. садоводство приобретает здесь сугубо обменный характер. На плоскости сады нередко носят потребительский характер, экономическое благополучие крестьянина от них не зависит. Наиболее распространенными плодовыми культурами были груши, яблоки, абрикосы, сли­вы, айва,персики и др.

Немаловажное место в хозяйственной деятельности дагестанцев в XVI—XVII вв. занимали домашние промыслы. Географиче­ское разделение труда, складывавшееся на базе развития обмена, способствовало дальнейшему развитию промыслов, которые, сложившись, в свою очередь содействовали разви­тию обмена и закреплению разделения труда. Развитию про­мыслов способствовала и общая бедность горного Дагестана, недостаток земли и жизненных средств, получаемых от земле­делия и животноводства, что при нарастающем увеличении внутреннего и внешнего обмена, при наличии богатых сосед­них областей с емким рынком стимулировало поиски источни­ков новых доходов, в частности и путем домашнего ремес­ленничества.

Из общих причин следует указать и на неблагоприятные природно-климатические условия, порождавшие вынужден­ное безделье крестьянина в зимние месяцы. В горном Даге­стане это расхождение усугублялось безземельем, мало­мощностью хозяйства, что создавало дополнительную осно­ву для освобождения рабочих рук.И не случайно наиболь­шее развитие промыслы получили в горной части Дагестана.

На плоскости было развито производство шерстяных, хлопчатобумажных и шелковых тканей, вышивание, ковро­ткачество, обработка дерева и металла, но большинство этих промыслов носило потребительский характер, что объ­яснялось небольшим количеством продукции, так как мест­ное население имело меньше избыточного времени, сырья и наименьшую экономическую заинтересованность в промыс­ловой деятельности.

Предгорье характеризуется уже гораздо большим разви­тием промыслов. Здесь сосредоточны главные центры ковро­ткачества (лезгины, Табасаран), производства орудий труда и изделий из дерева (Кайтаг), льняных тканей, шерстяных чувалов, обуви, выделки овчин и кож.

Район наиболее высокого развития промыслов — это го­ры. Главными промыслами, имеющими общедагестанское значение, здесь являются обработка металла и шерсти. В ме­таллообработке здесь имеется и производство орудий (Харбук, Куяда, Тлях и др.), и особенно оружия (Кубачи, Амузги, Харбук, Икра, В. Казанищи, Гоцатль, Араканы). Из шер­сти в горах производили сукна, особенно в селениях Карата, Согратль, Ругельда, Сомода, Тлондода, Тинди, Акуша, Цудахар, Хаджалмахи, Мекеги, Муги, Кая, Вихли, Цовкра, Чук- ни и др.; бурки —Анди, Ансалта, Гагатль, Риквани; ковры — Микрах, Ахты, Рутул, Курах; шерстяные узорчатые носки — Ахты, Кубачи, Дидо. Развита здесь была и обработка дерева (Гидатль, Дидо, Усиша, Унцукуль), производство кож (Корода, Салта, Гонода, Тебек и др.), обуви (лакцы, даргинцы), гончарных изделий (Балхар, Испик, Джули), обработка кам­ня (Сутбук, Ругуджа и др.). Такое развитие промыслов, про­изводящих изделия в значительной степени и для обмена, усиливается в XVI—XVII вв., с завершением определения границ отдельных ественноисторических зон, что было обусловлено развивающимся обменом в условиях общей бед­ности края и маломощности хозяйства, наличия излишков рабочих рук и различных видов сырья.

Следует отметить, что в XVI—XVII вв. становится до­вольно ощутимым начавшийся ранее процесс превращения некоторых селений с развитым промыслом в центры ремес­ла и торговли. Наряду с Кубачами, где этот процесс начинается раньше, можно указать несколько селений, где промысел работает почти полностью на рынок и становится основной статьей дохода, т. е. превращается в ремесленное производство. Это — Балхар, Сулевкент, Кумух, Анди, Хар­бук и др.

Еще больше было селений, где ремесленничество было одной из главных отраслей хозяйства (Сутбук, Амузги, Хулелая, Гоцатль, Карата, Испик, Джули и многие другие) наравне с земледелием, садоводством или скотоводством.

Своеобразным промыслом, связанным с бедностью горцев и постоянным излишком рабочих рук, является отходничество. Как и в промыслах, в отходничестве заметно разграничение по зонам. В XVI—XVII вв., с усилением классового рассло­ения, оно становится не столько зональным, сколько соци­альным явлением. Формы отходничества были самые разно­образные: уход горцев к крупным земледельцам плоскости, богатым скотоводам, садоводам; отходники работали и как поденные слуги, и как испольщики на запаханной ими пу­стоши на плоскости, и как ремесленники (лудильщики, са­пожники, шапочники и др.).

Уже само географическое разделение тру­да, складывающееся на основе развития обмена, является в дальнейшем одной из главных предпосы­лок и стимулов обмена между населением зон, микрозон и селений. С этого же времени можно предполагать и начало складывания большинства дагестанских базаров ярмарочно­го типа, многие из которых отличались довольно большими оборотами. Во внутреннем обмене главным товаром плоско­сти и нижнего предгорья было зерно, которое шло в горную часть, и в Дербент, и на север, в русские крепости и города.

Характерно, что плоскость и вообще селения, имеющие зерно для обмена, чувствуют себя обеспеченными основным необходимым продуктом и поэтому держатся независимо в обменных отношениях. Владелец зерна почти никогда не бес­покоился о сбыте его, в лучшем случае он отвозил его на ближайший базар. А горцы ходили со своими товарами за зерном на самые отдаленные от них базары. Эту особенность подметил и И. Г. Гербер, который, говоря о Кайтаге, заме­чает: «Пшеницею и ячменем удовольствуют многих в горах живущих народов, которые для покупки того хлеба сюда при­езжают». Он же подметил другой интересный факт: горцы, традиционно потребляющие зерно определенной области (в частности, горцы Южного Дагестана, обменивающие свои товары на зерно кубинцев), никогда не допускают нападений на эту область или враждебных отношений с ее населением, «чтоб через то не потерять пшена и пшеницу тамо доставать и менять».

Кроме зерна с плоскости и нижнего предгорья шли на продажу скот, виноград, рыба, соль, нефть, шелк-сырец, ма­рена и другие «красильные коренья». В обмен плоскость получала лес, орудия из металла, оружие, сукно, овчины, де­ревянную утварь и орудия и др.

Предгорье имело для обмена скот, лес и лесоматериалы, лесные ягоды и фрукты, сельскохозяйственные орудия и ут­варь из дерева, льняные ткани, ковры. Ввозили жители пред­горья зерно, соль, нефть, рыбу, шелк-сырец, сукно, железные сельскохозяйственные орудия, оружие, украшения, гончар­ную посуду и пр.

Наиболее заинтересованной в обмене зоной была горная часть. Горцы сбывали скот, шерсть, овчины, сыр, масло, фрукты (из долин), железные сельскохозяйственные орудия, оружие, украшения, сукно, бурки, музыкальные инструменты, мелкую деревянную утварь, гончарную посуду и т. п.

Главным предметом ввоза горцев было зерно, вся хозяй­ственная и промысловая деятельность их во многом была под­чинена обеспечению себя зерном. Кроме зерна горцы полу­чали в обмен соль, нефть, фрукты, лес, деревянную утварь, орудия и пр.

Кроме обмена зонального характера существовал и вну­тренний обмен, как между микрозонами, так и между от­дельными селениями. Так, сюргинцы сбывали скот, а аку- шинцы и лакцы — шерсть цудахарцам, те в свою очередь сбывали им фрукты и высококачественные сукна; многие пло­скостные селения сбывали виноград и фрукты, а, скажем, Губден или Карабудахкент постоянно получали их из гор­ных долин; были в горах и такие селения, которые сбывали излишки зерна (Харахи, Гергебиль, Урада, Ругуджа, Кума и др.).

Разумеется, этот обмен еще нельзя считать развитой тор­говлей. Беглого взгляда на основные занятия и главные статьи обмена зон и микрозон достаточно, чтобы понять, что хозяйство дагестанцев во многом являлось еще натуральным и обмен осуществлялся в основном в рамках натурального и полунатурального хозяйства. Об этом свидетельствует и то важное обстоятельство, что в Дагестане (исключая Дербент) не было своей денежной единицы, что видно, например, по памятникам обычного права XVI—XVII вв., в которых в ка­честве эквивалента при компенсациях фигурируют скот, до­мотканое полотно, иногда котлы.

Положение в обмене несколько изменилось с XVII в., чему в большой степени способствовал выход России к Каспию и оживление транзитной торговли через Дагестан. В это вре­мя оживляются и традиционные торговые сношения Дагеста­на с Азербайджаном, Грузией, Персией, Кабардой, Арменией и значительно увеличивается торговля с Россией.

В целом, характеризуя хозяйственную деятельность наро­дов Дагестана в XVI—XVII вв., следует отметить оживление, связанное с ростом обмена и местной специализацией (гео­графическое разделение труда), общим подъемом производи­тельных сил; но хозяйство в этот период остается еще полу­натуральным.

В XVI—XVII вв. в соответствии с дальней­шим развитием феодальных отношений еще больше усиливается процесс деления общества на два про­тивоположных класса: господствующий класс феодалов и класс феодально-зависимого сельского населения. По-прежне­му высшую ступень иерархической лестницы занимали вла­детели феодальных владений — шамхалы, уцмии, майсумы, ханы. Они являлись собственниками крупных земельных уго­дий, как пахотных, так и пастбищ, покосов и лесов. Вслед за ними шло бекское сословие.

В дагестанских владениях в XVI—XVII вв. различались две категории беков: владетельные и личные (служилые).

Владетельные беки были крупными землевладельцами и являлись сторонниками феодальной децентрализации. Имея в своем распоряжении значительную военную силу, в вопро­сах внешней политики они выступали как самостоятельная сила и очень часто во имя своих личных корыстных целей становились в оппозицию к центральной власти. В некоторых селениях шамхальства — Карабудахкенте, Губдене, Эрпели, Каранае, Ишкарты — были и потомственные беки, не свя­занные с ханским родом и называвшиеся в Кумыкии карачи-беки или карачи-бии, в Кайтаге — гимринские беки. Они являлись потомками старинной местной знати, когда-то зна­менитой, но униженной влиянием шамхала. Сила и мощь этой группы базировалась не только на том, что они сосредоточи­ли в руках земли и скот, но и на большом ополчении, ис­пользуемом ими в своих интересах.

Служилые беки в виде пожалования получали земельные угодья и доходы с крестьян. В этом случае пожалованная земля принадлежала ханскому дому.

Но в связи с ослаблением центральной власти и обостре­нием межфеодальных войн уже наблюдаются тенденции к закреплению пожалованных земель в пожизненное поль­зование. Служилые беки составляли основное руководящее ядро феодального ополчения.

К господствующему классу Дагестана относились и пред­ставители мусульманского духовенства. Центральная власть, действуя в своих интересах, стремилась поднять престиж ду­ховных лиц, предоставляя им большие права и привилегии в своих владениях, привлекая верхушку духовенства на раз­личные должности.

Со второй половины XVI в. наблюдается дальнейшее оформление феодальной иерархии. Появляется другая группа феодального класса, известная под названием чанки-беки и сала-уздени. Чанками назывались дети владетелей, рожден­ные от неравного брака и не имевшие права на наследование земли, подобно бекам, они также несли вассальную службу у ханов, шамхалов и уцмиев. Начавшийся задолго до описываемого периода процесс имущественной дифферен­циации привел к выделению категории разбогатевшего узденства, стоявшего уже ближе к феодальному классу. На Кумыкской плоскости эти потомственные уздени назывались сала-узденями. В южной части Тарковского шамхальства утвердилось название уллу-уздень (большой уздень), в русских источниках XVII в. они известны под названием первостепенных узденей. Узденство владений нагорного Да­гестана тоже не было однородно. Однако в связи с тем, что процесс дифференциации происходил здесь медлен­нее, разбогатевшая узденская верхушка по своему поло­жению, хотя и близко стояла к крестьянам, по-прежнему именовалась узденями.

Основная масса крестьянства состояла из лично свободных — узденей. Однако, за иск- ключением первостепенных, разбогатевших или родовитых узденей, значительно боль­шая часть узденства Дагестана находилась в различной сте­пени зависимости от феодалов. Часть узденей обязана была выплачивать подати и нести повинности за пользование фео­дальными пастбищными землями или по внеэкономическому феодальному принуждению, а другая часть продолжала еще сохранять свою личную независимость. Но все узденство феодальных владетелей Дагестана обязано было нести обя­зательные повинности: по указанию главы владения участ­вовать в войнах, содержать ханские отряды во время их по­стоя в данном селении, строить крепости и другие оборони­тельные сооружения, выставлять по требованию ханов и беков рабочий скот для перевозки тяжестей. Обязательными являлись и всевозможные подношения ханам и бекам в празд­ники, при рождении детей и т. д., а также всевозможные под­ношения в пользу мечети ко дню религиозных мусульманских праздников и т. д.

На положении крепостных находились раяты, сидевшие на частновладельческих землях или же на землях, пожало­ванных в условное владение бекам и служилому узденству.

В XVI—XVII вв. во владениях Дагестана имелись целые раятские села — такие, как Амишта, Текита, Мосшул, Хин — в Аварии; Тулизма, Хури и др. — в Казикумухском ханстве; Терекеме — в Кайтаге.

Данные источников XVI—XVII вв. не дают полной карти­ны правового положения раят в их отношении к личности феодального владетеля. Например, беки имели право на взи­мание податей и других поборов с раят и право управления над ними, как над лично зависимыми людьми, прикрепленны­ми к земле.

В XVI—XVII вв. в Дагестане наряду с трудом зависи­мого крестьянства применялся труд лагов, или рабов. Как и раньше, число патриархальных рабов пополнялось в основ­ном за счет пленных. Рабы свободно продавались. Крупными невольничьими рынками в то время являлись Дербент, Эндрей и др.

В правовом отношении рабы были более принижены, чем другие группы зависимого населения. Убивший раба не под­лежал кровной мести со стороны его хозяина или родствен­ников, цена его крови компенсировалась в форме натураль­ных взысканий.

Рабы имели право на выкуп. При этом имущество, нажи­тое рабом, переходило в собственность владельца. Освобож­денные рабы получали определенные участки земли от их владельцев на владельческих правах, за что они обязаны бы­ли нести натуральные повинности в пользу феодалов.

Однако и после освобождения их относили к сословию ла­гов, и поэтому сохранялись ограничения в правах, в частно­сти в вопросах бракосочетания, если даже они или их по томки приобретали богатство.

В XVI-XVII вв. в Дагестане существовало две формы сельской общины: земледельче­ская община и община марка. Характерным признаком «земледельческой общины», как указывал К. Маркс, является то обстоятельство, что в ней пахотная земля — неот­чуждаемая и общая собственность — периодически переделя­ется между членами земледельческой общины, так что каж­дый собственными силами обрабатывает отведенные ему поля и урожай присваивает единолично.

Такая община существовала в приморском и предгорном Дагестане. Однако первоначальный порядок равного дележа общественных пахотных участков к XVI—XVII вв. был корен­ным образом видоизменен. Феодалы закрепили за собой пра­во первого выбора переделяемых участков и при этом при­сваивали себе по нескольку наделов. Характерно, что перио­дическим переделам подвергались в основном поливные земли, а богарные участки находились в наследственном поль­зовании отдельных семей.

Сельские общины в приморском и предгорном Дагестане находились в разной степени феодальной зависимости, на­чиная от крепостного состояния до простого обязательства нести некоторые повинности в пользу феодалов.

По своему характеру сельские общины, находящиеся под властью феодальных правителей, несколько отличались от общин приморского Дагестана. Здесь уже не существовало института периодических переделов пахотных участков. Зем­ля задолго до рассматриваемого времени стала частной собственностью, что является характерным признаком общины; типа западноевропейской марки. Община этого типа уже по­теряла свою независимость, стала феодально-зависимой.

Иной была сельская община в нагорном Дагестане. Это- наиболее четко прослеживается в земельных отношениях в общинах союзов сельских обществ. Известно, что купля-про- дажа земли в общинах нагорного Дагестана в XVI—XVII вв. практиковалась относительно широко, и это хорошо иллюст­рируют нормы обычного права. Однако наряду с этим в тех же адатах встречается целый ряд пунктов, ограничивающих продажу дома, пахотного участка, сада и т. д. Рядовые об­щинники пытались отстоять свою землю от захватов феодализирующейся знати, которые участились к XVI—XVII вв. с использованием, в частности, таких институтов, как право предпочтительной покупки, выкупа. Не случайно поэтому в дагестанских адатах встречается целый ряд пунктов, свиде­тельствующих о возможных притязаниях родственников, а иногда и соседей на продаваемую недвижимость.

Институтом предпочтительной покупки пользовались не только члены одной родственной группы или одной сельскойобщины. В некоторых случаях союз сельских обществ, раз­решая куплю-продажу земли внутри союза, категорически за­прещает продажу земли чужаку вне своего общества. Инсти­тут предпочтения свидетельствует о начавшейся концентра­ции пахотных участков в руках общинной верхушки, которая была заинтересована в запрещении продажи земли вне об­щины.

Итак, мы видим, что общинник в значительной степени был ограничен в праве распоряжения своей недвижимостью. Более того, сельская община до мелочей регламентировала по­рядок пользования пахотными участками. В некоторых сель­ских общинах нагорного Дагестана существовала коллектив­ная собственность на пахотные участки. Но, разумеется, не они определяли характер землевладения в общинах нагорно­го Дагестана. Периодически переделяемые участки служи­ли дополнением к индивидуальному наследственному наде­лу. Участки пахотных земель, которые находились в коллек­тивной собственности общины, осваивались совместными усилиями всей общины или захватывались у другой, менее сильной общины. Совместные усилия всех членов единого кол­лектива предопределяли общую собственность на вновь ос­военную землю. До определенного времени она реализуется с помощью института периодических переделов.

Чрезвычайно интересна форма реализации общинных пахотных участков в некоторых союзах сельских общин. Так, в Акушинском союзе сельских общин общинную землю сна­чала делили на количество родственных групп в данной об­щине, а потом каждая группа (в данном случае тухум) в свою очередь распределяла полученную от общины долю па­хоты между входящими в нее малыми семьями. Аналогичные порядки существовали в Андийском и других союзах сель­ских общин. Такая форма реализации общей собственности в союзах показывает, что здесь отдельный общинник не вы­ступает как самостоятельное юридическое лицо перед общиной. Только принадлежность к определенному тухуму обеспечи­вала рядового общинника долей в общем пахотном и покос­ном участке. Реализация общинной земли через тухумы яв­ляется одной из основных причин сохранения обособленного положения отдельных родственных групп, которые как еди­ное целое входили в состав сельской территориальной об­щины.

Историческая топография пахотных полей любой даге­станской общины показывает, что пахотные участки отдель­ных общинников в составе тухумных земель были разброса­ны чересполосно в различных местах общинных земель. Поэтому не удивительно, что в общинах существует принуди­тельный севооборот, строгая регламентация всех сельскохо­зяйственных работ, которая нашла прекрасное отражение в дагестанских адатах. «Если кто пойдет засевать свой пахот­ный участок раньше, чем другие односельчане, с того взыс­кивается штраф в размере одной овцы»,— записано в адатах келебских селений.

Такие нормы адатов были характерны для всех дагестан­ских народов. Начало и конец сельскохозяйственных работ было принято объявлять криком эла. Без разрешения общин­ной администрации общинник не имел права убирать уро­жай, хотя он и поспел. Так, в адатах Кахибского общества говорится: «Кто снял урожай ранее объявления дня урожая, без разрешения судей, тот должен платить штраф и отвезти урожай обратно в поле». После уборки урожая пахотные земли и сенокосные участки поступали в распоряжение об­щины и на этих участках можно было пасти общественный скот. Такая практика возможна только при принудительном севообороте и системе открытых полей.

В таких условиях все общинники были в равной степе­ни заинтересованы в надлежащей обработке всех пахотных участков общинников. Эта заинтересованность выражалась в требовании вывезти в поле определенное количество наво­за и прочих удобрений, в том, что засеянные поля поступали под охрану общинной администрации.

Одной из основных характерных черт союзов сельских об­ществ Дагестана является наличие у них общей альменды, т. е. неподеленных угодий, которые находились в совместном пользовании всего общества или основного ядра его. При­мером в этом отношении может служить Гидатлинское об­щество. Ядром этого общества были шесть селений: Урада, Гинта, Гидиб, Хотода, Гоор и Кахиб, которые совместно вла­дели горой под названием Ахвах му’урул, землями при Большой речке и землями сел. Хучада. Эти земли «являлись общими, поровну между шестью селениями, составлявшими Гидатлинское общество», — сказано в адатах этого союза.

Такие же неподеленные угодья имело и Урахинское об­щество. Крупные горные пастбища находились в совместном владении Акушинского и других союзов сельских обществ Да­гестана.

В сложной внешнеполитической обстановке XVI—XVII вв., когда феодальные правители Дагестана стремились к терри­ториальному округлению своих владений, союзы сельских об­ществ путем выделения части общей альменды соседним об­щинам привлекали их на свою сторону. Так, Гидатлинское общество выделяло часть общей альменды обществу Батлух, чтобы последнее присоединилось к Гидатлинскому обществу. Для этих же целей были выделены крупные массивы и урибцам. В случае выхода из Гидатлинского союза общины теряли права на эти земли, которые возвращались обратно Гидатлинскому обществу. В качестве союзника Гидатлинско­го общества могла выступать любая близлежащая община, которая нуждалась в общественных угодьях. В данном слу­чае можцо отметить то обстоятельство, что общая альменда всегда обеспечивала Гидатлинское общество союзниками, что она была гарантией существования союза как такового.

Наличие общей альменды наряду с другими пережитками патриархально-родового строя сыграло значительную роль в консервации общинных порядков в союзах сельских обществ Дагестана. Нормы обычного права этих обществ в основном знают только две социальные категории: свободный общин­ник — уздень и раб. Однако это не значит, что в экономи­ческом отношении свободные общинники были однородной массой. Наиболее состоятельная часть общинников уже узур­пировала права сельского схода. И не случайно поэтому в это время отчетливо проявляется тенденция к закреплению за состоятельными членами общины общинных должностей и превращению их в наследственные. Люди, «достойные дове­рия», «хорошие», «мудрые», которые фигурируют в дагестан­ских адатах, в основном регулировали внутреннюю жизнь об­щины в своих интересах.

Наиболее крупные общины нагорного Дагестана в XVI— XVII вв. коллективно эксплуатировали слабые общины. Принадлежность к господствующей общине обеспечивала ря­дового общинника долей дохода с эксплуатируемой общины. В этом отношении характерна форма эксплуатации зависи­мых общин в Ахтыпаринском союзе сельских общин. Следу­ет подчеркнуть, что общины, зависимые от Ахтынской, были в основном переселенцами из других мест. Кроме того, зави­симыми могли быть общины рабского происхождения и об­щины-поселенцы на землях господствующей общины, высту­пившей в качестве коллективного эксплуататора. Согласно существующему обычаю, жители одиннадцати общин, зави­симых от Ахтынской, обязаны были нести так называемую пахту. Сущность ее заключалась в том, что все ахтынцы име­ли право на «кормление» по разу в году во всех зависимых селениях и при этом получали сверх того еще одну овцу. Обычно ахтынцы отправлялись на кормление партиями от 100 до 500 человек. Такой же порядок существовал и в Рутульском союзе сельских общин. Гидатлинское общество кол­лективно эксплуатировало общество Телетл. Некоторые круп­ные общины брали под свою защиту относительно слабые, за что последние обязаны были принимать самое активное участие в мероприятиях своего патрона. Впоследствии эти патронатные отношения могли перейти в зависимые. Однако эта зависимость была завуалирована патриархально-родовы­ми пережитками и не получила в силу ряда причин своего дальнейшего развития.

Совершенно иная картина наблюдалась на территории дагестанских феодальных правителей. В социальном отноше­нии общества дагестанских феодальных владений представ­ляли собой типично феодальные общества, где относительно четко прослеживается социальная дифференциация и иерар­хическая организация, о чем было сказано в предыдущих раз­делах.

Правда, и в этих феодальных обществах все еще живучи патриархально-родовые пережитки, но не они в конечном счете являются определяющими.

В общинах этого типа пахотные участки задолго до рассматриваемого времени перешли в частную собственность при коллективной собственности на неподеленные угодья. В силу этого община, находящаяся в сфере влияния дагестан­ских ханств, к XVI—XVII вв. в основном потеряла свою не­зависимость и стала феодально-зависимой. Наиболее четко этот процесс прослеживается в организации суда в этих об­щинах. Если в общинах «вольных обществ» суд является функцией общины, то в этих общинах право суда перехо­дит в основном к беку или другим феодальным владетелям. Если в общинах «вольных обществ» наказание носит част­ный характер — кровная месть и частное возмещение убыт­ков, то в общинах дагестанских ханств кровная месть огра­ниченна, и штрафы идут в пользу бека или центральной вла­сти. Отсюда вытекает, что сельские общины на территории дагестанских ханств в отличие от общин «вольных обществ» потеряли свою независимость и оказались под контролем беков и прочих феодальных категорий. Более того, должностные лица, так называемые «начальники» общин, на­значаются центральной властью, а не выбираются, как в «вольных обществах».

В XVI-XVII вв. резко обостряется классовая борьба в Дагестане, что явилось пря­мым следствием усиления феодальной эксплуатации и прямо­го грабежа крестьян со стороны феодалов. Классовая борьба выражалась в отказе от несения феодальных повинностей, а поджоге домов и хозяйственных застроек феодалов, в ломке и порче орудий производства, в отказе от участия в походах феодалов и т. д. Нередко феодально-зависимые крестьяне в знак протеста против все усиливавшегося феодального гнета покидали свои насиженные места и совершали побеги из од­них владений в другие или на Северный Кавказ, где они осе­дали в русских городских слободах, в казачьих станицах и т. д.

Нередко феодально-зависимые крестьяне от глухого про­теста переходили к активным действиям. Так, в 1553 г. кре­стьяне агульского селения Тпиг отказались нести феодальные повинности в пользу казикумухского шамхала. В результат те твердой позиции, занятой крестьянами Агула в этом во­просе, Улхай-шамхал вынужден был уступить.

В конце XVI в. крупные волнения зависимых крестьян про­исходили на другом конце Казикумухского шамхальства, в сел. Кунди, и в других феодальных владениях Дагестана.

В начале XVII в. в Табасаране феодальная эксплуатация была настолько тяжелой, что у крестьян, по словам местной хроники, «иссякло всякое терпение по причине злодейств» феодалов и поэтому феодально-зависимые крестьяне объеди­ненными силами восстали против своих угнетателей. В ре­зультате этого восстания много феодалов было убито.

Тем не менее плодами этого восстания воспользовалась другая группа феодалов, добивавшаяся только устранения ру­ками восставших крестьян враждебных им феодалов. После восстания правителем Табасарана стал майсум Герей-хан Джарахский.

Наиболее ожесточенной была борьба между крестьянами. Цахура и местными беками. В результате этой борьбы мест­ные беки и их семьи были полностью истреблены.

Не менее острой была классовая борьба в Кайтаге. В 80-х годах XVI в., при уцмии Гасан-Али, Здесь вспыхнуло восстание раят, закончившееся выселением беков в Янгикент.

При уцмии Ахмед-хане восстали крестьяне сел. Башлы. В конце XVI в. неоднократно восставали крестьяне Урджемильского магала. Однако каждое восстание зависимых кре­стьян жестоко подавлялось.

Аналогичные формы классовой борьбы наблюдались и в Аварии. Союзы сельских обществ Хиндалал, Гидатль, Карата, Анди и ряд других неоднократно поднимали восстания против аварских ханов. В этой затянувшейся борьбе против феодального закабаления сельских общин крестьяне Гидатлинского союза сельских общин выдвинули из своей среды легендарного Хочбара, который в течение ряда лет успеш­но возглавлял борьбу крестьян Гидатля против аварских ханов.

Ожесточенную борьбу против аварских феодалов вели и андийцы. Аварские феодалы постоянно стремились к фео­дальному закабалению Андийского союза сельских общин. Однако андийцы успешно отражали все попытки аварских феодалов заставить их нести феодальные поборы. Более то­го, в одном из сражений был убит аварский феодал Турлав.

В начале XVI в. в Дагестане имелись относительно круп­ные феодальные владения: шамхальство, ханство Аварское, уцмийство Кайтагское, майсумство Табасарана и целый ряд  союзов сельских обществ.

В шамхальство до середины XVI в. входили земли, населенные кумыками, лакцами, даргинцами и другими народами Дагестана. Резиденция шамхальства находилась в Ка- зикумухе. Однако отсутствие тесных экономических связей между отдельными частями, неравномерность развития феодально-производственных отношений, феодальные раздоры и междоусобицы, децентрализация аппарата и этническая пест­рота обусловили распад шамхальства и образование ряда но­вых феодальных владений. Особенно этот процесс усилился во второй половине XVI в., в период правления Чопан-шамхала (ум. в 1577 г.). Шамхальство раздробилось на ряд уде­лов, где укрепились родственные между собой ветви феодаль­ных владетелей, которые не всегда подчинялись центральной власти, нередко вступали даже в борьбу с шамхалом. Власть в уделах сосредоточивалась в руках одной семьи или группы родственников.

После смерти Чопан-шамхала сыновья его Эльдар, Маго­мед, Анди и Гирей попытались лишить наследства своего бра­та Султан-Мута, рожденного от кабардинки из рода Анзоро- вых. Тогда Султан-Мут отправился в Кабарду и с помощью родственников по матери собрал вооруженный отряд и силой утвердился в засулакской Кумыкии. Владение Султан-Мута стало называться Эндреевским (по названию главного селе­ния). Со временем Эндреевское владение в свою очередь рас­падается на три части: само Эндреевское владение, Аксаевское и Костековское. Одновременно образовались также полу­независимые от центральной власти уделы: Карачагское, Кумторкалинское, Кафыркумухское, Какашуринское, Эрпелинское, Карабудахкентское, Бойнакское и др. В XVI в. на террито­рии засулакской Кумыкии образовалось Тюменское владение Мамай Агишева, основным населением которого были ногайцы и тюменские татары, жившие у урочища Бурунчук. Одна­ко со строительством русской крепости Терки это владение прекратило свое существование, а население в основном рас­селилось по засулакской Кумыкии.

Вся централизаторская политика престарелого Сурхай- шамхала, пришедшего на смену Чопан-шамхалу, не привела к упрочению пошатнувшегося положения шамхальства и раз­бивалась о сепаратистские тенденции удельных правителей.

Сепаратистские устремления удельных правителей особен­но усилились к концу жизни Сурхай-шамхала в связи с обост­рением классовых противоречий и усилением вмешательства во внутренние дела Дагестана турецких и персидских за­хватчиков. И хотя термины «шамхальство» или «Шевкальская земля» еще употреблялись в XVI в., объединенного государ­ства уже не существовало. Напротив, шел интенсивный про­цесс дальнейшего распада, сопровождавшийся бесконечными междоусобицами.

Одной из главных причин феодальных войн и столкнове­ний был порядок замещения шамхальского престола. В это* время достоинство шамхала не было наследственным по пря­мой линии и не закреплялось за каким-либо уделом. Шамхалов выбирали из старших членов шамхальского рода. Одно­временно утверждался и крым-шамхал —будущий шамхал. Но, как правило, передача шамхальского достоинства, так же как и достоинства владетеля удела, происходила в жестокой борьбе между претендентами.

В начале XVII в., когда умер шамхал Сурхай, за престол шамхала разгорелась ожесточенная борьба между крым- шамхалом Андием и тарковским Гиреем. В эту борьбу были втянуты и другие владетели Дагестана. На стороне Андия были эндреевский, кайтагский и аварский владетели, а на по­мощь Гирею по его просьбе прибыл русский отряд войск.

В первой половине XVII в. неоднократно разгоралась борьба за престол шамхала между тарковским и эндреевским владетелями. Усобицы происходили также между вла­детелями уделов нагорного Дагестана и шамхалом. В начале 1616 г. шамхалом был избран кафыркумухский владетель Андий (ум. в 1621 г.), вслед за тем престол перешел к Ильдару Тарковскому (ум. в 1634 г.). После смерти его шамхалом дол­жен был стать эндреевский Султан-Магмут, но он отказался от престола в пользу сына Айдемира. В. 1641 г. шамхал Айдемир погиб в неудачном походе на Кабарду. Шамхалом стал Сурхай Тарковский, племянник шамхала Ильдара.

Но бывали времена, когда феодальные междоусобицы в силу ряда обстоятельств прекращались. Внешняя опасность ставила феодалов перед необходимостью урегулировать свои взаимоотношения, для чего созывались съезды, на которых устанавливали «одиначество» (феодальные договоры). Пред­принимались безуспешные попытки установить преемствен­ность престола шамхала. Но и эти съезды и «одиначества» не могли приостановить закономерности исторического развития. Не успевали владетели вернуться в свои владения, как между ними вновь возникали междоусобицы.

В результате этих междоусобиц отдельные уделы шам­хальства превращались в самостоятельные владения, лишь, номинально входившие в шамхальство.

В начале XVII в. шамхалы основной резиденцией сдела­ли Тарки и Бойнак, а в Казикумух приезжали лишь в лет­нее время. К этому времени в Казикумухе образовалась силь­ная партия, стремившаяся освободиться из-под власти шамхалов. В 40-х годах XVI в. казикумухцы подняли восстание и изгнали прибывшего на лето шамхала. Освободившись от власти шамхалов, казикумухцы добились смены правителей, назначавшихся шамхалами, правителями, выбираемыми на собрании феодальной знати. Это собрание получило название «къат1» и ввело новый титул правителя Казикумуха — халклавчи [1]. Первым казикумухским халклавчи являлся Алибек, который принадлежал к побочной ветви шамхальской фами­лии, оставшейся в Кумухе.

Кумухский къат1, в котором руководящая роль принадле­жала феодальной знати, становится хозяином в Кумухе. Главной же обязанностью халклавчи являлся сбор ополчения и предводительство им во время военных действий, а также некоторые функции исполнительной власти. Особого содер­жания халклавчи не имел, пользовался он только доходами с пастбищных гор и пашен, получал часть податей, взыскивав­шихся преимущественно баранами и хлебом с Варкун-Даргуа и Арчи, и определенную часть военной добычи.

Примерно в этот же период от шамхальства отделились верхнедаргинцы и образовали независимый союз сельских обществ Акуша-Дарго. Самостоятельными стали Цахурское владение, Рутульский, Агульский и другие союзы сельских об­ществ Южного Дагестана. В начале XVII в. резиденция цахурских владетелей была перенесена в сел. Элису, а само вла­дение преобразовано в Элисуйское султанство. В связи с рас­падом шамхальства достоинство шамхала окончательно утвердилось за владетелями Тарков, т. е. сложилось новое са­мостоятельное владение, шамхальство Тарковское.

С распадом шамхальства в XVII в. образовалось и Мехтулинское ханство. Согласно преданиям, основателем ханства был один из отпрысков шамхальского рода по имени Мехти, который еще в первой половине XVII в. являлся удельным правителем шамхальства в сел. Дургели. После распада шам­хальства под его власть попало население аулов Большой и Малый Дженгутай, Апши, Ахкент, Оглы, Кулецма, Чоглы, Ка- ка-Шура, Урма, Параул.

В XVI  веке территория, населенная табасаранцами, объединилась в самостоятельное владение — майсумство.

В начале XVII в. Табасаранское майсумство подчинило своей власти ряд пограничных лезгинских селений. Майсум­ство особенно усилилось в период правления Зихрарова и его сыновей Ак-Майсум-хана и Хусен-хана Майсума в середине XVII в. Однако и в Табасаране усиливаются центробежные силы.

В южной части Табасарана укрепляется власть кадиев, ко­торые, воспользовавшись внутренними неурядицами, со време­нем образовали полунезависимое владение кадиев Табасарана.

Одним из влиятельных владений Дагестана   XVI—XVII вв. было Кайтагское уцмий­ство.По неполным данным, в подданстве уцмия находилось от 40 до 60 тыс. населения. Этнически это население не было однородным.

В Кайтаге власть уцмия, так же как и в шамхальстве власть шамхала, не передавалась по прямой линии. Достоин­ство уцмия получал один из старших в роде. Этот порядок пе­редачи престола в условиях XVI—XVII вв. часто приводил к столкновениям между претендентами на престол.

В 40-е годы XVII в. в Кайтаге начались феодальные меж­доусобицы, в которые были втянуты и другие феодальные вла­дения. Этим воспользовались персидские шахи и возвели на престол своего ставленника — уцмия Амир-хан-Султана. Кро­вавые столкновения за власть в Кайтаге происходили и во вто­рой половине XVII в.

В итоге дом уцмиев разделяется на две партии, одна из которых укрепилась в Маджалисе, а другая — в Великенте. Старшие из этих партий становились уцмиями и имели рези­денцию в сел. Башлы. Однако недовольная порядком престолонаследования великентская партия напала на Маджалис и истребила всех претендентов на уцмийство, исключая мало­летнего Гусейн-хана, увезенного к шамхалу. По достижении совершеннолетия Гусейн-хан обосновался в Иране, где раз­богател и приобрел известность в правящих кругах. Назна­ченный владетелем кубинским Гусейн-хан пытался овладеть уцмийским престолом. В 1689 г. Гусейн-хан вторгся в Кайтаг и захватил Башлы, но уцмий Али-Султан с помощью соб­ранных в горах войск вытеснил его. Сын Гусейн-хана Ахмед- хан, ведя борьбу за престол уцмия с помощью кубинцев, ов­ладел резиденцией Кайтага, сел. Башлы, уцмий же Амир Гам- за бежал в нагорный Кайтаг, где и умер. Его сын собрал войско и вытеснил Ахмед-хана из Башлов в Маджалис, где тот вскоре был убит своими приверженцами. Уцмием стал сын Амира Гамзы Ахмед-хан. Таким образом, уцмиям Кайта­га, несмотря на все усиливавшиеся центробежные силы, уда­лось сохранить единство владения. Лишь в конце XVII в. на границе с Тарковским шамхальством образовалось полуне­зависимое от власти уцмия султанство Утамышское.

В XVI-XVII вв. Дербент представлял со­бой незначительное по территории владение. В его состав входил ряд близлежащих лез­гинских селений. Дербент к этому времени потерял свою са­мостоятельность и входил в состав Ирана в качестве отдель­ного «улка». Правителями города стали хакимы, а затем сул­таны, назначавшиеся иранскими властями.

В конце XVI в. правителем Дербента был Хаджа-Мухаммед, изъявивший покорность шаху в 1606 г., в 1622—1623 гг. шахским султаном в Дербенте являлся Бархудар-султан.

В 1628 г. хакимом Дербента и начальником местного ополчения, состоявшего из газиев, был Фаррух-султан, из выслужившихся шахских гулямов. Последующие правители с титулом султана разделяли власть с наибами из местной знати. Дербент служил для шаха опорной базой для наступ­ления на Дагестан, поэтому шах систематически поддержи­вал дербентский гарнизон людьми и вооружением, а правя­щую верхушку одаривал земельными участками.

Аварское ханство в XVI-XVII вв. было одним из сильных феодальных владении Дагестана. В отличие от шамхальства, в Аварии происходило укрепление ханской власти. Наметилась тенденция передачи достоинства нуцала наследнику по прямой линии и централи­зации аппарата. Ханы Аварии в XVI—XVII вв. прилагали все силы для того, чтобы подчинить своей власти соседние терри­тории. Воспользовавшись убийством гумбетовского и арагунского беков из дома Турулавов, аварские владетели захва­тили нижнюю часть Мичихиче (Чеченшали, Гермек-чукшали, Атагу и прочие населенные пункты).

Границы ханства расширялись и в периоды правления Нуцал-хана (ум. в 1568 г.), и Умма-хана (ум. в 1634 г.), и Мухаммеда (ум. в 1668 г.), и Дагрунуцала (ум. в 1699 г.). К концу XVII в. Аварское ханство объединило уже не толь­ко земли, расположенные вдоль Аварского Койсу, но и рас­пространило свою власть на андодидойский участок и Джаро-Белоканы.

Политический строй феодальных владений Дагестана соответствовал уровню их со­- циально-экономического развития и был тесно связан с процессом феодальной раз­дробленности, с цепью вассальных, служебных обязательств. Шамхалы, ханы, уцмии, майсумы являлись полновластными хозяевами в своих владениях. Они имели права сбора нало­гов и верховного суда, разбора всевозможных конфликтов между обществами или же частными лицами, взимания та­моженных пошлин, объявления войны и заключения мира, регулирования торговых и политических связей. Формально шамхалы, ханы, уцмии выбирались на высшем совете пред­ставителей патриархально-феодальной знати из числа пра­вящей фамилии по принципу старшинства. Однако, как мы видели выше, этот принцип часто нарушался, и замещение престола правителей происходило в обостренной обстановке междоусобных столкновений и войн.

Владетели — шамхалы, ханы, уцмии, майсумы осущест­вляли свою власть при помощи везиров, казначеев, приказ­чиков, нукеров. Везиры являлись предводителями военных отрядов и играли значительную роль в управлении государ­ством. Приказчики несли службу при дворе и выполняли обязанности приставов.

В связи с установлением и развитием торгово-экономических и политических связей с соседними государствами по­является должность абыза — переводчика. Влиятельное по­ложение при дворе владетеля занимали муфтии, шейхи, кадии и другие лица местного мусульманского духовенства.

Очень часто во время переговоров правители использова­ли своих аталыков (дядек-воспитателей) и молочных брать­ев— имальдышей. В дагестанских феодальных владениях аталычество и связанное с ним молочное родство была весьма распространено и имело определенный классовый ха­рактер. Важное значение при решении вопросов войны и мира и определении отношения к тому или иному соседнему государству придавалось обычаю куначества. В целях урегу­лирования добрососедских отношений феодальные правители стремились сблизиться между собой, заключая брачные сою­зы. Так, сыновья шамхалов были женаты на дочерях авар­ских ханов. Шамхалы и аварские ханы для этой цели вступа­ли в брачные союзы с кумыкскими правителями, а кумыкские правители имели связи с кайтагскими.

Во время конфликта правителей с каким-либо обществом других народов очень часто привлекались представители об­щинной знати различных селений. Так, например, для реше­ния разбора иска, предъявленного шамхалом жителям лез­гинского селения Зулар, были привлечены представители различных обществ и народов: агульских селений Худхул и Дулдуг, рутульского селения Курдал, лезгинского селения Араг, лакских селений Кайя и Кумух и др.

В целом административный аппарат не был сложным. Административное устройство в удельных владениях было еще проще и примитивнее. Здесь отсутствовали специальные административные должности и всеми хозяйственными и по­литическими делами занимались беки. Находившиеся в их распоряжении нукеры, набиравшиеся из среды влиятельного узденства, несли некоторые полицейские функции: участво­вали в сборе податей, приводили в исполнение судебные ре­шения, несли службу по охране границ в сторожевых баш­нях и крепостях. Во время войн нукеры являлись ядром фео­дального ополчения. Ханы, шамхалы, уцмии, майсумы стояли не только во главе своего военного отряда, но и всех военных сил, выставляемых подвластным населением.

При решении многих вопросов внутренней жизни боль­шое значение придавалось собранию, превратившемуся к этому времени в сход военных начальников, беков, кадиев и новой нарождавшейся общинной знати.

Власть на местах осуществляли сельские старшины, ко­торые у кумыков и даргинцев назывались къарт, у аварцев — чухби, у лакцев — куначу, у табасаранцев — кевха. Сельские старшины выбирались на сельских сходах — джамаатах.

На должность старшины выбирали наиболее почетного человека; кроме того, во многих джамаатах эту должность занимали одни и те же лица в продолжение ряда лет. Неред­ки были случаи, когда феодальные владетели сами назнача­ли сельских старшин.

Старшины занимались решением всех вопросов хозяйст­венной и общественной жизни джамаата, руководствуясь су­ществующими адатно-правовыми нормами. Феодальные пра­вители поручали старшинам сбор податей и обязывали их следить за выполнением членами общества феодальных по­винностей.

К администрации джамаата относились также тургаки, чауши, мангуши, выбираемые также на собраниях джамаатов ежегодно в количестве от одного до четырех человек, в зависимости от величины аула. Чауши приводили в исполне­ние приказания старшин и кадиев, решения джамаата, на­блюдали за порядком, следили за охраной земель.

В XVI—XVII вв. в Дагестане существовал ряд аварских, даргинских и лезгинских союзов сельских обществ. Однако про­исходящие в них социально-экономические изменения привели и к преобразованию общинного управле­ния, хотя оно все еще продолжало сохранять элементы па­триархально-родового строя. Такие черты былого демокра­тизма, как выборность должностных лиц общины, контроль со стороны общинников за их деятельностью и т. д., посте­пенно сходили на нет. Общинная верхушка, ближайшее ок­ружение кадиев союзов сельских обществ, эти «мудрые» и «достойные» люди, которые фигурируют в адатах XVII в., настолько укрепились в общинах, настолько обособились от рядовой части общинников, что практически сумели узурпи­ровать права сельского схода при решении важнейших во­просов. Такая практика привела к тому, что в некоторых союзах сельских обществ былые выборные должности посте­пенно становятся наследственными.

Высшим органом управления союзов сельских обществ; Дагестана в XVI—XVII вв. оставался сход представителей всех сельских общин, входящих в данное общество, собирае­мый в определенном месте. Фактически в сходе союзов сель­ских обществ принимало участие определенное число пред ставителей сельской знати и мусульманского духовенства,, которые от имени всего народа принимали решения, испол­нение которых было обязательным для всего союза сельских обществ. Таким образом, сход союзов сельских обществ Даге­стана в XVI—XVII вв. стал уже органом, представляющим интересы сельской знати.

На сходах обсуждались важнейшие вопросы внутреннего управления, мира и войны, взаимоотношения с феодальными правителями Дагестана и другими союзами сельских об­ществ. Кроме того, на сельских сходах принимались новые адатные нормы, которые становились обязательными для всех жителей данного союза сельских обществ.

В некоторых вольных обществах Дагестана (Ахты-пара) все важнейшие вопросы, касающиеся всего вольного общест­ва в целом, решались не сходом представителей сельских общин, входящих в данное вольное общество, а так называе­мым советом аксакалов. В данном случае права всех один­надцати сельских общин, составлявших Ахтыпаринское воль­ное общество, были узурпированы ахтынцами в лице совета аксакалов, численностью в 40 человек по одному от каждого тухума сел. Ахты. Ахтынцы составляли как бы привилегиро­ванное сословие в обществе и выступали в качестве коллек­тивного феодала, о чем было сказано выше. Сложившийся социально-экономический строй в Ахтыпаринском вольном обществе привел к тому, что вся власть вольного общества была сосредоточена в центре этого общества, т. е. в Ахтах. Совет аксакалов назначал исполнителей, чаушей, и с их по­мощью управлял обществом. Правда, кандидатуры чаушей, предложенные аксакалами, должны были быть одобрены джамаатом Ахтов. Аналогичные порядки существовали и в Рутульском вольном обществе.

Дальнейшая эволюция общинного управления в вольных обществах Дагестана в сторону феодализации отдельных ин­ститутов его наиболее четко прослеживается в Акушинском вольном обществе. Если в других вольных обществах Даге­стана сход все еще продолжал оставаться высшим органом власти вольного общества, то в Акуша-Дарго параллельно со сходом имеется высшее должностное лицо общества — кадий.

Низовой административно-политической единицей воль­ных обществ Дагестана являлась сельская территориальная община — джамаат, который имел свое собственное управле­ние. В джамаатах все еще довольно велико было значение сельского схода. Однако к XVII в. и местные общинные орга­ны в основном были направлены на защиту общинной вер­хушки, о чем говорят многочисленные адаты XVII в. Сель­ская община управлялась советом старейшин, который избирался на сельском сходе, опять-таки из числа сельской знати. Количество старейшин находилось в прямой зависимо­сти от количества тухумов или кварталов в каждом ауле.

Совет старейшин занимался вопросами повседневной хо­зяйственной и политической жизни аула. Он следил за пра­вильным использованием общинных угодий, порядком сева, уборки и прочих сельскохозяйственных работ, за благоуст­ройством села, исправностью дорог, мостов и т. д. И в распо­ряжении совета находилось определенное количество испол­нителей полицейских функций. В некоторых вольных общест­вах (Акуша-Дарго) деятельность старейшин контролировали сельские суды. Последние в случае необходимости могли со­бирать сельский сход и поставить вопрос о снятии с должно­сти старейшины. Этот порядок являлся отголоском былого демократизма, когда народ контролировал деятельность ста­рейшин. В каждом джамаате имелся один глашатай, ман- гуш, который доводил до сведения членов джамаата решения старейшин.

Духовные дела в джамаатах разбирались кадиями селе­ний или будунами.

Итак, мы видим, что общинное управление в союзах сель­ских обществ Дагестана в XVI—XVII вв. еще продолжает сохранять черты былого демократизма. Но в то же время уже четко прослеживается характерная для всех вольных обществ тенденция перехода власти сельских общин в руки феодализирующейся знати. Последняя была заинтересована в сохранении старых форм власти, но, разумеется, с измене­нием их действительной сущности. В то же время власть от­дельных кадиев, сельских старшин имеет тенденцию к на­следственности. Одно это обстоятельство говорит о далеко зашедшем процессе превращения административных лиц об­щины «из слуг… в господ над ними».

Основными источниками действующего права у народов Дагестана являлись адат, т. е. совокупность норм обычного права, и шариат — свод мусульманских религиозных законов. Обычное право определяло нормы поведения в обществе, регулировало внутреннюю жизнь общин и их взаимоотноше­ния, регламентировало деятельность центральных и местных учреждений.

Несмотря на упорное стремление мусульманского духо­венства, шариату не удалось вытеснить существовавшее в Дагестане обычное право. По шариату разбирались в основ­ном дела по семейному праву, а также касавшиеся духовных завещаний, опеки, продажи рабов.

Нормы адата имели преобладающее значение, так как закостеневшие законы шариата, не подлежавшие изменениям, были непригодны для проведения в жизнь в конкретных со­циально-экономических условиях края. Классовая сущность шариата выражалась в утверждении и обосновании естествен­ности и незыблемости феодальных порядков. Проповедуя уче­ние о предопределении человеческой судьбы, шариат внедрял в сознание народных масс необходимость смирения и покор­ности, полного повиновения власти. Органически связанный с догмами религии, шариат культивировал темноту и невежест­во, -поддерживал и консервировал силу реакционных пред­рассудков и привычек.

Между адатом и шариатом, взаимно противоположными по своему существу, в рассматриваемый период не было рез­ких проявлений антагонизма.

Такое положение обусловливалось тем, что адат и шариат выполняли единую социальную функцию и служили господст­вующему классу надежным орудием для эксплуатации на­родных масс.

Светские феодалы, осуществляя судебные функции, полу­чали немалые доходы за разбирательство дел и поэтому вся­чески поддерживали адат. Стремясь к расширению области применения шариата, духовенство в свою очередь рассчитыва­ло на извлечение материальных выгод при решении споров по шариату:

К периоду XVI—XVII вв. адат подвергся определенному влиянию шариата, некоторые правила шариата стали норма­ми действующего местного права, в особенности семейного и наследственного. Однако адат как самостоятельная система права с присущими ей особенностями в это время и в после­дующий период сохранял весьма прочные позиции.

В обстановке усиления классовых противоречий в обще­стве социальные верхи стремились нормировать почти все проявления общественной жизни горцев. Добиваясь установления и закрепления угодного ей административно-правового режима джамаатов, местная знать устанавливала штрафы и взыскания за отступление от определенных правил, имевших силу местных законов — адатов.

Общинные формы организации хозяйства и быта вызвали к жизни специфические адаты, регулирующие взаимоотноше­ния членов сельской общины в процессе хозяйственно-трудо­вой деятельности.

Дагестанские джамааты, несмотря на то что кровнород­ственный принцип расселения изжил себя задолго до XVI — XVII вв., оставались по-прежнему крайне замкнутыми объ­единениями со своим внутренним самоуправлением. В ряде сельских обществ устанавливался запрет на проживание чужесельца; за предоставление приюта с нарушителя за каж­дый день проживания взыскивался штраф. Во многих селени­ях предусматривалась ответственность тех, кто, выдав дочь или сестру замуж за иносельца, оставлял ее в своем джамаате. Без согласия сельской администрации и кадия не раз­решалось посылать жителя другого аула к своему односель­чанину для сватания, развода или примирения.

В XVI—XVII вв. в Дагестане повсеместно развертывается острая классовая борьба. С углублением и расширением про­цесса феодализации господствующая знать нуждалась в пере­смотре норм обычного права и закреплении тех из них, которые наиболее четко отражали власть и привилегии соци­альной верхушки. В этих целях, а также в интересах укрепле­ния центральной феодальной власти и ограничения внутрен­него самоуправления сельских общин в XVI—XVII вв. возни­кают судебники официального происхождения. До нас дошли три судебника — «Постановления кайтагского уцмия Рустем-хана», «Кодекс Умма-хана Аварского (Справедливого)», «Гидатлинские адаты».

В источниках, в частности в местной исторической хронике «Асари Дагестан», принадлежащей перу дагестанского про­светителя Гасан-Эфенди Алкадари, имеется указание на су­ществование до этих судебников, возникших в начале XVII в., законодательного памятника кайтагского уцмия Султан-Ахмеда, жившего в XVI в. По его указанию были записаны обы­чаи и распоряжения, одобренные прежними уцмиями и касаю­щиеся управления делами населения. Этот сборник, передан­ный, по словам Алкадари, главному кадию магала, должен был служить руководством в судах при решении народных дел. Нововведения Султан-Ахмеда, в частности сборник пра­ва, были установлены, по его выражению, в соответствии с обстоятельствами. Суть этих обстоятельств, по мнению изда­теля хроники, сына Гасана-Эфенди Алкадари, заключалась в изменении соотношения сил в бекско-раятских районах Кайтага в пользу беков.

Есть все основания (полагать, что такой сборник существо­вал в действительности.

Самобытные юридические памятники Дагестана XVI—- XVII вв. возникли в результате сдвигов в развитии социаль­но-экономических отношений и укреплении государствен­но-правовой системы.

Судебник, получивший название «Постановлений кайтагского уцмия Рустем- хана” был опубликован А. В. Комаровым в 1868 г. хана. Оригинал «Постановлений», составленный на кайтагском диалекте даргинского языка, обнаружить пока не удалось. А. В. Комаров и Ф. И. Леонтович датировали «Постановления» XII в. Однако М. М. Ковалевский на осно­вании хранящейся в Дербенте рукописи пришел к правиль­ному выводу, что «Постановления» составлены уцмием Рустем-ханом, который правил с 1601 по 1631 г. н. э.

 

«Постановления» Рустем-хана, по мнению М. М. Ковалев­ского, являются одним из интереснейших памятников кав­казского права, заслуживающим не меньшего изучения, чем армянский кодекс Мхитара Гоша или законы грузинских ца­рей— Георгия V, Агбуги и Вахтанга VI. Ф. И. Леонтович также считал, что по своему содержанию сборник Рустем- хана принадлежит к числу важнейших памятников древнего права кавказских народов. Научная ценность и значимость памятников, являющихся результатом кодификаторской дея­тельности местной государственной власти — ханов, уцмиев и т. д., определяется тем, что они дают возможность просле­дить процесс превращения норм обычного права в закон и да­ют представление об уровне развития взглядов народов Даге­стана в соответствующие периоды.

В судебник кайтагского уцмия Рустем-хана вошли наибо­лее важные адаты, единообразное применение которых от­вечало интересам феодальной верхушки.

На разбирательство дел по судебнику требовалось пись­менное разрешение уцмия, осуществлявшего верховную су­дебную власть.

Сборник Рустем-хана, как и всякий памятник раннефео­дального права, включал разновременные пласты правовых норм. В нем отчетливо прослеживаются весьма древние нор­мы, уходящие своими корнями к эпохе патриархально-родо­вого строя, и сравнительно новые правовые обычаи, возник­шие в результате углубления феодальных отношений.

В «Постановлениях» Рустем-хана сделана попытка обосно­вать необходимость и естественность феодальной власти. «В государстве без правителя, в обществе без суда, в стаде без пастуха, в войске без разумного, в селе без головы—доб­ра не будет», — так гласил один из афоризмов, а другой, не­однократно повторяемый, — «Кто будет беречь рот свой, того и голова будет спасена»,— настойчиво внушает мысль безропотности и покорности. Этой же цели служила религия, и не случайно невыполнение религиозных обрядов или молитв признавалось судебником Рустем-хана уголовно наказуемым.

За невыполнение постановлений уцмия также было уста­новлено наказание. Крупный штраф взыскивался с того, кто не вышел по тревоге уцмия или не явился в диван при разбо­ре жалобы.

Несогласие с джамаатом также признавалось преступле­нием и наказывалось крупным штрафом, а жители, отказы­вавшиеся руководствоваться предписаниями уцмия, изгоня­лись из Кайтагского уцмийства.

В сборнике Рустем-хана большинство норм относится к уголовному праву и процессу.

Имущественные преступления в «Постановлениях» Ру­стем-хана не имеют особой классификации. Почти все пре­ступления против собственности объединяются под названием «воровство». Различались виды простого квалифицированно­го воровства, а также покушение на воровство. Квалифициро­ванным воровством признавалось похищение имущества из мечети. Ответственность за воровство в связи с укреплением института частной собственности резко усилилась. С вора или его родственников взыскивалась десятикратная стоимость по­хищенного.

В судебнике Рустем-хана принимали во внимание степень вины и другие обстоятельства, характеризующие преступле­ние. Преследование воровства приобретало характер общест­венной функции.

В период составления судебника Рустем-хана значитель­ное место в общественно-правовой жизни занимали пережит­ки родового строя: кровная месть, самоуправный захват иму­щества — ишкиль, присяга и соприсяжничество. Эти инсти­туты прошлого в кайтагском своде подвергались определенной регламентации. «Постановления» кайтагского уцмия пред­писывали выполнение ряда правил для признания захвата имущества. Запрещалось изъятие имущества без свидетелей. Никто не имел права сопротивления, когда у него брали скот или другое имущество. Особо строго каралось воспрепятство­вание изъятию имущества внутри селения. Разрешение на захват имущества зависело от усмотрения сельской админи­страции, что придавало этому древнему институту роль важ­ного орудия эксплуатации рядовых членов общества.

Много внимания в «Постановлениях» уделялось регламен­тации кровной мести. В зависимости от тяжести совершенно­го преступления «Постановления» в каждом отдельном слу­чае предусматривали число канлы (кровников) — обычно два: или семь человек. Во избежание кровопролития канлы дол­жен был в установленный срок покинуть селение, в котором находились родственники убитого. Этой же заботой о сохра­нении мира среди жителей обусловлен запрет сопровождать канлы к кадию или обществу на разбирательство какого-либо дела. Всякое содействие мстителю, хотя бы даже указанием местонахождения канлы, строго наказывалось. Доносы на канлы считались настолько опасными, что «Постановления» требовали «доносчика и членов его семьи считать кровными врагами». Убийство доносчика потерпевшей стороной не вы­зывало кровной мести.

Стремление уменьшить число убийств на почве кровной мести в «Постановлениях» проявляется также и в том, что они обязывают принимать канлы в свое общество. Если же канлы покидал селение, жителям запрещалось его сопровож­дать.

Регламентация кровной мести имела отчетливую тенден­цию заменить кровную месть денежным выкупом. Одна из статей «Постановлений» устанавливает: «Если кто-либо умрет от ран, нанесенных несколькими лицами, то двоих из них счи­тать кровными врагами и, по умерщвлении одного, с другого брать шестьдесят рублей». По истечении срока изгнания кан­лы за известный выкуп и угощение родственников убитого мог искать примирения.

Несмотря на очевидную тенденцию к ограничению кров­ной мести, обычай кров о мщения еще сохранил свою силу вследствие ‘слабости и неразвитости органов государственной власти.

Следует отметить, что не всякое убийство считалось пре­ступлением. Убийство при обороне, убийство посягающего на имущество, жилище, честь и т. п. не влекло за собой ни- на­казания со стороны публичной власти, ни кровной мести со стороны родственников убитого.

Основными наказаниями в кайтагском обычном праве XVII в. являлись крупные штрафы, разрушение дома в слу­чае особо тяжких преступлений и изгнание виновного из об­щества. Других наказаний «Постановления» Рустем-хана не упоминают.

Несмотря на очевидную тенденцию к индивидуализации наказания, размеры штрафов указывают на то, что кровно­родственная солидарность еще далеко не утратила своего зна­чения. Как правило, родственники были обязаны нести кол­лективную ответственность. Крупные размеры штрафов и выкупных вир вели к разорению и закабалению малоимущих общинников.

Развитие уголовно-правовых понятий в судебнике Рустем- хана— разграничение понятий умысла и неосторожности, под­стрекательства, покушения, подготовки к преступлению, отяг­чающих и смягчающих вину обстоятельств, — указывает на сравнительно высокий уровень правовых воззрений.

Другим замечательным памятником права народов Дагестана является кодекс Умма-хана Аварского (Справедливого). Экземп­ляр кодекса, составленный на арабском языке, был обнаружен в 1945 г. в горах Дагестана среди арабских рукописей и книг. Эта находка подтвердила сведе­ния дореволюционных авторов о существовании у аварцев сборника юридических обычаев, возникновение которого свя­зывалось .с именем правителя Аварского ханства Умма-хана, умершего в 1634 г. Оригинал кодекса хранится в рукописном фонде Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР.

В XVI—XVII вв. в Аварском ханстве шел интенсивный процесс централизации и укрепления политической власти ха­на. Укрепление и расширение власти феодального правите­ля в Аварии сопровождались установлением на всей террито­рии ханства единых правовых обычаев.

В кодекс Умма-хана Аварского вошли не только нормы обычного права, соответствующие эпохе составления судеб­ника, но и ряд правовых норм значительно более древнего происхождения.

Преобладающее количество норм кодекса регулировало вопросы уголовного права. Кодекс содержит более 30 норм, предусматривающих штрафы за нанесение ранений и уве­чий. Размеры компенсации очень высоки (до 200 овец)- Штраф определялся в зависимости от тяжести ранения.

Отчетливо прослеживается в кодексе Умма-хана стремле­ние ограничить применение кровной мести. За убийство с родственников убийцы взыскивалось имущественное или де­нежное вознаграждение, называемое, как и в мусульманском праве, диятом.

Особые правила были установлены в кодексе относительно кровной мести к рабам. Убивший раба не подлежал кровной мести со стороны хозяина или его родственников, убийца лишь уплачивал дият хозяину раба. А если раб убивал узде­ня, то с владельца раба взыскивался дият и раб изгонялся на три года в канлы.

Кодекс Умма-хана предусматривал также меры, ограничи­вающие обычай самоуправного захвата имущества должника. Под страхом наказания запрещалось прибегать к захвату иму­щества без разрешения администрации. Если первоначально имущественный захват имел целью принудить ответчика к исполнению обязательства, то в судебнике Умма-хана ишкиль является лишь средством, чтобы вынудить ответчика к су­дебному разбирательству.

Применение ишкиля к должнику «из другого края» требо­вало также соблюдения ряда условий. Истец должен был об­ратиться к своей администрации, и если она направляла его «в другой край» за долгом, то там он также должен был об­ратиться к местной администрации с просьбой о взыскании долга. Лишь после отказа в удовлетворении своих претензий он мог прибегнуть к ишкилю.

Много места в судебнике Умма-хана уделялось органи­зации административного управления и суда.

Местная ханская администрация, ограничивая само­управление джамаатов, постоянно расширяла свои функции. Этот процесс, интенсивно развивавшийся в период состав­ления судебника, был обусловлен усилением верховной власти Умма-хана, стремившегося создать административно-поли­цейский аппарат для управления подвластной территорией.

Споры между аулами разбирались ханской администра­цией. Если аул не присылал своего представителя для уча­стия в рассмотрении спора, аул облагался штрафом в 10 го­лов овец. В случае, если спорившие не были довольны ре­шением аульского кадия, они могли обжаловать решение муф­тию ханской администрации.

Особенностью феодально-административного управления в Дагестане, обусловленной малочисленностью и неразвито­стью органов государственной власти, являлось возложение па отдельные аулы определенных обязанностей по поддержа­нию правопорядка, охране пастбищ и посевов, выполнению распоряжений центральной власти.

Такое положение характерно и для Аварского ханства XVII в. В нескольких случаях предусматривалась коллектив­ная ответственность жителей аула. «Если какой-либо аул на­рушит установленный порядок в течение месяца, то с этого аула взыскивается ежедневно по одной овце до укрепления в этом ауле порядка».

По одной овце взыскивалось с аула, если аул в течение месяца находился без муллы.

В ряде случаев соседние аулы должны были выступить на защиту пула, подвергшегося нападению. «Если жители одного аула самоуправно захватят луга и нивы другого аула, при этом нарушив обычаи края и законы кодекса, то аулы должны заступиться и дать отпор нападающим. Если они это­го не сделают, то с каждого аула взыскивается по 10 овец».

Имущественные преступления в кодексе Умма-хана не раз­деляются на различные виды. Кодексу известно только по­нятие воровства. Воровство наказывалось троекратным воз­мещением ущерба владельцу и наложением штрафа в пользу администрации хана или общины. В тех случаях, когда вор признавался в краже, о него взыскивалась только стоимость похищенного и штраф.

Обычным средством доказывания факта воровства оста­валась присяга. Количество необходимых соприсяжников оп­ределялось в зависимости от величины похищенного. За ис­ключением одного случая, когда требовалась присяга 50 соприсяжников, в кодексе Умма-хана, как правило, по наибо­лее важным делам устанавливалось принятие присяги шестью соприсягателями. В качестве соприсяжников выступали не только родственники, но и односельчане. В отдельных случа­ях соприсягателей указывал потерпевший.

Ценным историко-правовым памятником, характеризующим организацию общественной жизни и управления в Гидатлинском вольном обществе, является сборник Гидатлинских адатов, принятых, как указано в тексте, старей­шинами общества.

Гидатлинский судебник, как и все юридические сборники, возникшие в период становления феодального строя, не знает определенной системы изложения и тем более деления права на отрасли. Преобладающее число норм относится к области уголовного права и судопроизводства. Значительное количе­ство норм касается нарушений общественного порядка, в по­нятие которого входило неукоснительное выполнение поста­новления сельской администрации.

Гидатлинский судебник отражает период развития и укреп­ления частной собственности при одновременном существова­нии общинной собственности. В частной собственности нахо­дились пахотные и покосные земли, скот, хозяйственные по­стройки и другое имущество. Общинную собственность со­ставляли пастбища, сенокосы и луга. Помимо пастбищ, при­надлежавших отдельным джамаатам, в Гидатлинском союзе сельских обществ имелись пастбища, которыми коллектив­но пользовались все джамааты, входившие в состав террито­риального объединения. Эти пастбища распределялись каж­дые семь лет.

Охрана этих земель была возложена на все селения.

Нарушение правил пользования общинными землями при­знавалось одним из тяжких преступлений. Кошение сена на общинных сенокосах после объявления запрета наказывалось взыскиванием медного котла. Исключительно высокий раз­мер штрафа был установлен с того, кто «спорит и скандалит» с общинной охраной, когда она угоняет его скот с посевов. С виновного взыскивался штраф в размере семи коров и к тому же он обязан был «прокормить 100 человек». По смыслу данной нормы, устанавливающей чрезвычайно крупный штраф, явно несоразмерный причиненному ущербу, данное правонарушение рассматривалось как опасное посягательст­во на общественный порядок. В то же время эта норма харак­теризует и степень правовой охраны общинной собственно­сти, сохранявшей в тот период еще серьезное значение.

Значительное внимание в судебнике уделяется охране и укреплению частной собственности. Убийство вора или грабителя в момент совершения преступления не являлось уго­ловно наказуемым.

Во всех нормах, предусматривающих ответственность преступления против частной собственности, виновный не толь­ко возмещал ущерб (иногда в двойном размере), но и пла­тил весьма крупный штраф в пользу джамаата. Нанесение имущественного ущерба отдельному лицу наказывалось от имени общества как действие общественноопасное.

Уровень развития норм, определяющих ответственность за посягательства на различные объекты частной собствен­ности, указывает на возросшее значение института частной собственности. Наказания за попытку кражи, ответственность причастных к воровству отражали развитие принципов фео­дального права.

В судебнике крайне мало норм, определяющих правовое положение различных социальных групп. Привилегированное положение сельской феодализирующейся знати, представите­ли которой, как правило, занимали должности ‘Старейшин, су­дей, не получило в Гидатле юридического закрепления.

Судебник упоминает наемных людей, слуг и рабов.

Несколько норм Гидатлинского судебника касается пра­вового положения рабов. За убийство свободного человека рабом хозяин раба платил родственникам убитого выкуп, а за убийство раба свободным человеком была установлена вы­плата стоимости раба его хозяину. Если хозяин раба оспа­ривал убийство его рабом свободного человека, то он в дока­зательство невиновности раба принимал присягу вместе с тремя соприсягателями. Таким образом, в делах кровомщения раб не признавался субъектом права, а рассматривался как объект собственности.

Гидатлинский судебник не содержит специальных поста­новлений, определяющих деятельность и функции местных органов власти и управления, регулировавшихся в Дагестане нормами обычного права. В отдельных нормах, касающихся различных нарушений правопорядка, упоминаются старейши­ны, сельские судьи, дибир, общинные охранники (мангуши), глашатай (г1ел), сельские должностные лица, «на обязанно­сти которых лежит надзор за соблюдением порядка», лицо, «коему поручено взыскание дията».

В Гидатлинских обществах, как видно из текста норм, ста­рейшин было несколько. Вероятно, существовал постоянный орган — Совет старейшин. Он осуществлял руководство всеми делами общины.

В каждом джамаате Гидатлинокого союза обществ изби­ралось несколько судей; количество их, очевидно, зависело от числа тухумов. В случае тревоги «об убийстве, изнасило­вании женщины или захвата чужого добра» они обязаны были собираться для принятия мер, так как эти преступления признавались особо опасными. Совершение их могло вы­звать столкновение родственников преступника и потерпевше­го и, как следствие этого, кровопролитие с обеих сторон.

Номенклатура должностных лиц сельского управления, распределение исполнительных функций, установление опре­деленных норм обычного права как обязательных на всей тер­ритории Гидатлинского союза вольных обществ свидетельст­вуют о том, что Гидатлинский союз являлся объединением, достигшим довольно высокой ступени развития государствен­но-правовых институтов.

С возрастанием роли и значения органов местной власти в регулировании общественной жизни принимаются меры для ограничения самоуправства отдельных лиц и тухумов. Су­дебник запрещал обращаться для судебного разбирательст­ва к жителям других селений; с обратившегося и посредника взыскивался штраф —по одному быку. Этот запрет был обу­словлен прежде всего необходимостью укрепления аппарата общинной администрации, в том числе общинного суда. Об этом же свидетельствует и взыскание штрафа с того, кто отказывается от судебного разбирательства, что характеризует процесс постепенного укрепления публичных начал в праве и замены самосуда общественными мерами.

В период составления Гидатлинского судебника разбира­тельство в суде приобрело в значительной степени публич­ный характер, а сам общинный суд постепенно превратился в специальный орган общинных властей.

Весьма своеобразны нормы судебника, касающиеся уго­ловного права. Одним из самых тяжких преступлений судеб­ник признавал отказ отдельных лиц или селений от охраны Гидатлинского моста. Нерадивое отношение к охране Гидат­линского моста со стороны отдельного лица или целого об­щества, приведшее к поджогу моста, наказывалось взыскани­ем штрафа в размере 100 котлов.

Преступлением против общества признавалось переселе­ние жителей в другие общества. Имущество переселенцев пе­реходило в собственность Гидатлинского общества, всякое содействие в сокрытии имущества покидавшего общество на­казывалось взысканием штрафа по одному быку в день до возвращения имущества Гидатлинскому обществу.

Из других преступлений, о которых говорится в Гидатлин­ском судебнике, можно отметить преступления против лич­ности, семьи и нравственности. За убийство была установле­на альтернативная ответственность — кровная месть или вы­куп в пользу наследников убитого в количестве 30 коров.

Право на месть имели все родственники убитого, являвшие­ся его хотя бы самыми отдаленными наследниками, убийст­во кровника другим лицом вызывало те же последствия, что и при обычном убийстве.

К преступлениям против чести судебник относил и кле­вету. Однако понятие наказуемой клеветы было ограничено распространением ложных слухов о совершении убийства, изнасиловании и воровстве, относимых к категории особо опасных правонарушений.

Одним из самых распространенных видов наказания было имущественное взыскание. Наряду с выкупами, которые яв­лялись вознаграждением потерпевшему и его родственникам, все большее место занимали в этот период штрафы в пользу общества. В большинстве случаев за совершение различных преступлений одновременно взыскивались выкуп и штраф. Взыскание штрафов не только за причинение ущерба обще­ственному имуществу и нарушение правопорядка внутри джамаата, но и за преступления против личности, ее чести и имуществ: характеризует развитие публичных начал в праве.

Штрафы и выкупы взыскивались, пока у виновного име­лось имущество, затем взыскивалось имущество его семьи, родителей, братьев и незамужних сестер, а затем дальних род­ственников.

Самым тяжелым наказанием, применяемым в исключи­тельных случаях, -являлось изгнание из общества. Тем самым изгнанник лишался помощи и поддержки своих родственни­ков, что в тех условиях было равносильно лишению всех граж­данских прав.

Знает судебник и такое наказание, как отвержение пре­ступника всем обществом.

Памятники права Дагестана — Гидатлинские адаты, ко­декс Умма-хана Аварского, «Постановления» кайтагского уц­мия Рустем-хана — существенно дополняют исторические све­дения об организации хозяйства и управления в низовых поли­тических единицах — сельских общинах в XVI—XVII вв. Эти правовые памятники, возникшие примерно в одно и то же вре­мя, позволяют проследить общие исторические процессы, про­исходящие в различных частях Дагестана.

Развитие уголовно-процессуальных понятий, изменения, происшедшие в институтах патриархально-родового строя, указывают на то, что правовые воззрения горцев в XVII в. формировались в условиях становления и развития феодальных отношений. В обычном праве горцев этого перио­да уже различались понятия умысла, пособничества, покуше­ния, отягчающих и смягчающих вину обстоятельств и другие, существование и развитие которых возможно было в классо­вом обществе.

Индивидуализация ответственности, ослабление кровно­родственной солидарности, возникновение норм и институтов, направленных на защиту частной собственности, замена кров­ной мести компенсациями — все это результат имуществен­ной и классовой дифференциации в обществе.

Правовые памятники XVI—XVII вв. содержат немало норм, касающихся ответственности за посягательство на част­ную собственность. Везде речь идет не только о простом воз­мещении ущерба. Виновный возмещал стоимость похищенно­го в двух- трехкратном размере и вносил штраф в пользу всего общества, что говорит о наказании вора от имени об­щества. Во всех памятниках имелись указания о безнаказан­ности убийства вора, застигнутого с поличным.

Во всех правовых памятниках рабы рассматривались как вещь и за убийство раба была установлена лишь материаль­ная компенсация хозяину.

Памятники права свидетельствуют, что формы обществен­ной жизни горцев XVI—XVII вв., несмотря на сохранение об­щинной собственности, определялись возросшей ролью част­ной собственности на землю и скот, имущественной и классо­вой дифференциацией в обществе.

В конце XV в. на территории Азербайджана возникло государство Сефевидов. В пе­риод его образования подавляющую часть населения составляли азербайджанцы. Экономической базой государства Сефевидов также служили области Азербайджа­на, поэтому не удивительно, что руководящую роль в полити­ческой жизни государства играл азербайджанский этнический элемент. Государственной религией был объявлен шиизм. Провозгласив себя в Тебризе шахом, Исмаил I подчинил сво­ей власти значительную часть Ирана, завоевал Ирак и ряд других областей Передней Азии. Сефевидское государство ста­ло граничить на западе с османской Турцией, на востоке с узбекским государством. «Шах Исмаил, — подчеркивал К. Маркс, — был завоевателем: за 14 лет своего царствова­ния он завоевал 14 провинций»^[2]. Однако свою завоеватель­ную политику шах Исмаил начал с подчинения своей власти Ширвана. Летом 1509 г. шах, захватив Ширван, направился на Дербент и после длительного и ожесточенного сражения захватил его. Назначив правителем Дербента эмира Майсура и подчинив другие селения, входившие в Дербентское владе­ние, шах Исмаил направился на Табасаран. Табасаранцы, поддерживаемые другими народами Дагестана, в течение по­лутора месяцев оказывали упорное сопротивление врагу, но под напором численно превосходящих сил противника отсту­пили в горы. Захватив Табасаран, шах в отместку за убий­ство своего отца Джунейда бесчеловечно расправился с мир­ным населением. В 1510 г. шах вернулся в Тебриз, оставив в Дербенте свой военный гарнизон.

Образование сефевидского государства и  рост его могущества очень встревожили подчинение султанскую Турцию. Поэтому с момента его возникновения султанское правительст­во в целях захвата Кавказа объявило Сефевидов врагами мусульманской религии, начало жестоко преследовать шии­тов и призвало суннитов к борьбе с ними. В 1514 г. огромная армия султана Селима I под флагом «защиты ислама» всту­пила в Азербайджан. На чалдыринской равнине близ Маху произошло кровопролитное сражение, в котором Сефевиды потерпели поражение. Сам шах Исмаил I был ранен и отсту­пил в глубь страны.

Воспользовавшись поражением Сефевидов, дербентцы, табасаранцы и другие народы, подчиненные шаху, расправи­лись со сторонниками Сефевидов и перестали вносить им подати. Вскоре, однако, оправившийся шах Исмаил «возвра­тился с новым войском и отвоевал Тавриз»^[3], после чего Сефе­виды, стремясь упрочить свое положение, предприняли ряд походов на Ширван и Восточную Грузию.

В 1519 г. шах, овладев Дербентом и расправившись с не­покорными жителями города и близлежащих аулов, назна­чил там правителем своего зятя Мюзафар-султана.

После смерти Исмаила в 1524 г. на престол шаха вступил Тахмас I (1524—1576). При нем в государстве Сефевидов возобновились феодальные междоусобицы. Местные прави­тели получали все большую самостоятельность. Учитывая сло­жившуюся обстановку, султанская Турция в 1533 г. объявила войну сефевидскому государству и захватила значительную часть территории Азербайджана. Дербентская городская знать, воспользовавшись военными успехами турок, отказа­лась подчиниться правителям шаха в Дербенте.

Однако, добившись укрепления своей власти, шах Тахмас сумел оттеснить турецкие войска с захваченной территории и послал в Дербент огромную армию, которая жестоко рас­правилась с населением.

В 40-х годах XVI в. шах Тахмас подчинил своей власти Ширван и Грузию. Ликвидация остатков самостоятельности вызвала недовольство феодальных кругов Ширвана. Назна­ченный первым беглербегом Алкас-мирза, используя настрое­ние господствующих сословий Ширвана в 1547 г., восстал против Сефевидов. В одном из сражений с Сефевидами Ал­кас-мирза потерпел поражение и вынужден был отступить в лезгинское селение Хиналук. Преследуемый Сефевидами, Алкас-мирза переправился через Самур и укрылся сначала у крым-шаха, а затем бежал в Турцию. Беглербегом Ширвана был назначен Иомаил-мирза, но вскоре его сменил Абдулла- хан. При нем в I Нирване несколько раз возобновлялась борь­ба против Сефевидов.

В 1548 г. борьбу возглавил один из потомков ширваншахов Бурхан-мирза, которого поддержал кайтагский уцмий Халил-бек. Бурхан-мирза освободил от шахских ставленников Кубу и сосредоточил там свои военные отряды, пополняя их населением кубинских аулов. Обеспокоенный размахом анти­иранского движения, шах направляет из Ширвана на Кубу военные отряды. В битве при Кульгане повстанцы одержали победу. Шах снова посылает на Кубу многочисленное войско. Под натиском численно превосходящих сил противника от­ряды горцев Дагестана вынуждены были отступить в горы.

В 1549 г., воспользовавшись выступлением турецких войск, Бурхан-мирза с отрядами кайтагцев напал на Ширван и ов­ладел им. Расправившись с наместниками шаха, кайтагское войско вернулось обратно. Вскоре, однако, Сефевиды подчи­нили Ширван своей власти.

Между тем начиная с 30-х годов XVI в. борьба Сефевидов с Турцией продолжалась, а в 50-х годах начинается целая по­лоса турецких вторжений в Дагестан и Азербайджан. В 1554 г. войска османов под командованием Сенен-паши вторглись в Восточную Армению и Азербайджан. Одновремен­но по приказу султана через Северный Кавказ были направ­лены войска крымского хана, а кумыкским владетелям и уц- м.ию Кайтага султан повелел оказать помощь Касим-мирзе — потомку ширваншахов, перешедших на сторону Турции, которому Ширван был передан султаном в икта.

Призывы султана нашли отклик в Дагестане. Некоторые владетели Дагестана еще не понимали в то время далеко идущих захватнических планов Турции, прикрывавшейся ло­зунгом борьбы с шиизмом.

Не встретив особого сопротивления в Дагестане, турецко- крымское войско овладело Дербентом и оттуда начало свое наступление на Сефевидов, подвергая жесточайшему разоре­нию и истреблению мирное население, принявшее шиизм. Од­нако этот поход турок закончился неудачей. В битве у Кале-у-Букода турецкие войска были разбиты. Одновременно беглербег Ширвана Абдулла-хан близ крепости Полистан разгро­мил отряды Касим-мирзы, который поспешно бежал в Таба­саран. Не получив поддержки у табасаранского майсума, Касим-мирза сложил с себя полномочия предводителя суннит­ских янычарских отрядов.

Борьба между Турцией и Сефевидами продолжалась до 1555 т., вплоть до заключения мирного договора, по условиям которого Западная Грузия и Западная Армения отходили к Турции, а восточные части Ар­мении и Грузии — к сефевидской державе.

Тем временем в Иране шли междоусобные войны, разоряв­шие и ослаблявшие страну. В 1578 г., воспользовавшись ослаблением Сефевидов, осман­ская Турция вновь начала на­ступление на Кавказ. С ог­ромной армией двинулся на Кавказ Мустафа-Леле-паша. Одновременно Султан-Мурад дал указание крымскому хану Магомед-Гирею отправиться в Ширван через Северный Кав­каз. Проход войск крымского хана облегчался тем, что, заня­тый ливонской войной, Иван Грозный вынужден был оста­вить крепость Терки. Пройдя через Северный Кавказ, турец­кие войска захватили Дербент. Обосновавшийся в Дербенте правитель Ширвана Осман-па­ша вместе с крымским войском стал предпринимать походы в глубь Дагестана. В итоге османы принудили жителей Дер-

бента и близлежащих лезгинских сел содержать турецкие войска. В 1579 г. войска крым­ского хана Магомед-Гирея со­вершили еще один поход в Дагестан и, соединившись с сила­ми Осман-паши в Дербенте, двинулись в Азербайджан.

Народы Дагестана не раз поднимались с оружием в ру­ках против турецких завоевателей. В 1582 г. против османов выступили жители Казикумуха, поддерживаемые хунзахцами и согратлинцами. Янычары жестоко расправились с жителя­ми Кумуха, Хунзаха и Согратля. Против турок выступили и жители сел. Кафыркумух. Получив известие о том, что крым­ские войска разбиты в одном из сражений в Азербайджане и глава армии Адиль-Гирей взят в плен и убит персами, кафыркумухцы напали на людей крымского хана Магомед-Гирея.

В 1582 г. по приказу Султан-Мурада в Дагестан были на­правлены из Крыма .войска под командованием Джафар-ха- на, жестоко расправившиеся с жителями Кафыркумуха и дру­гих кумыкских селений.

В 1585 г. Джафар-хан предпринял поход в Южный Даге­стан и, несмотря на упорное сопротивление, захватил ряд ау­лов и разорил Кюру.

Итак, мы видим, что в 80-е годы XVI в. территория Южного Дагестана стала объектом ожесточенных кровавых столкнове­ний крымско-турецких и сефевидских войск. Эти войны при­водили к разорению мирного населения Дагестана. Город Дербент при турках был совершенно опустошен.

Борьба между Ираном и Турцией за захват Кавказа за­вершилась в 1590 г. заключением договора, унизительного для шаха Аббаса, по которому почти вся Армения, Грузия и Азербайджан подпали под иго Турции. Дагестан также отхо­дил к Турции. Однако горцы Дагестана не признавали себя подданными султана. Кюринцы и табасаранцы совместно с ку­бинцами, собравшись в местности Пиласа, около сел. Агбал, с оружием в руках выступили против турок. Для усмирения дагестанцев в Кубу прибыл ширванский губернатор Турции Ахмед-паша с огромной армией. После ожесточенной борьбы малочисленные отряды горцев потерпели поражение. Ахмед- паша, опустошив Кубу, построил крепость в сел. Кусары и оставил там большой гарнизон.

В начале XVIIв. шах Аббас I, восстановив и укрепив центральную власть и реоргани­зовав с помощью английских военных ин­структоров армию, снова начал военные действия против турок, за захват Кавказа. В течение 1603—1607 гг. после ряда побед над турками шахские войска овладели Ар­менией, значительной частью Азербайджана и Грузии. С этим совпало и выступление народных масс в Грузии, Азербайджане и Дагестане против турецких агрессо­ров. Так, в 1606 г. восстали горожане Дербента.

Турки, опасаясь народного гнева, укрылись в цитадели Нарынкала. Тогда восставшие стали расправляться со сто­ронниками Турции из среды представителей дербентской зна­ти. Напуганные размахом выступления, городская знать и ши­итское духовенство обратились к кайтагскому уцмию с прось­бой занять город. Рустем-хан прибыл со своими отрядами в город и окружил Нарынкалу. К этому же времени подоспело подкрепление из Шемахи. Не желая кровопролития, Рустем- хан предложил Гезер-Гасану сдаться без боя. Получив отказ, отряды Рустем-хана подорвали стены крепо-сти и начали штурм ее. Видя свое безвыходное положение, Гезер-Гасан вы­нужден был сдаться.

Ирано-турецкие войны первой по­ловины XVI в. Освободительная борьба народов Дагестана против иранских и ту­рецких захватчи­ков

Шах Аббас I в ходе наступательных операций против Тур­ции всячески старался привлечь дагестанских владетелей ия свою сторону. Для этого он поощрял дагестанских правите­лей пожалованиями из казны и дарственными грамотами. Так, после разгрома турецких войск в Дербенте шах Аббас «во воздаяние за эту добрую службу» одарил сына Хаджи-Му­хаммеда Дербенди и уцмия Кайтага подарками и пожаловал им союргал, т. е. предоставил право взимать в свою пользу налоги, которые поступали с подвластной территории в шах­скую казну. Кроме того, уцмий получил грамоту «а управле­ние Дербентом. Различного рода подарки были отправлены казикумухскому шамхалу, аварскому хану, майсуму Табаса­рана, акушинскому кадию и Алибеку Цахурскому.

Задаривая феодальных владетелей Дагестана, шах Аббас вместе с тем вовсе не собирался проводить политику невме­шательства в дела Дагестана. Поэтому, не надеясь на проч­ность дагестанского тыла и в целях полного подчинения его народов, шах Аббас начал укреплять дербентскую крепость и проводить укрепленную линию по границам расселения даге­станских народов. С той же целью здесь было размещено большое количество переселенцев, которые должны были не­сти военно-пограничную службу и подавлять вооруженные выступления народов Дагестана.

В 1609 г. ставленник шаха в Шемахе Зульфукар-хан ре­шил построить крепость на Шебране. Майсум-хан, поддержи­ваемый табасаранцами, задумал сорвать план строительства крепости и, явившись с войском, потребовал приостановить работы. Произошло столкновение, в котором погибло много табасаранцев. Это событие раскрыло горцам глаза на подлин­ную сущность политики шаха. Опасаясь потерять свою само­стоятельность, народы’ Дагестана начали вооружаться и кон­центрировать свои военные силы. Обеспокоенный брожением среди народных масс Дагестана, шах Аббас послал главноко­мандующего армией Карычай-хана к Шебрану, поручив ему на месте расследовать причину столкновения. Карычай рас­правился с Зульфукар-ханом и послал к владетелям Дагеста­на шахские прошения. Учитывая сложившуюся обстановку на Кавказе, шах Аббас дал указание своим ставленникам в Шир- ване постоянно «наблюдать за горцами, входить с ними в сношения, поддерживая спокойных и преданных и наказывая виновных» ради сохранения спокойствия.

В 1615 г. шах Абас окончательно решил подчинить своей сласти Кахетию и направил туда огромную армию. В резуль­тате этого Кахетия потеряла две трети населения: около 100 тыс. человек было убито, столько же оказалось в плену.

Предпринимая поход в Грузию, шах Аббас потребовал, чтобы владетели Дагестана выступили совместно с ним. Ку­мыкский владетель Гирей готов был оказать помощь, но «ку­мыкские люди ево, Гирея, не послушали и к шаху Аббасу на помощь воевати грузинские земли не пошли».

Разгневанный шах начал подтягивать свои войска в Дер­бент для вторжения в Дагестан. При этом он хвастливо за­явил, что «ту де сторону очистил до Черного моря, а сю я сторону очищу и до Крыма». Однако угрозы шаха не оказа­ли желаемого воздействия. Кумыки решили: «им Басу не бивати челом и ему не служивати. А как де на них пойдет, им де всем против его стояти головами своими, а в землю его не пустити».

В этих условиях феодальные правители Дагестана — кумухский Алибек, кайтагский уцмий, андийский шамхал, андре­евский Султан-Мут и другие решили прекратить междоусо­бицы и не искать поддержки друг против друга «ни у шахов Ирана, ни у султанов Турции, ни у крымского хана».

Однако в силу внутренних и внешних обстоятельств вла­детели Дагестана были вынуждены часто менять внешнепо­литическую ориентацию или присягать на подданство одно­временно двум государствам. Так поступили в период втор­жения шаха Аббаса на Кавказ владетели кумыкские Ильдар и Гирей. Но подобного рода действия не находили поддержки среди народных масс.

В ирано-турецких войнах 1616—1639 гг., возобновившихся после заключения Стамбульского договора 1612 г., Дагестан по-прежнему служил одним из объектов захватнических пла­нов шахов и султанов. В этих условиях народы Дагестана и их правители стали обращаться к русскому централизован­ному государству с просьбой помощи и покровительства. Ори­ентация на Россию особенно усиливается в 20-х годах XVII в. в связи с разрушением шахскими войсками в 1620 г. ряда южнодагестанских аулов, в частности Ахтов, восстановленных только через восемь лет. Россия принимала всевозможные в тогдашних международных условиях меры к оказанию помо­щи и покровительства народам Дагестана. Русское подданст­во служило серьезным препятствием шахской и турецкой аг­рессии в Дагестане.

После смерти Аббаса I в 1628 г. шах Сефи (1628—1642] и особенно Аббас II постоянно вмешивались во внутренние де­ла Дагестана. Аббас II в целях укрепления своих позиций в Дагестане начал проводить политику насаждения в Даге­стане проирански настроенной феодальной верхушки. Так, в 1641 г. после смерти шамхала Айдемира, когда между кумык­скими князьями разгорелась междоусобная борьба за титул шамхала, Аббас II решительно поддержал своего сторонника Сурхая Тарковского, выдал ему грамоту в его утверждении шамхалом и оказал военную помощь против эндреевского князя.

В 1645 г., воспользовавшись междоусобной борьбой янгикентских и маджалисских ветвей рода уцмиев, шах Аббас вы­двинул на престол уцмия Амирхан-Султана, который примк­нул к шахским войскам, прибывшим в Кайтаг. Однако Рустем- хан нанес поражение персидским войскам. Разгневанный хан вынужден был уйти в горы. На место смещенного Ру­стем-хана уцмием был поставлен Амирхан-Султан. Все это оказало известное влияние и на других владетелей Дагеста­на. Шаху Ирана удалось на время распространить свое вли­яние на Табасаран и Тарковское шамхальство. Этим и объ­ясняется участие ряда владетелей Дагестана в нападении шахских войск на Сунжу в 1652—1653 гг. Аварский и казикумухский владетели еще не признавали полной зависи­мости от шаха, хотя и получили шахские жалованные гра­моты.

Недовольные захватнической политикой иранских шахов, народные массы неоднократно поднимались на вооруженную борьбу. В 1659—1660 гг. в Дагестане вспыхнуло антииранское восстание. Началом восстания послужило выступление сына Рустем-хана Кайтагского Амирхан-Султана Хасан-хана, пре­тендовавшего при поддержке шаха на престол уцмийства. Учитывая недовольство народных масс Кайтага и всего Даге­стана политикой шаха, Уллубий заставил Хасан-хана и его сторонников покинуть Калакорейш. Недовольный смещением своего ставленника, шах двинул на Кайтаг прекрасно воору­женную 15-тысячную армию под командованием Хаджи-Манучерхана. Одновременно начальнику артиллерийского кор­пуса в Ширване Али-Кули-беку был послан приказ выступить к границам Дагестана. Были также посланы указы к правите­лям Ширвана, Дербента, Цахура, Табасарана и тарковскому Сурхай-шамхалу примкнуть к Хаджи-Манучерхану. Весть о походе персидских войск вызвала повсеместное вооруженное сопротивление. Первым шахским войскам пришлось встре­титься с кюринцами. Но разбросанные малочисленные отря­ды лезгин, не выдержав натиска шахской армии,, вынуждены; были сдаться. Захватив и разграбив землю кюринских лез­гин, армия шаха начала наступление на Кайтаг.

Сурхай-шамхал, учитывая настроение народных масс и не желая участвовать в этом походе, уговаривал Хаджи-Манучерхана отказаться от нападения на Кайтаг, ссылаясь на то, что Уллубий не прочь раскаяться «в своих действиях» иготов «изъявить покорность и смирение». Вместе с тем Сур­хай-шамхал заявил, что «приказ шаха для него не является приказом» и дагестанцев невозможно привести в повиновение даже в том случае, если воздвигнуть крепости, как в Кахетии. Не дождавшись ответа Хаджи-Манучерхана, Сурхай- шамхал срочно выступил с войсками в Кайтаг на помощь Уллубию. Весной 1660 г. недалеко от р. Багам произошла крупная битва, продолжавшаяся в течение нескольких дней. Народно-регулярные отряды кайтагцев и шамхальства муже­ственно сражались, геройски погибая в неравной борьбе. Од­нако из-за отсутствия единого руководства и плана правильной расстановкой военных сил. упорное сопротивление восстав­ших было сломлено. К тому же на помощь к восставшим не подоспели отряды аварцев, лакцев и даргинцев. Истребив всех попавших в плен, персы жестоко расправились с насе­лением Кайтага, превратив в руины кайтагские аулы.

Однако шахская армия не решалась проникнуть в горы, узнав о подготовке повсеместного вооруженного восстания горцев Дагестана. Ограничившись тем, что феодальные пра­вители Кайтага, шамхальства и Кюры изъявили покорность и послали своих представителей ко двору шаха с прошениями, главнокомандующий персидской армии Хаджи-Манучерхан отступил в Дербент.

Убедившись в том, что ему не под силу покорить Дагестан с оружием в руках, Аббас II вынужден был снова стать на позиции систематического разжигания и поддерживания фео­дальных междоусобиц в Дагестане. Политика шаха Сулеймана (1667—1694) не отличалась от политики Аббаса II. В 80-е годы XVII в. шах Сулейман выдвинул одного из отпрысков маджалисской ветви рода уцмиев, Гусейн-хана, бывшего до совершеннолетия при дворе шаха, правителем Кубы. В 1689 г. он, заручившись поддержкой шахских наместников в Дербен­те, совершил поход в Кайтаг и овладел резиденцией уцмия Еашлы. Только благодаря поддержке горских народов кайтагскому уцмию Али-Султану удалось вытеснить его из Кайтага. Таким образом, ирано-турецким захватчикам так и не удалось покорить и подчинить своей власти народы Дагестана. Одна­ко долголетняя борьба Ирана и Турции за овладение Кав­казом и связанные с этим неоднократные опустошительные нашествия полчищ шаха и султана приносили народам Даге­стана, как и всем народам Закавказья, неисчислимые бедствия и страдания и крайне отрицательно сказывались на положе­нии широких народных масс.

В XVI—XVII вв. народы Дагестана по-прежнему под­держивали и развивали исконно сложившиеся торгово- экономические, политические и культурные связи с наро­дами Кавказа.

В XVI—XVII вв. дагестано-грузинские отношения развивались в чрезвычайно сложной обстановке при усиливающейся полити­ческой и экономической экспансии султанской Турции, шах­ского Ирана и царской России, в условиях, когда феодальные владетели Дагестана и Грузии часто вынуждены были менять внешнеполитическую ориентацию. Все это оказывало извест­ное влияние на дагестано-грузинские отношения и нередко приводило к конфликтам. К военным столкновениям феода­лов толкало и стремление к обогащению и укреплению своих позиций, а также желание захватить и подчинить своей власти территорию соседей.

В набегах на Грузию владетели Дагестана видели наибо­лее легкий путь наживы. Феодалы захватывали при этом иму­щество и скот, уводили пленных, которых затем продавали или обращали в рабство. В результате феодальных набегов ка Грузию уничтожались посевы, сады, разоренными оказы­вались целые деревни. Народ не одобрял варварских действий феодальных владетелей. Не случайно среди народных масс Дагестана широкое распространение получили притчи, посло­вицы, поговорки, резко осуждающие феодальные набеги: «Не известно, вернется ли ушедший в набег на Грузию», «До­быча от набегов и уносится набегом» и др.

Но было бы совершенно неправильно заключить, как это делали дворянско-буржуазные историки, что грузино-дагестанские отношения рассматриваемого периода сводились к бесконечным военным столкновениям.

Феодальная Грузия была заинтересована в мирных свя­зях с Дагестаном, в развитии торговли, скотоводства, в охра­не границ и перевальных дорог и т. д. Поэтому правители Грузии старались поддерживать с владетелями Дагестана мирные отношения. В свою очередь ряд феодальных владе­телей Дагестана также во многих отношениях были заинтере­сованы в установлении и укреплении союзнических отношений с владетелями Кахетинского царства.

Для укрепления союза и дружбы владетели Дагестана и Грузии заключали династические браки. Кахетинский царь Леван обвенчался с дочерью шамхала. Династические связи с. дагестанскими правителями продолжали поддерживать и потомки Левана; дочери шамхала были замужем за сыновья­ми царя Александра. Определенную роль в развитии даге­стано-грузинских отношений играло и то, что кахетинскими царями привлекались военные дружины из горцев Дагестана. Укреплению дагестано-грузинских связей содействовало также принятие Грузии и Дагестана в подданство России.

Касаясь дагестано-грузинских отношений, послы Кахетии в Москве в 1591 — 1592 гг. отмечали, что царь Грузии в «люб­ви и дружбе» с крым-шамхалом и что «кумыцкая земля по­ловина с ним». Взаимоотношения между царями Грузии и владетелями Дагестана оставались дружественными и в на­чале XVII в., о чем красноречиво свидетельствует сообщение послов царя Александра в Москву: «Да с нами же нынеча лезгинские и шевкальские люди, те, что с нами быти им в миру, а на лихово смотрят за один с нами; на том договор у нас».

Дагестан поддерживал с Грузией торгово-экономические связи. Основными предметами торговли между народами Да­гестана и Грузии были шелковые ткани, бурки, паласы, сук­на, шкуры, оружие.

Купцы из Грузии приезжали в торгово-ремесленные цент­ры Дагестана — Дербент, Тарки,Эндрей и др. В свою очередь горцы Дагестана по торговым делам бывали в Телавах, Гре­ми, Базари и других торговых центрах Восточной Грузии. Кроме того, торговые сделки между купцами Грузии и Даге­стана осуществлялись в троговых центрах Северного Кавказа и Азербайджана, особенно в Шемахе. Торгово-экономические связи народов Дагестана и Грузии стимулировали дальней­ший рост производительных сил этих стран.

На основе торгово-экономических взаимоотношений раз­вивались и дагестано-грузинские культурные связи. В ре­зультате тесного общения населения в языки андо-дидойской группы вошли слова из грузинского языка. В свою очередь из аварского в грузинский вошел ряд слов, относящихся к пред­метам быта и культурного обихода. Много общего и в орна­ментальном искусстве, особенно в резьбе по камню и дереву и т. д. * ^

Грузинское влияние особенно заметно в архитектуре бежти’Щев. В отличие от остальных аварских «поселений пла­нировка в бежтинских аулах имеет много схожего с плани­ровкой восточногрузинских сел.

Дагестано-азербайджанские связи в XVI—XVII  вв. развивались в обстановке борьбы между Ираном и Турцией за овладение Кавказом, в условиях, когда народы Дагестана и Азербай­джана вели упорную борьбу с иноземными захватчиками.

Народы Азербайджана и Дагестана оказывали друг дру­гу посильную помощь в этой борьбе. Так, в борьбе за вос­становление самостоятельности Ширвана на стороне потомков ширваншахов принимали участие и дагестанцы.

Известно также совместное выступление народов Южного Дагестана и Северо-Восточного Азербайджана против турец­ких войск.

В 1601 —1602 гг. в союзе с табасаранцами и кюринцами выступили кубинцы. В свою очередь горцы Дагестана прини­мали участие в антитурецких выступлениях в Ширване в 1602—1603 гг. А когда против турок восстали горожане Дер­бента, их поддержали ширванцы и отряды уцмия Кайтага, с помощью которых был разбит турецкий гарнизон.

Освободительные вооруженные выступления народов Азербайджана, Армении и Грузии против иноземных завое­вателей также объективно способствовали народам Дагеста­на в их борьбе за независимость. Известно, что в период на­шествия на Кавказ Аббаса I выступления народов Закавказья отвлекли силы шахских войск и не дали ему осущест­вить намеченные планы вторжения в Дагестан и Северный Кавказ. Прокатившаяся в 70-х годах XVII в. новая волна крестьянских восстаний в Закавказье обессилила войска Ира­на и тем самым объективно способствовала борьбе народов Дагестана против шаха Аббаса II.

Сказанное не означает, однако, что взаимоотношения меж­ду правителями Дагестана и Азербайджана в XVI—XVII вв. всегда оставались мирными.

В силу внутренних противоречий и постоянных происков Ирана и Турции с их традиционной политикой натравливания правителей Азербайджана и Дагестана друг на друга взаимо­отношения между ними обострялись, что нередко приводило к военным столкновениям.

Неоднократно возобновляемая борьба между Ираном и Турцией за овладение Кавказом, а также феодальные междо­усобицы сказывались и-на развитии торгово-экономических взаимоотношений Дагестана и Азербайджана.

Но, несмотря на все это, между Дагестаном и Азербай­джаном, особенно между народами Северо-Восточного Азер­байджана и Юго-Западного и Южного Дагестана, поддержи­вались постоянные торгово-экономические связи.

Эти связи осуществлялись, как и ранее, по главному пу­ти Гидатль—Чох — Кумух — Чирах — Самурская долина и далее по перевалам через территорию Джаро-Белоканских обществ в Ширван.

Наиболее оживленным был путь Ахты — Шеки через Салаватский перевал, действовавший круглый год.

Горцы Дагестана вывозили в Азербайджан главным обра­зом продукты животноводства и ремесленные изделия. В об­мен же они приобретали зерно, пряности, соль, шелк, парчу, атлас, драгоценные камни Востока, нефть и всевозможные ремесленные изделия. В свою очередь торговые люди Азер­байджана со всевозможными товарами собственного произ­водства и товарами восточных стран также часто посещали Дагестан.

Торговые сделки между народами Азербайджана и Даге­стана совершались в торгово-ремесленных центрах, из кото­рых наиболее важную роль играли Шемаха и Дербент.

Большое значение в развитии азербайджано-дагестанской торговли имело и то обстоятельство, что торговый путь, по которому велась торговля Азербайджана с Россией, прохо­дил через территорию приморского Дагестана — Дербент — Бойнак — Тарки — Эндрей — Кизляр.

Кроме того, жители Самурской долины, как и прежде, пе­регоняли свой скот на зимние пастбища Азербайджана. По­граничные же с южными районами Дагестана общества Азер­байджана использовали их горные пастбища.

Немалое число горцев уходило в Азербайджан на заработ­ки. В то же время азербайджанцы участвовали, например, в строительстве культовых зданий и других сооружений Даге­стана.

Близкое соседство, хозяйственная взаимозависимость и тесное общение предопределяли возникновение дружествен­ных связей между народами Дагестана и Азербайджана, вза­имовлияния материальной и духовной культуры.

В XVI—XVII вв. в Южном Дагестане заметное распростра­нение получает азербайджанский язык.

Известное влияние оказал Азербайджан и на обществен­ный и семейный уклад, музыку, танцы и фольклор Южного Дагестана. Лезгинские, табасаранские певцы-импровизаторы слагали песни на сюжеты, заимствованные у ашугов Азер­байджана, и пользовались их формой стихосложения.

В   XVI—XVII вв. народы Дагестана поддерживали тесные экономические, политические и культурные связи и с народами Северного Кавказа. Между Дагестаном, Чече­но-Ингушетией и Кабардино-Балкарией не существовало рез­ко очерченных границ.

Народы Дагестана и Чечено-Ингушетии жили не только чересполосно, но и нередко проживали в одних и тех же поселениях. Образование таких поселений шло в основном за счет притока трудовых слоев народа, бежавших от про- .извола и угнетения своих феодалов, скрывавшихся от кров­ной мести.

Совместными поселениями, где жили и трудились горцы Дагестана, чеченцы, ингуши, кабардинцы, в Дагестане были Баташ-юрт, Байрам-аул, Эндрей, Аксай и др. Здесь прожива­ли выходцы из кабардинских фамилий Анзоровых, Баташе- вых, Тутушевых, Камбулатовых, Тамбиевых, Кабардиевых, Астемировых, Чегемовых, Черкесовых. В свою очередь даге­станские горцы проживали на территории Чечено-Ингушетии в сел. Брагуны и других, в кабардинском селении Турлове и во владениях кабардинского князя Каспулата Муцаловича на правом берегу Терека, а также в слободах вблизи русских городов-крепостей и в казачьих станицах. В Кабарде, в част­ности, проживали выходцы из Дагестана Шамхаловы, Кумы- ковы, Казанищевы, Иразовы, Исхаковы, Хаджиевы и многие другие. В пограничных районах Аварии и Чечни проживали тухумы Чунгурулал и Блитал, имевшие общие корни проис­хождения среди аварцев и чеченцев. Все это предопределяло установление добрососедских отношений, укрепление куначе­ства и своеобразного института кавказского побратимства, а ‘также возникновение родственных отношений между населе­нием Дагестана, Кабарды, Чечено-Ингушетии и других на­родов Северного Кавказа.

Тесные связи чеченцев, ингушей, кабардинцев и народов Дагестана имели и экономическую основу. Жители нагорной: части Чечено-Ингушетии, нуждавшиеся в зимних пастбищах и сенокосах, спускались на плоскость и пользовались земля­ми жителей равнины. Аварцы и чеченцы отдавали на выпас друг другу скот, пользовались одними и теми же пастбищны­ми участками. Народные массы Дагестана и Северного Кав­каза вместе трудились на пашнях, заготавливали сено, зани­мались рыбной ловлей в протоках Терека и на Каспийском море. Горцы и жители плоскостных районов, общаясь, пере­нимали друг у друга трудовые навыки ведения хозяйства, об­менивались продуктами сельского хозяйства и ремесла.

Обмен между Дагестаном, Кабардино-Балкарией и Чечено- Ингушетией осуществлялся через Сунженский перевоз. Кро­ме того, с Северным Кавказом, через Чечню, был связан Цент­ральный и Южный Дагестан. Торговля народов Дагестана и Северного Кавказа осуществлялась в оживленных торговых центрах — Эндрей, Тарки, Татартуп и Терский город. Эндрей и Татартуп являлись и крупными невольничьими рынками, где концентрировалась работорговля почти всего Северного Кав­каза. Каждый год в начале весны северокавказские наро­ды собирались также недалеко от Татартупа, на границе Ка- барды, где в течение нескольких дней занимались обменом продуктами и предметами ремесла.

В результате обмена из Дагестана на Северный Кавказ поступали соль, металлическая и медная посуда, ювелирные изделия, продукты скотоводства и земледелия. Через Даге­стан на Северный Кавказ шли также восточные товары: все­возможные шелковые ткани, сафьян, пряности и т. д. В свою очередь в Дагестан с Северного Кавказа шли продукты зем­леделия и скотоводства.

Торговля народов Дагестана с Северным Кавказом по- прежнему оставалась меновой. Ее развитию мешало господст­вовавшее у горцев Северного Кавказа и Дагестана натураль­ное хозяйство. Преградой на пути дальнейшего развития тор­говли между северокавказскими народами служила также феодальная раздробленность.

Несколько иной характер носили взаимоотношения фео­дальных владетелей Дагестана и Северного Кавказа. Пра­вители Дагестана постоянно стремились к расширению гра­ниц своих владений. Особенно они старались распространить свое влияние на соседей — чеченцев и ингушей. В XVI в. ку­мыкские владетели подчинили своей власти ауховских чечен­цев. В зависимости от кумыкских владетелей находились и некоторые ингушские общества. А в начале XVII в. аварские ханы принудили к дани пограничные чеченские общества.

Такая политика владетелей Дагестана встречала сильное противодействие со стороны кабардинских феодалов, кото­рые в свою очередь также стремились к расширению границ, подвластных им территорий. Владетели Дагестана и Кабарды были основными соперниками, боровшимися за главенство на Северном Кавказе. И это нередко приводило к вооруженным столкновениям. В борьбе друг с другом владетели Дагеста­на и Кабарды привлекали на свою сторону соседних владе­телей, а также обращались за помощью к России, Турции или Ирану.

В 1566 г. шамхал Будай, воспользовавшись феодальными распрями в Кабарде между старшим князем Темрюком Идаровым и Пшеапшокой Кайтукиным, принял сторону послед­него и выступил с отрядом в Кабарду. Но в происшедшей битве отряд шамхала был разбит, а сам Будай погиб. Этим воспользовался Темрюк Идаров, который предпринял несколь­ко ответных походов в Дагестан.

Междоусобная борьба продолжалась и в последующие го­ды. В 80-х годах XVI в. кабардинские князья со своими от­рядами приняли непосредственное участие в распрях, начав­шихся в шамхальстве после смерти шамхала Чопана. Вме­шивались в междоусобицы кабардинских князей и владете­ли Дагестана, особенно эндреевские владетели. Так, долгое время враждовавший с князьями Малой Кабарды Тотлостановыми князь Алегука нашел убежище и покровительство в сел. Эндрей. Отсюда, поддерживаемый эндреевскими владетелями, он совершал частые нападения на Малую Кабарду.

Одно из самых крупных вооруженных столкновений фео­дальных владетелей Дагестана и Кабарды произошло в июле 1641 г. В этой схватке, с одной стороны, участвовали кабар­динские владетели Алегука и Ходокжука и примкнувшие к ним некоторые владетели Малого Ногая, а с другой — сторон­ники Москвы во главе с кабардинским владетелем Кельмаме- юм Куденетовичем Черкасским и шамхалом Айдемиром, ко­торых поддерживали отряды терских стрельцов и часть но­гайцев. В битве при р. Малке Кельмамет и шамхал Айдемир потерпели поражение.

Многочисленные военные столкновения, однако, не явля­лись доминирующими во взаимоотношениях феодалов Даге­стана и Северного Кавказа. В основном между ними поддер­живались мирные отношения.

Между феодалами Дагестана и Кабарды часто заключа­лись династические браки. В родстве с кабардинским родом Анзоровых состоял шамхал Чопан. Сын Чопана, эндреевский владетель Султан-Мут, женил своего сына Айдемира на сестре кабардинского князя Мудара Алкасова. Согласно кабардин­ским преданиям, на дочерях кумыкских владетелей были же­наты Каншов-бий, Дохшуко Бгуншоков и другие кабардин­ские владетели.

В это время большое значение приобретают мир­ные связи двух влиятельных феодалов на Северном Кавка­зе — Тарковского владетеля Гирея и кабардинского князя Сунчалея Янглычева, служившего на Тереке. Еще больше со­юзнические отношения укрепились при преемниках Сунчалея Муцале и Каспулате Муцаловиче. Их взаимоотношения с владетелями Дагестана в значительной степени повлияли на нормализацию дагестано-кабардинских отношений.

Владетели Дагестана часто приглашались в Кабарду в качестве посредников для разрешения различных споров, воз­никавших между владетелями, для урегулирования погранич­ных споров между обществами Балкарии и феодалами Ка- барды, а также для решения вопросов, связанных с внешнепо­литической обстановкой.

Дружба между Дагестаном и народами Северного Кавка­за крепла и в совместной борьбе с иноземными захватчика­ми. Так, во второй половине XVII в. владетели Дагестана не раз совместно с кабардинскими отрядами выходили про­тив турецко-крымских захватчиков.

На основе все укреплявшихся торгово-экономических и по­литических связей усиливалось взаимовлияние культуры на­родов Дагестана и Северного Кавказа. Вот почему в мате­риальной и духовной культуре этих народов много общего. Особенно четко прослеживается эта общность в предметах хо­зяйственного и домашнего обихода, в одежде, пище, декора­тивном искусстве, в празднествах, в семейном и обществен­ном быту.

Много однотипных сюжетов в устном народном творчестве: в сказках, пословицах и поговорках народов Дагестана и Се­верного Кавказа. Заметное влияние творчества народов Да­гестана, и в частности прикладного искусства, испытало на се­бе также искусство северокавказских народов.

Образование Русского централизованного государства имело огромное значение не только в истории самого русского народа, но и в истории всех народов нашей страны. С формированием централизованного госу­дарства Россия заняла одно из видных мест в международной жизни Европы. С этого времени активизи­руется ее внешняя политика, одной из важнейших задач ко­торой была борьба за выход к морям. Как известно, тяжелая борьба за выход к Балтийскому морю не увенчалась успехом. Более ощутимых результатов Россия добилась на Востоке, где в 1556 году вышла к Каспийскому морю. Выход России К Каспийскому морю расширил круг вопросов политических «отношений с Турцией и Ираном, которые вели ожесточенные войны за захват Кавказа. В то же время утверждение Рос­сии в устьях Волги, по словам С. М. Соловьева, «открыло… целый мир мелких владений в Прикавказье; князья их ссо­рились друг с другом, терпели от крымцев и потому, как ско­ро увидели у себя в соседстве могущественное государство, бросились к нему с просьбами о союзе, свободной торговле в Астрахани, некоторые с предложениями подданства».

В начале 50-х годов XVI в. в Москву неоднократно обра­щались кабардинские князья. В 1557 г. произошло доброволь­ное присоединение Кабарды к России. В эти годы прибыли из Дагестана послы, а в последующие годы «послы появлялись в Москве постоянно».

В 1557 г. к Ивану IV прибыли послы шамхала и тюмен­ского князя и, как свидетельствуют источники, «дань же на себя кладут и на службы на государевы ходити хотят с го­сударевыми воеводы вместе». В следующем, 1558 г. в Астра­хань «была присылка о мире и торговле от владетелей из Шемахи, Шевкал и Тюмени» и воеводы Черемисинов и Ко- лупаев «по государеву наказу послали к ним служилых та­тары.

В этом же году через Астрахань из шамхальства и из тюменского ханства пришли в Москву послы с просьбой о подданстве («о холопстве») и об оберегании «со всех сторон».

В 1559 г. посольства от шамхала и тюменского князя, при­бывшие в Москву, добивались, чтобы Русское государство защищало их от кабардинских князей. В то же время к Ива­ну IV обращался шамхал с просьбой, чтобы он прислал «рать «а крым-шевкала, а им дал иного, а они всею землею холо- пн государевы неотступны». Немного ранее в Москву с прось­бой защищать их от шамхала обращались кабардинские князья. В создавшихся условиях Россия, исходя из экономи­ческих и политических целей, оказывала им помощь. Поддер­жка одного владетеля, естественно, отдаляла другого и не­редко приводила к нежелательным результатам.

В 1560 г. по просьбе кабардинских князей из Астрахани •был отправлен воевода Черемисов в «шевкал… оборонять Чер­касы». Русские войска «воевали шевкала», заняли Тарки. а затем вернулись в Астрахань. Однако после этого русско- дагестанские отношения приобрели мирный характер. Уже в 1562 г. шамхал через Астрахань свидетельствовал о «своей любви» к московскому царю.

В 1567 г. от шамхала прибыл его «имальдеш» с подарка­ми. В 1568 г. шамхал послал своего внука в Москву служить государю, а сам бил челом Ивану Грозному, что «хочет быть в его воле». Ответное посольство из Москвы в шамхальство

поставило вопрос о постройке русского города на р. Овечьи Воды, и шамхал «дал» Овечьи Воды.

Постройка русских крепостей на Северном Кавказе была чревата для России тяжелыми последствиями и дипломатиче­ского и военного характера. Крым и Турция требовали снести крепость на Тереке и «отперти дорогу» в Закавказье. В 1569 г. турецко-крымские войска предприняли большой, но неудач­ный поход на Астрахань, чтобы открыть путь в «Кизыл- баши».

В 1578 г. турецко-персидская война возобновилась. С по­мощью татарских войск, прошедших в 1578 и 1579 гг. через северокавказские степи в Закавказье, турки овладели Азер­байджаном и Дагестаном и вышли к Каспийскому морю. Эти завоевания были закреплены договором с шахом 1590 г.

В последнее десятилетие XVI в., в связи с выходом тур- ков к Каспийскому морю, снова усиливается ориентация ме­стных сил на Россию, для которой выход Турции к Каспийскому морю создал непосредственную угрозу Астрахани и уг­розу потери восточных рынков.

В 1578 г. по просьбе из Кабарды был возобновлен русский город на Сунже, и когда крымское войско возвращалось в Крым из Ширвана, оно было разбито при переправе через Терек русским отрядом, вышедшим из крепости.

В дальнейшем попытки турок и крымцев сноситься через Северный Кавказ и Дагестан с турецкими пашами, действо­вавшими в Азербайджане, кончались тем, что турецкие «чау­ши» и «капычеи» попадали в руки казаков, отводивших их в Астрахань или в Москву. Дорога на Дербент оставалась для турок отрезанной.

Последующие годы во внутренней истории Дагестана от­мечены ожесточенной междоусобной борьбой между шамха­лом и крым-шамхалом. Шамхал принял турецкую ориента­цию; крым-шамхал, «сват» кахетинского царя Александра, как и этот последний, обратился к России; за крым-шамхала стояла «половина Кумыцкой земли», в том числе сын шамха­ла —тарковский владелец Сурхай. Русской ориентации при­держивался также аварский правитель, через владения кото­рого шел удобный перевальный путь в Кахетию.

В 1587″ г. кахетинский князь Александр принес присягу в русском подданстве, и по его настойчивым просьбам о воен­ной помощи в 1588 г. был снова поставлен город на Тереке, в устье, на одном из его протоков у Тюмени.

Терский город очень скоро после основания стал не толь­ко сильной крепостью, но и крупным местным торговым пунк­том со смешанным этническим населением. Через Терки шел путь из России в Дагестан и далее в Закавказье и Иран, Ка­барду, Осетию и по Дарьяльскому ущелью в Грузию.

Вскоре после основания русской крепости под ее стенами разместились слободы народов Северного Кавказа — Черкес­ская (Кабардинская), Окоцкая (Ингушская), Татарская и Новокрещенская (со смешанным населением). В них и посе­лились горцы Дагестана.

В 90-х годах XVI в. и в начале XVII в. был предпринят ряд  походов русских войск против шамхала, целью которых было прекра­тить его сношения с Крымом и Турцией, от­резать крымско-турецким силам путь в Закавказье и укрепить положение Кахетии. В этот же период велись переговоры рус­ского правительства с шахами Худабендэ и Аббасом о воен­ном союзе против султана и о присоединении к России Дер­бента, Баку и Шемахи. В связи с этим походы русских войск в Дагестан можно рассматривать как имеющие целью укреп­ление русского влияния в Дагестане и в Азербайджане.

Однако сношения русского правительства с Кахетией, крым-шамхалом и Аварией продолжались. По настойчивым просьбам кахетинского царя «посадить» в Тарках «государевых людей», чтобы обеспечить сообщение с Кахетией через Кумыцкую землю, в 1591 г. под командованием воеводы Засекина, а в 1593—1594 гг. под начальством князя Андрея Хворостинина были предприняты походы на шамхала. В результа­те похода Хворостинин поставил третью русскую крепость на р. Койсу, где был оставлен гарнизон в тысячу стрельцов. Та­ким образом, к середине 90-х годов была создана целая си­стема русских крепостей на Каспийском море и на Тереке у устья Яика, у устья Волги — Астрахань, Терский город у’ устья Терека, Койсинский острог у устья Сулака и, наконец, Сунженский острог у перевоза через Сунжу на так называе­мой Османской дороге, т. е. на той самой дороге, которой в 1583 г. шел Осман-паша из Дербента в Крым. Через Терский, Сунженский и Койсинский города поддерживались постоян­ные сношения с Кабардой и Кахетией, принявшими русское подданство, с Аварией, шамхальством ,и «горскими землица­ми» Дагестана.

После похода 1594 г. была предпринята попытка догово­риться с шамхалом. Но эти переговоры не увенчались успе­хом. В 1598 г. к шамхалу приехал посол турецкого султана Аслан-бек, привез ему жалованье и вел переговоры о том, чтобы в устье Койсу вместо русского острога поставить ту­рецкую крепость. Шамхал стал склоняться на сторону Тур­ции.

Но позиция шамхала не находила поддержки ни у насе­ления, ни у его же сыновей, удельных владельцев. Андий, кафыркумухский владелец, тарковский Сурхай и эндреевский Султан-Магомед прислали в 1602—1603 гг. в Москву послов с предложением подданства; послы были отпущены с жало­ваньем.

В 1604-1605 гг. Россией был предпринят новый большой поход в Дагестан под началом Бутурлина и Плещеева с весь­ма значительными силами. Вместе с русскими войсками в по­ходе участвовали и войска кабардинского мурзы Сунчалея Янглычева и чечено-ингуши под начальством Батая Шихмурзина. Одновременно в Грузию были отправлены послы А. Та­тищев и А. Иванов. Они должны были известить Александра о походе на шамхала и договориться, чтобы царь Грузии со своей стороны направил войска в Дагестан.

Поход русских войск в Дагестан надо связывать не толь­ко с русско-грузинскими отношениями, но и с возобновлением шахом Аббасом войны с Турцией за Закавказье и стремле­нием русского правительства путем военных действий обеспе­чить успех переговоров об уступке Дербента, Баку и Шема­хи. Русские войска, не встречая сопротивления, заняли Эндрей и Теплые Воды, заложили крепость на Тузлуке. Шамхал, «старец ветхий, лишенный зрения», бежал в горы. Русские войска заняли Тарки и сразу же приступили к строительству укрепления, назвав его Новым городом. Однако воеводы до­пустили ошибку: они «пленили людей в селениях, брали хлеб, отгоняли табуны и стада». Все это, как и следовало ожидать, вызвало недовольство народных масс. Шамхал, крым-шамхал и другие владетели объединились. Зорко следившая за собы­тиями на Северном Кавказе султанская Турция сразу же ре­шила использовать недовольство Дагестана в своих корыст­ных целях.

К Таркам пришел из Шемахи турецкий отряд. Бутурлин «учинил мир» с турецким пашой, чтобы русским войскам да­ли возможность вернуться на Терек. Однако это условие не было выполнено, и при отступление русские понесли большие потери — более 7 тыс. человек. Сунженский и Койсинский остроги были оставлены.

Несмотря на осложнения 1604—1605 гг., русско-кавказские связи второй половины XVI в. имели весьма важное значе­ние и в военном и в политическом отношениях. Это был период наибольшего подъема агрессии турецкого военно-феодального государства. Но стратегические замыслы султанов, связан­ные с планами захвата Кавказа, оказались чрезвычайно осложненными вследствие возникшей на местах — в противо­вес крымско-турецкой агрессии— ориентации на сильное Рус­ское государство и его помощь.

В начале XVII в., в годы интервенции и крестьянской войны в России, связи Северного Кавказа и Дагестана с Центральной Россией ослабли и на время прервались. Однако связи с Терским городом все более и более укрепля­лись. Только благодаря этим связям и поддержке народов Северного Кавказа сохранился Терский город. Более того, в начале XVII в. значение города еще более усилилось, а число нерусского населения значительно возросло. В течение XVII в. неуклонно росло и торговое значение Терского города. В нем были «русские ряды» и гостиные дворы, где торговали рус­ские люди и тезики — восточные купцы из Дербента, Закав­казья и Ирана. Из России привозили промышленные изделия (железные и деревянные изделия, кожи и кожаные изделия, льняные ткани и др.). Из Дагестана в Терский город привози­ли сельскохозяйственные продукты и изделия домашней про­мышленности. Привозили горцы и восточные товары: шелк, сафьян и т. п.

В начале XVII в., в период польско-шляхетской интервен­ции, когда прекратился подвоз в Терский город хлебных за­пасов из Руси по Волге и Каспийскому морю, терские стрель- пы и служилые люди покупали хлеб у кабардинских и у кумыцких людей в Тарках и Карабудахкенте, и у гилянских, и у дербентских тезиков, привозивших хлебные запасы для

продажи на Терек. Подвоз зерна и муки продолжался и позднее. Привозили также фрукты, орехи, марену; пригоняли скот и приводили на продажу лошадей, а также отгоняли их в Москву в так называемые «ордобазарные станицы».

В течение XVII в. торговые связи Дагестана с Россией приняли систематический характер. Обычно с каждым даге­станским послом в Москву приезжал «купчина» того или иного дагестанского феодала, привозивший восточные това­ры на крупные суммы и покупавший товары для отправки в Дагестан. В 1621, 1623 и 1627 гг. в Москву приезжал «купчи­на» Ильдара тарковского, который привез за эти годы това­ров в общей стоимости на 8557 руб.; в 1642—1643 гг. посол шамхала Сурхая привез товаров на сумму 8100 руб. При­возили в Москву товары и «купчины» кайтагского уцмия. Купчин по челобитию обычно освобождали от уплаты тамо­женных пошлин.

Торговые связи с Астраханью были постоянными. Шамхалы добились освобождения от пошлин товаров на 600 руб. ежегодно, но присылали на значительно большие суммы. Так, в 1631 г. два человека шамхала Ильдара привезли в Астра­хань товаров на 2133 руб., в 1641 г. человек тарковского мур­зы— на 700 руб. Присылали караваны торговых людей и в Терский город. В привозе были преимущественно восточные товары, шедшие через Дагестан транзитом,— всевозможные шелковые и бумажные ткани из Азербайджана, Ирана и Средней Азии, шелк-сырец и шелк крашеный, сафьян, шелко­вые кушаки. К местным северокавказским товарам можно отнести попоны, овчины, бараньи шубы.

Из России в Дагестан привозили сукна, меха, кубки, кот­лы, по специальному разрешению предметы вооружения — пищали, сабли, панцири.

Однако торгово-экономические связи России и Дагестана отнюдь не всегда имели мирный характер. При провозе то­варов по «Дагестанской дороге» на Дербент и обратно в Терский город и Астрахань надо было платить пошлины каж­дому феодалу, через владения которого проезжали купцы. Нередки были и грабежи торговых караванов.

Выше отмечалось, что в начале XVII в. возобновилась ирано-турецкая война за овладение Кавказом, которая за­вершилась в 1612 г. вытеснением Турции с Кавказа, после че­го начался период активной агрессии шахов на Северном Кавказе. Действуя со стороны Дербента, шах стремился по­ставить в зависимость владетелей Дагестана, что, однако, встречало сильное сопротивление. В обстановке шахской аг­рессии среди разных слоев населения Дагестана росла ориен­тация на Россию, в покровительстве которой видели проти­вовес персидской угрозе и военной помощью которой при близости Терского города к дагестанским владениям было важно заручиться в войнах с «недругами».

Еще в 1610 г., в самый разгар интервенции, шертовали перед терским воеводою на верность московскому царю Тар­ковские владельцы Гирей и Ильдар Сурхаевы и бывшие с ним «в одиначестве» семь князей и мурз и среди них казикумухский владелец Алибек, аварский Мехти, карабудахкентский Сурхай и др. В 1614 г. шерть была повторена, и тогда же от Гирея Тарковского с грамотой к царю поехал посол, вернувшийся с ответной царской грамотой и подарками. По­сольством устанавливалась вассальная зависимость Тарков­ских земель от России.

В 1615 г., когда ожидался поход шахских войск на ка­бардинские и кумыкские владения, из Москвы к шаху Аббасу был послан специальный гонец Г. Шахматов с грамотой, где, в частности, писалось о том, чтобы шах на Кабардин­скую и на Кумыцкую земли «не наступал», как на земли русских подданных.

За 28 лет, с 1614 по 1642 г., в Москве побывало 13 по­сольств от тарковских ханов и два от соседних с ними владе­телей.

В Москве внимательно следили за отношениями дагестан­ских владельцев к шаху, но, избегая конфликтов с ним, резко вопроса о Дагестане не ставили. Однако в официаль­ных сношениях с Дагестаном и Персией русские дипломаты всегда называли кумыков русскими подданными.

Одним из условий вассальной зависимости от русского правительства была взаимная помощь ратными людьми «на недругов». Часто целью посольств в Москву были просьбы о военной помощи против эндреевского Султан-Магомеда. Во многих случаях эти челобитные удовлетворялись, и терские ратные люди не раз ходили на Эндрей. Русское правительст­во поддержало хана Ильдара против Султан-Магомеда и в 1623 г., когда после смерти шамхала Андия возник спор о шамхальстве. Вопреки решению съезда 1621 г., постановив­шего утвердить шамхалом Султан-Магомеда, а Ильдара — крым-шамхалом, последний отправил в Москву посла с прось­бой «велети в кумыках в большом чину быть», ему, «а не иному». В ответ на эту просьбу в 1623 г. Ильдару из Москвы была дана жалованная грамота на шамхальство с большой государственной печатью.

Тарковские ханы предпочитали в этот период русскую военную помощь персидской, к которой обращались только тогда, когда терские воеводы не могли удовлетворить их просьб о ратных людях.

В 1626—1627 гг. шамхал Ильдар обратился в Москву с новой просьбой — дать ему годовое жалованье, которое и бы­ло ему назначено наравне с жалованьем тогдашнего стар­шего кабардинского князя Куденета Канбулатовича—100 руб. денег и 50 четей хлеба. Обращение Ильдара в Москву было продиктовано, в частности, и надеждой занять таким путем более независимое от шаха Аббаса положение.

Планы шаха укрепиться на Северном Кавказе заставили русское правительство изменить политике поддержки Тарков против Эндрея. В июле 1631 г. сын Султан-Магомеда Айде- мир, вызванный в Терский город, шертовал Михаилу Федо­ровичу «за своего отца, за себя, за дядю, за братьев и за своих узденей».

Около 1635 г. по просьбе Султан-Магомеда на Сунже, т. е. именно там, где шах предполагал поставить город и где ра­нее, в XVI в., не раз ставились русские города, был возоб­новлен русский острожек. Планы шаха и на этот раз были расстроены.

Смерть Ильдара в 1635 г. снова поставила вопрос о шам­хальстве. Кумыкские люди давали шамхальство Султан-Ма­гомеду; тот «за старостью» поменялся со своим старшим сы­ном Айдемиром, вместе с которым ездил в Казикумух, «где дается по их обычаям шевкальство», одаривал всех узденей лошадьми, быками и овцами. Айдемира признала шамхалом «вся Кумыцкая земля».

В это время шах Ирана сделал попытку выдвинуть на шамхальство своего ставленника, владельца Сурхай Гиреева, племянника шамхала Ильдара. Шах старался заручиться в этом деле поддержкой московского царя. В 1637 г. в Москву прибыло посольство от Сурхая Гиреева с официальным че­лобитьем шамхальства, которое подкреплялось грамотой шаха Сефи к царю, сообщившей, что шах «учинил» Сурхая шамхалом. В Москве не поддержали ходатайства шаха и, одарив Сурхаева посла обычными подарками, отпустили его домой с грамотой к Сурхаю, в которой царь принимал его в «холопство», но где ничего не говорилось о пожаловании шамхальства. Вопреки желанию шаха шамхалом оставался Айдемир — до своей смерти в 1641 г. в неудачном походе на кабардинцев.

В 1642 г. Сурхай возобновил в Москве челобитье об утвер­ждении его шамхалом и получил, подобно Ильдару, жалован­ную грамоту московского царя на шамхальское достоинство.

В первой половине XVII в. укрепились отношения с Росси­ей в уцмийстве, владениях Аварии, Казпкумухе и др. И здесь, как и в кумыкских владениях, эти связи обусловливались не только интересами торговли, но и стремлением найти в Моск­ве поддержку против угрозы турецких нашествий.

Впервые уцмий Рустем-хан вступил в сношения с воевода­ми Терского города в 1616 г., т. е. в год опустошительной ка­рательной экспедиции шаха Аббаса в Грузию. Из Москвы было послано распоряжение взять у Рустем-хана аманата в Терский город и привести к шерти. Переговоры об этом ве­лись в 1617—1618 гг., когда уцмий поднял вопрос о своих тор­говых людях, о том, чтобы им на Тереке не чинили никаких препятствий, обещая в свою очередь оберегать при проезде через его землю государственных торговых людей. Перегово­ры, по-видимому, не дали тогда результатов и возобновились снова по инициативе уцмия лишь в 1625 г. Оформление отно­шений зависимости принесением шерти состоялось в начале 1630 г.

Между тем иранский шах задумал организовать поход Шагин Гирея с персидской ратью через Северный Кавказ в Крым. К этому походу шах Ирана старался привлечь, конеч­но безуспешно, и русские войска, находившиеся в Прикавказье, и владетелей Дагестана и Северного Кавказа. Из раз­ных источников были получены сведения, что Шагин Гирею поручено шахом ставить крепость на Сунже, на Елецком го­родище и на Татартупе, на пути к Дарьялу. На требование шаха выдать двести топоров, «чем лес сечь, да двухсот телег с лошадьми и с людьми для городового ставленья» уцмий отве­тил отказом л послал в Москву посла Шамсея с грамотой о том, что «учинился холопом» русскому государю и готов на государеву службу. Предложение подданства было в Москве принято под условием принесения шерти и выдачи аманатов в Терский город. Шерть была принесена уцмием в 1633 г. на кайтагской земле, в Башлах, так как ехать в Терский город уцмий отказался. Ему были переданы богатые подарки. В текст шертной записи, составленной в Москве, было вклю­чено условие: «Мне, уцмию, и детям моим, и братьям, и дядьям, и племянникам и всем моим моего уцмийства владе­ния людям к турскому султану, и в Крым, и в Ногай, и в не­которые ‘государства от царского величества не отступати».

В 1635 г. в Москву прибыл новый посол — брат уцмия, «в третьем колене» Бодархан-бек с подтверждением поддан­ства.

Одновременно с уцмием обращались в Терский город нуцалы Аварии. И в 1616 г. там были аманаты аварского нуцала. Об укреплении взаимоотношений Аварии с Россией гово­рит и тот факт, что в 1618 г. по челобитью нуцала ратные люди ходили походом в Чечено-Ингушетию.

В 1630 г. аварский нуцал вновь дал в Терский город в аманаты своего сына и прислал грамотой подтверждение сво­ей верности, обещал не пропускать Шагин Гирея и просил возобновить постройку города на Койсу, обещая при этом прийти на помощь.

Аналогичными были и взаимоотношения большинства дру­гих владетелей Дагестана с Россией. Феодальные владетели Дагестана обращались к России в основном с просьбой ока­зать им помощь, принять их в русское подданство и с пред­ложением своих услуг. Все укреплявшиеся взаимоотношения Дагестана с Россией привели к тому, что в первой половине XVII в. в подданство России вошли кумыкские владетели Ги­рей, Султан-Магомед, эндреевский Казаналп, кафыркумухский Багомет, эрпелинский Будайчеев, карабудахкентский Сурхай, казикумухский Алибек, кайтагский Рустем-хан, авар­ский Нуцал и многие другие.

Установившиеся связи имели большое значение и для Кав­каза и для Руси. В первые десятилетия XVII в., в период осо­бенно сильной агрессии персидского государства на Кавказе, русско-кавказские связи помешали укреплению шахов на Северном Кавказе и планам постройки здесь шахских крепо­стей. Кроме того, укрепление русско-кавказских связей, осо­бенно во второй половине XVII в., имело большое значение в плане русско-крымских и русско-турецких отношений.

Как и в XVI в., агрессия Турции и Крыма по отношению к Северному Кавказу в XVII в. не прекращалась. На разных этапах она преследовала различные цели и наталкивалась на укрепившееся здесь с XVI в. влияние русского государ­ства.

В течение первых четырех десятилетий XVII в. предпола­галось несколько походов крымских войск через Северный Кавказ. Но ни один из намеченных походов не состоялся. На­личие сильного гарнизона в Терском городе, русский контроль над северокавказским путем, подданство России кабардин­ских и дагестанских земель не позволяли крымцам совершать поход «через Османовщину», и им всякий раз приходилось переправляться в Синоп на турецких транспортных судах.

Война Русского государства с Турцией и Крымом в по­следние десятилетия XVII в. обостряет положение на Север­ном Кавказе: Турция и Крым стремятся направить против России часть местных сил, применяя методы религиозной про­паганды. Крымско-турецкие агенты на Северном Кавказе ши­роко пользовались лозунгом «священной войны» против «не­верных», «гяуров», но эта пропаганда не имела в Дагестане успеха. Недаром некоторые дагестанские правители не только стояли на резко враждебных по отношению к Турции позици­ях, но и принимали активное участие в войне на стороне Рос­сии. Во время русско-турецкой войны 1677—1678 гг. в боях под Чигирином в составе русских войск принимал участие и отряд кафыркумухского Асланбека.

В XVI—XVII вв. в связи с усилением международных связей, ростом торговли и обмена усиливается разновременность эволюции се­лений и жилищ. В сложной и противоречи­вой картине этой эволюции можно все же заметить, как все более влиятельными и сильными оказываются селения, рас­положенные на выгодных позициях скрещения старых исто­рических дорог. Сюда раньше проникают извне новые приемы домостроения, жилища здесь модернизируются, в то время как недоступные старинные «орлиные гнезда», расположен­ные часто в непосредственной к ним близости, как и целые тупиковые районы, лежащие в стороне от торговых путей, сохраняют в неприкосновенности весь свой средневековый облик.

Вместо индивидуальной защиты изолированных крепост­ных комплексов и домов-крепостей, характерной для пред­шествующей эпохи, дагестанцы в отличие от остальных наро­дов Кавказа все большее значение придают обороне в целоми оборонительная система селений становится единой и зам­кнутой.

В условиях тесной застройки отдельное жилище в эксплуа­тационном отношении неизбежно и крепко связано с сосед­ними: крыша нижерасположенного соседа является единствен­ным «двором» для вышележащего дома.

Дагестанское «классическое» селение с его многоэтажной капитальной и почти сплошной застройкой представляет собой достаточно сложный инженерно-строительный -комплекс, требующий учета многих вопросов и большого опыта возведе­ния. Место для селения выбиралось предпочтительно на сол­нечном, южном склоне. Оно должно было быть обеспеченным достаточным количеством пригодной воды, обычно роднико­вой.

Вместе с тем такое селение представляет собою и архитек­турный феномен исключительной выразительности: точно гигантская друза кристаллов, застройка лепится по склону сплошным амфитеатром по 20, 30 и более ярусов домов в пол­ной композиционной слитности.

Скученное расположение на крутизне имело, однако, и свои отрицательные стороны, несомненно осознававшиеся в ту эпоху. Основные из них — легкость распространения инфек­ций и пожаров. Сохранилось множество рассказов об опусто­шительных эпидемиях и пожарах, в результате которых се­ления выгорали дотла, после чего возрождались уже на новом месте. Однако все прочие требования приносились в жертву соображениям военной безопасности.

Вырубка лесов и расширение сельскохозяйственных уго­дий, рост аулов приводят к тому, что в эту примерно эпоху крупные селения начинают выделять специальные отселки для обслуживания и охраны мест приложения труда, для ос­воения новых земель. Теперь наблюдается процесс, обратный процессу слияния и укрепления селений, происходившему в прежнюю эпоху.

Планировка и застройка таких дочерних поселений повто­ряют приемы основных аулов и в архитектурном отношении они ничем, кроме величины, не отличаются. Однако в них уже совсем нет тухумных подразделений. Это чисто соседские по­селения. На первых порах своего существования они связаны с основным селением административно и хозяйственно.

Кроме того, с распространением отгонной формы ското­водства крупные селения вынуждены строить сооружения для временного проживания на летних и зимних пастбищах. Эти сооружения для жилья и содержания скота имеют примитив­ное устройство и, возможно, сохраняют — особенно на эйлагах — некоторые реликтовые черты жилища первобытной эпохи.

Тесные хозяйственные связи перенаселенных гор с предгор­ными и плоскостными районами зимнего выпаса скота ведут к постепенному их освоению горцами. Процесс этот заметен еще с послемонгольской эпохи, а к XVI—XVII вв. горцами уже были созданы на плоскости крупные аулы — Старый Чир- кей и др. Все другие виды жилища здесь были вытеснены гор­ской саклей.

В течение XVI—XVII вв. жилой дом также претерпевает существенные изменения. Отражая этапы дробления семьи,

однокамерное жилище древности начинает также постепен­но дробиться на отдельные помещения. Во многих случаях древнее жилое помещение надстраивается точно таким же вторым помещением для отпочковавшейся части семьи.

К старому жилому помещению начинают пристраивать еще одно — новое. Оно существенно отличается от старого:имеет парадный характер горницы, оборудуется новым ти­пом пристенного очага и выполняет функции помещения для гостей. В некоторых местах оно служит летним жилым поме­щением.

У кумыков, подобно кабардинцам и черкесам, это помеще­ние— кунацкая (кьонах-уьй)—занимает часто даже отдель­ное строение.

Новый пристенный очаг появляется и в «старой» комнате. Он имеет дымарь-колпак и дымоход в стене. Обычно очаг де­лается глино-плетневым на деревянном каркасе, но в неко­торых местах, например в сел. Кубачи, топочная камера де­лается каменной и украшается иногда прекрасной резьбой. На западных окраинах Дагестана — у андийцев, годоберинов — пристенный очаг в «старой» жилой комнате делается громад­ных размеров с дымарем сложной пластической формы с нишками, полочками и пр. Здесь очаг становится главным композиционным элементом жилого помещения. У лезгин предгорья получает распространение угловой камин, а в жи­лищах даргинцев, у кумыков—своеобразный очаг в особом отсеке. Во всем остальном «старая» комната сохраняет тра­диционное убранство.

Наряду с увеличением количества служебных н жилых помещений существенно уменьшаются размеры самих комнат. Вместо прежних монументальных залов площадью до 100 кв. м и даже больше комнаты делаются все меньше и меньше.

Однако длительный процесс сегментации однокамерного жилища происходит далеко не одновременно. В глубине гор он затягивается вплоть до XX в. В передовых же селениях, например у кубачинцев, уже в более раннее, вероятно, время получает распространение многокомнатное жилище.

К многокомнатному жилищу теперь уже прочно присоеди­няются службы: хлева, сараи для сена, конюшни, кладовые, навесы для топлива и инвентаря занимают в доме определен­ное место, варьируясь в зависимости от тесноты застройки, особенностей рельефа и хозяйства.

Самой распространенной в Дагестане, как и на всем Кав­казе, становится двухэтажная схема: наверху — жилье, под ним — службы. При большой тесноте застройки встречается многоэтажное, вплоть до шести этажей, расположение, на­пример наверху два этажа жилых, под ними сено, в нижних этажах— конюшни и хлева.

Возникновение многокомнатного жилища с ассортиментом

служб отчетливо отражает быстрый рост ‘классовой диффе­ренциации в сельской общине. Причем количество помещений соответствует, конечно, положению и богатству владельца. Именно через классовую верхушку с ее международными связями и происходит проникновение в горы новых, заимство­ванных приемов домостроения.

Влияние новых связей сказывается на всех сторонах ар­хитектуры, начиная с самого факта заимствования представи­телями классовой верхушки чужих архитектурных обычаев в устройстве жилища и кончая новыми типами сооружений. Убранство новой парадной комнаты — пристенный очаг, пол­ки с парадной посудой, ниши, крытые паласами и коврами, пары и прочие атрибуты, свойственные другим народам Во­стока, — все это свидетельствует об иноземном влиянии. «Вос­точный вкус» особенно ощутим в южных и приморских тер­риториях. Здесь в ходу, например, решетчатые подъемные ок­на «шебеке».

В отличие от жилья предыдущих эпох, простых снаружи, но своеобразных внутри, теперь все большее значение прида­ется фасаду. Здания членятся поэтажно поясками, иногда покрытыми орнаментальной резьбой, в окнах и дверях дела­ются резные каменные или деревянные обрамления, а на не-

которых богатых фасадах сплошь все ряды камней покры­ваются резьбой или узором штрихов.

Исключительное место в культурном достижении ‘народов Дагестана в XVI—XVII вв. занимает прикладное искусство. О высоком мастерстве народов Дагестана в резьбе по камню и дереву, кости, художественной чеканке и обработке метал­лов и т. п. свидетельствуют сохранившиеся до наших дней предметы декоративно-прикладного искусства: каменные и деревянные конструкции и детали декоративного значения в зданиях (Корода, Г’инта, Кумух, Шиназ и др.), украшенные богатым растительным орнаментом со стилизованными изо­бражениями птиц, животных, человеческих фигур, спиралей (деревянные ларп-цагуры, сундуки, домашняя утварь и т. п.),

литые бронзовые котлы и предметы вооружения (Кубани, Харбук и др.), художественная обработка шерсти (лезгинские и табасаранские ковры), балхарская и сулевкентская кера­мика и т. д.

Усилившиеся торгово-экономические связи между отдель­ными естественно-географическими зонами способствовали взаимопроникновению элементов культуры различных наро­дов Дагестана и возникновению художественных школ или единого стиля в декоративно-прикладном и художественном ремесле. Вместе с тем сохраняются специфические черты, обу­словленные местными условиями и художественными тради­циями.

В устном поэтическом творчестве народов Дагестана нашли свое отражение самые разнообразные стороны жизни горцев: политические события, борьба с иноземными захватчиками, с насилием местных фео­далов и т. п.

Наиболее известным произведением устнопоэтического творчества народов Дагестана является песня о Хочбаре Гидатлинском, возникшая в конце XVII в. Хочбар — легендар­ный герой Гидатлинского общества, возглавивший борьбу народов Гидатля против насилия и бесчинства хунзахских ханов.

Высокую оценку этому памятнику дагестанского фолькло­ра дал Л. Н. Толстой, назвавший песню «удивительной». Ши­роко распространены в Дагестане были в то время семенно- обрядовые и свадебные песни.

Свадьба в Дагестане была праздником веселья и вместе с тем сложным драматическим ритуалом, в котором наряду с мусульманскими мотивами продолжали существовать древ­ние языческие обряды, отражались элементы патриархально- родового строя — купля-продажа невесты, умыкание и др.

Распространенными были и похоронные обрядовые песни- плачи и причитания, хотя похороны совершались на основе мусульманской обрядности. Почетное место занимала в фоль­клоре народов Дагестана героическая песня.

Не меньшую роль в быту народов Дагестана играли дру­гие фольклорные жанры — пословицы, поговорки, загадки, анекдоты, отражающие быт и традиции народа, думы и чая­ния сотен поколений.

Народы Дагестана издавна создавали замечательные об­разцы сказочного творчества: здесь и волшебные и бытовые сказки и сказки о животных. В эпических песнях и истори­ческих преданиях нашла отражение борьба народов Дагеста­на против ирано-турецких захватчиков. Особенно были рас­пространены предания о шахе Аббасе.

Развитие науки

Важным шагом на пути развития культуры было образование центров научной и фило­софской мысли в Дагестане, таких, как Дербент, Кумух, Согратль, Усиша, Муги, и возникновение письменной литерату­ры. Еще задолго до XVI—XVII вв. в Дагестане распростра­нилась арабская письменность и арабская литература. В XVI и особенно в XVII в. проникновение арабской культуры становится интенсивным, с определенностью вырисовывается, по образному выражению крупнейшего ориенталиста Востока, И. Ю. Крачковского, «своеобразный Ренессанс» средневеко­вой арабистики, в то время как на Востоке творческий период общеарабской литературы давно закончился.

В то время в Дагестане вырабатывалась также особая форма арабской письменности, которая облегчила перевод с арабского языка на языки народов Дагестана. Дагестанские ученые выработали своеобразную систему пояснительных зна­ков, которые облегчали перевод арабских текстов на языки Дагестана; следов эгой системы до сих пор не обнаружено ни на арабском Востоке, ни за его пределами. У всех народов Дагестана это письмо было известно под названием аджам. До нас дошли комментарии известного дагестанского араби­ста Тайгиба (1563—1668), написанные по-аджаму на полях рукописи арабской книги «ал-Вафийе шарх-аш-шафийе». В 1639 г. известный ученый-арабист Шаабан, сын Исмаила из аула Обода, возвратившись с Ближнего Востока, где он учил­

ся долгие годы, открыл в Аварии арабскую школу. Такие же школы открылись и в других крупных аулах Дагестана. Полу­чив образование в примечетских школах, дагестанцы выез­жали на Восток для дальнейшей учебы в университетах.

Конечно, арабский язык и литература не были доступны основной массе населения Дагестана. Преподавание в при­мечетских школах носило формальный характер и было на­правлено на механическое заучивание алфавита и догматов Корана. Все трудовое население Дагестана не знало ни пись­менности, ни арабского языка и поэтому не понимало содер­жания читаемого текста Корана.

Дагестанские ученые занимались переписыванием и рас­пространением средневековых арабских книг по истории, ло­гике, математике, астрономии. Многие дагестанские ученые владели не только арабским языком, но и усвоили все тради­ционные приемы арабской классической поэзии и использо­вали их в своей литературной практике.

Из среды дагестанцев вышла целая плеяда ученых-араби­стов, известных не только на Кавказе, но и на всем мусуль­манском Востоке. Выдающимися представителями этой плея­ды считаются Мухаммед Кудутлинский, Дамадан Ободинский, Абдул-Басир (из сел. Ахар), Омар (из сел. Камахали), Али- Риза (из сел. Согратль), Омар (из сел. Дусрах), Курбан (из сел. Танта), Мухаммед (из сел. Кули), Мухаммед (из сел. Ру- гуджа), Нажмуддин (из сел. Кумух) и др. Круг их разнооб­разных интересов выходил далеко за рамки средневековой схоластики.

Так, Мухаммед Кудутлинский прославился далеко за пре­делами Дагестана своими трактатами по арабской филоло­гии, он изучил риторику, логику, философию и арабскую юрис­пруденцию, принимал деятельное участие в идейно-полити­ческой борьбе, развернувшейся в Дагестане между сторонни­ками шариата и адата.

Арабские ученые восторгались Кудутлинским, его обшир­ным кругозором и стремлением познать арабскую науку. Ав­тор библиографического словаря Мухаммед ибн Али аш- Шаукани писал: «Я не видал похожего на него в умении хо­рошо выражаться, пользоваться чистым языком, избегать в беседе вульгаризмов, прекрасно произносить речь. При слу­шании его слов мной овладел такой восторг и радость, что даже дрожь пошла по мне».

Крупнейшим ученым-энциклопедистом был Дамадан Мугинский (ум. в 1708 г.) —один из зачинателей естественно- математических, астрономических и медицинских наук в Даге­стане. Наблюдая за небесными телами при помощи скон­струированных им астрономических приборов, Дамадан Мугинский объяснял движение солнца, луны и причины их затме­ния, утверждая, что мир существует и развивается по естест­венным законам. Дамадан Мугинский стоял На позициях «двойственности познания истины», т. е. не отрицал способ­ность человеческого разума проникнуть в тайны природы, под­черкивая также невозможность полного познания божественной истины. Труды и наблюдения ученого сыграли большую роль в пропаганде естественных знаний и в развитии фило­софской и общественно-политической мысли народов Даге­стана.

Ознакомившись с трудами арабских медиков, Дамадан Мугинский составил краткий справочник лекарств и способов их изготовления из растений, неорганических веществ и жи­вотных организмов. Этот справочник был переведен на язы­ки народов Дагестана и получил широкую известность под названием «Дамадан».

Медицина вообще занимала важное место в истории куль­туры народов Дагестана XVI—XVII вв. Ее достижения осно­вывались на многовековом опыте лечения болезней лекарст­венными травами. Не обладая теоретическими знаниями, на­родные хакимы (врачеватели) показывали высокое искусство в лечении переломов костей и ран. Костоправы знали различ­ные приемы лечения, в переломах широко применяли методы гипсования, выработанные опытом многих поколений горцев, поэтому почти во всех селениях Дагестана можно было найти хороших костоправов и врачевателей. Турецкий путешествен­ник Эвлия Челеби в своем описании сел. Эндрей пишет, что в нем наряду со многими учеными и поэтами, считавшимися «знатоками множества наук», имеются бесчисленные хирурги и врачи, которые «пользуются достаточной известностью», гуджп), Нажмуддин (из сел. Кумух) и др.

[1] «Халклавчи» образовано от слов халк — «надзор» и лавай — «выс­ший, превосходный».

^[2] Архив К- Маркса и Ф. Энгельса, т. VII, стр. 206.

^[3] Там же.

 I   II   III   IV   V   VI   VII   VIII   IX   X   XI   XII   XIII