Древний Иран и восточные кавказцы

Для обозначения на бумаге той территории, которая будет служить объектом изучения на страницах диссертации, имеет определенное значение одна из статей Бакиханова А.К. Речь идёт о работе этого крупного кавказоведа (XIX в.) опубликованной в 1848 г., под названием Происхождение племен, населяющих нынешние Закавказские провинции⁴. Из нее видно, что в указанное время на дагестанских языках говорили (это «особый», точнее – лезгинский, «язык»), если брать тут Южный Дагестан и Шеки=Ширван, то в пределах: Самурского округа, Кюринского ханства, «западной части» Кубинского «уезда», что соответствует отрогам Шахдага и отрогам Шалбуздага, и ещё на «части» территории Табасарана. Поступали так, в первую очередь, «древнейшие обитатели» обозначенной восточнокавказской страны⁵.

В пределах Шекинского «уезда», расположенного в Закавказье, отмечает Бакиханов А.К. проживание — из числа дагестаноязычных народов – лишь одних удин. Очень любопытно, однако, то, что согласно информации которой он располагал, группы удинского населения имелось тогда на юге и востоке от Шеки — в уездах Ширванском и Кубинском. Автор отмечает, при этом, что названные дагестаноязычные христиане, находящиеся в особой близости к лезгинам-кюринцам «приняли» в массе своей – ко времени его жизни — «магометанскую религию». Как результат, люди эти, то есть удины, «смешались» к началу XIX вв. – подобно соседним «армянам и евреям», – с восточнокавказскими давнишними «мусульманами», среди которых преобладали, кстати носители тюркского языка⁶. Следует от себя (Т.А.) здесь отметить, что информация А. К. Бакиханова об исламизации значительного массива удинского этноса — перекликается, в данном случае, с сообщениями немца А. Гербера, который писал в начале XVIII в.

Не говоря в статье — думается, по ошибке, хотя политический момент тут не исключен, — о существовании лезгинского населения в восточном Закавказье, Бакиханов А.К. упоминает, вместе с тем, о джаро-белоканцах. Их относит он к тем закавказцам, которых «должно причислить» — по форме политического, общественного и административного строя – к «горским народам» Дагестана⁷.

Обращаясь к центральной части территории Дагестана, выделяет Бакиханов А. К. два этноса – из числа дагестаноязычного населения своего времени: а) Жителей «Кайтага и Акушинских обществ», то есть даргинцев, обозначая их, при этом, как этнос «древнего происхождения», который употребляет «особенный язык». Последний, состоящий из «разных наречий», имеет хождение и «по другим местам», кроме тех, которые названы автором статьи конкретно. б) Особой этно-языковой единицей Восточного Кавказа считает А. К. Бакиханов, как можно понять, и население «Казикумухского ханства», то есть лакцев⁸.

Остальных давнишних обитателей описываемой – в статье – части Восточного Кавказа считает Бакиханов А.К. переселенцами из других регионов Земного шара. Выделяет же он среди них: ираноязычных потомков «древних персов, переселенных» на Восточный Кавказ шахом Хосровом Ануширваном, то есть татов; «переселившихся» на Восточный Кавказ (в пределах XI-XVII в.) представителей «разных племен тюркских», образовавших «смесь», говорящую на особом тюркском «наречии», то есть по-азербайджански; восточнокавказскую этническую группу, представители которой «называются арабами» и, при этом, часть их «до сих пор говорит между собой испорченным арабским языком».

В качестве ираноязычной зоны Бакиханов А. К. выделяет, в пределах Республики Дагестан и Азербайджана, большую часть территории восточного Табасарана и «нижнюю часть» Будухского участка (бассейн реки Карачай), а также иные земли. Это те, которые находятся – в данном случае – вне сферы моих научных интересов. Что же касается зоны, где говорят по-азербайджански, то в качестве таковой он обозначает «большую» часть Шекинского и Дербентского «уездов», и восток Кубинского «уезда», причем в данной зоне проживали тогда и вышеупомянутые кавказские «арабы»⁹.

Советская наука активно занималась изучением народов Кавказа в 50-е годы ХХ в., причем подключены были тут довольно значительные силы из Москвы и Ленинграда. В работах данного потока, собранных и опубликованных в1960 г. под грифом АН СССР, экскурсы в этнологию обитателей Закавказья естественно сделаны. Касаются они, однако если брать тут дагестанцев, лишь только рутульцев и цахуров. При этом, однако, во вводной части коллективного общения говорится вскользь о проживании аварцев и лезгин в пределах Азербайджанской ССР.

Лавров Л.И. указал, что в Закавказье стоят лишь два селения (Шекинская зона), где говорят по-рутульски¹⁰. Никольская З.А. пишет, что в ее время цахурцы жили в Кахском, Закатальском и Белоканском районах Азербайджанской ССР¹¹. Ямпольский З.И. и Кобычев В.П. написали, что дагестаноязычные удины, сконцентрировавшиеся в сел. Варташен (православные) и сел. Нидж (григориане – монофизиты), проживали в прошлом не только там, но и в Шекинском ущелье (сел. Киш, где стоит церковь), а также в старинном сел. Крзан, которое находится в долине р. Кура – довольно близко от грузинской границы. Мало того, по словам названных исследователей, проживали — даже в их время – в трех селениях Шекинской зоны (Джоурлу, Мирзабейли и Солтаннуха) мусульмане-азербайджанцы, которые владели удинским языком, имея, однако, в качестве семейного языка азербайджанский¹²; текст Ямпольского З.И. и Кобычева В.П. перекликается здесь с текстом А.К. Бакиханова, о котором упоминается выше. Доступный к концу 50-х годов ХХ в. материал о племенах, известных в науке как «шахдагцы», входящих в лезгинскую подгруппу, указывает (в рамках разбираемого цикла кавказоведческих работ), что проживают они не только в горах — на отрогах Шахдага, но и в восточном Закавказье. Это – территория, соответствующая предгорной и равнинной части Кабалинской зоны¹³.

Сведения о расселении лезгин за Главным Кавказским хребтом не остались вне поля зрения советских этнографов. Они имеются, к примеру в монографии С.С. Агашириновой¹⁴.

В книге Цахурский язык¹⁵ Ибрагимова Г.Х. дается авторское видение зоны исторического расселения цахурцев, охватывающей якобы значительную часть левобережья Алазани. В действительности, однако, он рисует кавказоведам ту картину территории проживания цахурского этноса в РА, которая, сформировавшись ко времени установления советской власти в Азербайджане, имеет место там лишь в наши дни. Дело в том, что авторитетные русские и западноевропейские тексты XIX в. (в том числе официальные по происхождению), а также списки «лезгинских» родов-тухумов Закатальского округа (ниже: 30), дают картину отличную в корне от той, которая указана на страницах книги Цахурский язык. Внутри последней не делается, при этом, каких-либо попыток объяснить явное противоречие между дореволюционными материалами и авторским текстом (от1990 г.) – к примеру, раскритиковать первые на базе конкретных фактов. Мало того, существование названных материалов ученым просто игнорируется.

Ибрагимов Г.Х. является сторонником идеи о расселении цахурцев первоначально в Алазанской долине и даже на «левобережье Куры», то есть в Закавказье, и об относительном позднем освоении ими Самурской долины, лежащей в пределах Дагестана. Соответственно, рассматривает указанный исследователь Елисуйское султанство как цахурское государственное образование – по языку политической элиты и части трудящегося элемента.

Ибрагимов Г.Х. отмечает, правда, что в закавказских селениях Елису и Сарыбаш, расположенных на дороге из Приалазанья в долину Самура, произошла (к настоящему времени) смена «цахурского» языка «азербайджанским». При этом учёный не сообщает, однако, что русские и западноевропейцы (XIX в.) прямо обозначают в качестве «лезгинского» языка елисуйцев аварский. Цахурский же язык, согласно содержанию названных работ, стал распространяться в 30 лишь во 2-й половине XIX-первой половине XX вв.

Ибрагимов Г.Х. является пропагандистом той точки зрения, что цахурцы, являясь народом вышеназванного султанства, составляли одновременно и значительную часть населения Джарской республики¹⁶. Современные реалии РА, однако, как и сообщения авторитетных источников 2-й половины XIX в., требуют, чтобы для научных положений (касательно традиционной этно-языковой ситуации в Джаро-Белоканах и Елису), которые выдвигает глубокоуважаемый проф. Ибрагимов Г.Х., были приведены бы аргументы, обладающие весом.

В 2001 г. была опубликована статья Сергеевой Г.А., сотрудницы АН РФ, носящая, правда, в основном этнографический характер. По направлению, имеющему значение для данной работы, Сергеева Г.А. следует в основном научной линии Г.Х. Ибрагимова. Она, при этом, отмечает, что во 2-й половине XIX в. в таких исконно цахурских якобы селениях Елисуйского султанства, как Елису, Сарыбаш, Кашкачай, Зарна и Лякит говорили «уже по-азербайджански»¹⁷.

Случайное знакомство с картой россиянина Н.К. Зейдлица, где территория елисуйских «лезгин» обозначена как авароязычная, а также иные исторические факты, выявленные постепенно — толкнули меня на разыскания об елисуйцах. Итогом их стала небольшая статья, написанная совместно с проф. Нахибашевым З.М. Основные же выводы, представленные в ней таковы: елисуйцы были дагестаноязычной общностью, которая населяла нынешний Кахский район РА вплоть до начала советской эпохи, составляя там большинство, как обитателей, так и владельцев благодатных земельных площадей (ныне: 1500 кв.м.); имея происхождение идущее от нескольких дагестаноязычных этносов, в ряду которых стоят и цахурцы (хъалтагъ), елисуйцы – будучи в реальной жизни людьми сильно тюркизированными, с точки зрения некоторых иноземцев, даже «татарами», — считали своим племенным языком аварский¹⁸.

Данная точка зрения встретила волну бурных протестов, получивших яркое отражение, в цахурской прессе. В них, однако, хотя и содержалось много эмоций, но не было приведено ни одного заявления, которое опиралось бы на достоверные письменные источники. Не содержалось в названных заявлениях также попыток опровергнуть наши (деликатные по форме) обвинения – в адрес сторонников идеи о первоначальном цахуроязычии елисуйцев – в преднамеренном неиспользовании давно опубликованных авторитетных материалов.

Наиболее ясной по форме научной работой, говорящей о расселении дагестаноязычных этносов на территории восточного Закавказья, причём построенной на базе многочисленных источников, — в основном опубликованных на русском языке в 19 столетии, но почему-то игнорировавшихся авторами ряда статей и монографий, – является та, что написана Б.М. Гусейновой¹⁹. Это исследование вызвало – необходимо отметить – недовольство в антироссийски ориентированной прессе Азербайджана, но зато получило оно признание среди авторитетных кавказоведов Москвы²⁰.

Не простой для науки вопрос расселения вайнахских этносов на территории современной Грузии разрешить удалось. Сделано это при помощи компетентных трудов российских и чеченских ученых²¹.

В блоке анализируемых научных работ, именуемом Вопросы исторической географии, который представляет собой обзор части розысканий по поднятой здесь теме, необходимо затронуть, наиболее масштабные, аргументированные и оригинальные попытки решения вопросов местоположения и границ политических образований Восточного Кавказа. Касается сказанное, и вопроса прохождения арабо-мусульманских войск (VII – VIII вв.) по зонам обозначенного региона.

В течение определенного времени (с конца XIX в.), вышеуказанными вопросами занимались люди исключительно образованные, умные, но не принадлежавшие, однако, к представителям коренного или старожильческого населения Восточного Кавказа. О научных положениях, которые выдвинуты данной частью исследователей, получить представление можно из нескольких ценных работ.

Так, знаменитый российский ориенталист В.В. Бартольд (в 1913 г.) – следуя позиции немецкого ученого И. Маркварта, — считал возможным говорить о существовании «Хайдана» (на политической карте), хотя и отмечал, что соответствует эта территория практически Кайтагу. Локализовать его предлагает он, соответственно, к северу от Дербента, поблизости от Табасарана. К северу же от «Хайдана» располагал В.В.Бартольд территорию «гурджей»²².

В данной связи сказать следует, что признавая правильность некоторых особо важных положений названного специалиста по Средней Азии и Ирану – касательно определения им местоположения тех или иных старинных восточнокавказских политических образований (Сарир – земля «аварцев», Зирихгаран – даргинское Кубачи, Гумик – земля казикумухцев, то есть лакцев, «страна лакзов» – Лезгистан) – нельзя умалчивать и о кое-каких недоработках. Например: говоря о Хайдане, следовало бы В.В. Бартольду писать яснее, а именно – указать, что это всего лишь ошибочное написание топонима «Кайтаг» (Хайдакъ); вместо гурдж, что является порождением переписчиков арабского текста читать следует «Уркарах», как это доказано в комментариях к Истории Ширвана и Дербента.

Автор известной в научных кругах Истории хазар Артамонов М.И. принимает часть отмеченных выше положений В.В. Бартольда — в области исторической географии Восточного Кавказа. Он, к примеру, в работе своей, завершенной в главных чертах к 1955 г., отождествляет Сарир с «Аварией», точнее — с частью последней; Табарсаран средневековых арабских авторов – с дагестанским Табасараном; Зирихгаран – с Кубачи; Лакз – с Лезгистаном²³. Вместе с этим, однако, Артамонов М.И. предлагает и отличные от бартольдовских локализация этнонимов и топонимов Северо-восточного Кавказа.

Так, политическое образование Филан предлагает Артамонов М.И. отождествлять с Лакией и, возможно, с некоторыми землями прилегающими к ней; исследователю известно было при этом мнение И. Маркварта, который полагал, что Филан является искаженным написанием реального дагестанского термина Гъилан и локализовал его вблизи Дербента²⁴. Здесь согласиться с М.И. Артамоновым, если говорить откровенно, для меня не просто. Дело в том, что в нижней части Самурской долины стоит поныне лезгинское старинное сел. Филя, жителей которого сефевидские тексты именовали филан – «фильцы» (перс.).

Отождествление Артамоновым «Маската» арабских текстов IX-X вв. с «Маскутом» армянских средневековых авторов и, одновременно, локализация последнего в равнинной части Южного Лезгистана²⁵ получили признание в кавказоведении. Ныне это – аксиома.

Туман предлагает Артамонов М.И. локализовать в пределах Даргинского округа²⁶. Мне, например, данная позиция представляется верной, хотя в дагестанских научных кругах Туман предпочитают отождествлять, как известно, с Лакией.

Артамонов М.И. сводит воедино: Хамзин, Хайзан и Джендан//Джидан, — и затем отождествляет он данную комбинацию арабских букв с «царством Сувар», то есть с княжеством «гуннов-савир»²⁷. Здесь, однако, он, несомненно, ошибается, ибо Хамзин – это, как доказал М.В.Минорский, Гамринский участок (Х1амри), в котором преобладает исторически даргинское население, расположенный в предгорной части РД; Хайзан же и Джендан//Джидан – это одно и то же, а точнее – это Кайтаг.

В Истории хазар названо одно «владение», именуемое «Синдан», которое локализуется автором к северу от г. Дербента, в пределах Дербентского ханства XVIII вв.²⁸ Данный вариант решения видится автору диссертации более правильным, чем тот, который предлагается В.Ф. Минорским. Подробнее будет подробнее сказано об этом ниже.

Часть объема своей книги уделяет М.И. Артамонов походам арабо-мусульман в пределы зоны традиционного расселения дагестаноязычных народов. Им использованы, при этом, практически все исторические источники эпохи Средневековья, кроме текста Халифы ибн Хайиата.

Артамонов отмечает, что в начале 50-х годов VII в. арабы «заняли» – из числа изучаемых здесь территорий – закавказскую Кабалу и Шеки, расположенное по соседству, что верно. Говоря о действиях ал-Джарраха на Восточном Кавказе (начало 20-х годов VIII в.), ленинградский исследователь указывает, что арабы отступили тогда из Прикаспия в Закавказье, точнее — в Шеки, но при этом не обозначен, однако, их путь²⁹. Он же, как установлено ныне Минорским В.Ф., проходил через бассейн Казикумухского Койсу, что для кавказоведения весьма важно.

На страницах Истории хазар описан и известный поход Марвана ибн Мухаммада, предпринятый им в глубину гор Дагестана. Артамонов М.И. пишет, что Марван выступил в сторону Сарира из Шеки, где встретил он ожесточенное сопротивление³⁰. Далее говорит Артамонов М.И., что арабы подошли к «городу Гузни-Ами» и взяли его, однако, на страницах Истории не отмечено, что данный топоним читать следует Гъумек «Кумух». Ниже говорится устами названного лениградца, что арабы, продвигавшиеся из центральной части Сулакского бассейна в сторону Дербента, вступили в «Гимранскую страну», причем в книге о хазарах содержится намек, что это – «часть» Аваристана. По мысли учёного она, однако, отлична от Сарира и соответствует, как можно понять, Койсубулинскому «обществу», где стоит аварское сел. Гимры. Данное отождествление, приведённое Артамоновым М.И., является, однако, несомненно ошибочным, ибо его «Гамри» — даргинское «Гамри» (в арабских текстах Хамзин < Х1амри). Отмечу также, что разобраться с датировкой данного похода Марвана ибн Мухаммада, предпринятого из Закавказья в горы Дагестана, у автора Истории хазар с необходимой ясностью — не получилось³¹.

В целом же попытка обрисовать и проанализировать весь ход завоевания арабо-мусульманами Северо-восточного Кавказа (VII-VIII вв.), которая была предпринята Артамоновым М.И.³² – впервые в таком масштабе, причем с учетом многочисленных исследований и массы различных источников – заслуживает удивления и восхищения. Практически, лишь только обнаружение и введение в научный оборот новых текстов IX-XI вв. дали возможность сделать дополнения и определённые уточнения в вопросе хода обозначенного выше завоевания.

Труд Б.Н. Заходера, хотя и опубликован был в 1962 г., но отражает он состояние науки о Кавказе³³ несколько более позднее, чем представленное в Истории хазар (увидела свет 1965) М.И. Артамонова. По объему библиографии, который представлен в монографии Б.Н. Заходера, представляет собой последняя явление выдающееся. Точки зрения предшественников на локализацию или формы звучания восточно-кавказских местностей эпохи Средневековья представлены в Заходера Б.Н. с поразительной полнотой.

С опорой на армянина д’Оссона, американца Д.М. Данлопа и В.Ф. Минорского³⁴, разъясняет Б.Н. Заходер, что северо-восточнокавказская территория, которая обозначается арабской графикой Хайзан // Джидан//Хандан//Джандан, соответствует Хайдак, то есть стране даргиноязычных кайтагцев. К сожалению, однако, труд данного ориенталиста не все дагестанцы внимательно читают, хотя и дают на него ссылки.

По соседству с кайтагцами фиксируют арабские средневековые авторы горский народ зирихгаран. Заходер Б.Н., делая опору тут на ал-Бакри, предполагает – явно, по ошибке – что название отмеченного народа читать следует иначе: дарган «даргинцы»³⁵.

К другим ошибкам Б.Н. Заходера отнести следует привязку им северо-кавказского ал-курдж к «грузинам» (допускаются им, как вариант, «курды» – Т.А.), а гумик ва ал-ал – к кумыкам³⁶. Не исключено, впрочем, что под последними не подразумеваются столичным ориенталистом кумухцы горного Дагестана, то есть лакцы. Что же касается ал-курдж, то следует понимать этот этноним как «уркарахцы», что установил В.Ф. Минорский.

После публикации в Европе в 1937 г., своего первого крупного труда, имеющего отношение к Кавказу³⁷, издал В.Ф. Минорский в 1958 г. свою знаменитую у кавказоведов Историю Ширвана и Дербента³⁸. Через пять лет (1963 г.) она была опубликована уже на русском языке и, таким образом, с мыслями и научными построениями В.Ф. Минорского получили возможность ознакомиться самые широкие круги кавказаведов.

В монографии Минорского В.Ф. присутствует много положений – ценнейших для разбираемых здесь тем. Так, показано в ней, что употреблять термин исламский центр (ал-марказ ал-ислами), говоря относительно средневековой истории Восточного Кавказа, вполне правомочно. Правда, названный английский исследователь – в полном соответствии со своими текущими научными задачами – говорит о территории лишь нынешнего Дербентского района РД³⁹.

Минорский В.Ф. выступил, причём весьма аргументировано, против идеи о существовании княжества Джидан⁴⁰ на средневековом Северо-восточном Кавказе, которая получила определённое распространение среди кавказоведов, под влиянием авторитета М.И. Артамонова – представителя ленинградской научной школы. Часть ученых Северо-восточного Кавказа, – в первую очередь археологи хотя и отстаивает поныне вышеупомянутую идею, но мнение Минорского В.Ф. (Джидан//Хайдан и т.д. является всего лишь искаженным написанием этно-топонима Кайтаг // Хайдакъ), как великого знатока старинных арабографических рукописей по географии и истории, получает все большее преобладание. Здесь же, наверное, следует сказать, что Минорский, кажется, первым из ученых догадался, что Хамзин Северо-восточного Кавказа это Гамри (Х1амри)⁴¹, то есть земли Сергокалинского и Каякентского районов района Дагестана.

Относясь с огромным почтением к личности В.В. Бартольда, как учёного, не останавливался Минорский В.Ф. перед исправлением его упущений и недоработок. Так, показал В.Ф. Минорский, причем исключительно убедительно, что ал-курдж Северо-восточного Кавказа, о которых упоминает арабографические сочинения, являются не грузинами, а даргиноязычными уркарахцами⁴².

Касаясь прошлого лакского народа и Кумухской общины В.Ф. Минорский отметил, что упоминается последняя арабским автором IXв. — впервые — при описании одного из кавказских походов военачальника ал-Джарраха – под 722 г. Здесь же показано, причем ясно, что утверждение некоторых философов и сапожников о тождественности понятий Лакия (с ее знаменитым Кумухом — Гъумек) и Сарир является ошибочными.

Минорский В.Ф. допускал, что восточно-кавказский термин туман, фиксируемый арабскими и персидскими авторами домонгольской эпохи, «является синонимом имени гумик». Он не исключал, при этом, что обозначение туман (исследователь сравнивает его с аварским тумал — «лакцы») относится «к одной из групп» лакского «народа»⁴³. Мне, однако, более приемлемой представляется, в данном случае, точка зрения М.И. Артамонова, который локализовал политическое образование Туман в пределах Даргинского округа Дагестана.

Ряд исследователей не решился – по различным причинам — заняться вопросом локализации «Синдана» // «Шандана». Минорский же посвятил этому этно-политическому образованию обстоятельное исследование. Действуя тут по методу исключения, расположил он указанное образование в той долине Дагестана, где стоит даргинское сел. Акуша.

Позднее, однако, появилось мнение, что «Шандан» (Чандар-?) локализовать следует в восточной части Дахадаевского района РД, точнее – в бассейне р. Артозень. Патриарх дагестанской историографии Р.М. Магомедов – человек большого аналитического ума, — с этим подходом практически согласился, что, думается, не мало важно.

Касательно Филана пишет Минорский В.Ф., что лежал он, вероятно, на юго-западе исторического Лезгистана, а точнее – между р. Самур и горной частью Кабалинской зоны (Азербайджан)⁴⁴. При этом названному исследователю известно было мнение И. Маркварта касательно необходимости изменения арабского буквосочетания ф-и-л-а-н на буквосочетание къ-и-л-а-н и, как результат увязке последнего с гел (восточнокавказское племя гелы) античной эпохи⁴⁵; ленинградец А.Н. Генко, работавший в 1-ой половине XX в., принимая тут вариант И. Маркварта (къилан), предполагал, однако, что речь в данном случае идет (в текстах арабских авторов) об авароязычных келебцах (къел)⁴⁶. Мне, однако, видится тут более предпочтительным – с учетом путей арабских войск, пройденных ими на Восточном Кавказе, – южнодагестанский вариант локализации Филана: средняя часть Самурской долины, где стоит лезгинское сел. Филя.

Здесь же следует указать на то, что В.Ф. Минорский включал равнинную часть Южного Лезгистана в состав зоны исконного проживания дагестаноязычных этносов. Это, по его мнению, территории известные как Шабран (Девичинский район РА) и Мюшкюр // Маскат (Хачмазский район РА), чьи земли «принадлежали» первоначально «лезгинским (лакз) княжествам»⁴⁷. Сказанное здесь, в отношении языкового аспекта касается также Хурсана (примерно, зона «шахдагских» племен) и участка обозначенного в рукописях как«Вардана» (часть засамурского Мюшкюра -?), относимых Минорским В.Ф. «к территории лакзов»⁴⁸; может быть, что Хурс (мн. ч. – Хурсан),, который локализован А.Н. Генко вблизи Беш-Бармака⁴⁹, соответствует территории крызов (хърыц) – малочисленного ныне племени близкого к лезгинам.

Огромным вкладом в кавказоведение является труд А.Р. Шихсаидова Ислам в средневековом Дагестане, часть положений которого была ранее изложена названным ученым на страницах коллективной монографией, именуемой Очерки истории Дагестана⁵⁰. Написана А.Р. Шихсаидовым данная книга об исламе на основании главных источников по поднятой теме и огромной массы исследований, в том числе тех, которые проанализированы выше. Особая ценность Ислама в средневековом Дагестане в том, что при создании этого исследования использовал А.Р. Шихсаидов такие материалы, которые прошли мимо поля зрения его предшественников или даже вообще не были известны последним. Говоря же о недостатках, следует обратить внимание на не полную завершённость текста в чисто техническом аспекте.

Часть давно предложенных локализаций в отношении восточно-кавказских государственных образований эпохи арабо-хазарских войн, Шихсаидовым справедливо принимается как верный факт: Табарсаран – Табасаран, Сарир – Аваристан, Лакз – земля лезгин и близкородственных им малочисленных народностей Присамурья, ал-Курдж – даргинский Уркарах, сирийский термин «Базгун» — Маскут прикаспийской зоны Южного Лезгистана, Зирихгаран – Кубачинская зона⁵¹.

Касательно восточно-кавказского Тумана, в вопросе локализации которого существуют среди ученых значительные расхождения, стоит Шихсаидов на тех же позициях, что и В.Ф. Минорский. Он, таким образом, отождествляет Туман с Гумиком, то есть Лакией⁵². Согласен с ним дагестанский ученый и в том, что сочетание арабских букв, читаемое археологами чаще всего как Джидан, произносить следует Хайд-ак «Кайтаг»⁵³.

Касательно Филана высказывает А.Р. Шихсаидов научную позицию близкую к той, которую обосновывал В.Ф. Минорский. При этом, намекает он, однако на то, что указанное политическое образование Восточного Кавказа локализовать желательно не на отрогах Главного Кавказского хребта, а к западу от исторического Табасарана⁵⁴. На какие-либо территориальные параллели между Филаном и лезгинскими землями, прилегающими к сел. Филя, внимание читателей А.Р. Шихсаидов не концентрирует.

Шихсаидов А.Р. выделил значительную часть своей монографии, являвшейся знаковой фигурой в дагестановедении 2-й половины ХХ в., вопросу «арабских завоеваний» на Северо-восточном Кавказе. Так, несомненной заслугой названного учёного является — в данном аспекте — указание кавказоведам на крупный арабо-мусульманский поход VIII в., предпринятый в зону проживания этнических дагестанцев – нападение халифатского наместника (ат-Тайи) на один из районов Лезгистана. Шихсаидов А.Р. предлагает, при этом, оценивать данный акт как «неудачный» для мусульман⁵⁵.

Вместе с этим, однако, не все положения монографии А.Р. Шихсаидова можно принимать в наши дни безусловно – после введения в научный оборот ранее малоизвестных или вообще неизвестных источников IX-X вв. Так, в книге Ислам указано, – с опорой на ал-Баладзури, — что знаменитый поход Марвана ибн Мухаммада был проведен последним по маршруту: Сарир, Гумик//Туман, Зирихгаран, Хамзин, Лезгистан⁵⁶. Более вероятным видится здесь, однако, вариант, который предполагается в Истории хазар М.И. Артамонова: согласно ему Марван пошел в горы Дагестана из восточного Закавказья.

Отождествление Хамзина с Кайтагом⁵⁷, проводимое на страницах книги Ислам в средневековом Дагестане, признать за верное трудно. Я вынужден занять такую позицию после осмысления замечания В.Ф. Минорского о том, что первый объект соответствует Гамри (Х1амри), который был, кстати, и в поздние времена (перед российскими завоеваниями XIX в.) обособлен административно от второго объекта.

Солидная часть восемьсот-страничной монографии Аликберова А.К., изданной Российской Академией наук⁵⁸, посвящена вопросам исторической географии Восточного Кавказа⁵⁹. Выделяется она, прежде всего, количеством и разнообразием использованных средневековых источников, а также исследований XIX-XX вв. Вместе с этой чертой, вызывающей – если сказать откровенно, — восхищение перед ее создателем монографии, невозможно не отметить того, что написана она специалистом в области исламоведения, то есть науки стоящей — по своим научным методам — ближе к философии.

Аликберов А.К. рассматривает Кабалу как лезгинское (лакз) «княжество», что совершенно, по-моему, обоснованно. Вместе с этим, однако, характеристика ее, сделанная исследователем: как «западной части Ширвана» требует, наверное, уточнения. Дело в том, что Кабала является исторически самостоятельной политической единицей, на территории которой имелось – в Средневековье и в Новое время — большое количество христианского населения. В состав мусульманского Ширвана была включена Кабала лишь в XI в., примерно на одно столетие. После этого события оказалась она, причём на такое же время, в составе Грузии. Затем, уже в послемонгольское время находится Кабала в составе опять же Ширвана, а в после надировское время мы видим ее в составе Шеки, притом что Ширван тогда существовал.

Здесь же обращается Аликберов А.К. к далеко не простому вопросу местоположения восточнокавказского участка «Хачматак», располагавшемуся, что бесспорно, на территории Лакза. Дело в том, что известная со времен сасанидского владычества, а затем упоминаемая в омейядскую эпоху – как объект нападения мусульманского войска лезгиноязычная группа хачматак //хеджматак локализуется учёными по разному, причем она увязывается не редко с топонимом Хачмас (с армянского «Место креста»). Так ленинградская исследовательница Тревер К. В. располагала хачматаков//хечматаков в верховьях Самура; английский ученый Минорский В.Ф. полагал, что участок хачматаков//хечматаков соответствовал, примерно, Будухии, ибо находился он «выше» Шабрана; в азербайджанской науке отождествляют данную группу восточнокавказцев обычно с хачмасцами – либо с людьми из варташенского сел. Хачмас, либо из прикаспийского г. Хачмас. Позиция Аликберова А.К. является в данном случае очень близкой к той, которую выдвинула ранее автор Истории ширваншахов, но главный ориентир, при этом, берет он здесь на варташенскую зону⁶⁰.

В монографии собраны сведения и о Шеки⁶¹. Это, однако, такой материал, который можно характеризовать как давно известный кавказоведам.

Относительно не простого, а поэтому вызывающего споры, вопроса о восточно-кавказском Филане Аликберов А.К. предлагает свое, весьма своеобразное решение. Действует он, при этом, учитывая, что обладающий «интуицией и широкой эрудицией» Шихсаидов А.Р. отождествлял этот Филан с территорией Акушинского и Левашинского районов Дагестана.

Аликберов А.К. считает, во-первых, что вместо Филан читать следует «Каплан» (Къаплан). Термином же этим, если брать тут во-вторых, обозначались: а) владения ряда «горских племен» Дагестана, «которые были объединены» ранее «в союз или племенную конфедерацию тюрками-кочевниками», происходившими из далёких «гуннских пределов» – расширительное значение топонима Филан //Каплан; б) «даргинские и табасаранские… владения» – усеченное значение последнего; в) локальное значение – «владения предков современных табасаранцев»⁶².

Если сказать откровенно, то все эти рассуждения Аликберова А.К. касательно «Филана» воспринять весьма трудно. Может быть, станут они более логичными и понятными тогда, когда будут переработаны исследователем с точки зрения их внешней формы -?

Касаясь на нескольких страницах топонима «Шандан», в отношении точного звучания и локализации которого не все еще ясно кавказоведам, Аликберов А.К. выдвигает свою оригинальную версию. Справедливо критикуя – в очень деликатной форме – мнение В.Ф. Минорского о «Шандане», автор монографии Эпоха классического ислама полагает, что центр «Шандана» располагался на восточных склонах горы Джуфудаг: в месте схождения Кайтагского, Табасаранского и Агульского районов РД. Там имеется якобы урочище Шиндан къалеси «Крепость Шиндан», из чего вытекает необходимость – для дагестанских учёных — остановиться на чтении Шиндан, вместо предложенного В.Ф. Минорским «Шандан»⁶³; здесь вызывает удивление, однако, указание Аликберова А.К. на тюркский топоним (…къалеси) в нетюркской зоне Дагестана, а также отсутствие ссылки на источник информации.

Населением данного восточно-кавказского государственного образования (Шиндан//Шандан), как минимум его военно-экономической и политической элитой, были — доказывает нам Аликберов А.К. — вероятно, не коренные дагестанцы. Скорее всего таковыми являлись тут: иудеи – переселенцы с Востока, ираноязычные гилянцы и тюрки (савиры, барсилы и др.), «входившие в конгломерат хазарских племен»⁶⁴.

Признавая ценность рассуждений Аликберов А.К. о «Шандане», в том числе обоснованность его критики отдельных положений маститого ориенталиста из Британии, который обозначен выше, не могу умолчать, что существуют и другие взгляды на поднятый тут научный вопрос. Небезосновательность их видна из того хотя бы обстоятельства, что получили они — по основным своим параметрам – признание в трудах одного из авторитетнейших патриархов советского дагестановедения⁶⁵.

В свое время В.Ф. Минорский смог, думается решить вопрос о северо-восточнокавказских гурджах (известны науке по тексту ал-Масуди), в котором не разобрались Й. Маркварт и В.В. Бартольд. Он установил, причем убедительно, с моей точки зрения ,что это — уркарахцы.

Аликберов же А.К., показал в своей монографии, опубликованной под грифом АН РФ великолепное знание библиографии вопроса⁶⁶ и предложил затем оригинальное раскрытие буквосочетания арабских рукописей ал-к-р-дж. Он оформил последнее как «ал-Кираджи» со звучанием Кирачи. Вариант В.Ф. Минорского (Уркарах) исследователь, таким образом, не принял.

Для Аликберова А.К. наиболее предпочтительным видится здесь отождествление ал-к-р-дж со знаменитым Каракорейшем, селением которое называли на одном из даргинских диалектов «Уцмуца» (вар. Урк1муца). Дело в том, что исследователь считает данный даргинский топоним единицей имеющей персидскую этимологию (от арк + музда «цитадель + плата») и, на основании именно этого, выдвигается им чтение Кирачи (арабо-тюркизм), в статусе лексического варианта от Урцмуца (выводится Аликберовым от персидского Аргмузда). Соответственно топоним «Каракорейш» (Хъарахъурайш), употребляемый иноземцами в отношении одного из населённых пунктов даргинских гор, выводится Аликберовым от персидско-тюркского «Кара-Кирачи» со значением «земля наемников».

Признавая за вышеописанной научной позицией право на существование в мире кавказоведов, — по причине использования Аликберовым А.К. многочисленных средневековых источников и современных исследований – не могу не сказать: решение вопроса В.Ф. Минорским (ал-к-р-дж это даргинский Уркарахъ) видится мне самым верным.

В отношении вызывающего споры локализации восточно-кавказского Тумана позиция Аликберова А.К. –сформировалась она, как видится, на базе прочтения, наверное, всей литературы по данному вопросу — близка к той, что сформулировал в свое время Л.И. Лавров⁶⁷. Отрицая отождествление Тумана с Лакией (по-аварски «лакцы» – тумал), чей центр Кумух//Гумик, или с частью, хотя бы, земель, ориентированных на указанную горскую общину, Аликберов А.К. пишет, что Туман (VI-VIII вв.) располагался на Северном Кавказе. В глазах его: этот раннесредневековый Туман – топоним «тюркского происхождения», обширная территория, которая не ограничивается «всем бассейном» Терека⁶⁸. Мне лично, однако, видится более предпочтительной увязка Тумана – политической единицей эпохи Сасанидов, а также эпохи арабо-хазарских войн, – с территорией «Даргинского округа». Это предлагал делать, к примеру, М.И. Артамонов, крупный советский учёный из Ленинграда.

Обращаясь к дагестанскому Сариру, Аликберов А.К. вводит в оборот – для кавказоведов – такие письменные источники, которые прошли мимо большинства исследователей, а также – даёт на своих страницах весьма ценный для историографии материал. Это является, несомненно, украшением данной части его монографии⁶⁹.

В поднимаемом здесь аспекте отдельные положения истории Сарира, которые выдвигает Аликберов А.К., видятся оригинальными. Так, он полагает, что в IV-V вв.н.э., как – может быть, – и раньше, сарирской столицей было аварское сел. Тануси, развивая таким образом, научные взгляды Магомедова Р.М. (60-е годы XX в.) на историю Аваристана. Позднее, однако, было Тануси разрушено и началось «возвышение Хунзаха – как нового политического центра Сарира», причем увязывается это, так или иначе, со «временем тюркютского завоевания Северного Кавказа», то есть со 2-ой половины VI в. н.э. Интересным, для кавказоведения представляется также мысль Аликберова А.К. о том, что Сарир якобы назывался на средневековом Восточном Кавказе тюркским словом Тав-йакъ «Горная страна»⁷⁰. Данный подход к вопросам средневековой топонимии горного Дагестана получил, кстати, своё отражение в следующий фразе А.К. Аликберова: «тюркский» язык «стал» в середине века «языком межплеменного общения» на территории горного Аваристана и одним из свидетельств этому является и «Дагбаш» – название аварского селения, стоящего в нынешнем Шамильском районе; это, однако, явное заблуждение, ибо сел. Дагбаш, чьё настоящее название «Ратлу-Ахвах» (Ракьуб ГIахьвахъ), получил своё нынешнее наименование от советских властей в начале 2-й половины XX в.

Как представляется автору этих строк, вряд ли оправдан также повтор Аликберовым А.К. особого мнения кое-кого из предыдущих историков. Подразумеваются же под ними лица опиравшиеся исключительно на переводы восточных текстов (с персидского языка X в. на немецкий XIX в. а уже с последнего на русский) и, как результат, отождествлявшие северо-восточно-кавказский «Гимран» (VIII в.) с аварским сел. Гимры (Генуб)⁷¹. Дело в том, что речь в данном случае идет о даргинском участке Гамри (Х1 амри), и это для меня бесспорно.

В монографии Эпоха классического ислама уделено значительное внимание – с полным основанием для этого — территории расселения народностей лезгинской подгруппы, в том числе политическому образованию Лакз⁷². Здесь сразу видно – в первую очередь – то, что перед нами научный труд большого эрудита и патриота.

В целом чувствуется тут, что руководящей линией для автора сочинения являются – и это совершенно справедливо – построения В.Ф. Минорского и А.Р. Шихсаидова⁷³. Вот, что сказано, к примеру, касательно обширности Южного Лезгистана: «Лакз включал в себя большую территорию на правом берегу Самура»⁷⁴. Вместе с этим, однако, Аликберов А.К. расходится с ученым миром в отдельных вопросах, часть которых представляет интерес для данной диссертации.

Так, существует в кавказоведении довольно сложный вопрос о «Буххе» (читай: Балх), который отдельные этнографы пытались решать на основе своей профессиональной методики – без привлечения всех необходимых тут источников и компетентных исследований⁷⁵. Аликберов же А.К. предлагает вроде бы связывать этот «Бухх»// Балх с Белоканским районом РА⁷⁶. Мне, однако, кажется – в данном случае – более плодотворной иная авторская мысль, представленная фразой, возникшей у Аликберова А.К. под влиянием текста В.Ф. Минорского, гласащая: Балх – восточнокавказская территория «под властью Лакза»⁷⁷.

Другое научное положение Аликберова А.К. – касающееся исторической географией, для доказательства которого приводятся им определенные аргументы, затрагивает топоним «Ирхан» (Иргьан), зафиксированный в Дербент-наме. По мнению автора этот «Ирхан» тождествен, скорее всего, рутульскому сел. Ихрек (Игьрек)⁷⁸.

Соглашаясь тут с методологической обоснованностью критики, проведённой Аликберовым А.К. в отношении построений М.А. Казембека и А.В. Гадло (касательно локализации «Ирхана»)⁷⁹, не могу не обозначить всё же своей личной позиции.

Касательно указанного выше научного вопроса, я вижу себя в качестве сторонника М.Г. Алиханова-Аварского и В.Ф. Минорского. Что же касается двух последних авторов, то отождествляли они восточнокавказский «Ирхан» с Хунзахским, как известно, плато и с традиционным центром последнего – древним аулом Хунзах⁸⁰.

Не оставил А.К. Алибеков без внимание и один любопытный восточнокавказский топонимVI-VIII вв., упоминаемый, кстати, арабскими авторами классической эпохи (IX-X вв.), который читают ныне – чаще всего – как Алал. В процессе сопоставления последнего с этнической и географической номенклатурой современного Дагестана солидарен наш исследователь с В.Ф. Минорским. Это означает, в свою очередь, что Алал предлагается – на страницах монографии – считать за искаженное написание аварского «Андалал» (Г1андалал)⁸¹, с чем согласиться весьма трудно; данная характеристика касается также идеи, навязываемой некоторыми слесарями представителям научной общественности: относительно тождественности Алала урочищу Гьялял, лежащему – по их словам, – на землях сел. Вихли, которое стоит в Кулинском районе РД⁸². Особенности арабского письма — формы искажения букв при их переписке, а также описания пути войск Марвана II, который был пройден ими по Горному Дагестану в конце 30-х годов VIII в. (согласно ал-Куфи), и еще некоторые другие моменты, заставляют меня думать тут иначе, чем вышеназванные исследователи. Более вероятно, как видится, предположение, что Алал//Балал тождествен дагестаноязычному сел. Калял, стоящему в Мухахском ущелье РА.

С отдельными научными положениями Аликберова А.К., касающимся исторической географии Восточного Кавказа, можно попытаться, конечно, спорить, ибо такова ныне степень изученности: письменных источников, местной топонимики да и проблемы в целом. Не обращаться же к его монографии, не изучать ее с максимальной внимательностью, наверное, вряд ли кому-либо удаться. Дело в том, что она являет собой хранилище огромной информации: в сферах фактологии, библиографии и полета мыслей кавказоведа.

Последние слова касаются, конечно, и восьмидесяти страничной главы Распространение ислама среди горцев Кавказа в период Арабского халифата⁸³. В ней содержится — наряду с фактами, которые собрали поколения кавказоведов, – немало информации, вводимой в научный оборот лично А.К. Аликберовым. Это — эпиграфические памятники из различных частей юго-восточного Дагестана, исторические предания и прочее. Нельзя здесь не отметить и того, что в отмеченной главе убедительно разбирается и, как результат, (опять же убедительно) раскрывается процесс «распространения ислама», в пределах VII-XI вв. Касается сказанное, однако, мусульманизации, лишь Дербентской зоны РД и прилегающих земель, а это – территории, которые находятся вне поля зрения автора данной диссертации.

Магомедов М.Г., который возглавляет в течение долгих лет кафедру «Истории Дагестана» Классического Университета Дагестана (ДГУ), опубликовал недавно фундаментальную монографию Древние государственные образования Дагестана⁸⁴. Опираясь на значительное количество письменных, археологических и иных источников, а также на монографии и статьи многочисленных исследователей, которые трудятся в разных уголках мира, названный известный кавказовед – один из крупнейших российских специалистов в области истории кочевых народов Восточного Кавказа – высказал на её страницах свои ценные соображения. Они имеют самое прямое отношение к вопросу общественно-политических процессов, датируемых эпохой средневековья, проходивших в тех частях кавказского региона, в которых проживают издавна дагестаноязычные народности и племена.

Опираясь на археологический материал, в массе которого многое выявлено из земли самим Магомедовым М.Г., а также привлекая известные письменные источники (прежде всего это Мурудж аз-захаб ал-Масуди), данный исследователь привязывает себя к числу сторонников идеи о существовании «Джидана»⁸⁵. Будучи убежден, что Кайтаг и «Джидан» являются совершенно разными политическими единицами Северо-восточного Кавказа, Магомедов М.Г. пишет, что «об их отождествлении не может быть и речи». Так он смотрит на весьма не простой вопрос исторической географии Восточного Кавказа, вопреки позиции Д. Оссона, В.Ф. Минорского, Б.З. Заходера, А. Р. Шихсаидова и других ученых. Локализует же Магомедов М.Г. государственное образование «Джидан» на Прикаспийской равнине и в прилегающих к ней частях дагестанского предгорья – начиная примерно от южной границы Карабудахкентского района РД. Предполагается считать его, при этом, хазарским наследием в северокавказском регионе, которое «сложилось» в VIII в., а просуществовало до XI в. «Гибель» этого «Джидана» связывается Магомедовым М.Г. с тюркоязычными кипчаками, которые «наводнили просторы Северного Кавказа»⁸⁶.

Являясь сторонником научной идеи о том, что государственные образования дагестаноязычных горцев возникли на «территории», которая входила ранее в состав Кавказской Албании, видит Магомедов М.Г. таковыми же истоки и Серира⁸⁷. Здесь, однако, многое упирается в то обстоятельство, что авторитетные албанисты 2-й половины XX-XXI вв. считают: территория Албанского «царства» I в. до н.э. – III в. н.э. включала в себя, если брать Дагестан, лишь земли народностей входящих в лезгинскую языковую подгруппу, то есть «Северный Лезгистан». Албанское же «царство» III-V вв. н.э. ограничивалось, – в территориальном отношении, — по их мнению, дагестаноязычной зоной восточного Закавказья.

Столицей раннесредневекового Сарира видит Магомедов М.Г. хорошо укрепленный пункт, стоявший на плато «недалеко от селения Батлаич» (урочище «Чинна»), который носил якобы название «Хумрадж»⁸⁸. Специалисты по арабографическим рукописям, правда считают, что отмеченное слово (Хумрадж) является всего лишь искажением от Хумзах (мнение, к примеру, В.Ф. Минорского), притом что последняя форма написания топонима Хунзах, являясь старинной, зафиксирована в дагестанских текстах XIV-XV вв. и более позднего времени.

В монгольскую эпоху, как пишет М.Г. Магомедов, столицей «правителей Аварии» после сожжения и разрушения «Хумраджа» (XIII в.), становится известное аварское сел. Тануси⁸⁹. В вопросе о важности роли селения Тануси в средневековой истории Аваристана имеет Магомедов М.Г. – об этом следует здесь сказать – предшественников. Можно назвать здесь, к примеру, такого авторитетного дагестанского исследователя как Р.М. Магомедов.

Вопрос о существовании в дагестанских горах (Х в.), населенного пункта именуемого «Хумрадж» – столицы Сарира – впервые, поднят, как кажется, именно Магомедовым М.Г., если брать здесь среду профессиональных историков. Раньше, впрочем, его часто оглашали, правда в устных беседах, оппозиционные политики, например, известный морской офицер А.М. Алиев. Позиция — очень интересная. Особенно это имеет место в связи с локализацией «Хумраджа» на батлаичинском урочище «Чинна» (Ч1ина-мег1ер), но все таки остаются тут неясные моменты. По какой, например, причине в Хунзахе найдено значительное количество грузинографических надписей сарирской эпохи, также как и арабские надписи XII – XIII вв., а в батлаичинском урочище Чинна подобная (да и вообще какая-либо) эпиграфика не обнаружена, хотя остатки внушительных сооружений сохранились — ? Тут есть, наверное, над чем подумать.

Магомедов М.Г. выставляет на суд научной общественности совершенно оригинальный взгляд на такой спорный в кавказоведении вопрос как локализация Филана. Данное государственное образование Восточного Кавказа предлагает Магомедов М.Г. располагать – предварительно показав своё знакомство с историографией вопроса о Филане, – в Андийской котловине Сулакского бассейна⁹⁰. Как, однако, согласовать данную локализацию с описаниями арабо-мусульманских походов на Северо-восточный Кавказ (VII-VIII вв.), сделанный в IX-X вв. (например, ал-Куфи), который показывают Филан в числе политических образований лежащих к югу от Дербента -?

Обращаясь к непростому вопросу локализации «Шандана», становится Магомедов М.Г., практически на позицию В.Ф. Минорского. Это означает, в свою очередь, отождествление данного политического образования с «Акуша-Дарго» (XVIII-XIX вв.), но Магомедов М.Г. указывает тут: с добавлением к акушинским землям «междуречья Гамриозень и Артозень в их верхнем и нижнем течении», причём «шанданцы» были потомками прикаспйских гуннов, «переселившихся в горные районы»⁹¹. Здесь его подход соответствует – следует отметить – научному мнению, которое высказал немного раньше Р.М. Магомедов, при том, что вопрос «междуречья» идёт, в конечном счёте, от статьи автора данных строк.

Давая обстоятельный обзор истории средневекового Кайтага, продолжает Магомедов М.Г. – думается, что вслед за текстом А.Р. Шихсаидова, который был опубликован в 1969 г., — отождествлять Кайтаг с «Хамзином»⁹² арабографических рукописей IX-X вв. В работе Магомедова М.Г., однако, желательно было бы увидеть тут и конкретное обоснование неприятия им отождествления, которое предложил ранее В.Ф. Минорский: Хамзин это Хамри, то есть территория нынешних Каякентского и, частично, Сергокалинского районов.

Здесь я посчитал целесообразным остановиться, более или менее подробно, лишь на некоторых острых положениях, имеющихся в фундаментальной монографии, написанной лидером учёных классического Университета – тех, кто заняты в наши дни изучением истории Дагестана. В ней аккумулированы, как видится, их взгляды на изучение прошлого народов РД, которые сформировались постепенно – в результате диспутов и споров, проходивших в рамках заседаний кафедры «Истории Дагестана» и Учёного совета Исторического факультета ДГУ.

б) Восточное Закавказье, Присамурье, бассейны Джурмута и Метлюты.

Если взять Восточный Кавказ, точнее – тот регион его, в котором проживает испокон веков дагестаноязычное население и где зафиксированы политические образования с его (дагестаноязычного населения) преобладающей ролью, то нельзя тут не обратить внимание на Закавказье. Дело в том, что восточная часть последнего – та, где обитают этносы аварской и лезгинской подгрупп, оказалось, причем довольно рано, в поле зрения российских колонизаторов императорской эпохи, а также – грузинских аристократов и, в меньшей степени, армянских церковно-политических кругов.

Причиной этому было во многом то, что восточное Закавказье занимало стратегически важное положение для жизни региона ориентированного на Тифлис. Это – во-первых. Во-вторых же, оно являлось одним из райских уголков земного шара⁹³, причем территорией относительно легкодоступной для регулярных армий, и в то же время не особенно густо населенной⁹⁴. Такая ситуация сложилась там к середине XVIII в., после сражений этнических дагестанцев с армиями Надир-шаха Афшара. Соответственно, данная территория (Закатальский округ и Нухинский уезд Российской империи) представляла собой, в XIX – начале ХХ вв., лакомый кусок в глазах иноземцев, жадных до чужого имущества⁹⁵.

Итак, конкретно материальные интересы отдельных представителей военных кругов империи и хищнические планы различных чужеземцев, существовавшие в отношении благодатных земель дагестаноязычного населения восточного Закавказья, не остались бесследными. Они стали главной причиной весьма большого внимания к указанной территории, проявленного пишущей публикой XIX – начала ХХ вв. Поэтому-то и существует столь значительное количество работ, созданных в отмеченное время (в основном опубликованных), рассказывающих о прошлом обозначенной части территории восточного Закавказья.

Особенно много их было посвящено средневековой и новой истории Закатальского округа Российской империи, «сада Закавказья», а также земельным отношениям, которые имели тогда место там⁹⁶. Ведь именно указанную территорию, где существовала (до первых десятилетий XIX в.) независимая от закавказских соседей дагестаноязычная государственность, планировали чужеземцы очистить от коренного населения – путем его обезземеливания, лишения привычного стиля жизни, «опускания» по лестнице социальной иерархии и последующей ассимиляции.

В эпоху активного утверждения власти Российской империи на Восточном Кавказе российские военно-административные круги уже имели в своих руках значительный, собранный заранее в практических целях: геолого-географический, историко-этнографический и иной материал о регионе. В числе такового были, к примеру, тексты исторических сочинений о тимуридской эпохе (XV в.), или же компиляции, сделанные на основе их в пределах Ирана и Средней Азии в XVI в. и позднее. Как бы там ни было в реальной действительности, но С. Броневский – автор объемистого сочинения Новейшие географические и исторические известия о Кавказе (1823 г.) знал о содержании названных сочинений, вероятнее всего, правда, через переводы их текстов на западноевропейские языки.

Он, как кажется, первым из «христианских» историков нового времени указал на то, что к рубежу XIV-XV вв. Шекинская провинция Восточного Кавказа находилась под властью «султанов» из рода Орлат (у него: Ерлат). Это были мусульмане, которые оказали вооруженное противодействие войскам эмира Тимура Барласа-Самаркандского. После же утверждения на Иранском нагорье Сефевидов (начало XVI в.) «признали» правители Шеки – пишет С. Броневский – власть данной шиитской династии шахиншахов. Вследствие этого обстоятельства стала общественно-политическая жизнь шекинцев развиваться с тех пор в рамках Ширванского беглярбекства⁹⁷ (генерал-губернаторство) Сефевидской державы.

Коцебу М.А. и его взгляды на историю джаро-белоканцев и елисуйцев, изложенные в 1826 г. ⁹⁸, оказались принятыми в ряде работ XIX — начала XXI вв. Правда, однако, делать ссылки на М.А. Коцебу другие авторы часто забывали.

Видение истории джаро-белоканских и елисуйских «лезгин», которое сформировалось в мозгу М.А. Коцебу, опиралось, – как мне представляется, – в первую очередь на предания, являвшиеся по происхождению своему кахетинскими и ингилойскими (?). Главные же выводы, к которым пришел он следующие:

а) Весьма давно, в эпоху грузинского военно-политического величия (XII – первая половина XIII вв.), сложились в пределах Закатальского округа Российской империи (ниже: 30) две территориальные единицы, подчиненные грузинским царям. Находились они тогда в статусе автономных княжеств Грузии. Одно из них соответствовало, при этом, нынешним Белоканскому и Закатальскому районам Республики Азербайджан (ниже: РА), а другое, как пишет М. Коцебу – Кахскому району (РА). Жили по его мнению, исключительно грузины, которые были по своей религии — христианами.

Что касается грузинских письменных источников, как средневековых, так и более поздних⁹⁹, то по данной исторической теме дают они весьма отличную информацию. Это – сравнительно с тем, что сообщает нам Коцебу М.А.

б) Примерно в первой половине XIII в., начали по «рассказам старожилов», вторгаться в пределы Кахетии дагестаноязычные горцы, составляя, временами, полчища в десятки тысяч воинов. Эти люди Кавказских гор, – джурмутцы, кусурцы и тленсерухцы, то есть носители аварского языка, и еще жители тех присамурских селений, где говорят ныне по-цахурски (сс. Мишлеш, Цахур), а также каляльцы, — которых именовали грузины термином «глуходар», (<булхъадар «аварец» по-цахурски), хорошо знали территорию 30. Дело в том, что, по словам М.А.Коцебу, «нанимались» они раньше, причем в течение многих столетий, к кахетинцам «отправлять самые тяжелые работы», делая это «единственно для пропитания себя».

Последнее положение является, конечно, вполне вероятным, хотя оно и не отражено в каких-либо относительно старых источниках. Что же касается заявление М.А.Коцебу об огромных полчищах этнических дагестанцев, то породили его, думается, в конечном итоге, упомянутые им «сторожилы».

в) Стали происходить тут в восточном Закавказье кровопролитные, причем для обеих сторон, – для грузиноязычных христиан Кахетии и для дагестаноязычных мусульман Северо-восточного Кавказа (последние ограничивались вначале «воровством» и мелкими грабежами) – сражения. В конце концов, однако, последние «увенчаны были решительной» победой, обретенной стороной «глуходаров», которым помогли тут «соседственные с ними племена дагестанские». Одержана она была ими «над соединенными силами царя кахетинского». Произошло же это историческое событие, подтверждения которому в старых рукописных источниках, правда, не имеется, в первой примерно половине XIII в.

г) В результате одержанной победы земли алазанского левобережья, соответствующие территории 30 изменили свой политический статус. Они, как пишет М.Коцебу, оказались «завоеванными» пришельцами из современной Республики Дагестан, а именно – с верховий Самура и из бассейна р. Джурмут (верховья Аварского Койсу), которые являлись приверженцами ислама.

Данное указание М.А. Коцебу не видится мне беспочвенным измышлением, либо свидетельством его грубейшей ошибки в одной из главных сфер истории Восточного Кавказа. Достоверный источник, на который дагестановеды не обращали раньше внимания, заставляет лишь внести тут определенное исправление в вывод М.А. Коцебу: в XIII в. дагестаноязычное население Закатальской зоны РА имело свою, причем мусульманскую, государственность, но было это образование, типа «номовых» государств древности. Принадлежало же оно, что важно, не пришельцам из Дагестана, а древнему местному исконно дагестаноязычному населению Закатальской зоны.

д) Тогда же, то есть примерно в XIII в., часть дагестаноязычных «глуходаров» перешла через Главный Кавказский хребет – пишет М.Коцебу – и построила «себе» в восточном Закавказье «селения», сделав это «при каждом выходе» из «ущелья». В данной связи небезынтересно, что существование там в XIII в. (по крайней мере, в труднодоступном Джарском ущелье) укрепленных поселений дагестаноязычных мусульман подтверждается.

е) Пришельцы с территории современного Дагестана создали в восточном Закавказье «Чарские владения». Что же касается Курмухского речного бассейна (РА), то тамошний эристав, пишет М.Коцебу – он управлял указанной закавказской территорией «именем царя» Кахетии, сидя «в городе» Ках, — «не противился» завоевателям, то есть дагестанцам. За это, в свою очередь, последние «отдали ему всю» ту «землю», которой он управлял. Сделали завоеватели, это с условием, однако, чтобы «он принял» «магометанскую веру» и, как результат, «способствовал» бы «быстрейшему распространению ее в своих владениях». Вот этот-то «грузинский князь» и стал, по словам М.Коцебу, первым «султаном», который «принял» данный «титул», что сделано было им с подачи джарцев. Ставку свою этот правитель, ставший теперь уже мусульманином, перенес из равнинного Каха в горный пункт Елису, где «лезгинское» население (XIX – начало XX вв.) считало свои родным языком аварский.

Обращение к дагестанским арабоязычным источникам пятнадцатого столетия, а также – рубежа XVII-XVIII вв., рисует тут иную, однако, картину. Согласно данному материалу, в XV в. перебрался в сел. Цахур, мусульманин по имени Алибек, происходивший из дагестанских аристократов. Затем переселяется он из названного пункта в восточное Закавказье – в аварское сел. Чардахлар (Чудухлуй), где создает для себя небольшое княжество. Потомки этого Алибека стали известны позднее как «султаны Елисуйские». Таким образом, видно, что дагестанская версия событий, произошедших в Елису (фактически это родовое предание султанов), имеет полное расхождение с вышеприведенной версией.

Анализ показал, при этом, что версия становления Елисуйского султанства, которую приводит офицер Коцебу, взята – в конечном счете – из Истории грузинского царевича Вахушти. Это – неправильное изложение исторически достоверных событий, происходивших в восточном Закавказье, а точнее – в бассейне р. Курмухчай.

Почти сразу после ликвидации Джарской республики, что осуществлено было Российской империей, приступили отдельные офицеры¹⁰⁰ к обобщению доступных исторических сведений о закатальских «лезгинах». Так, некий Корганов — майор российской службы, (судя по фамилии, происходивший из армян – составил в 1831 г. «записку», которая была озаглавлена Краткое сведение о Чарской области. Доступна она мне, к сожалению, лишь через вторые руки¹⁰¹. Несколько позднее (в 1847 г.) похожая по содержанию работа написана была начальником Белоканского уезда Колюбакиным¹⁰². Обе работы построены с учетом исторических преданий, распространенных в среде дагестаноязычного населения. При этом, однако, в текстах Корганова и Колюбякина чувствуется привлечение – к делу описания закатальского прошлого – еще и грузинской исторической традиции; к примеру, ошибочное выведение топонима «Джар» (Ч1ар) от грузинского слова джари – войско.

Ценность данных работ о Джаро-Белоканах и Елису, созданных в 1-й половине XIX в., заключается в их оригинальности. Это и неудивительно, ибо в руках у Корганова – по крайней мере, – не было какой-либо авторитетной научной записи, откуда мог бы он переписывать факты и исторические выводы.

Из названных материалов (Корганов и Колюбякин) вытекает, что в давние времена пришли из Дагестана в кахетинское Закавказье мусульмане. Согласно Корганову, названные люди были, при этом, эмигрантами «из Аварии», что означало в те годы из Хунзахской зоны Дагестана, а расселились они в Белокано-Закаталах. Что же касается бассейна р. Курмухчай (РА), то «лезгин», которые стали селиться там, Корганов считает «преимущественно цахурскими».

Сказанное тут не вызывает особых возражений. Имеет оно отношение, однако, к происхождению лишь верхушечных прослоек общества 30.

Касательно генезиса закатальской дагестаноязычной государственности пишет Корганов, что в связи с угрозой христианскому грузиноязычному населению аварцы переселились в Закавказье. Произошло, при этом, сказанное событие «по приглашению грузин», что немаловажно, еще до начала ирано-турецких войн (XVI-XVII вв.). Сделано же было это, по словам Карганова, для защиты грузин от врага, угрожавшего им тогда с восточного направления.

Указание это взято майором, думается, не с небес. Дело в том, что по сообщению источников XVII в., стояло на склонах Главного Кавказского хребта авароязычное селение, жители которого были, по сути дела, платными осведомителями грузинских правящих кругов. Они информировали грузин о грядущих нападениях в их пределы, которые готовили жители Центрального Дагестана.

Акцентирование внимания на роли сефевидского фактора в деле формирования в Закавказье относительно обширной мусульманской государственности этнических дагестанцев является тут еще одним интересным моментом; в тексте Колюбакина выделен, конкретно, шах Аббас I, после кахетинских акций которого «авары спустились с гор и заняли всю Енисель», причем «как ее восточную часть (бывшее Елисуйское султанство), так и западную (бывшие владения Чарские)».

Оценивается сефевидский фактор в разбираемых работах 1-й половины XIX в. как объективно положительный – для политического развития дагестаноязычного населения восточного Закавказья. Названные выше авторы – офицеры утверждают, что иранцы постепенно ослабили грузинский народ, особенно жителей Кахетии. Это обстоятельство, в свою очередь, позволило усилиться «лезгинам», после чего данные мусульмане «стали господствовать над туземным населением» ¹⁰³.

Против приведенной здесь точки зрения – высказываемой, кстати, впервые, – современная историческая наука, обладающая источниками неизвестными ранее, выступать, думается, не станет.

В 1834 – 1835 гг. опубликован был в Санкт-Петербурге интересный труд о Кавказе. Автор его являлся выходцем из рода Зубовых¹⁰⁴, влиятельных лиц 2-й половины XVIII в., одним из которых был командующий группировки российской армии. Речь идет здесь, причем, о той, которая прошла в1796 г. по Западному Прикаспию до границы Ирана.

Автор сочинения П. Зубов использовал, кроме – можно предположить, — материалов восходящих к Зубову Валериану, командиру вышеназванной группировки (для него работали в 90-е годы XVIII в. десятки людей – собирая предания и прочее), еще различные научные разыскания и тексты. Среди них были, как неопубликованные в то время, так и уже опубликованные. Из числа последних были, думается: одно из сочинений Ю. фон-Клапрота, Картлис Цховреба и, наверное, работы А. Гильденштедта, М.А. Коцебу, Корганова.

Для сочинения П. Зубова характерным признаком является трезвость мысли и ее самостоятельность. Это, как мы знаем, является типичным для высокопоставленных военных различных наиональностей.

П. Зубов пишет, что после того, как Сефевиды ослабили Грузию, стали продвигаться через «Кавказ» в западном направлении «лезгины», придерживавшиеся ислама – выходцы из тех дагестаноязычных общин, которые, «сначала были в зависимости от царей Грузинских», но «потом» стали «союзниками оных». Они люди гор, находясь теперь «в некоторой зависимости» от правителей сидевших в Хунзахе-Аваре, «покорили» тут «всю страну». Подразумевается же под последней то достаточно обширное закавказское пространство, которое простирается от Главного Кавказского хребта «до реки Алазани».

С целью обеспечения «лучшего устройства новопокоренной» территории, которая являла собой «лучшую часть» Закавказья, «лезгины», – пишет П.Зубов – сохраняя состояние зависимости от дагестанской Аварии, построили крепость Джар, ставшую в последующие столетия известным на Кавказе исламским центром. Гарнизон ее, при этом, был составлен тогда из пяти дагестаноязычных «обществ», которые современное кавказоведение характеризует как голодинские тухумы. Были же это: Чапаровы; Тлебеловы; «Аппиан» (Х1анапиял — ?), которые проживали в начале XIX в. лишь в Белоканах; Нухиевичи; Чумчаевы.

С течением времени эти «лезгины» алазанского побережья, приняв в свою среду «татарских» переселенцев из других зон Закавказья, и столько же («равномерно») людей «из Аварии», то есть из Хунзахской зоны Дагестана, усилились заметно в количественном отношении. Вот тут-то и построили они новые крепости в восточном Закавказье: Белоканы, Катех и Закатала.

Идея Зубова П. здесь, таким образом, та, что установление в восточном Приалазанье политической власти дагестаноязычных масс произошло не хаотично. Имело место это в конечном итоге, под руководством дагестанской светской власти. Исходила она от мусульман Хунзахского плато.

Такая позиция российского деятеля ХIX в. должна представляться трезво мыслящему человеку правильной. Ведь понятно, что без руководства, осуществляемого из Дагестана – из традиционного центра политической власти – ликвидация в Приалазанье многовековых позиций грузинских феодалов вряд ли могла бы осуществиться.

С течением времени, пишет П.Зубов, когда власть ханов Хунзаха заметно ослабла, закавказские аварцы, «усилясь постепенно», в конце концов, «отделились» от Аварского ханства. Они «составили» тут «три союза», притом что входили в их состав (?) дагестанские земли, расположенные в бассейне р. Джурмут. Назывались они, пишет П.Зубов, Джаро-белоканский союз (гез), Джинихский союз и Елисуйский союз, которым управлять стали султаны.

Следует, наверное, указать здесь, что первый союз по версии академика Н.В. Дубровина (1871г.), назывался исторически Джарским и включал он в свой состав «лезгинские» поселения восточного Закавказья, которые стояли начиная от Джара и до Белокан; второй «лезгинский» союз назывался Тальским и включал он поселения (с голодинскими тухумами) доходящие до сел. Джиних; третий союз назывался Елисуйским.

Род султанов Елисуйских Зубов П. (1835 г.) не приписывает к грузинским эриставам. Он указывает лишь то, что султаны эти происходят «из княжеской фамилии издревле обосновавшейся в сих местах».

Грузиноязычное население Закатальского округа обитает, писал П. Зубов, «по большей части» на своих «прежних местах» – на равнине. В ислам оно обращено «силой» — дагестаноязычными завоевателями, после создания последними своей государственности. Среди этих людей, обозначенных в книге термином «ингало», много «тайных» христиан; данное утверждение П. Зубова является, конечно, весьма не точным. Это либо результат дезинформации – предпринятой в отношении его со стороны кого-либо, либо же следствие российских политических построений, ориентированных на будущее.

Тюркоязычное мусульманское население 30, «родство» с кем дагестаноязычные «почитают пятном», то есть позором, называется «мугал». Происходят эти мугалы (мугъал — «монгол»), писал П. Зубов, в конечном счете, из сел. Муганло, которое расположено около Тбилиси в уезде «Казах», но позднее, присоединились к ним «разновременно» и другие «татары».

Муганлинцев характеризовать можно как тюрок «издревле поселившиеся» в 30. Для них, как общины, характерно то, что они – пишет П.Зубов – «соперничуствуют с лезгинами». Вторая же тюркоязычная группа населения джаро-белоканской зоны, указывает П.Зубов, это те, кто «платят подать» дагестаноязычным¹⁰⁵.

В числе солидных – объемом и содержащейся информацией – работ по истории 30 назвать следует Очерк Закатальского округа, который принадлежит перу А. Посербского¹⁰⁶. Последний, как видно из текста его сочинения, был человеком весьма начитанным в западноевропейской и, думается, в русской научной литературе. Характерным для А. Посербского (1865 г.) было, при этом, то, что он – являясь человеком, видимо, не только образованным, но и вдумчивым, понимал значимость: традиций, экономики, а также природно–географического, климатического и этнического факторов в развитии исторических процессов на Кавказе, особенно в эпоху Древности и в Средневековье. Поэтому-то в начальной части своего Очерка уделяет Посербский А. значительное место общим, рассуждениям на указанные темы. Опираются они на опубликованные к тому времени сочинения.

Для темы предлагаемой диссертации наиболее интересными являются, в данном случае, указаний А. Посербского: на традиционные границы различных образований; на существующие речные переправы; на места прохождения старинных путей; на их удобство для передвижения путников, воинов и торговцев¹⁰⁷.

Дает тут А. Посербский, кстати, весьма достоверную информацию, что видно становится в ходе сопоставления ее с показаниями извлеченными из иных источников. Это, как представляется, материал исходящий не столько из личных наблюдений над физической и этнической географией Округа, сколько результат бесед с российскими военнослужащими, участвовавшими в Кавказской войне, а также – следствие обращения к документации военного ведомства.

Несколько слов об источниках А. Посербского, на основании которых он создал свой Очерк Закатальского округа; эта работа, кстати, поступила в редакцию Кавказского календаря, по моему мнению, в не доведенном до кондиции виде. Видно сказанное, в первую очередь, из ее не совсем четкой внутренней структуры.

Отмечу, что А. Посербский проявлял интерес к письменным источникам по закатальской истории. Тут пришел он, в конце концов, к следующему выводу: у «лезгин» 30 нет «письменности», надо понимать на родном языке (здесь, однако, Посербский явно ошибается)¹⁰⁸, но имеется у них своя летопись, начертанная на арабском языке¹⁰⁹. Подразумевается под ней, скорее всего, Хроника войн Джара, которая повествует о событиях в Закавказье и на Северном Кавказе, происходивших в восемнадцатом столетии¹¹⁰.

Судя по упоминанию Посербским А. царевича Константина Багратиони, который организовал в 1605 г. убийство своих близких¹¹¹, можно допустить, что данный автор был знаком с Историей Вахушти или с выдержками из Картлис Цховреба. Интересно, что временем жизни именно этого царевича (убит в 1605 г., но А. Посербский относит, – несомненно, по ошибке – его правление к концу XVII в.), кстати, ярого мусульманина-шиита, датирует названный автор XIX в. одно важное для нашей диссертации событие. Это – «перевес» над кахетинскими грузинами, который «взяли», в конце концов, этнические дагестанцы, действуя на территории ЗО¹¹².

Будучи человеком, который вынужден опираться на устный материал, Посербский А. отмечает, что встретился он со слабостью исторической памяти в среде местного населения¹¹³. Согласиться с этим, однако, будет не легко. Дело в том, что от закатальских «лезгин» дошли до наших дней исторические предания, которые были записаны: ими самими – на восточных языках (в пределах XVIII-XIX вв.)¹¹⁴; российскими военными и чиновниками – по-русски (в течение девятнадцатого – начала двадцатого столетий). Данный материал сохранился причем, на страницах многих работ, перечисляемых в тексте диссертаций. Мало того, в тексте Очерков Закатальского округа зафиксировано несколько свидетельств обратному, а именно – наличию хорошей исторической памяти у закатальцев, в том числе «лезгин»¹¹⁵.

Дело здесь, как мне видится, не в слабости исторической памяти, а в подозрительности закатальцев. Они, будучи людьми со значительным военнм опытом и знанием приемов военной разведки, усматривали, вероятно, за невинными вопросами любознательного А. Посербского – о прошлом населения ЗО – политический подтекст. Подразумевается же под последним – наличие у официального лица желания навредить им при помощи государственных структур: произвести очередную конфискацию массивов «мусульманской» земли, с опорой на шаткие аргументы, взятые из истории Заалазанья.

Исторические взгляды А. Посербского основаны на материале преданий, рожденных в среде населения ЗО, и, как представляется, на базе его знаний об истории Кавказа. Отличаются они своей оригинальностью, на фоне представлений его предшественников.

За древнейшее население территории ЗО Посербский считал албанцев, после ухода которых поселились там грузины¹¹⁶. Это мнение, кстати, получило позднее развитие в брошюре Д. Бакрадзе Заметки о Закатальском округе. Последний считал, — вряд ли справедливо, – что «в глубокой древности» являлся ЗО частью Кавказской Албании, но позднее территория эта вошла в состав Эретии, имевшей грузинское население, которое, однако, придерживалось григорианства¹¹⁷. Достаточно любопытно, в данной связи, что в научных кругах Западной Европы XIX – начала ХХ вв., хорошо знавших о наименовании части Шотландии термином Алба¹¹⁸, существовало одно своеобразное для нас мнение. Приверженцы его считал древнейшим населением Кавказской Албании, как ни странно, кельтов¹¹⁹, группой внутри которых являлись шотландцы; не отрицая здесь фактора чистой науки и влияния идей романтизма (интерес к кельтской проблеме), трудно не видеть за данной концепцией военно-политических интересов Британской империи.

В Средневековье поселились на горах лишенных леса, которые высятся над г. Закатала (Гомзогор), выходцы с территории современного Дагестана, являвшиеся, тогда, судя по тексту, мусульманами. Посербский А. отметил, при этом, что пришельцы составили там несколько тухумов и затем он перечислил их¹²⁰. Данный материал его, который перекликается с указаниями П.Зубова и, в меньшей степени, М.А.Коцебу, есть основания считать достоверным. Все это повторил позднее, правда без ссылок на А.Посербского, А. И. Фон-Плотто¹²¹, чья работа получила большую известность в кавказоведении.

В годы правления эмира Тимура Барласа-Самаркандского закатальское и шекинское предгорье (военно-стратегически важные входы в ущелья-дороги) заселили – по словам А.Посербского – тюркоязычные мугалы. Они, как можно понять, являлись тогда мусульманами.

У закатальский «лезгин», кстати, сохранилось довольно много воспоминаний об эмире Тимуре и о его действиях в восточном Закавказье¹²². Это и не удивительно, ибо войска его достигли закавказских земель населенных леками и, как можно понять, погромили их¹²³.

Начало борьбы за левобережье Алазани (между грузиноязычными христианами, с одной стороны, и мусульманами восточного Закавказья, которых представляли «лезгины» и султан Елису – с другой) датируется А. Посербским XVI в., как минимум. К 1605 г. дагестаноязычное население получило тут «перевес». После же разгрома Кахетии, которое было произведено шахом Аббасом I (1614, 1616 гг.), стали эти люди спускаться с горного массива, что высится над г. Закатала, и расселяться затем в благодатном предгорье. Делали они это вытесняя грузин оттуда, как и тюркоязычных мугалов, на жаркие равнины – сторону побережья р. Алазань¹²⁴.

Данная позиция А. Посербского не должна, наверное, вызывать особого возражения. Дело в том, что находит она подтверждение в нескольких источниках, в том числе и в записке М. Кудутлинского – известного дагестанского ученого конца XVII – начала XVIII вв.¹²⁵, которую обнаружил и ввел в научный оборот автор этих строк.

Касательно становления аварской мусульманской государственности в восточном Закавказье (Джарской республики) пишет А. Посербский, что данный процесс – начатый давно – завершился в начале XVIII в. Кахетинские правители официально уступили тогда «джарцам» все свои права на власть и имущество в пределах ЗО¹²⁶. Данное положение А.Посербского следует считать, в целом, обоснованным¹²⁷.

Одним словом, А. Посербский написал, но не довел до конца – до состояния готовности к публикации, добротный труд по истории и этнологии ЗО. Он превосходит по отдельным параметрам другие работы, имеющие похожее содержание – прежде всего своей источниковой базой, правда, выступающей в виде закатальских преданий. В этом аспекте А. Посербский является настоящим первооткрывателем. Обнаружить более или менее ценное историческое предание о прошлом джаро-белоканской зоны стало после выхода работы А. Посербского весьма трудно.

Работа К. Никитина (1866г.)¹²⁸, которая была посвящена военачальнику Н.Н. Кармалину, является одной из ранних научно-популярных статей об истории Елисуйского султанства. В меньшей мере касается она «Джарских владений».

Автор говорит, что проводя «исследования» в пределах ЗО, ставил он перед собой задачу: дать краткий «исторический» очерк названного выше султанства. Для этого, в свою очередь, К. Никитин использовал различные материалы. В числе их были «сведения», которые собраны «на месте» – в ходе «расспросов жителей», представлявшие собой исторические предания, исходящие как от ингилойцев (грузины), так и от елисуйцев (дагестанцы), причем обретены последние от некоторых «из елисуйских беков»; разобранный выше текст М.А. Коцебу (Сведения о Джарских владениях); возможно, записки Корганова и Колюбякина; указания каких-то «других источников», среди которых стоял, может быть, текст грузинского царевича Вахушти.

Никитин К. пришел – на базе доступных ему материалов – к следующим выводам:

а) Еще в начале XI в. бассейн р. Курмухчай (Елисуйские земли XVIII -XIX вв.) пребывал в составе Кахетинского царства, как и вся территория 30. Именно в то время — тогда, кстати, уже стояли в ущелье «Амман-дара» (Гьаммам…) крытые бани – был построен «елисуйский завал», находившийся в «одной версте» к востоку от сел. Елису, и были оборудованы соответствующим образом пещеры, имевшиеся в отвесной скале горы «Алтуркан». Там, как «говорит предание», жили тогда «грузинские монахи». Тот факт, однако, что названный завал был построен в качестве сооружения, задачей которого была защита от нашествия со стороны равнины, заставляет сомневаться в утверждении-датировке К. Никитина (завал «был построен в отдаленные времена господства грузин»). Нельзя здесь не отметить и того обстоятельства, что касательно пещер «Алтуркана» существовали на Елисуйском участке ЗО (XIX в.) и «другие» – чем указанные выше, — «сказания». Последние связывали эти пещеры с эпохой монгольских нашествий и обозначали их как места укрытия прикурмухцев от кочевников.

б) В пределах XI в. кахетинский царь Ираклий III разделил обширную Кахетию на несколько частей, на одной из которых сложилось позднее Елисуйское султанство, а на другой образовалась Джаро-белоканская республика. Во главе этих единиц, характеризуемых К. Никитиным как «области», были поставлены тогда эриставы. Столицей одной из них был, при этом, крупный экономический центр региона – «город» Ках.

в) К началу XVII в. Кахетия попала под власть Ирана и тогда шах Аббас I принудил кахетинского царя Александра «уступить» ему Ках с прилегающей «областью» – за «700 туманов в год». После же разгрома «и опустошения» Кахетии этим шахом (1617 г.), «джарцы» как и «другие горские народы», придерживающиеся ислама, почти беспрепятственно овладевают» территорией Джаро-Белокан и Елису.

г) На части территории 30 власть берут «джарцы», которые «как победители, делаются… господствующим народом» (с1617 г.). Тут они и «обращают в свою собственность» все «земли» Джаро-белоканского участка.

На Кахском участке события развиваются после 1617 г. несколько иначе. Он «имеет свою особенную историю» — кахетинский эристав, управлявший тогда из «города» Ках территорией Курмухского речного бассейна, предложил «свои услуги» джарцам, а фактически подчинился им. В политико-культурном плане, указанный правитель стал оказывать «им» тут «содействие» — в деле распространения «ислама между кахетинцами». Эристав этот строит теперь – на подвластных ему землях – «мечети», пишет К. Никитин, и, причем, одновременно он «разрушает монастыри и церкви». Наконец он, чтобы «успешнее достигнуть своих вероломных целей, сам принимает мусульманскую религию». После этого акта эристав получил от «джарцев» в качестве «вознаграждения» титул султан и «земли с ЗО деревнями», которыми он и «прежде управлял».

д) Названный султан, который «управлял» раньше Курмухской территорией «в качестве кахетинского» эристава, переселился – уже в эпоху существования Джарской республики, мусульманской политической единицы абсолютно независимой от грузин – из равнинного сел. Ках в горное Елису, где он «построил дворец, башни и укрепление, следы которых видны» были и в 1866 г. Что же касается «аборигенов» населенного пункта именуемого Елису, под которыми подразумеваются этнические дагестанцы, то они «поселились» там – пишет К. Никитин – лишь немногим «более 200 лет» тому назад, то есть примерно в 1-й половине XVII в.

Согласно вышеупомянутому родовому преданию султанов Елису, записанному впервые в1700 г., дела происходили, однако, несколько иначе. Оно гласит, что дагестанский аристократ переселился в авароязычное закавказское сел. Чардахлар, а его потомки стали с течением времени султанами Елисуйскими, власть которых распространялась и на Цахурию.

е) Распространение ислама на той части восточного Закавказья, что соответствует Кахскому району РА, заселенной ранее грузиноязычными «христианами», пошло «постепенно». Начало положено было появлением в названных краях первого султана, а затянулся данный процесс примерно на 250 лет. Только после этого «обратилась» Кахско-Елисуйская территория в «мусульманскую провинцию», населенную «новой народностью – ингилойцами»¹²⁹.

Обращение к письменным источникам – как восточным, так кавказским, и их анализ на современном научном уровне свидетельствует, что ряд исторических позиций Никитин К. преподносит читателям, в общем-то, правильно. Есть, однако, в его статье и такие моменты, с которыми соглашаться невозможно.

Российский служащий А.И. фон-Плотто состоял членом Закатальской сословно-поземельной комиссии. Он получил известность тем, что издал в 1870 г. объемистую статью о Закатальском округе¹³⁰, в которой уделено значительное внимание природному и этническому факторам в историческом развитии территории. Это был человек интересующийся прошлым ЗО и, при этом, имевший доступ – по своему служебному положению – к различной ценной информации. Последняя представляет собой, например, запись закатальских преданий, которые собирала для практических целей названная выше комиссия¹³¹. А.И. фон-Плотто использовал также результаты разысканий российских геодезистов (при описании ландшафта 30), а еще – ряд письменных материалов. В числе их видны, кстати, известные в кавказоведении и, соответственно, разобранные выше работы: М.А. Коцебу, Колюбякина, А. Посербского и К. Никитина. Привлекал А.И. фон-Плотто также такие ценные для науки источники, как запись родовых преданий елисуйской аристократии (сделанная в 1700 г.), правда, в устном пересказе своего современника, а далее — Историю царства Грузинского царевича Вахушти (XVIIIв.), написанные по-арабски Законоположения закавказских аварцев (может быть, в устной передаче их содержания) и еще публикации тех своих предшественников, которые несут информацию о ситуации в ЗО, имевшей место в относительно поздние времена — в XIX в.¹³²

Статья А.И. фон-Плотто имеет достаточно четкую и ясную структуру, вероятно, заимствованную автором из каких-то научных работ, написанных профессионалами. В начале своей статьи, следуя плану отраженному в названии труда, фон-Плотто обращается: к описанию ландшафта и почв ЗО, и их потенциального плодородия; к климату ЗО, к наличию там воды, присутствию рыбы в реках и речках, а также – полезных ископаемых; к растительному и животному мирам 30 и т.д. (стр. 1-5). Автор пишет о лесо-садах, имеющихся на территории 30, о наличии там чернобурых лис, о месторождениях меди, серебра, свинца и железа, о целебных водах, о выращивании отличного риса в «лезгинской» зоне Елисуйской зоны и т.д. Вместе с этим, однако, А.И. фон-Плотто не называет тут традиционно существующие пути и особо важные закатальские тропы, – конкретные места и условия их прохождения, и т.д. Это обедняет его данный аспект работы – на фоне того, что написал ранее А. Посербский.

Далее, А.И. фон-Плотто обращается к истории территории 30 (стр. 5-19). В данной части работы заметно, что, после изучения оказавшихся доступными письменных и устных источников, а также наличной кавказоведческой литературы, уловил фон-Плотто наличие существенных противоречий во внутреннем содержании всего этого материала. После определенных размышлений, он пришел, как видно, к мысли, что наилучшим вариантом будет — в ряде случаев — объективный пересказ того, что ему известно, вместо попытки сведения наличных сообщений и фактов в какую-либо систему, не имеющую заметных противоречий¹³³. Поэтому у фон-Плотто о царице Тамаре (1184-1213), говорится, с одной стороны, то, что в годы ее правления Грузия обрела свои максимальные размеры (с этим никто не спорит) и распространяла она свою власть, как можно понять, на территорию 30. С другой же стороны – в работе утверждается, что Тамара жила значительно позднее Чингис-хана (≈ 1155 — 1227). С этим согласиться понятно, что невозможно. Да и вообще, в работе А.И. фон-Плотто средневековая история Грузии – о ней ученый мир XIX в. имел, кстати, достаточно хорошее представление, благодаря сочинениям М. Броссе — излагается довольно сумбурно и с явными ошибками.

Фон-Плотто пишет, используя «народное… предание»: а) В давние времена в пределы 30, являвшегося частью Кахетии, приходили работать дагестанцы, среди которых присутствовали «лезгины», а также — джурмутцы, кусурцы и другие «булхадары»; тут автор статьи повторяет, в целом, М.Коцебу. б) после захвата политической власти в 30 «лезгины», придерживавшиеся ислама, создали там пять «обществ» – Джарское, Белоканское, Тальское, Мухахское и Джинихское; его позиция, в данном аспекте, находится далеко от более логичной – как представляется, – позиции П.Зубова.

ё) Елисуйские султаны – потомки Кахского эристава, который после принятия ислама и оказания помощи дагестаноязычным захватчикам в деле исламизации «вверенного ему народа», говорившего по-грузински, «признан» был закавказскими аварцами «султаном». г) От себя, но в развитие исторических взглядов М.А. Коцебу, наш автор (фон-Плотто) говорит о существовании в административной системе Кахетинского царства (XV-XVII вв.) эриставства Джарского и эриставства Кахского. д) Следуя, по-видимому, тексту Колюбякина, пишет фон-Плотто, что «лезгины», которые раньше занимались воровством и мелкими грабежами в пределах территории 30, входивший тогда в состав Кахетии, «спустились с гор» – после иранских погромов эпохи Аббаса I – и «заняли Джарскую область». При этом А.П. фон-Плотто, имея, по-видимому, информацию о содержании российских архивов (через справки, предоставляемые для официальных структур — ?), особо выделяет XV-XVI вв., как время, когда совершали нападения «на грузинские земли» дагестанцы, – помогая булхадарам – причем находясь под предводительством шамхалов. С этим положением, опосредствовано подтверждающем место Казикумуха в восточнокавказской истории того времени, спорить наверное не стоит.

Рассказывая о событиях XV – начала XVII вв., происходивших на территории 30, фон-Плотто демонстрирует свое знакомство с «преданием» о семи голодинских тухумах. Отметив, что «названия этих тухумов существуют» и во 2-й половине XIX в., фон-Плотто, назвав их конкретно, не пытается, однако, увязать данное «предание» (опубликовано впервые П.Зубовым, а затем в развернутом виде А. Посербским в1866 г. – Т.А.) с другими восточнокавказскими преданиями, а также и указаниями письменных источников.

ж) Конфискация «лезгинами», придерживавшимися мусульманства, земельных массивов у покоренного населения 30, прежде всего у грузин, а также создание там кешкельской системы, датировано в статье А. И. фон-Плотто – как это можно понять, – началом XVII в. В качестве же развития данной позиции А. И. Фон-Плотто рассматривать следует – вероятно – его следующую фразу: «окончательное господство лезгин в нынешнем Закатальском округе», с ликвидацией там политической власти христиан, «началось с XVII века».

з) Опираясь на текст Посербского (?), фон-Плотто пишет: в населенную преимущественно грузиноязычными христианами Восточную Грузию, в состав которой входила и территория 30, проникают, вероятно после походов Тимура Самаркандского, тюркоязычные мугалы, которые создают там свои поселения. и) Под влиянием, возможно, работ Колюбякина и К.Никитина, наш автор указывает, что в предгорной зоне 30 расселиться – большими массами – «лезгины», дагестаноязычные мусульмане, сумели лишь начале XVII в. Тогда же грузины и мугалы были принуждены переселиться из благодатного закатальского предгорья на жаркие равнины Приалазанья (по Посербскому -?), где много комаров¹³⁴.Следует отметить, что данная позиция А.И. фон-Плотто находят в себе определенное подтверждение в дагестанских арабоязычных материалах. При этом, однако, нельзя не напомнить, что дагестаноязычное население проживало в восточном Закавказье, как установила современная наука, задолго до эпохи шаха Аббаса I — «во времена» самой «глубокой древности». Накануне же его нашествий на Кахетию сидело оно в Елисуйском ущелье, в глубине лесистого Джарского ущелья, а также на горе Гомзогор. Там представлено оно было авароязычными мусульманскими тухумами, которые известны в кавказоведении как «голодинцы» (гъолодиссел).

А.И. фон-Плотто обращается в своем тексте к родовому преданию аристократов Елису (существует запись 1700 г.), кстати, как кажется, первым из европейцев. Делает он это изложив предварительно грузинскую версию образования Елисуйского султанства – по царевичу Вахушти и согласно текстам повторившим его М.А. Коцебу и К. Никитина. Опирается фон-Плотто в данном случае, однако, на пересказ предания, который сделал для него цахурец (?) Хаджибаба-эфенди. О последнем известно, что это был человек, которого считали современники знатоком елисуйской и цахурской «старины». Проживал Хаджибаба-эфенди в раятском (грузинско-мугальском) сел. Ках. Указанное предание аристократов преподнес он русским как «народное сказание».

Фон-Плотто изложил предание следующим образом: а) «Очень давно» в елисуйском предгорье жили только грузины, но на равнине – в Приалазанье кочевали мугалы. Летние пастбища последних находились, при этом, в кавказских горах; что любопытно – в первоначальной записи предания (1700 г.) об этом не говорится ни слова. Следовательно идет данная информация либо из раятских, либо из российских кругов. б) Главный населенный пункт предгорья назывался тогда якобы «Тургай», но позднее стали его называть «Ках» (от «адербейджанского» слова «сушенный фрукт»); здесь чувствуется определенное влияние текста К. Никитина. в) Где-то в XII в. был «построен» в Самурской долине населенный пункт «Цахур», который уже в то время стал выделяться своим «многолюдством», что и дало ему силу, а его обитателям «отвагу». К жителям Цахура стали подселяться вскоре «другие племена», которых, однако, превращали тут в раятов. С течением времени в Цахуре возникли кризисные (?) явления, для выхода из которых население стало «избирать» правителей из числа исконных «цахурцев», и именно эти «правители» их оказались – волей судьбы – предками «нынешних елисуйских беков». Здесь, однако, нельзя умолчать о том, что елисуйские «беки» конца XVII — начала XVIII вв. не считали себя выходцами из Цахура, а говорили, что их дагестанский предок по имени Алибек лишь проживал в «городе» Цахуре в течение, причем, короткого времени. г) Жители Цахура, действуя совместно со своими «союзниками», – из числа дагестанских «горцев», стали совершать мусульманские вторжения в Закавказье. В результате их вынуждено было грузиноязычное население уйти, в конце концов, на правобережье Алазани, за исключением, однако, жителей Каха, которые остались на левом берегу и «сделались данниками цахурцев». д) Примерно в середине XVI в., первая группа цахурцев переселилась из Дагестана в Закавказье, в верховья р. Курмухчай. Грузинское войско попыталось было изгнать их оттуда, но было, в конце концов, разгромлено – цахурцами, при участии «хновцев и других горцев». Лет же на 150 позднее данных событий, то есть на рубеже XVII-XVIII вв., «основано» было знаменитое в качестве исламского центра дагестаноязычное сел. Елису; по мнению К.Никитина (1866 г.) селение Елису основано было лет на 70-80 раньше. Совершили этот акт те цахурцы, чьи предки обосновались раньше названного в верховьях закавказской р. Курмухчай, а также – беки, которые возглавляли их тогда¹³⁵; сел. Елису упоминается, как поселение, в дагестанских источниках при описании событий XV вв. е) Сообщает фон-Плотто и о столкновении грузин с дагестанцами, то есть христиан и мусульман восточного Закавказья, которое произошло вблизи елисуйского сел. Сарваг–Сарыбаш. Оно, что важно, находит себе определенное подтверждение в грузинской поэзии сефевидской эпохи, а также в нарративных текстах – к примеру у Вахушти. При этом, однако, предание о названных событиях (впервые записано рукой А. П. фон-Плотто), давая для них неверную датировку (примерно, 2-я половина XVI в.), меньше – как мне видится – искажает реальную действительность, чем памятники творчества грузинских «патриотов», зафиксированные на бумаге во 2-й половине XVII – XVIII вв.

Из текста грузина Вахушти (XVIII в.) взял А.И. фон-Плотто для своей статьи (через французский перевод М. Броссе и, причем первым из русскоязычных кавказоведов), кроме известной («грузинской») версии образования Елисуйского султанства, еще и материал по Джаро-Белоканам. Это – сообщение о заселении «лезгин» в закавказский участок «Пипинети», что совершил кахетинский царь Леван в 1-й половине XVI в.¹³⁶

Касательно распространения ислама на территории 30 фон-Плотто пишет примерно следующее: а) Первоначально «господствующей религией» являлось в 30 христианство и сохранились от той эпохи «развалины храмов и монастырей»; б) Тюркоязычные мугалы и «лезгины» расселились в ЗО будучи уже мусульманами. в) Мусульманизация грузиноязычного населения пошла, первым делом, на тех закавказских землях, которые контролировало Елису. Начало данного процесса соответствует примерно 2-й половине XVI в.¹³⁷, но при всем этом еще в конце XVIII в. имелось там якобы – рассказывали ингилойцы конца XIX в. — значительное количество христиан, которые совершали поломничество к развалинам древнего монастыря (имени святого Георгия), стоявшего в бассейне р. Курмухчай. Небезынтересным будет, при этом, заметить, что согласно названным рассказам, ходили к тем развалинам, наряду с христианами, также и мусульмане – из числа местных жителей. г) На джаро-белоканских землях процесс перехода в ислам тех, кто были прежде подданными Кахетинского «царства», начался – согласно тексту статьи фон-Плотто – позднее, чем в Елису. Пошел он примерно с 1-й половины XVII в. Носил он якобы характер «принуждения» местных грузин к принятию ими «мусульманства», причем в то время имели место разорение церквей и монастырей, о чем пишет, кстати, и К. Никитин –в отношении правда, Елисуйских земель. д) Во времена А.И. фон-Плотто существовало в ЗО предание из которого можно заключить, что в мусульманизации ингилойцев, да и вообще, в укреплении позиций ислама на землях Джарской республики играл большую роль авароязычный тухум Чапаровых (Чапарал). е) Результатом всего этого стало то, что среди грузиноязычных мусульман Джаро-Белокан 2-й половины XIX в. (ингилойцы) имелось, с одной стороны, немало мусульманских фанатиков, а с другой – были: хранители древних христианских аксессуаров, дьяконы и священники. Среди данной категории ингилойцев имелись, причем, лица вышедшие из рядов бывших мулл – эпохи Джаро-белоканской независимости.

В статье А.И. фон-Плотто имеется глава посвященная этническому составу традиционного населения 30 (стр. 19-28). Здесь он использует, несомненно, как личные наблюдения (над ситуацией в Джаро-Белоканах и Елису) так и сведения полученные из литературы; например, из работы А. Посербского Очерк Закатальского округа, из Сборника статистических сведений о Кавказе от1869 г., и, возможно, из статьи К. Никитина о Елисуйском-Курмухчайском ущелье. Не могло пройти мимо А. И. фон-Плотто также и то, что сообщали российские служащие (XIX в.), к примеру топографы, которым пришлось посетить те части 30, куда наш автор почему-либо не добрался.

Касательно положений в области этнологии, которые выдвигает А.И. фон-Плотто, следует сказать, что видит он в пределах 30 лишь три этнические группы. Это «лезгины», мусульмане шафиитского толка, которых этот автор объединяет, как можно понять, в две группы. Первая — джаро-белоканцы, вторая – елисуйцы. Фон-Плотто хотя при этом, и отмечает, большую роль цахурского фактора в истории елисуйских «лезгин», но не видно из его текста, чтобы говорили последние на каком-либо «лезгинском» языке отличном от языка джаро-белоканцев. Вместе с этим, однако, из елисуйской топонимики, присутствующей в статье А.И. фон-Плотто (Огълан булахъ, Къиз-булакъ, Шагьидмек еры, и т.д.), а также из предлагаемых им этимологий, можно уловить, что тюркский язык занимал значительное место в устной речи жителей Курмухского ущелья конца 60-70-х годов XIX в. Имело место это в том числе и среди людей которых относили к числу «лезгин».

Обращаясь к тюркоязычным мугалам 30 фон-Плотто выделяет в их среде подгорных, точнее – равнинных, и горных. Для последних характерным было то, кстати, что по материальной культуре стояли они весьма близко к дагестанским горцам. Пишет автор и о грузиноязычных ингилойцах — как об остатке «господствующего народа» эпохи Средневековья. Он отмечает, при этом, что смысл данного этнического термина – «новообращенные» мусульмане¹³⁸; это же есть в работах К. Никитина и у тех, кто писал раньше него.

Одним из военно-научных деятелей имперской эпохи, оставивших крупный след в кавказоведении, был Н.Ф. Дубровин (1837-1904). Этот человек, получивший хорошее военное образование и выросший, в конце концов, до генеральского звания, вошел в российскую науку в начале 2-й половины XIX в. Им написаны были труды о России 2-й половины XVIII – 2-й половины XIX вв. в числе их – посвященные фактору российской власти в Крыму, что приближало его, понятно, к истории Кавказа, по крайней мере, Северо-западного.

Н.Ф. Дубровин – человек, владевший методикой научной работы в сфере изучения прошлого и настоящего, придерживался официальной линии в историографии. Данное обстоятельство, в свою очередь, открывало ему доступ в закрытые архивы¹³⁹, как в центральные, так и в местные. Судя по объему работы, который выполнил данный историк (кстати, в 1890 г. он вошел в ряды российских академиков) при изучении только лишь Истории войны и владычества русских на Кавказе¹⁴⁰, были у него, несомненно, помощники – в деле сбора необходимых материалов, а также при написании отдельных разделов и глав.

В тексте Истории войны замечено использование трех, как минимум, уже известных письменных работ. Это были Сведения о Джарских владениях М.А. Коцебу (1826 г.), Очерк Закатальского округа А. Посербского (1865г.) и Очерк Елисуйского ущелья К. Никитина (1866 г.). В добавок к указанным публикациям использованы в тексте Н.Ф. Дубровина и исторические предания закавказских аварцев – в том числе неизвестные предыдущим авторам, а также предания, как думается, ингилойцев¹⁴¹. Попало все это к нашему автору, вероятно, через те материалы, которые были собраны Закатальской сословно-поземельной комиссией.

Опираясь на М.А. Коцебу и К. Никитина, пишет Дубровин Н.Ф., причем ошибочно, что в начале XI в. Кахетия разделилась на три княжества-эриставства. Правда не указывает он, в отличие от фон-Плотто, их названия. Затем, следуя тексту, по всей видимости, майора Колюбякина, который – как можно предположить, — хранился в собрании вышеназванной комиссии, а так уже упомянутому выше К. Никитину, выделяет Дубровин Н.Ф. роль такого фактора в истории 30, как разгром иранским шахом Кахетии.

Именно после этого события «аварцы», будучи уже мусульманами, стали укрепляться в 30. Они спустились, пишет российский историк, «с гор под начальством Чапар-Алия»; материал оригинального и, соответственно, ценного в научном отношении джаро-белоканского предания (-?). Как результат, «аварцы» эти «заняли» тогда часть Кахетии. В ходе данной акции «покорили» аварцы часть людей, которые обитали на левобережье Алазани: тюркоязычных мугалов – видимо, мусульман, а также закатальских грузин, которые, будучи «коренными жителями», являлись тогда христианами. В конце концов, они «сделали» последних своими «рабами», пишет Н.Ф. Дубровин¹⁴²; в тексте этом говорится, кстати, что аварцы, обосновавшиеся в сефевидскую эпоху в предгорьях восточного Закавказья, стали «известными» в регионе как «лезгины».

Тот факт, что Дубровин Н.Ф. говорит, в данном случае, лишь о «горах»: как о территории, откуда пришли «аварцы» (подчинившие грузин и мугалов предгорной зоны), без упоминания Дагестана, можно оценить как результат влияния на него тех источников, которые использовал (1834/1835 гг.) П.Зубов ранее. Российский историк XIX в. ведет тут речь о приходе в закатало-белоканское предгорье голодинских мусульман (гъолодиссел) Закавказья, обитавших на горном хребте Гомзогор, среди которых были кланы происходившие из Хунзаха-Авара.

Более правильно, чем А. Посербский и А.И. фон-Плотто и, как представляется, более разумно, чем они оба, пишет Дубровин Н.Ф. о джаро-белоканском тухуме Чапарал. Он обозначает его в качестве кровно-родственной единицы, возглавлявшей в одно время движение «аварцев», придерживавшихся ислама, в сторону закатальского предгорья и далее – на равнины¹⁴³. Посербский же и А.И. фон-Плотто, выводили данный аварский тухум от Муртазаали – османского турка 20-х годов XVIII в., переселившегося в сел. Джар. Сделал же последний это – пишут авторы –пребывая в статусе мусульманского миссионера, посланного на левобережье Алазани известным (по письменным источникам) Сары-Мустафа-пашой, османским военным и административным деятелем.

Вообще, следует здесь отметить, что в вопросе о закатальских «лезгинских» тухумах обладал Дубровин Н.Ф. ценной информацией, не доступной его предшественникам. Существовала она, однако, также в форме устного предания.

Оригинально, на фоне работ других кавказоведов, подходит Н.Ф. Дубровин, к некоторым вопросам становления дагестаноязычной мусульманской государственности на территории 30. По его версии: «аварцы», спустившиеся «с гор» (подразумевается закатальский хребет Гомзогор), разделившись, первым делом на две большие группы – по четыре тухума в каждой, затем построили два базовых укрепления. Были это Джар и Тала, которые представили собой «рассадник», то есть как бы метрополию, для многих «других» дагестаноязычных мусульманских «деревень и селений», возникших позднее на территории нынешних Белоканского, Закатальского и – частично – Кахского районов РА; писавший в 30-е годы ХIX в. П.Зубов говорит об одном только Джаре. Что же касается сложения Елисуйского султанства, то здесь наш автор следует, причем практически буквально, вышеупомянутому К. Никитину. Это, кстати, прямо отмечено в тексте Истории войны и является такой научной позицией, с которой – в настоящее время – согласиться невозможно.

Обращаясь к вопросу общественного строя дагестаноязычных завоевателей, обосновавшихся на территории 30, высказывает Дубровин Н.Ф. любопытное мнение. Он полагает, что эти люди были объединены в момент завоевания в кровно-родственные организации (тухум), которые, однако, являлись открытыми для отдельных чужаков-пришельцев. С течением времени скопления таких мусульманских «тухумов», то есть «братств» – формулировка Н.Ф. Дубровина, «сформировались» в общины-джамааты. Эти джамааты, в свою очередь, объединились в три особые единицы (гёз), имевшие своих кадиев: Джарская, Тальская и Елисуйская¹⁴⁴; по информации П.Зубова, вторым союзом был Джинихский.

Касаясь распространения ислама в пределах 30, Дубровин Н.Ф., следуя тут – отчасти – положениям своих предшественников, вносит в решение проблемы и нечто свое. Он пишет, что дагестаноязычные мусульмане первоначально «оставили» покоренным грузинам «свободу исповедания» христианства. Позднее, однако, эти мусульмане начали преследовать последних, причем весьма якобы жестко, в следствие чего «многие» носители грузинского языка «бежали», в конце концов «во владение» Елисуйское¹⁴⁵; его текст перекликается тут с текстом А.И.фон-Плотто.

Здесь, однако, следует отметить, первым делом, что такие, гонения, якобы осуществлявшиеся по религиозному принципу, никакими источниками XVI-XVIII вв. – ни арабографическими, ни грузинскими не фиксируются. Во-вторых, хорошо известно по многочисленным, причем русским, документам, что в девятнадцатом столетии имели место попытки христианизировать грузиноязычное мусульманское население 30. Предпринимались они имперскими силами, представлявшими в кавказском регионе всю мощь России, но закончилось все это с малыми результатами. Так случилось не взирая на большое старание, проявленное со стороны священнослужителей, входивших в систему Грузинской церкви. В пределах лишь Елисуйского участка удалось – под давлением российской военной администрации 2-й половины XIX в. – создать из местных ингилойцев жизнеспособные христианские общины. Эти единицы – более или менее крупные по числу своих членов, сохранились, кстати, до наших дней¹⁴⁶.

Не трудно понять в свете сказанного, что если бы исламизация грузиноязычного населения осуществлена была путем грубого насилия, — как-то пишет Н.Ф. Дубровин, на базе возможно, рассказов группы ингилойцев, желавшей разжиться за счет «лезгинских» земель или же избавиться от уголовного преследования, — то результат тут (в условиях христианизаторской политики Санкт-Петербурга 2-й половины XIX в.) должен был бы быть значительно более веским. Упомянутое здесь население 30 (этнические грузины) не осталось бы тогда — в подавляющей массе своей — в лоне мусульманства.

В лице Истории войны и владычества русских на Кавказе мы имеем перед собой – впервые! – труд написанный (точнее сказать, отредактированный) опытным профессионалом, трудившимся годами на поприще историографии. Известный в Российской империи государственник – Дубровин Н.Ф., человек умевший анализировать содержание исторических источников, дает на страницах указанной выше монографии достаточно объективное описание и компетентное объяснение ряда сторон жизни части дагестаноязычного населения. Имеется ввиду здесь та часть последнего, которая обитала испокон веков на территории 30.

Дубровин преподносит нам в определенной степени, по-видимому, полуофициальное мнение далекого Санкт-Петербурга – его как чиновно-бюрократических кругов, так и научных, – на прошлое и современное им состояние 30. В этом кроется, как мне видится, особая ценность Истории войны Н.Ф. Дубровина.

Статья И. Линевича, посвященная Елисуйскому (1873г.)¹⁴⁷, начинается с указания источников и литературы, которые привлечены для ее написания. Это были, как сообщается: Обозрение российских владений за Кавказом, которое увидело свет в 1836 г. под редакцией В.С. Легнобытова; статья Очерк Закатальского округа, которая была опубликована (1865 г.) А. Посербским; статья К. Никитина о Елисуйском ущелье, которая опубликована была в 1866 г. в газете «Кавказ»; Докладная записка от 1855 г. (№142), принадлежащая руке известного военно-административного деятеля Л.И. Меликова-Меликяна (архивный материал); публикация шахских и султанских фирманов XVI-XVII вв. — выписанных в столицах Ирана и Турции на имена султанов Елису, которая осуществлена была в Тифлисе в 1868 г., в рамках научной серии Акты КАК; статья Природа и люди Закатальского округа (1870 г.), автором которой является А.И. фон-Плотто и, соответственно, тексты использованные последним (М.А.Коцебу и Караганов) дело Закатальского окружного управления от 1868 г. (№54, ч. III); журнал материалов Закатальской сословно-поземельной комиссии, причем начиная с 1869 г. и «до последнего времени» включительно; Записка о бывших Елисуйских султанах, доставленная И. Линевичу «председателем Закатальской сословно-поземельной комиссии»; архивные дела «Главного Управления наместника Кавказского и Кавказского Горского управления»; «народные сказания» — исходящие от представителей трех главных этносов 30, а также от присамурских цахурцев¹⁴⁸. Источниковая база труда И. Линевича намного богаче, таким образом, чем та, что имелась в статьях и монографиях его предшественников. Это обстоятельство, конечно, сильно возвышает его труд.

Начало работы И. Линевича повторяет во многом текст статьи А.И. фон-Плотто, с той лишь, наверное, разницей, что третью часть исторической Кахетии (XV в.) он называет «эриставство Курмухское», а не «Кахское». Выделив – думаю, что справедливо – в горах Северо-восточного Кавказа две основные зоны, одна из которых соответствует земле «глуходаров» (бассейн р. Джурмут и верховья Самурской долины, а также часть средней полосы Дагестана), излагает затем И. Линевич историю расселения и утверждения Цахурских выходцев в Курмухском речном бассейне (с середины XVI в., как минимум-?), чье население было тогда по преимуществу якобы грузиноязычным, и причем, христианским.

Линевич сообщает, что дом султанов Елисуйских – по его информации – хранил раньше исторический материал «в виде летописей», повествовавших о прошлой жизни горного Цахура и об обстоятельствах занятия «лезгинами» Курмухского бассейна. В ходе Кавказской войны, однако, данные «письменные» по форме источники были «уничтожены приверженцами» Даниял-бека Елисуйского, во что трудно, конечно, поверить. Скорее всего, эти «летописи», представлявшие собой, вероятно, запись елисуйских аристократических преданий (1700 г.), просто-напросто укрывали тут от Н. Линевича, говоря, что их уничтожили антироссийские элементы. Опирается он по данной причине на «народные сказания», которые, не имея «резких несообразностей», стоят весьма близко к вышеизложенной (у фон-Плотто) версии Хаджибабы Кахского, происходящей, в свою очередь, из текста Истории Цахура. Основное отличие тут в указании на то, что предки султанов Елисуйских были не цахурцами. Они показаны у Линевича Н. выходцами «из не существующего» (во 2-й половине XIX в.) «горного селения Хиц», откуда якобы «изгнал» их хицкий «народ». Правда, в работе отмечается, что до появления хицских аристократов уже имела в Цахуре место попытка организовать жизнь его на основе принципа выдвижения правителя: то от одного, местного (крестьянского) тухума, то от другого.

От выходцев из горной Цахурии записал И. Линевич рассказ, согласно которому произошло в горах, примерно в начале XVII в., восстание против власти беков – князей (из сел. Хиц); от избиения уцелела, однако, беременная княгиня, которая сбежала в сел. Елису, где родила она мальчика по имени Алибек, ставшего, со временем, в результате народного «избрания» первым елисуйским султаном – родоначальником¹⁴⁹. Тут налицо расхождение с «елисуйским» текстом от1700 г., о содержании которого уже говорилось выше, а следовательно, искажение реальной истории султанства.

Вышеназванный источник, имеющий форму устного предания, И. Линевич попытался – в отличие от исследователя фон-Плотто, — увязать с популярной в те времена грузинской версией происхождения султанов Елисуйских. Речь идет о той, которая изложена Вахушти Багратиони. Для этого И. Линевич предложил отождествлять Кахетинского эристава, христианского князя обратившегося в ислам под влиянием Ирана (начало XVII в.), о котором пишет последний, с князем Алибеком, о котором рассказывали – как об основателе мусульманской дагестаноязычной государственности в бассейне р. Курмухчай, – предания жителей дагестанского Цахура¹⁵⁰. Эта его попытка осмысления противоречия, заметного между указаниями двух источников – грузинского и дагестанского происхождения, заслуживает, конечно, большого уважения. В том историческом обстоятельстве, однако, что И. Линевич здесь не ошибся: имеют место большие сомнения.

Становление Елисуйского султанства, которому посвящена статья И. Линевича, выводится из «постепенного» подчинения (со 2-й половины XVI в. — ?) знатью присамурского Цахура территории Кахского участка Закавказья. Важным тут моментом представляется ему: закрепление цахурцами своих позиций на «завоеванной» территории (примерно с середины XVI в.) при помощи официальных документов, получаемых от иранских шахов и турецких султанов, которые имели тогда военно-политический интерес: в факте существования мусульманского княжества стоящего «против Грузии» в восточном Закавказье¹⁵¹.

В области религиозной истории, как проходила она по территории Елисуйского султанства XIX в., видение ситуации И. Линевичем – на основе преданий — следующее, причем наблюдаются здесь параллели со взглядами А.И. фон-Плотто:

В древние (относительно 2-й половины XIX в.) времена в верхнем Присамурье, известном ныне как «Горный магал», а также в Курмухском ущелье Закавказья, распространено было христианство; сказанное имеет, кстати, для себя подтверждение – в грузинских документах XIV в. и в эпиграфических памятниках Цахурии. Примерно во 2-й половине XVII в. «владетелями» двух указанных зон Кавказа были братья, один из которых, по имени Горги («Георгий-хан») сидел в горном Цахуре, а другой – в равнинном Кахе, причем уже со 2-й половины XVI в. кахские земли были «независимы» от Грузии. И присамурский Цахур и закавказский Ках, который именовался тогда Тарагай, — якобы по имени его правителя XVII в. – подвергались нападениям со стороны «дагестанских мусульман», причем память о себе оставили, конкретно, хновцы. Дело в том, что они разбили как-то раз жителей сел. Тарагай, являвшихся тогда христианами (?), после чего последнее и стало именоваться «Ках».

В начале братья-князья, которые правили Цахуром и Кахом, имели себе поддержку против дагестанцев – в лице Али-бека из сел. Хиц, местоположение которого до настоящего времени точно неизвестно. Затем, однако, нобили сидевшие в последнем и являвшиеся, как можно понять, мусульманами, силой ликвидировали христианскую власть в Цахуре, которую осуществляли там потомки князя Горги. После этого в Цахур переселился их Хица князь по имени Алибек – мусульманин, от которого и пошли султаны Елисуйские; здесь имеет место пересказ родового предания елисуйских султанов, (1700 г.) именуемого нередко Историей Цахура, причем весьма близкий к тексту

Мусульманская элита, пришедшая в Закавказье из присамурского Цахура, начала тут давить на грузин, обитавших в бассейне Курмухчая. Последние поэтому были, в конце концов, «принуждены» изменить наследию предков и «оставить» христианство. Так они «приняли» мусульманскую религию и стали именоваться ингилойцами¹⁵².

В фундаментальной языковедческой статье австрийского проф. Г.Шухардта интересующая меня информация – об исламизации ЗО – сводится, по сути дела, к одной фразе. Она гласит, что грузиноязычные ингилойцы – обитатели территории, где «прежде были» жителями «исключительно грузины», — «еще при персидском правительстве», то есть не позднее начала XVIII в., были «обращены в магометанство»¹⁵³.

Не менее интересны тут подстрочные комментарии, сделанные к вышеназванной работе (О географии и статистике картвельских языков), которые принадлежат руке крупного кавказоведа М.Г. Джанашвили – выходца из 30, прекрасного знатока грузинских письменных источников, а также преданий родного края. Этот М.Г. Джанашвили (конец XIX – начало ХХ вв.), обращаясь к прошлому Кахского участка 30, следует во многом научным позициям царевича Вахушти Багратиони (1-я половина XVIII в.). Так, М.Г. Джанашвили утверждает, что вплоть до начала XVIII в. (1716 г.) в равнинной части джаро-белоканского левобережья Алазани существовало особое административно-политическое образование, которое входило в состав Кахетии (земли находились «под управлением эристава», а точнее – моурава, находившегося в подчинении у «грузинского царя», который, кстати, по иранскому табелю о рангах числился вали — губернатором). Елисуйские же султаны XVIII — XIX вв. происходят-де от принявшего ислам (в начале XVII в.) члена грузинского аристократического рода Вахахишвили¹⁵⁴.

В первом случае М.Г. Джанашвили, как видится, прав. С его вторым же научным мнением — об этнических корнях феодальных правителей Елису – согласиться трудно. На такой же позиции стояли, кстати, в имперскую эпоху российские административные и научные круги Кавказского края начала ХХ в. Они считали, что елисуйские «султаны, по происхождению дагестанские лезгины»¹⁵⁵.

Далее, в отношении исламизации грузиноязычного населения 30 имеет Джанашвили М.Г. позицию, которая отличается от той, что была обрисована Г. Шухардтом. Указав в начале, что первым елисуйским султаном был грузинский эристав (по имени, как допускает М.Г. Джанашвили, Гурам), который «в угоду» шаху Аббасу I «изменил» в начале XVII в. «православной вере и принял магометанство», создав предпосылки для исламизации при-курмухских (кахских-Т.А.) грузин, наш кавказовед переходит к положению на соседней территории известной как Джаро-Белоканы. М.Г. Джанашвили датирует тут мусульманизацию енисельских (алиабадских) грузин началом XVIII в. В это время, пишет он, «джаро-белоканские лезгины» установили свою военно-политическую «власть» над Енисельским участком ЗО, после чего местные жители, говорившие по-грузински, «официально считались магометанами, хотя» – по мнению неофита М.Г. Джанашвили – они «тайно и негласно оставались… ярыми христианами»¹⁵⁶.

Тут имеет место, конечно же, явная попытка грузинского патриота выдать желаемое за действительное. Это и неудивительно, ибо «отец» кавказоведа М. Джанашвили был (в 1849г.) одним из активных деятелей на поприще возвращения ингилойцев в лоно христианства.

К.Ф. Ган, который прочитал – как видно из его статьи, — ряд работ о Восточном Кавказе (к примеру, труд известного на Кавказе этнолога Н.К. Зейдлица), посетил территорию 30 и дал ее описание¹⁵⁷. Касательно же истории данной зоны восточного Закавказья пишет Ган К.Ф., что там имеется «великая» Закатальская крепостная «стена», возведение которой приписывают древним владыкам – то Александру Македонскому, то грузинской царице Тамаре. Обитавшие в пределах 30 «авары» (они составляли тогда больше половины всего населения Округа), пишет К.Ф. Ган — носители «балхадарского» (булхъадар – цахурское название тляротинцев и чародинцев – Т.А.) «наречия аварского языка». Являются они переселенцами из «дагестанских» гор. В предгорную часть территории 30 «попали» эти авары, по его мнению, будучи же мусульманами, «почти двести лет тому назад», то есть примерно на рубеже XVII-XVIII вв. Совершили они это расселившись тогда на землях «Кахетинского царства». В это же время, которое названо (рубеж XVII–XVIII вв.), указанные переселенцы — авароязычные воины, которых К.Ф. Ган именует теперь «лезгины», создали в пределах 30 свое мусульманское политическое образование. Имело оно форму нескольких «вольных обществ». В рамках его, то есть не раньше указанной выше даты, они «силой обратили в ислам» местных грузин¹⁵⁸.

Касательно Елисуйского участка, располагавшегося в бассейне р. Курмухчай, где «лезгинское» население «говорит по-татарски», К.Ф. Ган стоит на следующих позициях: а) В прошлом «Елисуйское ущелье», будучи частью «эриставства» Цукет, «находилось…под властью кахетинских царей», то есть грузин; как мне видится, обозначенное здесь наименование (Цукет) происходит, скорее всего, из текста работы Д. Бакрадзе¹⁵⁹. Имело это ущелье военно-стратегическое и экономическое значение для Восточного Кавказа, ибо проходила через него горная дорога, которая «считалась кратчайшей» – для территорий лежащих «между устьем Терека и Кахетией»; здесь чувствуется вероятность влияния, оказанного – на К.Ф. Гана – статьей Е.Вейденбаума именуемой Материалы для историко-географического словаря Кавказа, опубликованной в Тифлисе в 1894 г. б) Султанство с центром Елису «возникло» в восточном Закавказье после разгрома Кахетинского царства шахом Аббасом I, то есть «в конце 16-го или в начале 17-го столетия»; это, конечно же, заблуждение, допущенное К.Ф. Ганом, ибо сохранились указы шахов Ирана и султанов Турции, которые заставляют углубить указанную датировку лет на пятьдесят, как минимум. Относительно происхождения правителей этого государственного образования, в чьи пределы входили земли не только закавказские, но и дагестанские – «до истоков Самура, с главным аулом Цахур», ходили в XIX в., в культурных кругах Кавказского края (отмечает К.Ф. Ган) две основные точки зрения. Дело в том, что «по одним сведениям» елисуйские султаны «были грузинского», а по «другим – лезгинского происхождения»¹⁶⁰.

В 1904 г. вышеупомянутый ингилоец М.Г. Джанашвили издал свои комментарии к одному из ценных грузинских сочинений XVIII в., часть которых имеет отношение к разрабатываемой здесь теме¹⁶¹. Из них видно, что этот знаток преданий и грузинской эпиграфики 30, имел весьма оригинальные представления в области исторической географии.

Говоря о разысканьях М.Г. Джанашвили в сфере грузинской эпиграфики указать следует, первым делом, на упоминание им: старинной надписи на грузинском языке, обнаруженной вблизи сел. Ках (в1890 г.), которую «начертил» К. Таавгисашвили «в царствие» (феодального правителя — ?) «Шавроданмзе»; на фиксацию «громадного» камня с грузинской заупокойной надписью (в честь некого «Биртвели»), найденного в аварском сел. Белоканы. Это, конечно, большой вклад в дело расширения источниковой базы для изучения восточного Закавказья.

М.Г. Джанашвили ввел в научный оборот – что важно, на русском языке – грузинский документ XI в., в котором упоминается аварское сел. Катех, где стояла тогда «церковь».

В области исторической географии и топонимики 30, а также – соседних территорий, пишет М.Г. Джанашвили следующее: а) Топоним Пипинети (по-аварски, как я установил, Пипан;ныне окраина аварского сел. Тала), соответствующий закавказскому урочищу, куда «царь» Леван Кахетинский «поселил» (XVI в.) большое количество «лезгин», выводит М.Г. Джанашвили из грузинского слова пипина. Значение последнего — съедобное «месиво» из различных продуктов питания. Он, при этом, отождествляет «Пипинети», как видится, с сел. Джар. б) Мусульманский топоним «Ках» (Къах) предлагается отождествлять со с грузинским старинным топонимом «Каки» и надо сказать, что в данном случае Джанашвили, по-видимому, прав – в отличие от его предыдущей позиции (Пипинети от пипина). При этом отмечает он, что в давние времена, по «преданию» населенный пункт Ках служил «резиденцией правителя края», причем в статусе «города», состоявшего из 1000 дворов; здесь наблюдается знакомство М.Г. Джанашвили – может быть, опосредственное – с текстами М.А. Коцебу и К. Никитина. в) Топоним «Ганухи» объявляется тождественным топониму «Нуха», который примерно соответствует современному азербайджанскому Шеки. Мне, однако, представляется, что и здесь согласиться с М.Г. Джанашвили будет весьма трудно, ибо «Ганухи» грузинских средневековых текстов локализуется современной наукой в пределах 30 – в низинной части Белоканского района.

Для раннего средневекового грузинского топонима «Нохпати», который Вахушти локализует над аварским сел. Белоканы, – в горной местности, где стоял раньше «дворец царей» Кахетии, – предлагает М.Г. Джанашвили иное местоположение. По мнению этого кавказоведа, Нухпати – «это г. Нуха», то есть лезгиноязычная – в своих истоках – зона восточного Закавказья. Хочется здесь, однако, отметить, что в горной части Белоканского района РА (там, примерно, где грузинский автор XVIII в. располагал «дворец царей, который первоначально назывался Нохпато») имеется урочище «Нухи-гил» (Нохи-гъвел «Склон имеющий нохи» -?), впервые зафиксированное в местном арабоязычном тексте XVIII в.

О топониме «Цукетия» пишет М.Г. Джанашвили, что в грузинских текстах упоминаются феодальные правители данной территории: в начале XII в. ими были братья Асам и Шота – сыновья эристава Григола, а в XIII в. там «эриставствовал» Шота Купри¹⁶². Одному из указанных лиц (носителю имени Шота) «приписывается», при этом, «основание» елисуйского сел. Шотавар.

Здесь, однако, следует, наверное, отметить, что – в отличие от Вахушти, – Еремян С.Т., известный специалист по исторической географии Кавказа, локализует Цукетию (правда, в сасанидскую эпоху) в западной части Кахетии. Дагестановеды же, следуя тут тексту Вахушти, сопоставляют эту Цукетию с землями цахурцев (самоназвание Ц1ах), располагая их в пределах Кахского района РА.

Топоним «Гиши» отождествляется, примерно, с г. Шеки. Делается это по той – думается, обоснованной — причине, что в Шекинском ущелье стоит (дагестаноязычное в прошлом -?) сел. Киш // Гиш, имеющее в своих пределах старинный христианский храм. Там служил Христу «гишский епископ», стоявший на 40-й ступени «в сонме грузинских иерархов». Отмечу здесь также, что древний грузинский топоним «Шакихи» отождествляет М.Г. Джанашвили с «Шаки», то есть с лезгинским Шеки. Правда, поступает указанный грузинский автор (рубеж XIX-XX вв.) вряд ли правильно, когда – исправляя царевича Вахушти, – отождествляет он «Гишскую речку» с р. Айричай, а не с р. Кишчай.

Касаясь упомянутой в грузинских источниках «закатальской» (точнее – елисуйской) церкви «Касри» (VIII в.н.э.), Джанашвили М.Г. поясняет, что она (Касрис-сакъдари, в переводе с грузинского «Корытная церковь») должна быть локализуема поблизости от сел. Ках. Там же стоит – пишет он – известное среди православных грузин сооружение «Курмухис-сакъдари», то есть Курмухский храм – посвящен он святому Георгию Победоносцу.

Топоним «Белоканы» (авар. Билкан) характеризует М.Г. Джанашвили как слово «однокоренное с Бела-гори» и придает ему значение «гора [бога] Бела». Эта позиция, однако, толкает – думается – людей, более или менее знакомых с кавказоведением, на путь больших сомнений, относительно правомочности ряда его и других этимологий.

Урочище Церетел-тахта, расположенное в Белоканском ущелье, то есть на аварской земле, толкуется нашим автором как «Резиденция Церетели». М.Г. Джанашвили добавляет, при этом, что грузинские аристократы из фамилии Церетели «прибыли» в западную Грузию – согласно тексту Родословной книги грузинского дворянства, представляющей из себя запись преданий рубежа XVIII-XIX вв., – «из Лекетии», то есть с территории, где господствуют дагестанские языки. Указанный кавказовед связывает с западногрузинским кланом Церетели также и другой закатальский топоним — «Церетель ор», притом что «ор» (г1ор) – слово чисто аварское, со значением «река»; употребляется в аварском языке, правда еще и тюркское ор «крепостной ров».

Топоним «Ала-темур», существующий на территории 30 и поныне, выводит М.Г. Джанашвили – как видится, справедливо – от имени одного татаро-монгольского полководца XIII в. Подразумевается же тут, конкретно, золотоордынец по имени «Ала-Темур», который – согласно Картлис Цховреба – прошел, вместе со своими воинами, от Белокан до Западного Прикаспия, двигаясь через земли хунзахцев.

Местности под названием «Мосабруни», которая встречается в грузинских письменных источниках XVII в., а также на российских картах XIX в., – в числе топонимов, фиксируемых изучаемой здесь части Алазанской долины – дает М.Г. Джанашвили свое толкование. По его мнению обозначенное слово является чисто грузинским и имеет значение «поворот»; имеется в виду: поворот русла реки.

В наши дни некоторые исследователи прошлого 30, особенно из числа инженеров и плотников, рекламируя как свой вклад в науку, отождествляют грузинский топоним Чартали (к югу от сел. Казбеги) с аварским Чар-Тала («Джар и Тала»). Эта ошибочная мысль происходит, думается, от невнимательного прочтения ими комментариев М.Г. Джанашвили. Последний же указал, что термином «Чартали» называлась – наряду с землями, лежащими неподалеку от Казбеги, — «изстари» территория, которая располагалась вблизи г. Закатала; ЧIар-Тала.

М.Г. Джанашвили делает разыскания в и сфере хронологии 30. Так, он датирует: приход «царя» Арчила на территорию 30 и постройку им в тех местах церкви – 718 г. н.э., что является, скорее всего, ошибкой; правление в «Цукетии» (якобы Кахский район РА) сыновей «эристава» Григола, чему нет, кстати, подтверждения в старых текстах – 1117 г. н.э.; прохождение монгольского войска через закавказскую и дагестанскую части Аваристана – 1263 г.; деятельность грузинских монахов на поприще «удержания» этнических «дагестанцев в православии» – 1292 г., заселение Леваном Кахетинским «лезгин» в район современного г. Закаталы – 1549 г.; проживание евреев и грузин в Белоканах, и сильный контроль кахетинских «царей» над этим селением – 1604 г. Отмечу также, что М.Г. Джанашвили датирует расселение тюркоязычных народов в Алазанской долине монгольской эпохой в истории Грузии¹⁶³.

Эсадзе С., грузин по национальности, занимал ряд должностей в военно-административной системе управления Кавказом, которое царизм осуществлял из Тифлиса. В начале XX в. он был, к примеру, «редактором военно-исторического отдела Окружного штаба Кавказской армии». В названное-то время Эсадзе С. и опубликовал свой объемистый труд об управлении Кавказом¹⁶⁴. В данной фундаментальной монографии, написанной на базе большого количества источников и, при этом, весьма объективно, уделено определенное место и прошлому 30. Перед нами, таким образом, очередная — можно сказать, -официальная (и именно этим интересная-!) попытка дать обобщение наличных фактов по истории указанной территории. Сделана она с привлечением наиболее авторитетных разысканий по грузинской истории, что заметно выделяет труд С. Эсадзе – на фоне работы, к примеру, А.И. фон-Плотто, а также некоторых других лиц, писавших о 30.

При изучении истории 30 исследователь С. Эсадзе опирался на записки и отчеты русских военных, датированные началом 60-х годов XIX в. (например, на тексты Столетова – начальника 30 и вышеупомянутого генерал-майора Кармалина); на журналы Закатальской сословно-поземельной комиссии; на статьи, принадлежащие перу И. Линевича (Бывшее Елисуйское султанство – 1873 г.) и Д. Бакрадзе (Заметки о Закатальском округе — 1890 г.)¹⁶⁵.

Компиляцией из чужих работ являются у С. Эсадзе следующие позиции: в пределах 30, где «роскошная природа», проживали раньше «исключительно» носители грузинского языка, которые были тогда по большей части, однако, монофизитами-григорианами; в Х в. «царица» обратила их – подданных княжества Эретия в православие, а в начале XI в. Эретия – была инкорпорирована в состав Кахетинского царства, которое «царь» разделил на «эриставства»; в рамках той Кахетии (?) существовало «Елисенское» эриставство, которое примерно соответствовало территории 30; первыми носителями дагестанских языков, которые появились в Кахетии – для выполнения там тяжелых и грязных работ, названы в работе Эсадзе «гулдахары», причем датируется данное явление, как видится, 2-й половиной XV-XVI вв., то есть временем гораздо более поздним, чем это имеет место в работе М.А. Коцебу; в годы правления шаха Аббаса I «дагестанцы», придерживавшиеся ислама, стали «вторгаться в Кахетию», а в 1616 г. той призвал их громить кахетинцев и еще – заселил он в Приалазанье (главным образом на правый берег реки) 15 тыс. дворов тюрок, которые были переведены из Иранского «Адербаеджана»; джаро-белоканцы происходят от пришельцев (XVI-XVII вв. -?), явившихся в Закавказье из «разных мест Дагестана»; елисуйцы же являются «выходцами из Цахура и других мест Горного магала», а также – из «Дагестана», по которым подразумевается верхняя часть бассейна Сулака; в Самурской долине – историческом центре «лезгин цахурской группы», организованых в тухумы, — проживали чужеземные беки; после избиения их в дагестанских горах – цахурцами – одна бекская родственница укрылась в сел. Елису, где родила сына по имени Алибек, который и стал родоначальником султанов, в связи с чем, кстати, отца Даниял-бека русские называли «лезгин»; это взято, по всей видимости, из работы И.Линевича.

Повторяя ряд фактов взятых из указанных выше статей, особенно из труда Д. Бакрадзе, а также – немало научных положений, которые были уже высказаны в них, делает исследователь С. Эсадзе и свой вклад в изучение и осмысление прошлого 30.

Так, перечисляет Эсадзе С. Моуравства, — участки заалазанской части старой Кахетии, созданные грузинами во 2-й половине XV в. – имеется в виду те земли, на базе которых якобы сложились позднее «лезгинские» государственные образования, в которых государственной религией являлся ислам. У него это следующие кахетинские моуравства Елисенское, «Дчиаурское» (вар. произношения топонима: Чиаурское) и Цукетское (у него Цухет), причем следует отметить, что данное указание – об административном делении Кахетии – получило признание в начале ХХ — XXI вв., в работах крупного ученого И.П. Петрушевского, а также среди ингилойских патриотов. К тому же, примерно времени относит Эсадзе С., как можно понять из контекста разбираемой здесь работы, и известное указание на существование особой «повинности» — летних поставок льда кахетинским царям со снежных вершин Кавказа. Привязывается же эта повинность к жителям, однако, горного Дагестана, являвшимися тогда мусульманами, а не к закавказским «лезгинам» начала XVI в., – к людям посаженным кахетинскими царями в Пипинетии (район г. Закатала) – как-то пишут грузинские источники XVIII в. и большинство современных специалистов, занимавшихся историей Грузии.

В области истории Елисуйского султанства наиболее характерным является в разбираемой работе то, что С. Эсадзе игнорирует грузинскую версию о происхождении султанов. Она же, как известно, объявляет последних потомством Кахских «эриставов», входивших ранее в систему Кахетии, которые, однако, изменили христианству и перешли в ислам. Что же касается Эсадзе С., то он – действуя тут подобно Н. Петерсону – выводит род султанов Елису от избранного елисуйским народом правителя по имени Алибек. Как свидетельствует История Цахура, автор С. Эсадзе поступил здесь в целом правильно.

«С тех пор», то есть не позднее начала XVII в., когда елисуйцы избрали правителем Алибека, населенный пункт «Елису сделался резиденцией» мусульманских князей, которые получили султанский титул. Добились они его будучи лицами, которые находились «под влиянием» шахов Ирана и султанов Турции, на что обращал внимание, кстати, И. Линевич – первый исследователь елисуйской коллекции фирманов. От себя же С. Эсадзе добавляет, опираясь тут, видимо, на текст фирмана от 1562 г. и на публикацию С. Белокурова (Сношения России с Кавказом), что Елисуйские султаны XVI в. находились «под влиянием» еще и «грузинских царей». Вывод этот не безосновательный.

Долгое время проживало в 30 лишь два этноса, пишет С. Эсадзе – грузины и «лезгины». Примерно с XVII столетия, однако, – после ухода грузиноязычных христиан на правый берег Алазани – дагестаноязычные мусульмане «стали приглашать» на опустевшие земли тюркоязычных мугалов. В результате этого в 30 «появилось третье племя»¹⁶⁶. Зная, впрочем, о содержании текста А. Посербского, а также о Джарском предании, записанном по-арабски, с этим положением согласиться будет, по моему, трудно. Тюркоязычное население проживало на территории 30, по моему мнению со времен еще эмира Тимура Барласа (конец XIV – начало XV вв.), и это как минимум. Что же касается вопроса о появлении у С. Эсадзе такой мысли (позднее заселение тюрок в 30), то возникнуть она могла у него под влиянием вышеупомянутой Записки ген.-майора Л.И. Меликова-Меликяна.

В преддверии Первой мировой войны возрождается российский, причем столичный – московский и санкт-петербургский интерес к горским и иным народам Кавказа, который заглушен был после восстания 1877 г. Такую позицию элитарных кругов Центра и даже крупных городов Империи нельзя, думается, рассматривать без учета того обстоятельства, что в мире запахло жареным. По-видимому, еще после русско-японской войны в российских политических кругах стали размышлять о возможном поведении воинственных этносов Кавказа в эпоху, которая принесла России обидные для нее поражения на полях сражений. В данной связи отмечу, что в 1914 г. вышла в столице Российской империи компилятивная – нужно сказать прямо, – книга Ковалевского П.И., посвященная народам Кавказа¹⁶⁷. Для меня она небезынтересна тем, например, что автор ее употребляет термин «алазанские лезгины», возможно позаимствованный им, однако, из какой-то чужой работы¹⁶⁸. О них говорится, при этом, что проживает данная часть дагестаноязычных закавказцев на земле, которая являлась «коренной частью Грузии», в чем можно, наверное, видеть отражение позиции определенной части санкт-петербургской элиты начала XX в. Дело в том, что еще в указе императора Александра I (1803 г.) территория 30 охарактеризована как историческая часть Грузии. Гораздо же более резко говорится об этом в послании «главнокомандующего» русскими войсками в Закавказье ген. Цицианова, по национальности грузина. Джаро-белоканские земли составляли в древности, по его словам, часть Грузии, а поэтому население их платило тогда грузинским царям дань – шелком¹⁶⁹.

В другой своей книге о Кавказе, вышедшей годом позднее, П.И. Ковалевский указывает, что до разорения Кахетии войсками шаха Аббаса «Грузии принадлежала» в Алазанской долине «небольшая площадка», соответствующая территории 30. После же данных событий XVII в., пишет названный компилятор на базе, – несомненно, – хотя бы части из разобранных выше работ: «лезгины спустились в это место», где «коренные жители» были «грузины». В результате их прихода туда «образовалось» Елисуйское султанство, а также сформировалась «примитивная республика», то есть Джаро-Белоканы, состоявшая «из шести волостей»¹⁷⁰.

За год до великих революций, потрясших Россию, была опубликована фундаментальная – по содержанию, хотя и небольшая по объему, работа В. Линдена. Посвященная истории и современному – для автора – быту «народностей, населяющих мусульманские районы Кавказского края»¹⁷¹, она еще не оценена по достоинству. В работе этой использованы: все, можно сказать, исторические факты, известные на тот момент (по грузинским – первую очередь текст Вахушти, а также по персидским – шахские указы и Алам арай-и Аббаси, и армянским текстам); все более или менее значимые публикации касающиеся прошлого 30; содержащиеся в последних более или менее обоснованные научные соображения. Сам В. Линден был, как видно из его работы, высоко профессиональным думающим историком, который понимал: как именно идет жизнь на тех или иных кавказских территориях, под влиянием каких факторов она движется в ту или иную сторону.

Начинается работа В. Линдена с утверждения, восходящего к текстам А. Посербского (1866 г.), грузинского историка Д. Бакрадзе (1890 г.) и, может быть, Н.К. Зейдлица¹⁷². Оно же гласит, в свою очередь, что территория 30, «подобно Дагестану, входила» в доарабскую эпоху истории Кавказа «в состав Албании (Аговании)». Позднее, – как пишет В.Линден – 30 был частью Эретии и Кахетии, куда вошла последняя, а затем он составил «эриставство» под названием «Елисени». В составе последнего выделились, со временем, «две провинции», с границей между ними, проходившей по р. Капучай. Назывались они: «Джарская» и провинция эристава и «Кахская // Курмухская». Начиная со «второй половины XVI века» когда, как это следует – для В. Линдена – из публикации И. Линевича начались горские «вторжения» в долину Алазани, и «по начало XVIII-го» столетия названные «составные части» эриставства «Елисени», — пишет В. Линден — «постепенно были отторгнуты от Кахетии» дагестанцами. Переломным моментом в данном «отторжении» обозначает Линден В. – следуя тут Колюбякину и другим авторам – разгромы Восточной Грузии войсками шаха Аббаса.

Занимавшиеся ранее лишь грабительскими «набегами» в восточное Закавказье но, при этом, активизировавшиеся в периоды «упадка политического могущества Грузии» – пишет В.Линден – и «расчленения ее на отдельные царства и владения», этнические дагестанцы «образовали», в конце концов, свой «союз вольных» мусульманских «обществ», – в пределах Джарской «провинции» грузинского царства Кахетия. Случилось это «окончательно… лишь в конце XVII и в начале XVIII» столетий. Южной границей этого «союза», который начинался вблизи грзинского Лагодехи, оказалась р. Капучай, о которой упомянуто выше. В пределах данной закавказской территории «большинство» дагестаноязычного населения («лезгины») говорило даже к1916 г. «на аварском языке».

Для описания обстоятельств сложения данного дагестаноязычного мусульманского образования, то есть «союза», а также ранних этапов его истории, важным моментом – в глазах В.Линдена – явился текст Корганова, о котором речь шла уже выше. Он гласит: аварцы нанялись защищать Кахетию, а после персидских и турецких нашествий подчинили себе часть ее благодатной территории. Состояло это аварское военно-политическое образование («союз») из «шести» мусульманских «лезгинских обществ», сложившихся на территории, которая принадлежала раньше христианскому государству, и т.д. — по тексту М. А. Коцебу.

В пределах «Кахской» зоны 30 был образован во 2-й половине XVI в., как пишут – по В. Линдену – И. Линевич и Д. Бакрадзе, «лезгинами», но в данном случае «Цахурской группы», Елисуйский султанат. Это была мусульманская общественно-политическая единица «с монархическим образом правления».

В. Линден, следуя в значительной степени за текстами И. Линевича и Д. Бакрадзе, отмечает большую роль иранских наместников (хан), управлявших Кахетией (2-й половина XVII в.), в истории формирования мусульманской государственности закавказских аварцев. Ханы эти,сидели тогда в укреплении Карагадж (на правобережье Алазани, напротив аварского сел. Белоканы), при том, что политический институт «царей Кахетии» в те годы не функционировал. Действуя при помощи шиитской вариации уголовного права и, вероятно, иными путями ханы Кахетии (Кахет) «явно поощряли» дагестаноязычное население Алазанской долины. В результате этого пошло, пишет В. Линден, — принимая здесь научную позицию Д. Бакрадзе, — явное усиление военно-политической организации дагестаноязычного мусульманского населения Джаро-Белокан, на фоне таких же христианских организаций. Иранское государство давало «поддержку… против Грузии» также и соседям джаро-белоканцем – мусульманским князьям, которые управляли тогда Курмухским речным бассейном и дагестанской Цахурией, причем еще с XVI в.

В своей статье – написана она по всем правилам историографии, но опубликована, к сожалению, без ссылок, –дает Линден В. оригинальную информацию о конкретных зонах восточного Приалазанья, в которых действовали те или иные дагестанские общины. Опираясь на какой-то источник – возможно, что привлекая здесь ранее неизвестное восточнокавказское предание, перекликающееся с текстом А.М. Коцебу, говорит наш автор, что жители дагестанских гор «спускались» в Закавказье под предводительством беладов. Во главе с такими беладами — военачальниками вторглись авароязычные анцухцы и капучинцы в Картубани и Сацхенеси; в Лагодехи, Белоканы и Катех, вторглись авароязычные джурмутцы (ч1урмут1ал), то есть камелюхцы и их соседи; в Закаталы, Мухах и Елису – вторгались «цахурцы»; языковый материал (наличие ногочисленных цахурских – калтахских лексем) в реи авароязычных джарцев заставляет верить в это. В данном случае нельзя, правда, не отметить, что у версии В. Линдена наблюдается явное противоречие – при описании обстоятельств воссоздания дагестаноязычной государственности в Закавказье — с преданием о голодинцах, которое приводят А. Посербский и А.И. фон-Плотто.

Касательно прошлого присамурского Цахура стоит Линден В. на позициях практически аналогичных тем, которых придерживались А.И. фон-Плотто, И. Линевич и Д. Бакрадзе.

В отношении Елису, как заметного мусульманского игрока на политической арене восточного Закавказья, пишет Линден В., что поддерживает он тех кавказоведов, которые выделяют XVII в. во временном периоде становления султаната. Именно в указанном столетии «владетели» Цахурии «перенесли» свою «резиденцию» из Дагестана на территорию «Кахской провинции» (ранее часть христианской Кахетии), находившуюся – с 1562 г., как минимум – «в полном подчинении» у лезгин «Цахурской группы». Далее пишет Линден В. делает довольно неуклюжую ремарку. Видно это на фоне позиции С. Эсадзе. Итак, Линден В. – следуя в данном случае за И. Линевичем, что в начале XVII в. правил в Кахе «эристав», который после перехода в ислам (во время «нашествия» иранцев «на Кахетию»), принял имя Алибек. Он-то, получив поддержку от Ирана, и взял себе титул Елисуйский султан. Обрел же Алибек его «по имени» того «селения, в которое перенес» он «свою резиденцию из» грузинского «сел. Ках», когда стал носителем «единодержавия».

Пишет В. Линден о том, что у дагестаноязычных мусульман Джаро-Белокан «государственность сложилась по республиканскому типу», а в Елисуйском султанстве, «правление» приняло «единодержавный характер».

Елисуйское султанство, как мусульманское государство, не находилось (в изучаемое здесь время) под «влиянием» авароязычных джаро-белоканцев. Мало того, по отношению ингилойцам и мугалам султанская власть являлась «деспотической» – с правом на их «жизнь и смерть».

В начале 30-х годов ХХ в. был напечатан в г. Тбилиси труд И.П. Петрушевского – выпускника Бакинского университета¹⁷³, посвященный дагестаноязычной государственности на территории 30¹⁷⁴.

Петрушевский И.П. использовал при написании своего труда часть исследований XIX- начала ХХ вв., из числа описанных выше: Историю войны и владычества русских Н. Дубровина, Бывшее Елисуйское султанство И. Линевича Историческую записку об управлении Кавказом С. Эсадзе и другие. Уделяя определенное место вопросу развития этнических процессов на территории 30¹⁷⁵, Петрушевский И.П., хотя и привлек тут малоизвестные кавказоведам материалы¹⁷⁶, но не использовал он: Свод статистических данных о населении Закавказского края (1886 г.), карту австрийского грузиноведа Шухардта Г. (1899 г.), работу Е. Кондратенко, которая посвящена этнической ситуации в 30 (1897 г.)¹⁸⁷ и т.д. Данное обстоятельство отложилось, конечно, на содержании труда Петрушевского И.П., на ценности выводов, которые приведены в нем. Вместе с этим, однако, указанный историк употребил в тексте своего сочинения такие письменные источники, которые прошли мимо его предшественников – на поприще изучения прошлого территории 30. Это, к примеру, Тарих Дагестан, приписываемый Мухаммаду Рафи, Хроника войн Джара и т.д.

Основные выводы, к которым пришел в начале 30-х годов ХХ в. ученый, следующие: а) Носители дагестанских языков, будучи полу-кочевниками, приходили зимовать в пределы 30, причем с давних времен – за много столетий до начала XIX в. Они постепенно оседали там, но первоначально – «небольшими группами». В XIV в., как минимум, имели там аварцы и цахуры свои уже крупные общины, что видно из текста Тарих Дагестан¹⁷⁸.Данные положения И.П. Петрушевского нуждаются, однако, в определенных коррективах: во-первых, дагестаноязычное население восточного Закавказья является коренным в указанном регионе, в то время как грузиноязычное и армяноязычное, а тем более, тюркоязычное – пришлым, и, соответственно, носители дагестанских языков имели свои поселения в ЗО с незапамятных времен; во-вторых, упоминание топонима Голода в вышеупомянутом арабоязычном тексте служить прямым аргументом (для описания и анализа восточно-кавказской ситуации XIV в.) не может, ибо в первоначальном тексте – речь идет о документе, который инкорпорирован в Тарих Дагестан, – стоит Гуладди(Гъуладти) ¹⁷⁹. Что же касается последнего, то это – старинное даргинское селение Сюргинского участка (Дахадаевский район)¹⁸⁰.

б) Дагестаноязычные мусульманские общины, находившиеся на западном – закавказском склоне Главного Кавказского хребта, но высоко в горах, находились к XIV в. под верховной властью шамхалов Дагестана; последние сидели тогда в лакском Кумухе – знаменитом исламском центре. Общины же располагавшиеся — в предгорье «признавали над собой», в XV-XVII вв. «власть кахетинских царей», как кстати и некоторые «общества» Западного Дагестана.

Предания джаро-белоканцев, зафиксированные П. Зубовым и А. Посербским, которые не были использованы И. П. Петрушевским, а также ранее неизвестное науке письмо Газисултан-шамхала от 906/1500 – 1501 г.¹⁸¹, заставляют, однако, думать, что властная (как минимум руководящая) роль кумухцев проявлялась первоначально в отношении лишь присамурского Цахура, а позднее – с эпохи османского владычества на Восточном Кавказе (рубеж XVI-XVII вв.) — в отношении также дагестаноязычного исламского центра известного на Востоке как «Елису» (у горцев Дагестана: Улуса). Что же касается тесных политических связей Кумуха с авароязычной Голодой, то есть с джаро-белоканцами, то сложились они не раньше начала XVIII в., ибо раньше находились они в подчинении у Хунзаха.

в) Джарское «общество», по крайней мере «его ядро», сформировалось, согласно мнения И.П. Петрушевского, к середине XVI в. Здесь также нужны, как думается, уточнения, появление которых обосновывается фактом обнаружения неизвестных ранее источников. Из них же вытекает, что дагестаноязычная мусульманская государственность существовала в глубине Джарского ущелья еще во 2-й половине XIII в., когда предгорье и равнина 30 находились во власти христианской Грузии. Что касается высокогорной общины именуемой «Голода» (в переводе с аварского «На горном склоне»), то формирование ее, – в главных чертах – причем за счет переселенцев из Горного Дагестана пришедших на территорию ЗО, произошло не позднее 2-й половины XV в. Не исключен здесь в качестве нижней даты, правда, и XIV в.

Общественно-политические процессы в восточном Закавказье Нового времени привели – пишет И.П. Петрушевский – к тому, что «почти половину» территории «прежней» Кахетии заняли (к началу XVIII в.) «шесть аварских и четыре цахурских республик»¹⁸². Здесь мне чудится, сказать по правде, преобладание «политики» над чистой наукой: во-первых, достоверные материалы не отмечают населенных пунктов на территории 30, где бы говорили традиционно на цахурском-калтахском языке (даже в пределах султанства Елисуйского), хотя жители отдельных цахурских селений Дагестана и были участниками борьбы с грузинскими феодалами; во-вторых, в обозначенное время была в пределах 30 лишь одна «республика» – Джарская, внутри которой пользовались широкой автономией такие «лезгинские» общины как Тала Джиних, Кусур.

В монографии И.П. Петрушевского посвященной развитию феодализма в Закавказье, которая увидела свет, в первые послевоенные годы в «Северной столице», дается ценнейший для кавказоведов материал. Это, во-первых, сводка указаний восточных авторов на ход исторического развития в позднесредневековом Шеки, – территория этнических дагестанцев, обладавшая тогда многочисленным мусульманским и христианским населением – о чем, правда, можно узнать было гораздо раньше, со страниц Гюлистан-Ирам. Во-вторых, данным ленинградским исследователем приводятся интересные сведения о дагестаноязычном исламском центре Елису, неизвестные до этого среди кавказоведов. Опираясь на них, Петрушевский И.П. доказал, что в сефевидскую эпоху, по крайней мере в конце ее сто в аспирантуре взамен заочного места по специальности 07.00.07 – Этнография.(на рубеже XVII-XVIII вв.) закавказское авароязычное сел. Елису – вместе с прилегающими землями, а также присамурское «калтахское» сел. Цахур, составляли один небольшой по территории округ, существовавший – в рамках Иранской империи шиитов – на правах улка; округ этот входил тогда – в отличие от Джаро-Белокан, который считался частью валийства Кахет (генерал-губернаторство Кахетия (Т.А.), — в Ширванское беглярбекство, чьей столицей являлся знаменитый тюркоязычный г. Шемаха¹⁸³.

В 1955 г. вышли в Москве, — будучи подготовленными в рамках академических институтов СССР, – одни из первых научных работ, созданных в советскую эпоху, которые имели отношение к разрабатываемой здесь теме. Это были: статья Цахуры, написанная З.А. Никольской, но почему-то без использования проанализированных выше монографий И.П. Петрушевского; а также статья Рутульцы, автором которой является знаменитый кавказовед 2-й половины ХХ в. Лавров Л.И.¹⁸⁴ Здесь следует отметить, что названные дагестаноязычные этносы сыграли заметную роль в истории мусульманской государственности на территории Присамурья и, что не менее интересно, в пределах восточного Закавказья – на территориях ЗО и Нухинского уезда (ныне РА).

В обеих вышеназванных статьях дается, правда без ссылок – на конкретные источники и исследования, сводка главных исторических сведений о рутульцах и цахурцах, известных в то время. Так в статье о рутульцах особый интерес представляет для нас указание на существование в пределах Рутулии преданий о происхождении фамилии местных мусульманских аристократов – беков¹⁸⁵ из рода елисуйских султанов¹⁸⁶; вариант данного предания записан был еще и москвичкой Л.В. Панек – известным этнографом, чьи материалы никак не являются перепевом того, что сообщает Л.И. Лавров¹⁸⁷.

Указание это на происхождение беков Рутула, – мусульманских военных предводителей, которых признавали султаны Турции и шахиншахи Ирана, – получившее известность в ученых кругах, перекликается, как представляется, с рутульскими преданиями об ашуге по имени Раджаб¹⁸⁸.

Теперь будет целесообразным обратиться к материалам о цахурах, излагаемым на страницах книги Народы Дагестана (1955 г.) З.А. Никольской. Прежде всего следует здесь отметить, что они, хотя и являются довольно многочисленными, однако, вызывают – на нынешнем уровне развития науки – определенное недоумение. К примеру, давно известный кавказоведам сюжет Картлис цховреба о заселении леков в Пипинетию (XVI в.), от чего и пошел-де корень джарцев, привязывается Никольской З.А. к цахурам. Пишет она также о каких-то «войнах», которые «вели» цахуры с «полчищами Тимура» и т.д. Обращаясь к более поздним временам названный московский исследователь пишет (под влиянием М.М. Ковалевского-?), что в XV в., «а возможно и раньше», встал «во главе» объединения мусульманских «цахурских общин»»усульманскихединения горнь джарцев, «цахурский хан»; данный социально-политический термин признавал и употреблял, кстати, известный государственный деятель шамилевского Имамата – Хаджи-али Чохский. В период существования власти этих «ханов», чьей «резиденцией» было дагестанское сел. Цахур, «цахуры», – пишет З.А.Никольская имея в виду калтахов, – «продвинулись к югу», то есть в Закавказье, где «и расселились в Кахском и Джарском эриставствах» христианской Кахетии. Следуя, видимо, своим предшественникам, Никольская З.А. пишет далее, что в XVII в. «резиденция» ханов Цахурских была перенесена в сел. Елису;¹⁸⁹ это – тот населенный пункт восточного Закавказья, где источники XIX в. разговорным языком дагестаноязычного («лезгинского») населения обозначают аварский.

Татишвили В.И. написал свою научно-популярную книгу на базе основных исторических источников и, причем, под редакцией Леонидзе Г.Н. – академика АН Грузии. Работа эта представляет несомненный интерес для дагестанцев. Имеет же место сказанное по той, прежде всего, причине, что в ней аккумулированы взгляды грузинских ученых на различные анализируемые здесь вопросы. Речь идет, при этом, о тех взглядах, которые были изложены грузинами ранее до конца 50-х годов ХХ в. — в исследованиях, созданных на их родном языке¹⁹⁰.

В.И. Татишвили пишет, что во 2-й половине XV в. Георгий, царь Кахетии, ликвидировал эриставства – территории находившейся в руках наследственных правителей – и создал вместо них моуравства, правителей которых должен был назначать государь. В числе же таких моуравств Кахетинского царства христиан были и такие, где проживало, причем испокон веков, – по нашему представлению, – дагестаноязычное население: Шильда-Кварельское, Элисенское (Закатальский район), Цукетское (Ках) и Дидоетское, которое лежало в верховьях Андийского Койсу. Ситуация эта с тогдашними грузинскими государственными границами, проложенными на северокавказском направлении, сутью которой было то, что верховья почти всех рек региона находились в руках грузин – как наследие Гурджистанского вилаята монгольской империи, является, по всей видимости, исторической реалией. Данное обстоятельство имело свое отражение в письменных источниках, нахо-дагестанских языках¹⁹¹ и в ряде культурных фактов. Например, в послемонгольское время, пользовалось признанием у носителей нахских и отдельных дагестанских христианство, — особенно в Галгае (Ингушетия – Т.А.) — ориентированное в иерархическом отношении, как можно понять из текста В.И. Татишвили, на «огромный Алавердский храм» Кахетии. Туда «приезжали», пишет он, на «храмовый… праздник» люди: из Шекинской зоны (РА – рутульцы, лезгины и крызы), «с верховьев» вейнахских рек (Аргун, Асса, Сунжа), а также из Дагестана. Мало того, на перечисленных территориях функционировали тогда – согласно тексту В.И.Татишвили, – грузинский язык и грузинская письменность; об этом, кстати, писали грузинские ученые еще в XVIII–XIX вв. и данное обстоятельство, как наследие эпохи монгольского Гурджистанского вилаята, действительно имело место на части указанных территорий.

Как можно заключить из книги В.И. Татишвили, — по мнению его, а также с точки зрения некоторых грузинских историков, — входил в состав Грузии, причем традиционно, Сулакский бассейн, а не только Западный Дагестан. Опираясь на слова Александра Кахетинского, известные кавказоведению по публикации С. Белокурова, полагают они, при этом, что существование указанной политической ситуации (власть над сердцем Дагестана) имело место с давних времен и вплоть до конца первой (примерно) половины XVI в. – до того времени, пока не «начали» турки-османы «громить христианские земли» Закавказья. Независимые источники не подтверждают, однако, претензий данного феодального правителя христианской Кахетии (XVI – начало XVII вв.) на то, что «люди», мусульманского вероисповедания населявшие шамхальство, со столицей в центре Сулакского бассейна, «всегда были» в прошлом грузинам «покорны».

Контроль кахетинских грузин над Джаро-белоканской зоной (РА), где коренным населением являются этнические дагестанцы, особенно, над ее срединной и западной частями, где стоял г. Загеми, был согласно тексту сочинения В.И. Татишвили, – реальным фактом начала XVII в.;, политическая ситуация, сложившаяся там при Давиде Строителе, продолжала сохраняться, таким образом и в отмеченное время. После же разгрома Кахетии государством Сефевидов, значительное количество «опустевших» тогда «грузинских сел» – территории ЗО «было захвачено лезгинами»¹⁹²; данное положение В.И.Татишвили является верным – согласно дагестанским арабоязычным источникам, – в отношении лишь нижней части Джарского ущелья, но может быть, что также примерно обстояли дела и в других ущельях Джаро-Белокан.

В деле изучения действительной истории верхней части Самурской долины, прилегающей к закавказским землям – от Закатала до Шеки, составлявшей веками единый хозяйственный комплекс с восточным Закавказьем, а также истории Докузпары и Второй Ахты-пары (частей Ахтынского и Докузпаринского районов РД), был огромным шагом вперед – хочется это признавать кому-то или нет – выход в свет трехтомной монографии Л.И. Лаврова¹⁹³. Дело тут, прежде всего, в том, что в сочинении этом приводится неизвестный ранее (либо неизвестный кавказоведению вообще, либо неизвестный ему практически) материал – эпиграфический, а также даются обстоятельные сводки сообщений, взятых из уже известных источников (устных и письменных) и из существовавших на то время исследований.

Так, не подлежит теперь сомнению, что территория «Горного» магала Самурской долины, населенная преимущественно цахурцами, являлась уже в домонгольскую эпоху (в XII-XIII вв.), а также позднее¹⁹⁴, территорией где заметно преобладали ислам¹⁹⁵, как религия и мусульманская государственность¹⁹⁶.

Заслугой Л.И. Лаврова перед кавказоведением является доказательство им факта существования в Цахурии XIII в. мусульманской «монархии»¹⁹⁷. Дело в том, что состояние базы исторических источников, которое имело место ранее, наталкивало кавказоведов на мысль, что в XIII в. у цахурцев – обитателей известного исламского центра Восточного Кавказа – существовала теократическая форма управления; по сообщению одного известного иранского автора XIII в., у цахурцев «нет главаря», но есть зато кадий и мечетский проповедник.

Вместе с этим, однако, имеются у Л.И. Лаврова и такие положения, в отношении которых остаться на позиции их безоговорочного одобрения будет, наверное, не просто. Критика Л.И. Лавровым своих коллег (например, Р.М. Магомедова) не выглядит, в ряде случаев, научно правильной. Так, например, трудно согласиться с той его мыслью, что превращение закавказского дагестаноязычного сел. Елису – одного из главных центров по исламизации жителей грузинского языка – в резиденцию мусульманских князей произошло около 1720-х годов¹⁹⁸.

В изучение прошлого обитателей рутульской территории, граничащей с Цахурией и 30, а также вопрос определения той роли, которую играла там исламская религия, внес Лавров Л.И. очень большой вклад. Так он доказал, причем со всей бесспорностью, что еще в домонгольскую эпоху жители отдельных рутульских селений, которые, кстати, играли немалую роль в ходе исторического процесса на территории в Шекинской зоне (РА), были в средние века достаточно культурными мусульманами. Об этом свидетельствуют конкретные факты, с которыми кавказоведы ознакомились практически через Л.И. Лаврова¹⁹⁹.

Уже тот факт, что кавказоведение ХХ в. смогло благодаря Л.И. Лаврову обратиться – в полной, причем, мере – к изучению истории той части Южного Дагестана, которая соответствует верхней части бассейна Самура, является большой заслугой названного ученого²⁰⁰. Нельзя также пройти здесь мимо оригинального факта из мусульманской истории верхней части Докузпары, – расположена на отрогах южнодагестанских четырехтысячников – который ввел в научный оборот Л.И. Лавров²⁰¹; нельзя тут, однако, не отметить, что датировка в его работе, думается, неоправданно удревлена — лет на двести.

Мысли бакинских кавказоведов после-багировской эпохи: касательно хода исторического процесса в тех зонах Восточного Кавказа, которые имеют испокон веков дагестаноязычное население, представлены на страницах шестисот-страничной монографии Г.Б. Абдуллаева²⁰². В этом фундаментальном сочинении, написанном на базе большого количества разнообразных источников, содержатся экскурсы, являющиеся небезынтересными для данной диссертации. Это, прежде всего, сведения о Шеки и взгляды крупного историка Абдуллаева Г.Б. на ход исторического процесса в пределах шекинских земель восточного Закавказья.

Опираясь на азербайджанские языку нарративные источники, на грузинский исторический материал, а также на высокопрофессиональные разработки А. Е. Крымского и И.П. Петрушевского, бакинец Г.Б. Абдуллаев характеризует Шеки как особое «государственное образование». Оно, как пишет Бакинский ученый, имело статус «независимого» еще «в последней четверти XIV в.». В сефевидскую же эпоху, точнее – в середине XVI в., было Шеки аннексировано могучей силой — Ираном, после чего оно превращается, как справедливо пишет Г.Б. Абдуллаев, вроде бы в иранское административно-территориальное образование, относимое к категории улка//олькэ.

При всем этом, однако, мусульманские правители Шеки, где, однако, имелось в XVI-XVIII вв. много – как представляется, – христиан, носили при Сефевидах титул «мелик», продолжая числится еще и окружными хакимами. Соответственно, они тогда, скорее всего, не имели «налогового иммунитета» — внутри иранской государственной системы, в отличие от правителей других улка восточнокавказского региона. К числу последних относит Абдуллаев Г.Б. – азербайджанский ученый – улка//олькэ «Елису и Цахур»; сделано это им с опорой на мнение И.П. Петрушевского, высказанное в1949 г.

Основной момент в тексте монографии Г.Б. Абдуллаева, который не может не вызывать критического отношения к себе – это отношение его к месту и исторической роли дагестаноязычного населения, являющегося коренным в пределах Северного Азербайджана. Следуя тут, как представляется, ниспущенной сверху политической линии, данной исследователь, – не обращая внимания на прямые указания достоверных источников, — откровенно игнорирует даже само существование названной группы людей, когда речь идет о восточном Закавказье²⁰³.

В 1974 г. увидели свет²⁰⁴ три прекрасные статьи о Средневековье и Новом времени в жизни цахуров и рутулов. Правда, характерно для них всех одно общее упущение. Кроется оно в том, что этническая ситуация в Закавказье рассматривается с позиции тех ученых, которые привыкли игнорировать авторитетные данные письменных источников и картографический материал.

Начинаются научные разыскания с объемистой статьи известного дагестанского ученого А.И. Исламмагомедова. Это – ценное исследование, отличающееся меткостью наблюдений и оригинальностью выводов. Несомненно, что с годами значимость его будет увеличиваться все больше и больше.

А.И. Исламмагомедов высказался касательно датировки такого важного для изучения истории мусульманской государственности Западного Дагестана и восточного Закавказья момента, как приход в сел. Цахур «беков» из сел. Хиц//Хоц. Здесь он придерживается позиции М.М. Ковалевского, для которой, кстати, XV в. имеются подтверждения как местных источниках, написанных арабской графикой, так и в армянских.

В вопросе о времени переноса «резиденции цахурских феодалов» в закавказское сел. Елису – известный центр мусульманской государственности – Исламмагомедов А.И. (его опора тут – текст иранского фирмана от 1747 г.) становится на ту позицию, что могло это иметь место лишь в XVIII в. Данное положение А.И. Исламмагомедова, как и некоторые его идеи общеисторического характера, бесспорными, однако, не кажутся²⁰⁵; источники наталкивают на ту мысль, что первый султан появился в Елису в XVI в. и пришел он туда из закатальского сел. Чардах, а не из присамурского Цахура.

Следующей работой, представленной на страницах Сборника и имеющей, при этом, отношение к разрабатываемой здесь теме, является статья А.Г. Булатовой²⁰⁶ – одного из авторитетных этнографов Дагестана. В историческом аспекте данная работа повторяет, в главных своих чертах, разобранную выше статью А.И. Исламмагомедова. Проявляется это в том, прежде всего, что опирается она на письменный материал, который давно проанализирован кавказоведами.

«Возникновение» сел. Цахур, где был построен во 2-й половине XII в. минарет, Булатова А.Г. датирует – на основании исследований А.Н. Генко, – довольно поздним временем, XII в., считая, что это вытекает из наличных «исторических и эпиграфических данных»; по цахурскому же преданию, которое записал впервые И. Линевич, сел. Цахур – известный исламский центр Восточного Кавказа – появилось на свет примерно в I-II вв.н.э. Далее Булатова А.Г. указывает, что по доступному ей «преданию», которое следует считать источником достоверным, «родоначальники елисуйских султанов», знатных мусульман в числе подданных было у которых много этнических грузин, являлись «цахурами»²⁰⁷; записи преданий, которые были сделаны во 2-й половине XIX в., несколькими русскими служащими, а главное — местные арабографические тексты рубежа XVII-XVIII вв., наводят тут на иной однако вывод.

Статья М.А. Агларова²⁰⁸ несколько выделяется на фоне двух предыдущих. Проявляется это в наличие у него более обширной источниковой и, соответственно, фактологической базы. Оригинальными моментами являются тут напоминание современным кавказоведам: во-первых, то, что «Горный» уезд-магал Присамурья именовали также и «Герги-магал»; при том, что Герги//Горги являлся, согласно некоторым преданиям, христианским правителем Цахурии; во-вторых, на мысль о традиционности хозяйственных и, как результат, иных связей между закавказским Елису,с одной стороны, и такими расположенными в бассейне Самура рутульскими поселениями как Шиназ и Хнов – с другой²⁰⁹.

На языках христианских народов Закавказья созданы весьма ценные исторические труды – нарративные по форме, написаны старинные документы, выбиты памятники эпиграфики. Такой материал доступен, однако, во всей его полноте лишь знатокам армянского и грузинского языков. По данной причине монографии и обстоятельные научные статьи написанные лицами указанной категории, — тем более, профессиональными историками – вызывают большой интерес.

Монография Д.Л. Мусхелишвили, в которой уделено значительное место Шекинской зоне (РА) и территории ЗО²¹⁰, создана на базе: античных, закавказских (в их числе непереведенные на русский), и отдельных восточных – арабских и персидских – источников. Она одобрена была Редакционно-издательским советом Академии наук Грузинской ССР.

Справедливо отметив, что территория ЗО соответствующая составляла в раннем Средневековье и в более позднее время часть Эретии, пишет Мусхелишвили Д.Л. о проживании там различных, причем не родственных, этносов. Роль грузин возрастала в пределах Эретии, все больше и больше и, как результат, превратилась она в VIII-IX вв. – пишет Мусхелишвили, — в одно из «грузинских государственных образований»²¹¹. Мысль эта, однако, выглядит, конечно, странной, ибо династия и государственная религия Эретии указанного времени были армянскими, а грузинский элемент не преобладал никогда среди населения.

Алазанское левобережье, в том числе и территорию ЗО, считает Д.Л. Мусхелишвили «прочно вошедшими в пределы» христианской Грузии еще в V в.н.э. Что же касается Шекинской зоны, где коренным населением являются, как известно, племена лезгинской языковой подгруппы и лезгины-кюринцы, то относительно ее выдвигается Д.Л. Мусхелишвили близкое по сути своей положение. Он пишет, что Шекинский «кантон», Кавказской Албании «присоединен» был в 1-й половине VIII в. к «Иверийскому царству»²¹².

Это, конечно же, явный перехлест – идущий от руки приверженца «патриотической» концепции. Дело в том, во-первых, что в указанное время никакого «царства» на грузинских землях не существовало²¹³; во-вторых же, все центральное и восточное Закавказье представляло собой в VIII в. провинцию Халифата, в которой власть находилась в руках мусульман – из числа арабов или персов.

В восточнокавказской Эретии, значительную часть территории которой составлял дагестаноязычный ЗО, «обосновались» в VIII в. таронские Багратиды, а произошло это путем вступления последних в ряды «вассалов» существовавшего тогда – по мысли Д.Л.Мусхелишвили – «единого… государства» Восточной Грузии; но к началу 60-х годов VIII в. «провинция» эта «оформилась в самостоятельное княжество». На территории Эретии, где «официальной религией» являлось раньше православие, начинает насаждаться – как результат политического процесса – армянское монофизитство, которое сохраняло там свои господствующие позиции вплоть до 1-й половины Х в.²¹⁴

Ценным выводом Д.Л. Мусшелишвили является отождествление христианской Эретии грузинских источников, христианского Шекинского «царства» арабских авторов и Албании Х в., фиксируемой в византийских и армянских средневековых текстах. Вполне вероятно, при этом, что власть христианских правителей Эретии//Шеки//Албании распространялась и на часть Западного Дагестана; касается это и горных территорий, лежащих в среднем и верхнем течении Самура²¹⁵.

В самом начале XI в. было образовано грузиноязычное православное Кахетинское царство – в результате добровольного «присоединения» Эретии к княжеству Цанария, которое располагалась северо-западнее. «Царство» это было вскоре присоединено, однако, к грузинскому «государству» с центром в Кутаиси, но примерно через 10 лет самостоятельность Кахетии была восстановлена. После этого оно, как православное государство – имея составной частью своей территории земли Закатальского и Шекинского округов (РА) – «просуществовало» еще сто лет, то есть «до начала XII века». Мусульмане, все то время, продолжали именовать данное государственное образование, построенное на землях этнических дагестанцев, терином «Шеки», а армяне «Албанией»²¹⁶.

Реальным фактом кавказской истории считает Д.Л. Мусхелишвили существование в составе Кахетии (XI в.) эриставств, два из которых охватывали земли с искони дагестаноязычным населением. Можно допустить, при этом, что политический контроль кахетинских эриставов над бассейном р. Метлюда (Дидоэтия) действительно имел тогда место, но мысль Д.Л. Мусхелишвили о грузинском господстве в центральной части Сулакского бассейна XI в. (в монографии специально отмечено Хунзах)²¹⁷ вызывает, — мягко сказать – удивление. Текст Истории Ширвана и Дербента, а также любые другие арабо-персидские источники эпохи Средневековья, не оставляют сомнения в том, что перед нами лежит очередной плод грузинской фантазии в сфере средневекового прошлого Восточного Кавказа.

Ликвидация Шеки // Албании, а также христианского (григорианского — ?) Кабалинского княжества созданного в пределах закавказского Лезгистана, произошла от рук Давида Строителя; данное положение грузинской историографии возражений вызывать не может. Начинают тут, естественно, укрепляться позиции православия в зоне исконного расселения дагестаноязычного населения восточного Закавказья – в ущерб монофизитства. Документы XIII в., фиксируют в Закавказье того времени епископат Кишский – с центром на землях с лезгиноязычным населением, распространявший свою религиозную власть на территорию ЗО; старинное поселение на дороге из Шекинской зоны в Самурскую долину местопребывание глав знатного рода, который называли по-грузински Григолисдзе Мусхелишвили Д.Л. «основание этого епископата» (Киш –считает возможным «относить», при этом, ко временам княжества Эретия (VIII–XII вв.), как минимум, считая «центром» этой церковной организации «лезгинское» сел. Лекит²¹⁸, где сохранились развалины христианского храма²¹⁹.

После походов Давида Строителя грузинский двор на закавказских землях с дагестаноязычным населением образует – пишет Д.Л. Мусхелишвили – два эриставства. Первое – Эретия (ЗО), а второе – «место Аришиани», которое соответствовало, в территориальном аспекте Шекинскому ханству XVIII в.²²⁰ В эпоху монгольского владычества остались Шекинский и Кабалинский участки – закавказский Лезгистан – в руках грузинских феодалов. Положение такое сохранялось до 2-й половины XIV в., когда Шекинский округ попал в руки кавказских мусульман. Его завоевал ширваншах, вследствие чего в 70-х годах XIV в. К концу XIV в. Шеки, оторый «являлся» ранее «ширванским округом», стал «независимым владением»²²¹. Эти исторические построения Д.Л. Мусхелишвили не вызывают, однако, особого преклонения, ибо не учитывают они показания восточных источников XV-XVII вв., а также разыскания прославленных российских ориенталистов В.В. Бартольда и И.П. Петрушевского. Когда Д.Л. Мусхелишвили пишет, что в доильханскую и после-ильханскую эпоху Кишские епископы (гишели) руководили религиозной жизнью в «Элисени»²²², то верить в это можно. Когда же названный исследователь, игнорируя эпиграфический материал (опубликовали его Л.И. Лавров, А.Р. Шихсаидов, М.С. Нейматова из г. Баку и т.д.), простирает власть гишели на Рутул и Ахтынский район Дагестана²²³, тут уже глаза лезут на лоб. Не понятно также: чем мог руководить православный гишели в Шекинской зоне (РА). Ведь тамошние христианские общины придерживались григорианства, кроме части варташенских удин, и подчинялись Албанским католикосам.

Крупный азербайджанский историк Буниятов З.М. написал ценное исследование о Ширване XII–XIII вв.²²⁴ В рамках данной работы делает он экскурсы в историю и тех земель, которые являются предметом моих разысканий. После ознакомления с широким кругов источников, что позволило Буниятову З.М. значительно обогатить фактологическую базу кавказоведения, ученый пишет, что ширваншахи XIX в., кажется, «владели территорией… современных Шеинского, Закатальского, Кахского и Белоканского районов» РА²²⁵. Относительно оценки этого выводы уважаемого исследователя можно сказать: не даром, наверное, указанное выше научное положение не подкреплено в монографии ссылками на источники. Может быть, причина этому кроется в том, что Буниятовым З.М. не были учтены разыскания грузинских ученых, которые обобщены в книге Д.Л.Мусхелишвили.

Ашурбейли С.Б. входит в ряд крупнейших кавказоведов 2-й половины ХХ в. Для ее работ характерны максимально обширная библиография по теме и опора на все доступные источники²²⁶. Из числа ее работ, пользующихся заслуженным признанием в научных кругах, а также среди любителей прошлого, наиболее для нас интересна монография посвященная ширваншахам²²⁷. В ней собран автором практически весь исторический материал (археология, нумизматика, эпиграфика, письменные источники, топонимика и т.п.), который несет информацию о землях РА лежащих к северу от Куры. Приводятся также факты и из истории Южного Дагестана. На такой подвиг – в виде создания обширных сводок материалов по той или иной теме, даже ранее известных – мало кто способен. Вместе с этим, однако, нельзя не отметить, что С.Б.Ашурбейли не уделила достаточного внимания технической обработке литературной шлифовке своего текста.

В обрисованной монографии С.Б. Ашурбейли чувствуется давление одной, думается, спорной мысли, которая существует в Баку независимо от показаний источников. Суть ее заключается в том, что территория РА, лежащая к северу от Куры развивалась в Средневековье без заметного якобы влияния на исторический процесс со стороны закавказского дагестаноязычного населения, а тем более – со стороны коренных жителей Северного Лезгистана. Странной видится также семантика термина «автохтонность», присутствующая в устах Сары Балабековны: она именует восточнокавказскими автохтонами центральноазиатских гуннов, маскутов-массагетов (пришельцы из Средней Азии) и печенегов, чьи корни ведут далеко на восток – в западную Монголию. Этот момент, а также некоторая туманность в определениях и описаниях отдельных исторических событий, объясняются во многом влиянием на С.Б. Ашурбейли фактором политической целесообразности. Речь идет о значимости последнего для решения проблем «этногенеза азербайджанского народа»²²⁸ и формирования азербайджанской государственности – в свете теоретических построений, которые рождали партия Мусават и недра ЦК Коммунистической партии Азербайджана.

Довольно обоснованной видится мысль С.Б. Ашурбейли, что к концу XI в. в состав мусульманского государства «Ширван» входили не только горы Южного Дагестана (ширваншах Фарибурз «покорил лезгин»), но и часть горских земель лежащих севернее. Она пишет, что во «владения» Фарибурза-ширваншаха «входили» лакский Кумух и другие населенные пункты южной части Сулакского бассейна²²⁹.

Особый интерес представляет тут подборка сведений о Шекинской зоне, входящей в число территорий с искони дагестаноязычным населением, которую сделала С.Б. Ашурбейли. Она, во-первых, положительно отличается от подборки А-К. Бакиханова – своей объемностью и насышенностью. Во-вторых же, автор монографии делает зачастую оригинальные выводы, на которых отражается, однако, официозная идея давнего существования единой государственности на землях, которые лежат к северу от Куры²³⁰.

Ашурбейли С.Б., опираясь на такой мало привлекавшиеся ранее источник, как письма поэта Хагани, высказывает мысль, что в конце XII в. «область Шеки вновь вошла в состав государства» Ширван²³¹. Здесь, однако, следует отметить, что до включения Шеки в состав Грузинского царства (1120 г.) эта закавказская область – с ней связана была в хозяйственном и этническом аспектах часть горной зоны Северного Лезгистана – являлась частью христианской Албании//Эретии, а затем Кахетии, и не входила, таким образом, в состав мусульманского Ширвана. В качестве подтверждения этому указать можно на то, например, обстоятельство, что названная исследовательница-бакинка пишет ниже, что в конце XII в. не входила в состав Ширвана даже Кабала²³², расположенная юго-восточнее Шеки.

При описании событий послемонгольской эпохи С.Б. Ашурбейли, признав «самостоятельность» Шекинского княжества 2-й половины XIV- начале XV вв. (по отношению к Ширвану), пишет, что в конце XV в.: «Шеки… была в полчинении ширваншаху»²³³. Факты, однако, которые называет Сара Балабековна, подтверждают лишь первое из ее научных положений.

Несколько лет тому назад увидела свет в Баку монография, посвященная юго-восточной части территории ЗО²³⁴. Предисловие к ней, смысл которого кроется во фразе: «на протяжении всей истории» Восточного Кавказа «большая часть Дагестана всегда находилась в составе азербайджанских государств или в непосредственной зависимости от них», — написал известный в РА историк Я. Махмудлу²³⁵. Соответственно, и Э.М. Летифова, открывая свою книгу главой Возникновение Илисуйского султанства, пишет: территория последнего (часть ЗО) «начиная со времен Кавказской Албании, входила в состав Азербайджана и находилась в сфере влияния азербайджанских феодальных государств»²³⁶.

Здесь имеет место, понятно, такой подгон исторических реалий к сегодняшним интересам РА, что от научной объективности не остается и следа²³⁷. Причем тут РА и Кавказская Албания, где азербайджанцами с их языком и не пахло? Как же могло Елисуйское султанство пребывать «в сфере влияния азербайджанских» государств, когда оно существует с XVI в., а азербайджанские государства образовались во 2-й половине XVIII в. — ?

Летифова Э.М. считает предков султанов Елису «выходцами из сел. Цахур, входившего… в состав северо-западного Азербайджана»²³⁸. О правомочности начала данной фразы, о ее научной достоверности, конечно, можно дискутировать с исследователем, но конец ее – откровенный абсурд. Это потому, хотя бы, что в XVI-XVII вв. «Азербайджан» называлась, как известно, территория лежащая к югу от р. Аракс, являющаяся ныне составной частью исламской республики Иран.

Вместе с этим следует признать научную ценность монографии Э.М.Летифовой. Касается это, однако, лишь поздних периодов елисуйской истории – прежде всего ее анализа событий XIX в.

Среди грузиноязычного мусульманского (шафиитского) населения Азербайджана, то есть ингилойцев, существует, это не секрет, солидная группа людей, которая связывает возрождение своего этноса – языковое и культурно-экономическое – с возвращением его в лоно христианства. Люди эти собирают местные предания²³⁹ и сведения об Ингило содержащиеся в письменных источниках, а также прорабатывают историческую литературу, в том числе грузинскую, бакинскую и дагестанскую²⁴⁰: о ходе этно-генетического и исторического процесса в пределах территории ЗО.

Представители названной группы ингилойцев, которые, кстати, подписались не только своими официальными фамилиями, но указали тут и грузинские варианты последних²⁴¹, представили недавно достаточно интересный труд. Он хотя и посвящен современным проблемам, но содержит экскурсы в те временные периоды, которые являются предметом внимания в данной диссертации²⁴².

Значительную ценность представляют в работе Бурджаева Т., Исаева С. и Алибегова Б. грузинские наименования населенных пунктов Северо-западного Азербайджана: как ингелойских, так и иных — по современному составу их населения. Этот материал может помочь при решении ряда вопросов, имеющих отношение к исторической географии. Весьма любопытным моментом является тут – в сочинении Трагедия грузин-ингелойцев, принадлежащем руке Бурджаева Т. и его, соавторов-земляков, — список изначально христианских грузиноязычных фамилий, которые будучи аристократическими, владели якобы землями и феодальными правами в пределах обозначенного региона (РА).

Авторами выделяется, первым делом, Шекинский «край»: Куткашенский участок, соответствующий лезгиноязычной Кабалинской зоне; Варташенский участок («Варднашени»), где обитало в XIX-XX вв. удинское племя; расположенный на равнине Халданский участок. Там «властвовали», – считают ингилойцы, – примерно с XII – начала XIII вв., христианские аристократические кланы, известные как Арешидзе и Церетели. В 80-90 годы XIV в. на большей части Шекинской территории захватывает власть монголо-татарская мусульманская «орда», именуемая Орлат; данное научное положение не вызывает возражений. После нашествий Тимура Самаркандского на Грузию, что сопровождалось заселением в Шекинский «край» новых групп «татарских и туркменских» кочевников — мусульман, грузинские аристократы христианского вероисповедания (Церетели, Арешидзе и «другие») ушли, в конце концов, в западную Грузию. Там они построили крепость Моди-Нахе — в память о Шекинской зоне, где им принадлежала крепость в ущелье (неподалеку от вышеупомянутого сел. Киш – на дороге в Самурскую долину), которая называлась Моди-нахе, но именовалась азербайджанцам Гелесен-гересен.

В пределах Кахского района АР (Елису) сидели в до-лезгинскую эпоху христианские грузиноязычные аристократические фамилии Вахвахишвили и Гурамишвили; источник здесь – Вахушти и ингилойские предания (?). В Джарском ущелье сидела в далекие времена – пишут ингилойские авторы, с опорой на предания аристократическая христианская грузиноязычная фамилия Чанкашвили; в Тальском ущелье – Мухранели; в Белаканском «краю» – Вачнадзе и Чавчавадзе; в Катехской зоне – Тавдишвили; на равнинном Елисенском участке – Асиставишвили и Нацвлишвили; в нижней части Мухахского ущелья – Келептари.

Позиция, которая изложена выше, конечно, интересна для кавказоведов – в том числе для изучения проблемы образования мусульманской государственности в пределах ЗО. Принятие ее, однако, требует, чтобы представлены были научному миру более веские, чем предания, исторические источники. Например, хотелось бы видеть тут грузинский эпиграфический материал из горных зон Шеки, ЗО и Присамурья; пока найдены памятники только армянского письма.

Начинается ингилойская брошюра главой «Какское» то есть Кахское, «моуравство». Здесь мы имеем перед собой практически пересказ работы В. Линдена²⁴³. Ниже говорится, в связи с вопросом взаимоотношений между христианской и мусульманской государственностью Восточного Кавказа, что в 1-й половине XVII в. «цахуры», прибывшие из якобы глубин Дагестана, уже проживали в Самурском и Курмухском ущельях. Мало того, они совершали «разбойничьи набеги», причем доходили до белоканской зоны включительно. По этой причине²⁴⁴ ксанский эристав Зураб, согласно Арчилиани: вторгся, совместно с «царем» Теймуразом Кахетинским, в Курмухское ущелье восточного Заквказья, где политическая власть находилась тогда в руках мусульман, убил там князя «Алибека» и затем лишил его головы. Зураб-эристав в тот раз захватил также сел. Сарыбаш, где в конце XIX в. население считало своим родным языком аварский, и угрожал вторжением в присамурский «Цахур». Далее, как гласит Арчилиани, грузины XVII в. проникли тогда же в пределы нынешнего Чародинского района – в населенный мусульманами Тленсерух (в тексте Улу-Косор), где устроили они погром, после чего тленсерухцы «уже не смели воевать против» христиан Кахетии и, как результат, «установился мир» в регионе.

Начало процесса обращения грузинского населения Елисуйского участка ЗО – обитателей предгорья и равнин – в мусульманство относят ингилойские авторы к первой четверти XVII в. При этом исконным языком мусульман – горцев, жителей Курмухского ущелья, то есть людей, которые считались в XIX в. «лезгинами», назван в брошюре грузинский. Это же научное положение касается и жителей предгорных «лезгинских» селений – таких, как Гюллюк (по-грузински Вардиани), Лекит (Лекарти) Кум, Зернэ, а тем более не лезгинских селений равнинной части Курмухского речного бассейна. Назвать можно здесь, к примеру, тюркоязычное сел. Алмало (по-грузински Вашловани) и т.д.

Вторая часть брошюры, написанной ингилойским коллективом называется Элисенское моуравство. На данной территории (именуется она также «Чарским джамаатством»), где стоял в XVII в. «второй престольный» город христианской Кахетии (Загам // Дзегам; ныне урочище Дзвели-базари)²⁴⁵ распространение ислама произошло в два этапа. Так, в «горной» зоне моуравства²⁴⁶ датой мусульманизации является рубеж XVII-XVIII вв. (точнее: время после 1675г.) и, причем, тогда же пошло «языковое одагестанивание» тамошнего якобы искони «грузинского» населения». В равнинной же зоне (сел. Алиабад, по-грузински сел. Элисени) «исламизация» — без дагестанизации в языковом плане, — начала идти после военной победы, одержанной близ сел. Тала в 1716 г. «олезгинившимися и омусульманившимися грузинами» над Элисенским моуравом по имени Мераб.

Населенные пункты Закатальского района РА, где в XVIII-XIX вв. население считалось «лезгинами» и говорило на аварском языке, обозначены в разбираемой здесь ингилойской брошюре как исконно «грузинские»; их население, однако, было переведено со временем на чужой язык, «отатарено»²⁴⁷. Для азербайджанских же селений Закатальского района численность «отатарившихся» по языку грузин дается авторами брошюры в количестве от 70% до 99% всех жителей.

В третей части брошюры Трагедия грузин-ингилойцев показано, что по мнению большинства представителей грузинской историографии, а также – самих ингилойцев, соответствует территория Белоканского района РА «Чиаурскому моуравству» христианской Кахетии. Большая часть последнего перешла под власть придерживавшихся ислама «лезгин» на рубеже XVII-XVIII вв., а с1716 г. на алазанском левобережье – названного района РА – «начинают господствовать дагестанцы».

На белоканских землях – и в горах и на равнине – первоначально проживали, по мнению авторов брошюры о Трагедии, носители грузинского языка. С 1675 г., однако, когда Арчил Багратиони ушел из Кахетии в Западную Грузию, туда – в пределы Чиаурского моуравства начинают переселяться из-за Кавказского хребта большие массы «дагестанцев»²⁴⁸. Происходило же это «при содействии» сефевидского наместника = хана, который пребывал тогда в крепости Карагадж, располагавшейся на правом берегу Алазани – напротив, примерно, аварского сел. Кабахчель.

Исламизация и дагестанизация чиаурских грузин произошли примерно также, как и в соседнем Эниселе. В начале названные процессы пошли в «горных грузинских селах», а потом и в «низменных». Имело место это в то же самое время: в конце XVII – начале XVIII вв.

В XVII в. жили пределах ЗО – по мнению ингилойских авторов – лишь грузины и носители дагестанских языков; аварская традиция считает, что там жили тогда и падары, то есть азербайджанцы (Т.А.) Вселение же в Округ тюркоязычных «татар-мугалов», причем однако, в статусе крепостных, пошло лишь с начала XIX в. Продвигались в ЗО эти тюрки с так называемых «татарских дистанций» Закавказья – из Грузии Азербайджана.

В целом, сказать можно, что перед нами, достаточно интересная работа, хотя и сильно политизированная. Рождена она в среде грузинских патриотов из числа ингилойцев, которые объединены вокруг академической, но не официальной структуры Грузии, именуемой «Шефский совет»; создан в 50-х годах ХХ в. Главная значимость этой работы (Трагедия…), наверное, в том, что она: во-первых, знакомит нас с новейшей грузинской (по языку) историографией касательно ЗО, которая, кстати, не далеко пошла от уровня научных разысканий конца XIX – начала ХХ вв., а также со взглядами современной ингилойской элиты; во-вторых, любопытно и во многом верно объясняет эта работа причину внутренней слабости аварского языка на территории Джарской республики и Елисуйского султанства.

Свой взгляд на историю северозападной зоны Азербайджанской Республики (30 и Нухинский уезд) высказала недавно (2001г.) эпиграфист М.С. Неймат – известная ученая из г. Баку. Эта исследовательница, опубликовавшая фундаментальный Корпус эпиграфических памятников Азербайджан²⁴⁹, имела в распоряжении своем исторические источники, которые не были известны другим кавказоведам. Под влиянием их, а также в следствии изучения опубликованной ранее научной литературы, у сложились М.С. Неймат следующие взгляды на историю закавказских земель имеющих искони дагестаноязычное население.

В отношении мусульманского государства, известного как Елисуйское султанство, базисным положением для М.С. Неймат является то, что населением его были всегда «азербайджанцы, которых… называют мугалами» и грузиноязычные ингилойцы; не понятно, однако, куда запрятала она авароязычных «лезгин», которые составляли даже после Кавказской войны половину населения Елисуйского участка — ? Что же касается Джаро-белоканских «вольных» мусульманских «обществ», то в отношении их, подготовив читателя многозначительным замечанием существовании четырех тухумов в Тальском «обществе»²⁵⁰, пишет бакинская исследовательница, что джаро-белоканские тухумы «сложились не на дагестанской почве, как это освещается в великодержавной» российской «историографии»²⁵¹. Чтобы, однако, как-нибудь замазать и, таким образом, прикрыть всю эту нелепицу, пишет Неймат чуть ниже, что в «северо-западной зоне Азербайджана» проживают «в основном четыре этнические группы». Затем она конкретизирует: во-первых, это «азербайджанцы», которые «переселились» – это что новенькое; наверное, факты прижали – «сюда» в гуннскую эпоху; во-вторых, «авары, инглойцы и цахуры»; в третьих, «русские, лаки, ахвахы и представители других национальностей», которые также «встречаются» между Белоканами и Елису. Не одобряя того, что всех дагестаноязычных жителей Закавказья именовали в прошлом «лезгинами», – со скрытой мыслью о необходимости дробить дагестанцев на бессильные и безжизненные племена, и противодействовать грузинским претензиям²⁵² — Неймат справедливо пише²⁵³, что аварцы и цахурцы «жили» в пределах 30 «и до XVII в.» правда, лишь «в нагорных частях» его. Там были у этих мусульман более или менее «значительные родовые общины»²⁵⁴.

Относительно Елисуйских султанов пишет Неймат, что происходили они от арабов, пришедших и Сирии в начале IX в.н.э. В верховьях Самура эти арабы, понятно, что мусульмане, «находились на военно-административных должностях и», будучи в таком статусе, «постепенно прошли тюркизацию». Эта версия, излагаемая Неймат –– о происхождении султанов Елису от сирийских арабов позднее – аббасидской эпохи – имела хождение, следует отметить, и в Дагестане рубежа XIX-XX вв.²⁵⁵ Что же касается утверждения данной исследовательницы относительно перехода правителей Елису с арабского языка сразу на тюркский, то с ним согласиться никак нельзя. Дело в том, что род султанов Елису вышел на арену восточнокавказской истории дагестаноязычным, может быть даже, лезгиноязычным²⁵⁶. В течение примерно пяти столетий (XV – начало XX вв.) был род затем авароязычным, хотя главы его знали, несомненно, официальные языки великих мусульманских империй²⁵⁷.

Большую ценность имеют наблюдения М.С. Неймат в области истории Шеки и Кабалы, ибо опираются на факты, которые она ввела в научный оборот²⁵⁸. Теперь не может быть сомнений в том, что Кабалинская территория²⁵⁹ являлась в конце XIV – начале XV вв. частью суннитского государства Ширван, в котором процветала исламская культура, в том числе – суфизм. Позднее, однако — после ликвидации государства ширваншахов (XVI в.), названная зона, где находился тогда один из кавказских очагов ордена халватийа, становится частью империи Сефевидов и, как итог, начинается там укрепление позиций «шиизма», ибо он являлся «государственной идеологией» Ирана; в письменных источниках XVIII в. говорится, что к концу сефевидской эпохи шиитов было в Кабале много, но их перебили воины Хаджи-Давуда и Сурхая Казикумухского.

Ценным моментом в работе М.С. Неймат является также показ того, как, с образованием шиитской империи в Иране, получают на Кабалинской территории распространение персидский язык и персидская поэзия. Текст ее позволяет думать, при этом, что персидский язык начал распространяться в Кабалинской и Шекинской зонах, имевших многочисленное лезгинское население еще в XV в., то есть в период существования мусульманских (шафиитских) княжеств Ширван и Шеки. Мало того, на территории последнего действовали тогда шиитские – иснаашарийские шейхи.

Тимур Айтберов,
кандидат исторических наук 

____________________________

Примечания:

1) Народы Кавказа // Под ред. М. О. Косвена, Л. И. Лаврова, Г. А. Нерсесова, Х-М. Хашаева. М., 1960. Т. I; Загурский Л. П. Этнологическая классификация кавказских народов // Кавказский календарь (ниже: КК) на 1888 год. Тифлис, 1887; Зейдлиц Н. К. Этнографическая карта Кавказского края. СПб., 1888; Генко А.Н. Из культурного прошлого ингушей // Записки Института востоковедения при Азиатском музее. Л., 1930. Т. V; Марр Н. Я. Кавказские племенные названия и местные параллели. Пг., 1922 и т.д.

2) Список населенных мест Азербайджана: по данным переписи населения 1926 года. Т.: Закатальский уезд, Т.: Нухинский уезд // Рукопись конца 20-х годов ХХ в.

3) Список… (Нухинский уезд).

4) Бакиханов А.К. Происхождение племен, населяющих нынешние Закавказские провинции // Бакиханов А.К. Сочинения, записки, письма. Баку. 1983. С. 132-136.

5) Бакиханов А.К. Указ. раб. С. 132-133.

6) Там же. С. 134.

7) Там же. С. 136.

8) Там же. С. 133.

9) Там же.

10) Лавров Л.И. Рутульцы // Народы Кавказа. Т. I. С. 537.

11) Никольская З.А. Цахуры // Народы Кавказа. Т. I. С. 546.

12) Ямпольский З.И., Кобычев В.П. Удины // Народы Кавказа. М. 1962. Т. II. С. 195,196.

13) Гулиев Г.А. Народы Шахдагской группы // Народы Кавказа. Т. II. С. 199.

14) Агаширинова С.С. Материальная культура лезгин: XIX – начало ХХ в. М., 1978. С. 4, 12-13 (Карта расселения лезгин).

15) Ибрагимов Г.Х. Цахурский язык. М., 1990.

16) Ибрагимов Г.Х. Цахурский язык. С. 3-5, 7, 13, 18, 148, 234, 235.

17) Сергеева Г.А. Цахуры: этнокультурный облик в ХХ веке // Расы и народы, М., 2001. Вып. 26. С. 15-17.

18) Айтберов Т.М., Нахибашев З.М. Елисуйские «лезгины»: исчезнувший этнос//жур. «Ахульго». Махачкала. 2000. № 4. С. 27-30.

19) Гусейнова Б.М. Расселение дагестаноязычных и других народов в восточном Закавказье в XVIII – середине XIX вв. Махачкала, 2004.

20) Сепаратистские силы, осевшие в Дагестане, усиливают антиазербайджанскую пропаганду // АРА Азербайджана. Сайт «Кавказ». 21. II.2005 г.

21) Дешериев Ю.Д. Бацбийский язык. М., 1953; Он же. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. Грозный,1963. См. также. Генко А.Н. Из культурного прошлого ингушей; Зейдлиц Н.К. Этнографическая карта Кавказского края; Волкова Н.Г. Вайнахи в Закавказье.

22) Бартольд В.В. Дагестан// Бартольд В.В.Сочинения. М., 1965. Т. III. С. 409-411; Marquart J. Osteuropäische und ostasiatische Streifzuge: ethnologische und historisch-topograhische Studien zur Geschichte des 9. bnd 10 Jahrhunferts (ca 840-940). Leipzig, 1903. S. 20. 285. 492. О нём см. Бартольд В.В. Памяти Иосифа Маркварига (1864-1930)// Он же. Соч. т. IX. М. 1977. С. 779-788.

23) Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 226-229.

24) Артамонов М.И. Указ. соч. С. 227; Marquart J. Указ. соч. С. 491.

25) Артамонов М.И. История хазар С. 227.

26) Там же. С. 226.

27) Там же. С. 200, 228, 424.

28) Там же. С. 226.

29) Там же. С. 177, 208, 209, 212.

30) Это – ошибка автора монографии. Проистекает она, почти исключительно, из того исходного для исследователя материала, который имелся у него под рукой.

31) Артамонов М.И. История хазар. С. 226, 230, 231.

32) Там же. С. 177-181, 202-232, 249 и т.д.

33) Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе: Горган и Поволжье в IX-X вв. М., 1962. Т. I.

34) D’Ohsson C. Les penples du Caucase. Paris,1828. C. 19; Dunlop D. M. The History of the Jewish Khazars. Princeton,1954. C. 63; Hudud al-Alam. The Regions of the World. A. Persian Geography (372. A. H. –982 A.D.) / Transl. and explained by Minorsky… London, 1937. P. 448, 449.

Об армянине Мураджа дۥОссоне, который родился и вырос в Османской империи (1740) служил Швеции, творил на поприще науки, а жизнь свою кончил (1807) во Франции: см. Бартольд В.В. История изучения Востока в Европе и России // Он же. Соч. т. IX. С. 317.

«Выдающий» же, по характеристике В.В.Бартольда, «востоковед» К. дۥОссон, писавший по-французски о Монгольской империи (XIII–XIV вв.), был, по всей видимости, близким родственником указанного лица. О нем см. Бартольд В.В. Состояние и задачи изучения истории Туркестана // Он же. Соч., т. IX. С. 511, 512.

35) Заходер Б.Н. Каспийский свод… Т. I. С. 125.

36) Там же. С. 126.

37) Minorsky V. Studies in Caucasian history. London, 1953.

38) Minorsky V. A history of Sharvan and Darband in the 10 th – 11 th centuries. Cambridge, 1958.

39) Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербента X-XI веков. М., 1963. С. 124, 125. Обстоятельная рецензия на данный труд написана Б.Н. Заходером под названием Новый ценный источник по истории Азербайджана и Дагестана в X-XI вв. (см. жур. «Проблемы востоковедения». 1959. № 2. С. 203-206; Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. II. С. 173-180.

40) Минорский В.Ф. История Ширвана… С. *126, 127.

41) Минорский В.Ф. История Ширвана… С. *126, 127, *132.

42) Минорский В.Ф. Указ. соч. С. 129-131.

43) Там же. С. 131, 132.

44) Там же. С. 112-а (карта), 138-142.

45) Marquart J. Iberer und Hyrkanier // Caucasica. 1931. Fasc 8. S. 94.

46) Генко А.Н. Арабский язык и кавказоведение: о значении арабских материалов для изучения истории Кавказа // Труды 2-й сессии ассоциации арабистов 19-23 октября1937 г. Л., 1941. С. 108.

47) Минорский В.Ф. История Ширвана.. С. 108.

48) Минорский В.Ф. Указ. раб. С. 109, 112-б (карта), 115.

49) Генко А.Н. Арабский язык… С.87. См. также Гаджиев М.С. Этапы градостроительной и фортификационной деятельности Сасанидов на Восточном Кавказе // Ирано-дагестанские культурно-исторические связи: сборник докладов международной конференции. Махачкала, 2006. С. 29.

50) Шихсаидов А.Р. Ислам в средневековом Дагестане: VII-XV вв. Махачкала. 1969; Очерки истории Дагестана. Махачкала, 1957. Т. I.

51) Шихсаидов А.Р. Ислам… С. 31-35, 38-42.

52) Шихсаидов А. Р. Указ. соч. С. 35.

53) Там же. С. 36.

54) Там же. С. 42.

55) Там же. С. 87.

56) Там же. С. 33, 99.

57) Там же. С. 36.

58) Аликберов А.К. Эпоха классического ислама на Кавказе: Абу Бакр ад-Дарбанди и его суфийская энциклопедия «Райхан ал-хакаик» (XI-X вв.). М., 2003.

59) Аликберов А.К. Указ. соч. С. 43-231.

60) Аликберов А.К. Эпоха… С. 89, 90, 91, 118; Тревер К.В. Очерки по истории… С. 192; Минорский В.Ф. История Ширвана… С. 114; Ашурбейли С. Государство… С. 19; Шихсаидов А.Р. Ислам… С.87.

61) См., например, Аликберов А.К. Эпоха… С. 82.

62) Аликберов А.К. Указ. соч. С. 132, 140, 141, 160 (в VIII в. «под влиянием Филана» находился Зирихгаран; другое название «Филана» – это «Тавйак», что означает по-тюркски «Горная страна» — ?! Т.А.), стр. 162 (Тавйак это практически Сулакский бассейн, его правители филаншахи; носители титула филаншах правили «в Кумухе и в Хунзахе»), стр. 169 (со временем владетели Сарира стали называться филаншахами), стр. 178, 179; Шихсаидов А.Р. О локализации Филана//Ономастика Кавказа. Махачкала, 1976. С. 78-85.

63) Аликберов А.К. Эпоха… С. 142, 143.

64) Там же. С. 143, 144.

65) Подробнее об этом см. ниже: Глава

66) Отмечена даже попытка Н.А. Караулова: северо-восточнокавказкие курдж//гурдж тождественны грузинам, «по-видимому», гурийцам (см. Караулов Н.А. Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Азербайджане. I. Ал-Истахрий//СМОМПК. Тифлис, 1901. Вып. XXIX. С. 62; Аликберов А.К. Эпоха… С. 148).

67) Лавров Л.И. Кавказская Тюмень//Из истории дореволюционного Дагестана. Махачкала, 1976.

68) Аликберов А.К. Эпоха… С. 163, 165.

69) Там же. С. 166-180.

70) Там же. С. 172, 173, 177-179.

71) Там же. С. 178.

72) Там же. С. 89-129.

73) Шихсаидов А.Р. Вопросы исторической географии Дагестана X-XIV вв.: Лакз, Гумик //Восточные источники по истории Дагестана. Махачкала, 1980. С. 65-70; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Очерки истории Южного Дагестана. Махачкала, 1969.

74) Аликберов А.К. Эпоха… С. 100

75) Булатова А. Лакцы (XIX – нач. ХХ вв.): историко-этнографические очерки. Махачкала. 1971. С. 24, 25 (Бухх – это «если не вся Лакия, то одна из областей ее»).

76) Аликберов А.К. Эпоха… С. 107.

77) Минорский В.Ф. История Ширвана… С. 113, 114; Аликберов А.К. Эпоха… С. 101, 108, 109.

78) Аликберов. Указ. соч. С. 106.

79) The Derbend-Nameh…. Р. 432, 433; Гадло А.В. Страна Ихран (Ирхан) дагестанской хроники «Дербенд-наме»//Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе, 1984. С. 118-138; Аликберов. Указ. соч. С. 105.

80) Тарихи Дербент-наме. С. 32; Минорский В.Ф. История Ширвана… 134.

81) Аликберов А.К. Эпоха… С. 175; Минорский В.Ф. История Ширвана… С. 219.

82) Полевой материал.

83) Аликберов А.К. Эпоха… С. 413-498.

84) Магомедов Мурад. Древние государственные образования Дагестана. Махачкала, 2006.

85) Магомедов М. Указ. соч. С. 176-179.

86) Там же. С. 176, 178, 179.

87) Там же. С. 184.

88) Там же. С. 186-189, 198.

89) Там же. С.

90) Магомедов М. Указ. соч. С. 249,250,257-259

91) Там же. С. 272,273.

92) Там же. С. 272,273.

93) Фон-Плотто А.И. Природа и люди Закатальского округа. // Сборник сведений о кавказских горцах (ниже: ССКГ). Тифлис, 1870. Вып. IV. С. 1.

94) Письмо Ираклия II. Ст. Д. Бурнашеву о происхождении джарцев, об их отношении к Грузии, их численности и системе управления,1783 г. // Межкавказские политические и торговые связи Восточной Грузии, конец 60-х – начало 90-х годов XVIII в.: документы и материалы / Подобр. и подгот. В.Н. Гамрекели. Тбилиси, 1980. С. 100; Записка Южнодагестанской сословно-поземельной комиссии о сословно-поземельном строе в Самурском округе Дагестанской области,1873 г. // Феодальные отношения в Дагестане (ниже ФОД), XIX – нач. ХХ в.: архивные материалы / Сост., предис. и примеч. Х-М. Хашаева. М., 1969. С. 145, 146; Козлов В.И. Национальности СССР: этнодемографический обзор. М., 1975. С. 34; В.М. Закатальский округ // Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. СПб., 1894. Т. XII. С. 167, 168; Данные о пространстве и населении Закавказья // Кавказский календарь (ниже: КК) на 1897 год. Тифлис, 1896. С. 38, 39; Кондратенко Е. Краткие статистические сведения о Закатальском округе // Записки Кавказского отдела императорского русского Географического общества (ниже: ЗКО ИРГО). Тифлис, 1897. Кн. XIX. С. 40; Шапсович М.С. Весь Кавказ. Баку, 1914. С. 465; Хашаев Х-М. Общественный строй Дагестана в XIX веке. М., 1961. С. 19; Гусейнова Б.М. Расселение… С. 24-46.