О Древе Языков (обзор мнений)

Мировое древо языков

равнительно-историческое языкознание (лингвистическая компаративистика) — наука, занимающаяся сравнением языков с целью установления их родства, их генетической классификации и реконструкции праязыковых состояний. Основным орудием сравнительно-исторического языкознания является сравнительно-исторический метод, позволяющий эффективно решать перечисленные выше задачи.

Сравнивать языки можно различными способами. Одним из наиболее распространенных видов сравнения, к примеру, является типология — изучение типов встречающихся языковых явлений и обнаружение универсальных закономерностей на различных языковых уровнях. Однако сравнительно-историческое языкознание занимается только сравнением языков в генетическом плане, то есть в аспекте их происхождения. Таким образом, для компаративистики главную роль играет понятие родства языков и методика установления этого родства. Генетическая классификация языков — аналог биологической классификации видов. Она позволяет систематизировать все множество человеческих языков, насчитывающих около 6000, сводя их к сравнительно небольшому числу языковых семей. Результаты генетической классификации неоценимы для целого ряда смежных дисциплин, прежде всего — этнографии, ведь возникновение и развитие языков теснейшим образом связано с этногенезом (возникновением и развитием этносов).

Концепция генеалогического древа языков предполагает, что с ходом времени различия между языками увеличиваются: можно сказать, что увеличивается расстояние между языками (измеряемое как длина стрелок или ветвей дерева). Но можно ли как-то объективно измерить это расстояние, иначе говоря — как отметить глубину языковой дивергенции?

В случае, когда нам хорошо известна история данной языковой семьи, ответ просто: глубина дивергенции соответствует реально засвидетельствованному времени раздельного существования отдельных языков. Так, например, мы знаем, что время распада общероманского языка (или — народной латыни) приблизительно совпадает со временем распада Римской Империи. Так, постепенно, под влиянием местных языков диалекты народной латыни начинают превращаться в отдельные языки. Французский язык, например, принято отсчитывать от 843 г., когда были написаны так называемые Страсбургские клятвы… Пример с романскими языками, надо отметить, одновременно и очень удачен и крайне неудачен, поскольку эти языки имеют свою, очень специфическую историю: каждый из них возник в результате как бы искусственного «привития» черенка латыни на местную почву. Обычно же языки развиваются более естественно, более органично, и хотя, наверное, мы можем сказать, что у романских языков «время распада» — меньше, в принципе закономерность измерения дивергенции именно таким способом остается неизменной для всех других групп языков. Иными словами, о возможности по чисто лингвистическим данным определить время распада языковой семьи можно только в том случае, если какие-либо из изменений происходят с более или менее постоянной скоростью: тогда по количеству произошедших изменений можно судить о времени, отделяющем язык от праязыка, или два родственных языка друг от друга.

Но какие из многочисленных изменений могут иметь постоянную скорость? Американский лингвист Морис Сводеш предположил, что постоянную скорость могут иметь лексические изменения, и построил на этом тезисе свою теорию глоттохронологии, иногда даже называемой «лексикостатистикой». Основные постулаты глоттохронологии сводятся примерно к следующему:

1. В словаре каждого языка можно выделить специальный фрагмент, который называется основной или стабильной частью.

2. Можно указать список значений, которые в любом языке обязательно выражаются словами из основной части. Эти слова образуют основной список (ОС). Через N0 обозначим число слов в ОС.

3. Доля р слов из ОС, которые сохранятся (не будут заменены другими словами) на протяжении интервала времени t, постоянна (т.е. зависит только от величины выбранного промежутка, но не от того, как он выбран или какие слова какого языка рассматриваются).

4. Все слова, составляющие ОС, имеют одинаковые шансы сохраниться (соответственно, не сохраниться, «распасться») на протяжении этого интервала времени.

5. Вероятность для слова из ОС праязыка сохраниться в ОС одного языка-потомка не зависит от его вероятности сохраниться в аналогичном списке другого языка-потомка.

Из совокупности приведенных постулатов и выводится основная математическая зависимость глоттохронологии. Несмотря на простоту и элегантность используемого математического аппарата, он на самом деле работает не очень хорошо. Так, было показано, что для скандинавских языков скорость распадения лексики за последнюю тысячу лет в исландском языке равнялась всего ~0,04, а в литературном норвежском — ~0,2 (вспомним, что сам Сводеш в качестве константы λ предполагал величину 0,14). Тогда получаются совершенно нелепые результаты: для исландского языка — около 100-150 лет, а для норвежского — 1400 лет самостоятельного развития, хотя из исторических данных известно, что оба языка развивались из одного источника и существовали независимо около 1000 лет. В таких случаях, когда нам известны исторические данные, говорят об «арахаичности» языков, таких, например, как исландский. Но ведь исторические данные надежно засвидетельствованы не всегда, да и само понятие «архаичности» субъективно и научно не контролируемо. Поэтому вся глоттохронологическая методика иногда ставится под сомнение.

Но, тем не менее, данная методика продолжает существовать и «работать». Дело в том, что есть непреложный эмпирический факт, с которым приходится считаться: чем ближе друг к другу языки, тем больше между ними совпадений в базисной лексике. Так, все индоевропейские языки имеют между собой около 30 % совпадений; все балтославянские языки (т.е. соответственно русский и польский, чешский и болгарский и проч.), а также все германские языки имеют между собой примерно 80-90% совпадений. Налицо таким образом явная корреляция между степенью родства и количеством совпадений в базисной лексике. Но, наверное, необходим какой-то пересмотр основных постулатов глоттохронологического метода и учитывание дополнительных моментов:

1. В случае активных контактов между языками и культурами (а степень активности контакта часто зависит уже вовсе не от лингвистических факторов) возникают многочисленные заимствования, в том числе и в базисной лексике. Надо понимать, что замена одного исконного слова другим, но — также исконным (а именно так происходит распад ОС) подчиняется другим механизмам, чем замена исконного слова — заимствованием.

2. Интервалы времени, в течение которого слово существует в языке, дискретны. Т.е. — в какой-то момент происходит немотивированная смена старых лексем (возможно — из-за накопившихся культурных изменений).

3. Среди слов, составляющих ОС есть более устойчивые слова, а есть и менее устойчивая лексика.

В свое время были выбраны сто слов, образующих ядро базовой лексики (об этом мы уже имели случай рассказывать год назад, когда речь шла о ностратическом языкознании). Естественно, их постоянно пытаются как-то корректировать, но на самом деле лучше этот состав по понятным причинам не менять.

За последние десятилетия стало понятно, что по отношению к древним языкам глоттохронологию следует применять особым образом. Используемый здесь метод исходит из того, что скорость распада основного списка здесь фактически не является постоянной величиной, а зависит от времени, отделяющего язык от праязыка. То есть, видимо, со временем этот процесс как бы ускоряется. Следовательно, один и тот же процент совпадений между современными языками и между языками, зафиксированными, скажем, в 1 в. н.э., будет соответствовать различным периодам дивергенции (при условии, что все они восходят к одному праязыку). Тогда, чтобы вычислить соответствующую датировку, необходимо использовать метод табличной корреляции, при котором учитывается и доля сохранившейся лексики в одном языке, и в паре языков. Затем данные можно будет представить в виде условного генеалогического древа.

Генеалогическая классификация языков. Генеалогическая классификация языков обычно изображается в виде генеалогического древа. Например:

Схема эта, естественно, условна и не полна, но она достаточно ясно отражает существующие представления о языковом родстве в одной части ностратической семьи. Такое изображение языкового родства утвердилось в компаративстике 18-19 веков под влиянием биологии.

Такая схема отражает представления о том, что возникновение родственных языков связано с разделением языка-предка. Существовали и другие представления: так Н.С.Трубецкой в статье «Мысли об индоевропейской проблеме» писал, что языки могут быть родственными в результате конвергенции. Например, индоевропейские — это те языки, которые стали родственными, когда приобрели следующие шесть признаков (именно все шесть вместе, любой из них по отдельности встречается и в неиндоевропейских языках):

1. отсутствие сингарвонизма;

2. консонантизм начала слова не беднее консонантизма середины и конца слова;

3. наличие приставок;

4. наличие аблаутных чередований гласных;

5. наличие чередования согласных в грамматических формах (так наз. сандхи);

6. аккузативность (не-эргативность).

В этой работе используется иное понятие языкового родства: языки называются «родственными» не в случае единства их происхождения, а в случае наличия у них ряда общих черт (любого сорта и любого генезиса). Такое понимание языкового родства предусматривает схему не в виде древа, а виде волн — каждая волна соответствует изоглоссе. Как кажется, было бы полезнее различать эти два понятия — «происхождение от одного источника» и «наличие ряда общих черт».

Изображение родства в виде генеалогического древа подразумевает такое понимание языковой истории: язык распадается на отдельные диалекты, потом эти диалекты становятся отдельными языками, которые в свою очередь распадаются на отдельные диалекты, которые потом становятся отдельными языками и т.д. Чем меньше времени прошло с момента распада общего праязыка рассматриваемых языков, тем ближе их родство: если праязык распался тысячу лет назад, то у его языков-потомков была всего тысяча лет на то, чтобы накопить различия, если же праязык распался 12 тысяч лет назад, то различий в языках потомках за это время успело накопиться гораздо больше. Генеалогическое древо отражает относительную древность распада праязыков в соответствии со степенью различий между языками-потомками.

Так, приведенная выше схема показывает, что праязык, общий для русского и японского (пра-ностратический язык) распался раньше, чем праязык, общий для русского и английского. А праязык, общий для русского и польского, праславянский, распался позже, чем праязык, общий для русского и литовского.

Для построения генеалогического древа какой-либо семьи языков надо не только убедиться, что данные языки родственны друг другу, но и определить, какие языки ближе друг другу, а какие — дальше. Традиционный способ построения генеалогического древа — по общим инновациям: если два (или более) языка обнаруживает значительное количество общих черт, отсутствующих у других языков данной семьи, то эти языки на схеме объединяются. Чем больше общих черт имеют рассматриваемые языки, тем ближе они окажутся на схеме. Содержательно это означает, что общие черты этих языков были приобретены в то время, когда существовал их общий праязык.

Основные проблемы, возникающие при построении генеалогической классификации языков — это, во-первых, определение границ каждого генетического единства (семьи, макросемьи или группы) и, во-вторых, членение данного единства на более мелкие единицы.

Для того чтобы определить границы языковой семьи (или макросемьи), необходимо не только выяснить, какие языки в нее входят, но и показать, что другие языки не входят в нее. Так, для ностратической теории имело огромное значение доказательство того, что, например, северо-кавказские, енисейские и сино-тибетские языки в ностратическую семью не входят. Чтобы доказать это, потребовалось реконструировать общий праязык северо-кавказских, енисейских и сино-тибетских языков (этот язык был назван прасинокавказским), и показать, что он не является ностратическим.

Вообще для того, чтобы постулировать некоторую языковую группу (семью), необходимо показать, что существовал праязык, общий для всех языков, входящих в данную группу и только для них (то есть для того, чтобы утверждать, например, что существует германская группа языков, необходимо реконструировать германский праязык и показать, что для языков, не относимых к германским, он праязыком не является).

Таким образом,

— нельзя доказать отсутствие родства,
— но можно доказать не-вхождение в группу.

Для того, чтобы построить генеалогическое древо языков, лучше всего воспользоваться методом ступенчатой реконструкции: сначала реконструировать праязыки самого близкого уровня, затем сравнить их между собой и реконструировать более древние праязыки и т.д., пока в конце концов не будет реконструирован праязык всей рассматриваемой семьи. (На примере ностратических языков: сначала надо реконструировать праславянский, прагерманский, праиндоиранский, прафинноугорский, прасамодийский, пратюркский, прамонгольский и т.д., потом — сопоставить эти языки и реконструировать праиндоевропейский, прауральский, праалтайский, а также — прадраведийский, пракартвельский и праэскалеутский и, возможно, праафразийские языки; наконец, сопоставление этих праязыков дает возможность реконструировать праностратический язык. Теоретически потом можно будет праностратический язык сопоставить еще с каким-нибудь столь же древним праязыком и реконструировать еще более древние праязыковые состояния.)

Если ступенчатую реконструкцию провести невозможно, то определить генетическую принадлежность языка чрезвычайно трудно; именно поэтому такие языки (они называются языки-изоляты, как баскский, шумерский, бурушаски, кусунда) до сих пор надежно не отнесены ни к одной семье. Заметим, что близкие диалекты в диалектном континууме, как и потомки одного праязыка, имеют общие черты. Значит, необходимо уметь отделять общие черты, приобретенные в результате междиалектных контактов, от общих черт, унаследованных от одного языка.

Метод глоттохронологии также дает возможность построения лексико-статистической стратификации языков. Например, в матрице германских языков каждая объединяемая пара в дальнейшем может рассматриваться как один язык и соответственно объединяются их доли совпадений с другими языками. Однако, надо помнить, что при близком родстве языков возможно их вторичное сближение, при котором трудно отличить более поздние заимствования от исконно-родственной лексики. Поэтому при близком, «заметном», родстве следует не усреднять проценты, а брать минимальный процент, скорее всего отражающий истинное положение дел. Так, голландцы более активно соприкасались со скандинавами, чем немцы: видимо, поэтому процент совпадений у голландского языка со скандинавскими несколько выше, чем у немецкого, и можно предположить, что именно немецко-скандинавские цифры лучше отражают реальную картину дивергенции. Однако при более отдаленном родстве такое вторичное сближение уже невозможно. Между языками теряется всякое взаимопонимание, а следовательно — и возможность удерживать общую лексику под влиянием соседей. При построении генеалогического древа мы поэтому для близких языков (более 70% совпадений) берем минимальную долю совпадений, а для более далеких — усредняем долю совпадений и датировку.

В праязыке наряду с базисной лексикой, существовала также и культурная (названия предметов, созданных человеком, социальных институтов и т.д.). После того, как установлена — на основе анализа базисной лексики — система регулярных фонетических соответствий между языками-потомками, можно определить, какая культурная лексика имеет праязыковую древность: от праязыка унаследованы те слова, в которых выполняются те же соответствия, что и в базисной лексике. По этим словам можно установить некоторые черты культуры народа, говорившего на праязыке (не забывая, однако, что этот народ вовсе не обязательно является предком для всех тех народов, которые теперь говорят на языках-потомках этого праязыка). Метод восстановления протокультуры на основании лексических данных называется немецким термином Worter und Sachen или по-русски — «Метод слов и вещей». Базируется он на следующем простом наблюдении: если в некоторой культуре (у некоторого народа) есть некоторая вещь, то для нее существует название. Поэтому, если мы восстанавливаем для праязыка название некоторой вещи, то это значит, что носителям праязыка эта вещь была известна. Правда, вполне возможно, что эта вещь принадлежала не культуре данного пранарода, а культуре его соседей. Если же название некоторой вещи в праязыке не реконструируется, то это не означает, что в протокультуре ее не было. Во-первых, всегда остается возможность, что с развитием науки эта реконструкция появится (например, новые языковые данные позволят спроецировать некоторое слово на языковой прауровень), а во-вторых, название этой вещи могло быть по разным причинам утрачено во всех языках-потомках (особенно — если семья небольшая). Так, например, в праавстронезийском языке явно была гончарная терминология, поскольку археологи находят древнюю австронезийцев, но когда они переселились в Полинезию, они перестали изготавливать керамику, потому что оказалось, что на этих островах нет подходящего для гончарного дела материала, и, соответственно, утратили и терминологию. Иногда распространяется какой-то один сорт данной вещи, и его название постепенно вытесняет общее название данной вещи.

Как и при любой реконструкции, при реконструкции протокультуры изолированные факты не могут служить доказательством, и следует рассматривать систему в целом. Действительно, если народ занимается земледелием, то в его языке будет не только слово «хлеб», но и слова «пахать», «сеять», «убирать урожай», названия орудий обработки земли и проч. Для скотоводческих культур, напротив, характерна сильно детализированная система обозначений домашних животных — отдельные слова (часто даже разные корни!) для названий самца и самки, новорожденного детеныша, молодого самца и проч. У

охотников же часто названия самца и самки промыслового животного могут не различаться, но обязательно будут названия охотничьего оружия. У народов, занимающихся мореходством, в праязыках будут восстанавливаться названия судов, снасти, паруса и весел. Народы, умеющие обрабатывать металлы, имели развитую металлургическую терминологию — несколько названий различных металлов, обозначение того, чем куют, сам глагол «ковать» (например, для прасеверокавказского восстанавливаются обозначения золота, серебра, свинца, олова/цинка, слово «ковать»).

Веским доказательством наличия некоторой освоенной вещи в культуре служит и обилие вторичных значений, различного рода синонимов и, главным образом, полусинонимов для нее — оно указывает на важность для общества данной категории объектов. Например — огромное количество обозначений верблюдов в языке арабов.

Почему важно реконструировать так называемую общую для народа культурную лексику? Те слова, которые реконструируются достаточно надежно для определенной группы языков, как правило, указывают и на род занятий данного пранарода, и на основную среду его обитания. Иными словами — помогают определить его прародину. Для установления прародины каждой отдельной языковой семьи существуют определенные принципы, проверенные временем и отчасти перенесенные из других наук. Однако, надо отметить, что разные исследователи часто по-разному подходят к данной проблеме, от чего «определение прародины» остается дискуссионным. Необходимо выделить следующие принципы и подходы:

1. Прародина языковой семьи находится там, где наблюдается наибольшая плотность максимально далеких языков и диалектов этой семьи. Этот принцип взят из биологии, он был впервые сформулирован Вавиловым при изучении распространения домашних животных. Поясним, как он действует, на хорошо всем знакомом историческом примере: на небольшой территории Англии диалектов гораздо больше, чем на огромных территориях Америки и Австралии. Объясняется это просто: английские диалекты в самой Англии изменяются примерно с 8 в. н.э., тогда как обособление английских диалектов Америки и Австралии начинается не ранее 16 в. И вообще, иногда проекция отдаленного языкового состояния на гораздо более близкую к нам эпоху, на время, о котором мы знаем очень много и достаточно достоверно, помогает реконструировать какие-то языковые процессы, которые происходили в отдаленном времени. Но тут следует заметить, что данный принцип может сталкиваться с двумя сложностями:

a) если прародина была завоевана (так, видимо, было с прародиной австронезийцев — на Тайвань они могли прийти только с материка, но на материке есть только чамская подгруппа малайско-полинезийских языков, оказавшихся там вторично; пример из более близкого нам региона — прародина кельтов реконструируется, скорее всего, на территории современной Австрии, где сейчас, как известно, доминирует язык германской группы, здесь археология оказывается в противоречии с языковыми данными).

b) при наличии интенсивных контактов с языками различной генетической принадлежности.

2. Другой важный для определения прародины принцип — анализ лексики. В любом праязыке восстанавливаются названия явлений природы, растений, животных. На основании этих данных можно судить о том, где находилась прародина данной языковой семьи. Например, для картвельского языка восстанавливается слово со значением «снежная лавина», и это позволяет сделать вывод, что носители пракартвельского языка жили в горах. Для прауральского языка реконструируются «сосна, ель, кедр, пихта», значит — прауральцы жили в зоне распространения этих деревьев. Но при этом следует помнить, что климат мог измениться, поэтому при реконструкциях такого типа следует учитывать и данные палеоботаники. Но этот метод не дает результатов, если носители данного праязыка ушли в другую зону, ведь при этом обозначения прежних растений и животных теряют актуальность и, естественно, утрачиваются. Видимо, подобная ситуация сложилась в праиндоевропейском языке после отделения анатолийской ветви: кроме названий волка и медведя, других общих для индоевропейцев обозначений животных у анатолийцев нет. Вопрос о прародине индоевропейцев, отметим, до сих пор остается открытим, несмотря на значительные исследования Вяч.Вс.Иванова и Т.В.Гамкрелидзе. Не ясно, то ли индоевропейцы жили сначала в Малой Азии, но затем ушли оттуда, оставив там анатолийцев, то ли они жили где-то в другом месте, а анатолийцы со временем переселились в Малую Азию. Не следует забывать и о так называемых «миграционных терминах» — обозначениях животных и растений, которые в той или иной форме фиксируются в разных, обычно — контактирующих, в том числе и родственных, языках, которые обычно не подчиняются законам фонетических изменений. Например — обозначения ежевики, тутовой ягоды в Европе и некоторые другие.

3. Приблизить к решению проблемы локализации прародины может и анализ заимствований, поскольку известно, что наибольшее число заимствований, естественно, происходит из языка, с носителями которого данный народ был в контакте.

4. Отдельные ученые придают большое значение такому фактору, как культурно-археологические данные. Например, если в той или иной зоне распространен особый вид керамики, то можно предположить, что народ, разработавший данную технику, говорил на одном языке. Но тут важно соответствие данных археологии и лингвистики. Например, если археолог находит определенный боевой топор, пусть даже во множестве экземпляров, а соответствующее слово не реконструируется, то можно сделать вывод, что данная техника была заимствована населением данной области или даже — что все эти топоры были привозными. Одно из наиболее важных достижений, полученных с помощью данного метода, — это локализация прародины афразийской семьи. Культурная лексика афразийцев дает основания относить их культуру к периоду перехода от присваивающего хозяйства к производящему. Распад праафразийской языковой общности датируется примерно 11-10 тысячелетием до н.э., восстанавливаются названия растений и животных, распространенных в те времена в Передней Азии. В 11-10 тыс. до н.э. единственной переднеазиатской культурой, осуществившей переход от мезолита к неолиту, была натуфийская культура, распространенная в сиро-палестинском регионе. Многие хозяйственные термины, восстанавливаемые для праафразийского языка, обнаруживают непосредственные параллели с историческими реалиями наутфийской культуры. Следовательно, Натуф и есть прародина афразийцев. Таким же способом определить прародину индоевропейцев трудно, поскольку общие для всех языков обозначения волка и медведя мало о чем говорят: в зоне из распространения неолитических культур было очень много.

5. Особая область — анализ топонимов, особенно названий рек, гидронимов, потому что они дольше сохраняются (вспомним, как часто меняются названия городов, но как редко — рек!). Однако, названия гидронимов могут переосмысляться, переинтерпретироваться, а говоря иначе — принимать такой искаженный вид, что определить в них исконную основу, которую можно было бы отнести к тому или иному праязыку, уже практически невозможно. Отметим все же распространение на территории Евразии рек с согласными Д-Н (Днепр, Дон, Дунай…). Все это говорит и распространении там индоиранцев…

Проблема глоттогенеза

Вопрос о происхождении человеческого языка, строго говоря, не относится к компетенции компаративистики, но обращают его обычно к компаративистам, поскольку при доказательной возможности реконструкции какого-то единого праязыка неизбежно встает и вопрос, а где этот язык «зародился» и, что еще важнее — как. Впервые этот вопрос был поставлен в античной науке. Согласно одной из теорий, теории «фюсей» («по природе») — язык имеет естественный, природный характер. Согласно другой, теории «тесей» («по установлению») — язык условен и никак не связан с сущностью вещей.

Существует несколько точек зрения на происхождение языка, рассматривающих его с разных сторон:

1. Язык был дан человеку богами.

2. Язык — продукт общественного договора.

3. Знаки языка, слова, отражают природу вещей.

4. Язык развился из трудовых выкриков, когда у первобытных людей в процессе труда «появилась потребность что-то сказать друг другу» (Энгельс).

5. Все слова произошли из четырех элементов, которые первоначально были названиями племен (JON, SAL, BER, ROS, теория Марра, дальнейшее развитие языков обусловили «звуковые перебои»: например из *jon возникли такие слова как русское конь и немецкое hund «собака»).

6. Звуковая коммуникация пришла на смену жестовой.

7. Основы слов первого человеческого языка — звукоподражания.

8. Формирование именно человеческого языка связано с появившейся возможностью коммуницировать не только о том, что происходит «здесь и сейчас», но об отдаленных по времени пространствах, предметах и событиях.

Все это довольно сложно; наверное, все данные теории следует применять комплексно, причем надо постоянно помнить, что предположительно реконструируемый праязык всего человечества только по лингвистическим данным все равно сам никогда не ответит на вопрос о собственном происхождении. Тут уже мы переходим в область палеоантропологии и даже биологии (системы коммуникаций в животной среде). Определить, как выглядели первые «звуковые» слова можно в ходе реконструкции праязыка человечества (скорее реально все же — нескольких праязыков). Отметим, что проблема моногенеза не может получить положительного решения в рамках лингвистики: даже, если окажется, что все известные языки восходят в конечном счете к одному праязыку (и этот праязык уже был языком Homo sapiens sapiens), то все равно останется возможность того, что остальные праязыки, возникшие у него, вымерли, не оставив известных нам потомков.

Реконструкция праязыка (праязыков) человечества может быть осуществлена путем последовательного сопоставления друг с другом праязыков макросемей (или более древних генетических единств). Работа в этом направлении уже ведется, несмотря на то, что еще не сделаны реконструкции праязыков многих макросемей и не установлены их связи друг с другом. Праязык человечества, а точнее — одной макро-макро-семьи, получил условное название «Турит».

Говоря о реконструкции праязыков, особенно если учитывать данные глоттохронологии, естественно будет задаваться вопросом о примерных датировках. Так, в настоящее время принято считать условной «датой» распада индоевропейской языковой общности — 5 тыс. лет до н.э., ностратической — 10, афразийской — тоже 10 (поэтому в последние годы эту семью не принято включать в ностратическую), на еще более раннем уровне реконструируется так называемая «евразийская» семья, распад которой датируется условно 13-15 тыс. до н.э. Для сравнения отметим, что распад общегерманской семьи датируется концом 1-го тысячелетия н.э., т.е. уже вполне историческим временем. Славяне выделились в отдельную группу, видимо, в середине 1-го тыс. н.э.

Итак, в настоящее время принято выделять следующие макросемьи:

— Ностратическая (индоевропейские, уральские, алтайские, дравидийские, картвельские, эскалеутские языки);
— Афразийская (древнеегипетский язык, берберо-канарские, чадские, кушитские, омотские, семитские);
— Сино-кавказская (енисейские, сино-тибетские, северно-кавказские, на-дене языки)
— Чукотско-камчатская

Остальные семьи, безусловно, также существуют и представлены большим числом языков, но они изучены мало и их описания менее структурированы и разработаны.