Активизация колониальной политики царизма и положение Дагестана в 1813-1817 гг.

⇐Начало

Не менее воинственно была настроена и Турция, которая вы­нашивала планы реванша на Кавказе[3]. Победы России над Фран­цией и Ираном временно умерили воинственный дух турецких реваншистов[4]. Во время «100 дней Наполеона» перспектива войны в Европе вновь окрылила Турцию[5]. Этому в значительной степени способствовали и происки Наполеона на Ближнем Востоке[6].

16/26 июня 1815 г. из Константинополя сообщали, что Наполеон, желая отвлечь Россию от участия в новой антифранцузской коали­ции, направил в Турцию своего эмиссара Жобера. В задачу миссии входило вовлечение Турции и Ирана в войну против России[7]. В начале июля того же года арзерумский сераскер прислал к Ртище­ву своего чиновника с письмом, требовавшим, чтобы Россия усту­пила Турции Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию, а также крепости Кутаиси, Багдад, Шорапань, Камчале и Анаклию, якобы возвращаемые ей по Бухарестскому договору[8]. Заняв угрожаю­щую позицию против России, Турция активно склоняла к тому же Иран[9].

Со своей стороны, иранский шах также направил в Париж с письмом к Наполеону некоего Давида Цатурова. В ожидании ре­зультатов миссии Аббас-Мирза стал уклоняться от выполнения условий Гюлистанского договора. В частности, он задерживал возвращение на родину русских военнопленных[10]. В последующие годы также по вине турецкой стороны сохранялись напряженные отношения между Россией и Турцией, происходили вооруженные инциденты на кавказской границе. Турки держали на границе большое количество войск[11]. На почве враждебных отношений к России снова происходит сближение между Ираном и Турцией. Так, в мае 1818 г. в Константинополь прибыл уполномоченный Ирана Мугиб-Алп-хан, который предлагал «заключить оборони­тельный и наступательный союз» против России[12].

Несмотря на неоднократные попытки[13], новый союз между Тур­цией н Ираном не был заключен. Территориальные притязания друг к другу и традиционные религиозные разногласия, как в пер­вом десятилетии XIX в., разъединили эти два восточных государ­ства. Отсутствие единства восточных соседей облегчило положение царизма на Кавказе. Однако оба эти государства, осуществляя агрессию на Кавказе, иногда согласовывали свои действия против России.

Россия также предъявляла территориальные претензии к своим восточным соседям. Русские генералы на Кавказе настойчиво советовали императору не уступать Ирану «ни единой пяди земли», заявляя, что для обеспечения безопасности Кавказа необходимо присоединить к России еще незанятые ею области Закавказья[xiv]. Они предлагали присоединить к России и Ахалкалакский паша­лык Турции[xv]. Более того, Ермолов, например, еще в 1820 г. пред­лагал правительству построить крепость в Красноводском заливе, принять в подданство России туркмен, «связаться с Хивою, Буха­рою, а затем иметь оттуда виды на Персию». «Помочь туркменам, —говорил он, — овладеть Астрабадом, Мазандеранской и Гилянской провинциями… Одно отделение сих областей от состава Пер­сии, — развивал свои мысли главком, — наносит ей неизлечимые раны…»[xvi] Разумеется, такие заявления русских главнокомандую­щих на Кавказе вызывали серьезные опасения и Ирана и Турции. Этим и воспользовалась английская дипломатия для обострения русско-иранских и русско-турецких отношений.

Готовясь к новой агрессии на Кавказе, Иран и Турция засыла­ли своих эмиссаров с деньгами и подарками для подготовки вы­ступлений горцев против России. Иран и Турция широко исполь­зовали в агентурных целях торговцев разных категорий и мусуль­манских паломников. Как и раньше, Иран и Турция в антироссийских действиях на Кавказе имели поддержку в лице Сурхай-хана Казикумухского, бывшего дербентского Ших-Али-хана, царевича Александра и других антирусски настроенных феодалов. Аббас- Мирза постоянно вел тайные переговоры, переписки с ханами Да­гестана и Закавказья, стараясь поднять у них воинственный дух против России[xvii].

Во втором десятилетии XIX в. правители Аварии, Мехтули и другие недовольные активизацией политики царизма изменили свое отношение к России. Выступая против России, они обраща­лись за поддержкой к восточным государствам, что давало поводы Ирану и Турции вмешиваться во внутренние дела Кавказа под предлогом «защиты своих эмиров, единоверных братьев» которым якобы угрожала опасность уничтожения русскими. Однако, не­смотря на всяческие старания Ирана, Турции и фрондирующих с Россией некоторых правителей Северного Кавказа, им не удалось в 1813—1817 гг. добиться серьезных осложнений в русско-северо­кавказских отношениях. В эти годы между Россией и Северным Кавказом в целом существовали мирные отношения, за исключе­нием отдельных антироссийских выступлений. Укажем на некото­рые из них.

Как сказано выше, в июне 1813 г. Сурхай-хан выехал в Пер­сию, чтобы просить помощи у шаха для продолжения антирусской борьбы[xviii]. Будучи в Иране, как указывает А. Комаров, Сурхай- хан «тщетно пытался получить помощь войсками и деньгами у Аббас-Мирзы»[xix]. Вслед за Комаровым некоторые кавказоведы   также утверждают, что Сурхай-хан, не получив из Ирана никакой помощи и обещаний в содействии после заключения Гюлистанского мира, возвратился в Дагестан[xx]. Хотя нам в архивах не уда­лось обнаружить документов в подтверждение или в отрицание этой версии, надо полагать правильным сообщение автора «Асари- Дагестан». Он пишет, что, вернувшись из Ирана, Сурхай-хан «об­радовал казикумухцев и прочее население Дагестана разными обещаниями, якобы данными ему со стороны Персии, что сын шаха вскоре явится сюда с большими силами и произойдет то-то и то-то»[xxi]. После возвращения в Казикумух, Сурхай-хан в течение 1813-1815 гг. безуспешно пытался вновь овладеть Кюринским ханством. 13 августа 1815 г. Сурхай-хан в столкновении с русским отрядом у деревни Тпих Кюринского ханства понес большой урон[xxii]. Преследуя отступающего Сурхая, русские дошли до самого Кази- кумуха[xxiii]. Обещанная помощь из Персии не последовала. В июле 1816 г. Сурхай-хан снова принял подданство России[xxiv]. Как свиде­тельствует Гасан Алкадари: «Сурхай-хан, не достигший с помощью Персии своей цели…», поклялся в верности России. «Тем не менее по секрету дал знать своим подчиненным, что его обещания этой державе составляют хитрость и обман, не переставал готовиться к войне с русскими»[xxv].

Действительно, вскоре Сурхай-хан снова стал одним из организаторов антирусских выступлений в Дагестане. Одновременно Иран использовал Ших-Али-хана и царевича Александра для возбуж­дения дагестанских народов против России и Грузии. Согласно Гюлистанскому договору, царевич и Ших-Али-хан могли выехать в Иран на жительство[xxvi]. Как выяснилось в последующем, иранское правительство под видом переговоров об их выезде устраивало с ними встречи в 1813—1816 гг. для подстрекательства ими горцев против России[xxvii]. В этих целях Турция также использовала «лич­ное пребывание Александра в Дагестане»[xxviii]. Так, 15 июля 1815 г. Ртищев докладывал, что Турция «по единоверию своему с даге­станскими народами, не переставая и теперь почитать Дагестан своею собственностью, изыскивает все средства», чтобы поднять дагестанцев «против русских войск и к содействию царевичу Алек­сандру». Говоря о некоторых беспокойствах в Дагестане, он пишет: «Следствием сих беспокойств наиболее должно относить к ковар­ным проискам турецкого кабинета, производимых в действие через посредство богомольщиков, возвращающихся в Дагестан через Константинополь, равным образом через торговые сношения, а также через самих дагестанских лезгин», которые тайно пробира­ются в Турцию и служат за жалованье в войсках пограничных пашей[xxix].

В свою очередь, царевич уверял своих покровителей, что «весь Дагестан находится в согласии поднять за него оружие и содейтвовать предприятию его» против Грузии[xxx]. Поэтому Ртищев прав заключая, что «причин этих беспокойств следует отнести к коварным проискам турецкого кабинета»[xxxi].

Этим силам, воспользовавшимся недовольством части горцев действиями военной администрации, удалось в 1814—1815 гг. вызвать на Северном Кавказе, в частности в Дагестане, некоторые беспорядки. Так, Ших-Али-хан в союзе со своим зятем Абдуллабеком Ерсинскнм при поддержке некоторых местных беков призывал табасаранцев к открытому выступлению[xxxii]. Царевич приглашал анцухцев и другие общества к набегам в Грузию[xxxiii] Они склонили на свою сторону аварского и мехтулинского ханов и некоторых старшин ряда сельских обществ. К ним присоединился Сурхай- хан. Как и раньше, им удалось привлечь на свою сторону деньга­ми и подарками отдельных феодалов Дагестана. Так, в марте 1914 г. царевич выдал аварскому хану 10 тыс. рублей серебром, чтобы он завербовал ему ополченцев для нападения на Грузию[xxxiv].

Преувеличивая свои первые успехи в попытке объединения антирусских сил Дагестана, царевич ложно уверял шаха в том, что «все владельцы, сеиды, казии и старшины дагестанских вла­дений, даже н дети в колыбели, суть усердные слуги» повелителя Ирана, что для этого необходимы деньги. Он просил шаха прис­лать ему деньги в сумме 35556 рублей для вознаграждения фео­далов Дагестана за ожидаемые от них услуги[xxxv].

Договорившись между собой, дагестанские феодалы решили освободить от русских Кюринское и Кубинское владения и на­пасть на Грузию[xxxvi]. 18 мая 1815 г., как сообщает источник, на­чался сбор ополченцев в Дагестане, а духовенство «приводит к присяге собираемое войско»[xxxvii]. Однако далеко идущие замыслы их остались не осуществленными. Аслан-хан Кюринский в том же году, раскаявшись в своих действиях, вышел из коалиции[xxxviii].

Султан-Ахмед-хан Аварский и Гасан-хан Дженгутайский не ре­шились на открытое выступление против России. Анцухцы и другие сельские общества также вскоре отошли от царевича. Кроме того, не проявили особого сочувствия царевичу хевсурцы, а пшавцы ре­шительно отказались поддержать его[xxxix]. Так и не добившись своей цели, царевич в августе 1818 г. сбежал в Турцию, а оттуда проб­рался в Иран[xl].

Таким образом, несмотря на усилия восточных держав и сепара­тистов, им не удалось в 1813—1817 гг. в Дагестане добиться массо­вых антироссийских восстаний. В те годы в Дагестане и в других регионах Северного Кавказа имели место только отдельные ло­кальные аитироссийские выступления. Кроме того, как правило, во главе этих антироссийских и антигрузинских акций стояли сепара­тистски настроенные феодалы Дагестана. Следовательно, значи­тельная часть горцев тогда не шла на конфронтацию с царизмом.

   В этой связи прав иранский историк, который, указывая на тяжелое положение населения при Ермолове, пишет: «Осложнения отношений России с Северным Кавказом не были обусловлены только политикой Ирана и Турции»[xli].

[1] Т а м же, с. 140—141 и АВПР, ф. Спб. Гл. архив 1—7, д. 1 папка 9, л. 1—2; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 446, ед. хр. 4, л. 11 — 12, 39—40; АКАК, т. 6, ч. 2, с. 148—143. 177—178.
[2] АКАК, т. 6, ч. 2, с. 199; См.: Записки штабс-капитана князя Бебутова об Иране, 1818 г.
[3] АВПР. ф. Спб. Гл. архив. 1-13 (1813—1816), д. 1, л, 14—24, 28 — 29, 31—69, 73—78, 83—97, д. 2, л. 1—2, 1,1—20; AKAKj т. 5, ч. I, с. 819—824, ч. 2, с. 809—811, 814—815.
[4] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 822.
[5] Т а м же, с. 822.
[6] ЦГИА Гр. ССР, ф. 2, д. 468. л. 68.
[7] АКАК, т. 5.^; ч. 2, с. 824; См. также ЦГВИА, ф. 13454, on. I, д. 77, л. 185 188.
[8] Т а м же, л. 124—125.
[9] АКАК. т. 5, ч. 2, с. 814—815.
[10] Там же, с. 823, 827—830; См. также ЛВПР, ф. Спб, Гл. архив 1—13 (1813—1816), д. I, л. 139.
[11] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 834—839. 840—842; т. 6, ч. I, с. 148—149; ЦГИА Гр. ССР. ф. 2, д. 468, л. 102 и ЦГВИА ф. 1,345, ₀п. 1, д. 135, л. 18.
[12] АКАК т. 6, ч. 2, с. 189—190.
[13] Там же, т. 5, ч. 2, <3. 823; т. 6, ч. 2, с. 148—149, 400—401.
[xiv] АКАК, т. 6, ч 2, с. 1,15—117, 122-127, 142.
[xv] АВПР, Спб. Гл. архив. 1—9 (1817—1842), оп. 8, д. 6, л. 44—45.
[xvi] АКАК, т. 6, ч. 2, с. 716—718.
[xvii] Дубровин Н. Ф. Указ. соч., т. 6, с. 231.
[xviii] Алкадари Г. Асари-Дагестан, с. 115.
[xix] Комаров А. Материалы для истории Дагестана… См. ЦГИА Гр. ССР. ф. 1087, д. 415, л. 23.
[xx] Алкадари Г. Указ. coч., с. 116.
[xxi] ЦГИА Гр. ССР, ф. 1087, д. 415, л. 23—24; ф. 2, д. 428, л. 1 — 10; АКАК, т. 5, ч. 2, с. 621—624.
[xxii] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 627, 630.
[xxiii] Там же, с. 608; ЦГИА Гр. ССР, ф. 1087, д. 415, л. 23.
[xxiv] ЦГИА Гр. ССР, ф. 2, д. 428, л. 21—28; АКАК, т. 5, ч(. 2, с. 628-629.
[xxv] Алкадари Г. Указ соч., с. 117.
[xxvi] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 568—569, 738—739, 747, 758—760, 765—769.
[xxvii] АКАК, т. 6, ч. 2, с. 113—114.
[xxviii] Там же, т. 5, ч. 2, с. 819—824.
[xxix] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 821—822.
[xxx] Там же, с. 822.
[xxxi] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 824—825.
[xxxii] Там же, с. 627.
[xxxiii] Т а м же, с. 377—378; ЦГИА Гр. ССР, ф. 2, д. 472, л. 1, 31.
[xxxiv] ЦГИА Гр. ССР, ф. 2, д. 282, л. 1.22—123, 88-91, 99—101, 120- 121. 131 — 133 и др.
[xxxv] АКАК. т. 6, ч. I, с. 281, 296.
[xxxvi] ЦГИА Гр. ССР, ф. 2, д. 282, л. 88—92, 99—101, 119—120; См. Записки А. П. Ермолова, ч. 2, М., 1868, с. 47—49.
[xxxvii] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 378—379.
[xxxviii] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 830; ЦГИА Гр. ССР, ф 2, д. 282, л. 133-139, 149— 152.
[xxxix] АКАК, т. 5, ч. 2, с. 830.
[xl] Дубровин Н. Ф. Указ. соч., т. 6, с. 113—114.
[xli] Ханак Э. Указ. соч., с. 205.