Во втором десятилетии XIX в. царизм приступил к покорению фактически еще сохранивших свою независимость народов Северного Кавказа. Установление владычества царизма на Северном Кавказе российские генералы проводили методами военной колонизации, экспроприации, насильственного выселения и переселения горцев. Осуществляя карательные экспедиции, они уничтожали целые аулы, лишали жителей средств существования. Особенно методично и жестоко проводилась политика военной эскалации при генерале А. П. Ермолове. Утверждение власти российской военной администрации сопровождалось экспроприацией земли, лишением власти непокорных феодальных правителей и сельских общин, а также разрушением традиционных форм управления и правопорядка.С другой стороны, местные правители, имея поддержку в лице колониальной администрации, способствовали усилению феодального гнета. Против колониальной политики самодержавия и усиливающейся феодальной эксплуатации зрело широкое недовольство среди горских народов.
Участившиеся антиколониальные и антифеодальные выступления горцев в 20-х годах XIX в. стали приобретать повсеместный и массовый характер. Доминировали в этих выступлениях антиколониальные черты. Массовое движение горцев под флагом мюридизма развернулось с 30-х годов, хотя это учение стало распространяться на Восточном Кавказе еще в 20-е годы: «Движение горцев, — сказано в решениях научной сессии Дагестанского филиала АН СССР (4—8 октября 1956 г.,г. Махачкала), — не было движением, инспирированным извне, хотя враждебные России державы пытались использовать его в своих агрессивных целях. Это Движение явилось следствием колониального и феодального угнетения, имело характер антиколониальной и антифеодальной освободительной борьбы народов Северного Кавказа»[1]
В то же время совещание историков в Институте истории АН СССР в Москве сочло необходимым исследовать отрицательные черты, присущие движению Шамиля, и выдвинуло задачу изучения ряда неясных и спорных вопросов.[2]
В работах, опубликованных после этого, давался научный анализ причин, социальных корней и сущности движения горцев, а также были определены его этапы от антифеодального характера борьбы до стирания в созданном государстве — имамате — антифеодальных и народно-освободительных черт движения.
Между тем в вышеуказанной статье М. М. Блиева [3] сделана попытка пересмотра сложившейся в советской историографии концепции этого движения, учитывающей как положительное его значение, так и негативные стороны[4]. Мы вполне согласны с аргументированной критикой взглядов М. М. Блиева, изложенной в статье Б. X. Ортабаева, Ф. В. Тотоева, а также в работах М. А. Абдуллаева, Г. Г. Гамзатова, А. М. Халилова, X. Ибрагимбейли и др.[5]
В основных выводах и рекомендациях Всесоюзной научной конференции, состоявшейся в Махачкале 20—22 июня 1989 г., сказано: «… движение северокавказских горцев под руководством Шамиля было массовым, антиколониальным, антифеодальным и прогрессивным».
В методологическом, научном и нравственном отношениях «неприемлемо и недопустимо характеризовать народно-освободительную борьбу горцев как сепаратистскую и феодально-религиозную, сводить ее к экспансии кавказских горцев против России, как это трактуют отдельные авторы»[6]
Поэтому исследование истоков движения горцев Северного Кавказа под флагом мюридизма, несомненно, имеет актуальное значение. Между тем в советской историографии этот период мало изучен. В обобщающих работах Н. А. Смирнова, А. В. Фадеева, В. Г. Гаджиева, Р. М. Магомедова описанию событий 20-х годов отводится лишь несколько страниц[7]. В сборник «Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20—50-х гг. XIX в.» включено также ограниченное количество-документов, относящихся к этому периоду[8].
В советском кавказоведении недостаточно исследована также антироссийская деятельность Ирана и Турции на Северном Кавказе в 20-х годах XIX в.[9]
Гюлистанский договор нанес серьезный удар по агрессивным планам Ирана в отношении Кавказа. Под давлением англичан, говорит Али-Акбар Бина, Фетх-Али-шах вынужден был подписать «этот позорный договор, который нельзя назвать мирным договором, лучше назвать его перемирием.., туманным соглашением, где не указаны точные границы… Границы точно не установлены по вине русских, которые хотели в будущем использовать эту лазейку, чтобы добиться установления границы по реке Араксу. Русские под разными предлогами продолжали захватывать иранские земли»[10]. Это не соответствует действительности. Как известно, именно по настоянию иранской стороны был подписан «Сепаратный акт», предоставивший Ирану возможность вернуться к пересмотру условий мирного договора. Это послужило причиной неоднократных трений между Ираном и Россией, что давало «повод для английского вмешательства в ирано-русские отношения и, в конце-концов, привело к новой войне между Ираном и Россией»[11]. Правящие круги Ирана не хотели примириться с потерей кавказских владений; были преисполнены реваншистских стремлений. Так, Наджми Н. признает; «Аббас-Мирза для возвращения потерянных территорий готовился к войне, надеясь в будущем вернуть эти владения»[12]. Эту же точку зрения поддерживает С. Нафиси. Он пишет, что Россия, соблюдая условия Гюлистанского договора, «не давала повода для возобновления военных действий в то время, когда иранская сторона то явно, то тайно готовилась к реваншу»[13].
Аналогичные высказывания имеются также в работе Ахмад Тадж Бахши[14]. «Тавриз превратился в пороховую бочку. Многие ханы хотели со своими отрядами продолжать войну, Аббас-Мирза для возвращения потерянных территорий готовился к войне», — пишет Наджми Насир[15].
В то же время Гюлистанским миром была недовольна и Англия. Ее пугало усиление влияния России в Иране. Используя миф о «русской угрозе» Индии, Англия стремилась превратить Иран в орудие своей колониальной политики на Кавказе. Поэтому неправ М. Аткин, который без основания заявляет: «Лондонский кабинет демонстративно показывал свою незаинтересованность в использовании Ирана как буферной зоны между Россией и Индией. Лондон дал знать Ирану, что он не поддержит его в борьбе за изгнание русских с Восточного Кавказа»[16]. Его опровергает также иранский историк Эшги Ханак. Он пишет, что «Англия являлась в этом регионе одним из крупнейших соперников России»[17]. Действительно, иначе чем объяснить заключение нового англо-иранского договора 25 ноября 1814 г.[18], направленного против России.
Договор обязывал шаха не пропускать через Иран армии европейских государств в Индию, в случае англо-афганской войны выступить против Афганистана, приглашать военных инструкторов для обучения иранских войск из Англии, вести проанглийскую политику и т. д. Взамен английское правительство обещало Ирану в случае его войны с какой-либо европейской державой (подразумевалась Россия) оказать Ирану помощь присылкой войск или предоставить субсидию в сумме 200 тыс. туманов, добиться пересмотра Гюлистанского договора.
«Окончательный или Тегеранский договор обеспечил явное преобладание Англии в Иране. «Подписав этот договор, — указывает М. С. Иванов, — Иран, по существу, ставил свои международные связи под контроль Англии…»[xix] «Без этого договора, — правильно заключает А. Р. Иоаннисян, — вряд ли имела бы места русско-иранская война 1826—1828 гг.»[xx] Антирусскую направленность этого договора верно подчеркивали современники этих событий. Так, главком на Кавказе А. П. Ермолов (1816—1827) в январе 1820 г., указывая на англо-иранский договор 1814 г., писал: «Сия мера осторожности предпринимается, конечно, против России. Договор имеет тайную цель придать весу требованиям Персии о возвращении отнятых от нее областей…»[xxi] Одновременно с этим дипломатическим демаршем английские агенты развернули антироссийскую деятельность в Иране, пытаясь подтолкнуть его на вооруженные провокации против России.
Особенно к реваншу на Кавказе стремились Аббас-Мирза и его окружение. Англичане «поддерживали воинственную партию и поощряли мечты наследника престола о победоносной войне»[xxii]. Воинственность господствующих кругов Ирана в значительной степени подогревалась тяжелым внутренним положением[xxiii].
По совету английских дипломатов в Тегеране иранское правительство отправило в Петербург своего дипломата. Он должен был совместно с английским послом в Петербурге потребовать от русского правительства при ратификации Гюлистанского договора возвращения Ирану некоторых присоединенных к России территорий Кавказа[xxiv]. Поддерживая территориальные притязания иранского представителя, английский посол Узелей прямо заявил русскому правительству: «Естественною границею между Россией и Персией должны быть река Терек и кряж гор Кавказских»[xxv].
В 1817 г. в Тегеран прибыло посольство генерала Ермолова[xxvi]. Миссия Ермолова преследовала мирные цели. Россия готова была мирным путем разрешить спорные вопросы[xxvii]. Прав советский исследователь Ф. Абдуллаев, который, указывая на тяжелое внутреннее положение России (крестьянские восстания, волнения на Кавказе) и обострение «восточного вопроса», пишет, что эти обстоятельства «явились причиной того, что царизм был вынужден вести не агрессивную политику в отношении Ирана, а, наоборот, умеренную, направленную на сохранение нормальных отношений с Ираном и строгое соблюдение Гюлистанского договора обеими сторонами»[xxviii]. Задачи посольства Ермолова сводились к следующему[xxix]: 1) урегулировать вопрос о границе; 2) способствовать улучшению русско-иранских торговых отношений, добиться учреждения в Иране торговых контор, караван-сараев; 3) нейтрализовать английское влияние в Иране. «Меня не занимают замыслы, — говорит император в инструкции Ермолову, — чтобы посредством Персии потрясти власть англичан в Индии», но он «не допустит установления такого положения, при котором могло вредить другое государство делам русских ка Кавказе»[xxx].
Однако иранское правительство, подстрекаемое Англией, было настроено воинственно. Так, во время переговоров в Тегеране иранская сторона, угрожая войной, потребовала от Ермолова немедленного возвращения Ирану части территорий, отошедших к России по Гюлистанскому договору. При этом министры шаха, выдавая желаемое за действительное, заявляли Ермолову, что «народы Дагестана и Грузии преданы Ирану, теперь персидское правительство при желании снова может овладеть Тифлисом»[xxxi].
Позиция несговорчивости и угроз, занятая Ираном по внушению англичан, не привела к нормализации русско-иранских отношений. Переговоры Ермолова были безрезультатными. Ермолов и участник его посольства Ростовцев, совершенно обоснованно возлагая на англичан главную вину за срыв переговоров, писали, что англичане посредством золота «перекупили расположение к себе персидских министров и самого шаха» и этим предрешили отрицательный исход переговоров[xxxii]. Иранские историки в срыве переговоров обвиняют только одну русскую сторону. Так, Ахмад Тадж Бахши категорически утверждает: «В 1817 г. Ермолов явился в Тегеран внешне для урегулирования отношений, а на самом деле— для разведки: выяснения морального и политического положения в стране. Он говорил об урегулировании отношений, но сам хотел натравить Иран на Турцию, сделать его союзником в борьбе против Порты»[xxxiii].
Следует здесь оговориться. Император Александр был склонен уступить Ирану кое-какие территории. Так, он в инструкции предлагал Ермолову «пойти на уступки части территорий Талышинского, Карабахского ханств. Но при этом потребовать от Ирана выгоды коммерческие». Однако персы требовали уступки не только территории Талышинского, Карабахского ханств, но и Ганджинского. «Можно пойти на это, вообще уступить земли за Араксом, — сказано там, — если Иран уступит России Эривань и Нахичевань. Но на это персы не пойдут. Поэтому Ганджинское ханство не уступать»[xxxiv]. Однако впоследствии по совету Ермолова Александр изменил свое первоначальное мнение. Так, Ермолов, осмотрев границы, докладывал императору: «Из всех сделанных Россиею приобретений ничего уступить Персии невозможно без вредных от того последствий». На это в дополнительной инструкции Ермолову император наложил такую резолюцию: «Гораздо полезнее не поддаваться на желание Персии и не делать никаких уступок, но сказать, Россия твердо хочет мира с Персией»[xxxv].
доктор исторических наук,
профессор