Скифы на Кавказе

 

⇐Начало статьи

3. Обзор существующих этимологий топонима K’wydar

 

Один из вариантов народной этимологии топонима K’wydar был записан в 1883 г. В. Ф. Миллером в Южной Осетии. Он гласит: «Тамар дэдопали (царица Тамара – Ю.Д.) была бездетной царицей. Она жила на горе Бурсабдзели. С этой горы она отправилась в Имеретию и сказала своей служанке: «Никому не отдавай ключей». Когда Тамара уехала, ее служанка не устояла, отворила двери ключами и оттуда (из комнаты) вылетела утренняя звезда и села на небо. После этого небо заволокло и начал валить сильный снег. Увидев это, Тамара вернулась назад и когда достигла Они, то снег перевалил ее коню выше лопаток. Поэтому и называется город Они (Уæни). Оттуда поехала она к Кудару (Къуыдар) и там ее конь умер. Поэтому это место и зовется Кудар (…)» [Миллер 1887: 174–175].

В. Ф. Миллер не понял сути заложенной в последнем пассаже «этимологии», и дал к топониму K’wydarследующее примечание: «K’wydar значит обрубок, колода и применяется иронически к покойнику» [Миллер 1887: 178]. Действительно, слово k’wydyr, а не k’wydar, в осетинском языке означает ‘обрубок, чурбан’ и употребляется иногда в составе глагола, означающего ‘околеть’ – nyk’k’wydyr wyn. Но сказитель имел в виду не это, а другое, – грузинское слово mk’vdari ‘мертвый’. На это указал проф. И. В. Мегрелидзе, резонно отклонивший данную «этимологию» как несостоятельную [Мегрелидзе 1960: 111]. В самом деле, если бы топоним K’wydar восходил к грузинскому слову mk’vdari, то интересующее нас ущелье в грузинском языке носило бы название *Mk’vdaro, а не K’udaro. Совершенно очевидно, что последняя форма восходит к осетинской K’wydar, а точнее – к староосетинской *K’udar (см. ниже).

В Кударском ущелье нам приходилось слышать другую легенду, согласно которой в стародавние времена грузинские князья учинили в этом ущелье кровавую бойню, после чего осетины назвали эту местность Kwyd ran, т.е. ‘Место плача’, а уже из этого сочетания со временем произошел топоним K’wydar. Несостоятельность и данной версии народной этимологии, основанной на случайном и неполном созвучии, не вызывает сомнений.

Если обратиться теперь к научным этимологиям, то выяснится, что в своем большинстве они фактически являются сопоставлениями, а не этимологиями в научном смысле этого слова. Первый опыт подобного сопоставления, как было отмечено выше, принадлежит Г. Кокиеву. Другое сопоставление было предложено проф. Б. А. Алборовым.

Разрабатывая гипотезу о малоазиатском происхождении нартовского эпоса осетин, Б. А. Алборов пришел к выводу, что и в этногенезе осетин малоазийские племена приняли активное участие. Этот вывод был сделан на основе целого ряда весьма сомнительных и явно ошибочных этимологий, о которых в осетиноведении сейчас мало кто вспоминает. В числе других этимологий находим и сопоставление топонима K’wydar с ассирийско-ванским топонимом Kidari [Алборов 1930: 281]. Данное сопоставление не может быть принято по соображениям как исторического, так и фонетического характера.

Следующая по времени этимология принадлежит А. Т. Агнаеву, который сопоставил топоним K’wydar с памирским (бартангским) топонимом Kudar – название реки и ущелья [Агнаев 1959: 88]. Данное сопоставление без ссылки на А. Т. Агнаева повторил В. Хугаев, который предложил еще и членение на K’wy + dar, видя в первой части персидское kuh ‘гора’, а во второй — персидское dar ‘дверь’ [Хугаев 1966: 72].

Связь топонима K’wydar с персидским kuh + dar следует отклонить по целому ряду причин. Во-первых, как уже было отмечено, сопоставление анализируемого топонима с древнегрузинским *K’ud-et-i ясно показывает, что в топониме K’wydar следует выделить корень K’wyd- и суффикс -ar. Деление на K’wy-darнеприемлемо. Во-вторых, в языке южных осетин не отмечено никакого персидского влияния. В-третьих, начальная абруптивная фонема остается необъясненной. В-четвертых, исходное значение топонима K’wydar, как мы видели выше, шире, и не сводится к одному ущелью, следовательно, значение типа «ворота гор» мало подходит для его объяснения.

По тем же причинам следует отклонить связь с памирским топонимом Kudar, который содержит персидское слово dar ‘ущелье’, а не dar ‘дверь, ворота’. Показательно, что А. Т. Агнаев отказался от этого сопоставления, предложив взамен другое, на мой взгляд, еще более неудачное.

В своей новой этимологии А. Т. Агнаев исходит из той посылки, что существует этноним, а не топоним K’wydar, поэтому его этимология должна быть ориентирована на поиск созвучного этнонима [Агнаев 1992, II: 4]. Эта посылка свидетельствует о незнании не только грузинского (см. выше), но и осетинского материала, однозначно указывающего на первичность топонима K’wydar и вторичность соответствующего этнонима. Но дело даже не в этом. За тридцать лет до появления данной этимологии этот же автор, как мы видели выше, уже обращался к этимологии интересующего нас названия. Но тогда он этимологизировал именно топоним, а не этноним k’wydar. В чем же заключается причина столь радикальных изменений в отношении ученого к изучаемому названию?

Оказывается, все очень просто. Согласно новой этимологии А. Т. Агнаева, рассматриваемое название связано со скифским этнонимом, который упоминается в этногонической легенде скифов, записанной Геродотом. Это этноним катиар, который, по мнению А. Т. Агнаева, состоит из иранской основы kata-‘землянка’, инфикса -i- и основы осетинского глагола ar-yn ‘находить’ [Агнаев 1992, I: 3].

Данная этимология вызывает слишком много вопросов. Начнем с того, что скифское катиары, как установлено несколькими поколениями иранистов (Кристенсен, Дюмезиль, Раевский и др.), не является этнонимом – это скифское наименование социальной группы рядовых общинников. Во-вторых, А. Т. Агнаев отталкивается от греческой передачи (в транслитерации на кириллицу) скифского слова, исконное звучание которого нам не известно. Однако, учитывая закономерности в передаче скифских слов средствами греческого письма, Ж. Дюмезиль предложил восстановить его скифскую форму либо в виде *hu-čahra- ‘имеющий хорошие пастбища’, либо в виде *gau-čahr-ya- ‘имеющий пастбища для крупного рогатого скота’ [Дюмезиль 1990: 148-149]. Последняя реконструкция принята А. Кристолем [Christol 1989: 8; ср.: Раевский 1977: 69–70]. Ни один из этих этимонов не мог привести к осетинскому k’wydar.

Но если даже греческую транскрипцию скифского слова (Κατίαροι) признать абсолютно адекватной его скифскому произношению, то и в этом случае из формы катиар трудно получить осетинскую форму k’wydar. Иранское kata- в осетинском языке закономерно отложилось в виде kæt‘конюшня’ [Абаев 1958: 590] и нет никаких оснований полагать, что эта же основа могла дать еще и незакономерную форму k’wyd.

Существуют и другие опыты этимологического анализа рассматриваемого топонима. Т. А. Гуриев высказал предположение о наличии в нем кавказского показателя множественности -ar, наличного, по его мнению, также и в этнониме dygur‘дигорцы’ [Гуриев 1963: 91].

В кавказских языках действительно представлен суффикс множественного числа -ar, ср. абхаз., лезгин., табасар. -ar, чечен. -(h)ar, бацбийс., арчин. -or, сван. -är и т.д. [Чирикба 1985: 95-96]. Более того, в топонимии Гру¬зии отмечен топоформант -ar (с вариантом -al) [Бедошвили 1972: 123], который, однако, по происхождению вряд ли связан с этим суффиксом. Кавказский суффикс -ar вполне мог оставить след и в топонимии Осетии и, в частности, весьма уместен в составе анализируемого топонима. Но для того, чтобы во второй части топонима K’wydar признать именно этот суффикс, необходимо, чтобы и для корня K’wyd- было найдено удовлетворительное объяснение на кавказской почве. К сожалению, Т. А. Гуриев оставил рассматриваемый корень без этимологии. Оставил он без внимания и многочисленные осетинские топонимы, содержащие суффикс -ar, корни которых имеют прозрачную осетинскую или иранскую этимологию (см. ниже). А это свидетельствует против инонационального происхождения суффикса -ar.

Сравнительно недавно появились статьи Н. Г. Джусойты, в которых, в числе прочего, затронут и вопрос о происхождении рассматриваемого топонима. Н. Г. Джусойты, как и Т. А. Гуриев, выделяет в нем компонент -ar, который, как и Т. А. Гуриев, но без ссылки на него, сопоставляет с окончанием -ur в этнониме dygur. Однако выделенное -ar / -ur Н. Г. Джусойты, в отличие от Т. А. Гуриева, возводит к этнониму «арий», который, в свою очередь, возводит к иранскому прототипу *vara- (вара) [Джусойты 1995; Джусойты. 1992].

Этимология Н. Г. Джусойты идет вразрез с исторической фонетикой осетинского языка и не учитывает принятой в науке этимологии этнонима «арий». Во всех известных на сегодняшний день иранских и индоарийских языках этноним «арий» встречается либо в форме arya-, ārya-, либо отражает ее рефлексы [Bartholomae 1961: 198; Абаев 19951: 671–676; Бенвенист 1995: 77 и сл., 236, 237, 240–243; Дюмезиль 1986: 173–192; Расторгуева, Эдельман 2000: 222–224]. Нет ни одного индоиранского языка, в котором бы интересующий нас этноним встречался в форме *ar, т.е. без конечного элемента -y(-i). Это очень важное обстоятельство, ибо древнеиранское сочетание *ry (ri) в осетинском языке регулярно отражается в виде l(l). Таким образом, если оставаться в рамках исторической фонетики осетинского языка, то осетинское сочетание -ar никак не может быть возведено к иранскому *arya- ‘ариец’.

Правда, в некоторых скифо-сарматских наречиях сочетание *ry имело и другие варианты развития. Академик Я. Харматта установил, что в различных наречиях скифского и сарматского языков иранская основа *arya-, помимо рефлекса al-, дала еще и рефлексы ar-y-, ir-, il- [Harmatta 1970: 77–82]. Но, во-первых, осетинский язык не является продолжателем этих скифо-сарматских диалектов, и суффикс -ar- пришлось бы признать заимствованием. А во-вторых, даже в случае заимствования из формы *-ar-y- в современном осетинском языке ожидали бы форму *-ari / *-ary для именительного падежа. Поскольку в именительном падеже мы имеем форму ar, гипотезу о связи рассматриваемого суффикса с этнонимом «арий» следует исключить полностью.

Что касается этимологии арийской основы *arya-, то ее уверенно возводят к индоевропейской *aryo- [Гамкрелидзе, Иванов 1984, II: 755; Расторгуева, Эдельман 2000: 222], а к иранской *vāra- она, разумеется, не имеет никакого отношения.

Наконец, в 2000 г. появилось исследование П. Козаева, в котором этноним k’wydar выводится из названия гуннов-кидаритов [Козаев 2000: 130-131]. При этом автора совершенно не интересуют ни исторический, ни лингвистический аспект предложенного им сопоставления. Я уже не говорю о том, что этимология, ориентированная на этноним k’wydar, заведомо ошибочна.

В 1990 г. в статье, опубликованной в осетинском журнале «Фидиуæг», мы предложили свою этимологию топонима K’wydar[Дзиццойты 1990]. С тех пор в различных публикациях на русском и осетинском языках мы не раз возвращались к нашей этимологии, развивая отдельные ее положения (см. библиографию). Наша этимология нашла отражение в ряде работ по истории Осетии [Блиев, Бзаров 2000: 67, 94, 166; Чочиев 2000: 98; Туаллагов 2006: 40]. Кроме того, в докладе, прочитанном 22 ноября 2002 г. на международной конференции по алановедению (Аррас, Франция), мы вынесли основные положения этой этимологии на суд французских коллег, и нашли сочувственный отзыв в выступлениях профессоров Ф. Корнильо и Ж.-П. Корвизье. Настоящая публикация является первым опытом развернутого и цельного изложения предложенной нами этимологии.

4. Суффикс —ar в осетинском языке

Как видно из сопоставления топонима K’wydar с «этнонимом» kowdētk, первый из них допускает членение на K’wyd-ar, где компонент -ar – это суффикс. В современном осетинском языке нет такого суффикса, однако, как показывает анализ, он широко представлен как в ономастической, так и апеллятивной лексике осетинского языка. Рассмотрим сначала данные топонимии.

Суффикс -ar, помимо топонима K’wydar, встречается в составе целого ряда других топонимов. Сюда относятся (в Северной Осетии): Æmğ-ar, K’as-ar-а – название ущелья, Džim-аr-а – название селения, Xupp-аr-а – название пастбища, Dzam-аr-аs [Цагаева 1975: 61], Madz-аr, Malx-аræ-jy qæd, Mæc’-аr-аw-džyn, Kol-аr, Gæt-аr, Mælğ-аr, Sul-аr-tæ, Tatx-аr-а, Qap-аr-а. Сюда относятся и следующие названия населенных пунктов в Южной Осетии: Biq-аr, Č’et-аr и, возможно, C’un-аr. Ср. также название теснины Qas-ar-а у истоков реки Терек и ороним Qud-аr-ty xox ‘гора Кудар’ в Кудском ущелье Южной Осетии (ныне административно входит в состав Душетского района Грузии).

Правомерность вычленения компонента -аr в перечисленных топонимах подтверждается наличием в топонимии и антропонимии Осетии параллелей к их корням. Так, топоним K’as-аr-а по происхождению неотделим от топонима K’as-а-gom в Северной Осетии [Цагаева 1975: 116], буквально означающего ‘ущелье Къас(а)’.

Топоним Dzam-аr-аs связан, с одной стороны, с топонимами Dzam-а, Dzam-а-gom ‘ущелье Дзам(а)’, Dzam-ur-а, а с другой — с топонимом Dzam-аs в Южной Осетии [Беджызаты 1958: 347]. Особенно показателен последний из них, содержащий тот же непродуктивный суффикс -аs, что и топоним Dzamaras, а также топоним Č’imas. Вся разница между топонимами Dzam-аr-аs и Dzam-аsзаключается в наличии в первом из них интересующего нас форманта -аr.

Топоним Æmğ-аr неотделим от топонима Æmğ-оn, встречающегося в эпической географии осетинского нартовского эпоса [НГЭ: 258]. Компонент -оn в последнем из них – это хорошо известный осетинский суффикс.

По отделении форманта -аr в ойкониме C’unar получаем корень C’un-, который трудно отделить от следующих осетинских топонимов: C’on, C’on-yx-sа, C’on-ğuz, Us-c’on-tæ, C’un-yx-а.

Название покосного участка Madz—аr в Северной Осетии трудно отделить с одной стороны от фамильного имени Madz-a-tæ «Мадзаевы», а с другой – от топонимов Madzaty zæxxytæ ‘земли Мадзаевых’ и Madz—а—skæ. Последний из этих топонимов содержит распространенный в топонимии Северной Осетии непродуктивный топоформант —sk— [Цагаева 1975: 157, 158, 347].

В первой части топонима Mæc’—аr—аw—džyn А. Д. Цагаева справедливо видит осетинское слово mæc’ ‘лыко’ [Цагаева 1975: 91, 158]. Этот пример особенно показателен, так как формант —аr оказался в окружении, с одной стороны, осетинской основы (mæc’), а с другой – двух продуктивных осетинских формантов (-aw—džyn).

В первой части топонима Tatx-аr-а А. Д. Цагаева справедливо видит осетинское (дигорское) tatxa ‘грядка’ [Цагаева 1975: 96]. Это же слово в топонимии Дигории встречается и с другими формантами: Tatxa-tæ, Tatxa-wat [Цагаева 1975: 358].

Наконец, компонент Qud-аr-tæ в орониме Qudarty хох, несомненно, является производным от топонима Qud – название ущелья, в котором и находится названный ороним.

Как видим, непродуктивный суффикс -аrсочетается и с живыми осетинскими словами (mæc’, tatxa), и с корнями, происхождение которых неясно (Æmğ-, K’as-, Madz-, Dzam-, Qud, C’un-). Первая группа примеров может свидетельствовать об осетинском происхождении суффикса -аr. Этому выводу не противоречит и вторая группа примеров, в которой неясные по происхождению корни находят точные параллели среди созвучных топонимов Осетии. При этом важно подчеркнуть, что в ряде случаев неясный по происхождению корень сочетается либо с живым осетинским словом (K’as-а-gom), либо с осетинским суффиксом (Æmğ-оn, Madza-tæ).

С другой стороны, суффикс -аr иногда сочетается с другими продуктивными (-аr-tæ, -аr-аw-džyn, -аræ-jy) или непродуктивными (-аr-а, -аr-аs) аффиксами осетинского языка, что также не противоречит догадке об исконно осетинском характере суффикса -аr.

Особый интерес представляют для нас топонимы с компонентом -аr, корни которых созвучны с осетинскими антропонимами. Выше мы уже привели одно из таких соответствий: топоним Madzar созвучен не только с топонимом Madzaskæ, но и с фамильным именем Madzatæ, а также с отфамильным топонимомMadzaty zæххytæ ‘земли Мадзаевых’. Этот факт однозначно свидетельствует в пользу того, что и в топониме Madzarскрывается основа фамильного имени Madzatæ.

С другой стороны, топоним Džim-аr-а можно сопоставить и с ойконимом Džim-i и оронимомDžim-i-gom ‘ущелье Джим(и)’ в Северной Осетии, а также с фамильным именем Džim-i-tæ «Джимиевы».

Точно так же топонимы Kol-аr и Mælğ-аr (из *Mærğ-аr) можно сопоставить с фамильными именами Kol-о-tæ и Мærğ-i-tæ, а топоним Gæt-аr – с антропонимомGæt-æg.

Не означает ли сказанное, что топонимы Madzar, Džimara, Kolar и т.п. были родовыми поселениями соответственно Мадзаевых, Джимиевых, Колоевых, Маргиевых и Гатаевых, и буквально означали что-то вроде «Мадзаево», «Джимиево», «Колоево», «Маргиево», «Гатаево»? Иными словами, не придавал ли суффикс -аrтопонимам, в которых он встречался, значение принадлежности того или иного географического объекта (луг, покосный или земельный участок, населенный пункт и пр.) субъекту (фамилия или отдельный человек), имя которого выступает в качестве производящей основы данного топонима?

После того, как настоящий вывод был сформулирован в одной из наших публикаций [Дзиццойты 1997: 125–126], известный осетинский филолог-топонимист З. Д. Цховребова обнаружила следы рассматриваемого суффикса еще в одном осетинском ойкониме – в названии селения Sаlbiar в Ленингорском районе Южной Осетии [Цховребова 2007: 14–15]. В прошлом в этом селении проживали представители фамилии Sælbitæ «Салбиевы». В настоящее время Салбиевы проживают в Северной Осетии. Но в се¬лении Дзалиси, что в Душетском районе Грузии, соседствующем с Ленингорским районом Южной Осетии, встречается фамилия Salbišvili (т.е. те же Sælbitæ «Салбиевы»), которые, как правильно отмечает З. Д. Цховребова, являются частью Салбиевых, выселившихся из Салбиара. Следовательно, Sаlbiar – это «Салбиево», «(место жительства / поселение) Салбиевых».

Обратимся теперь к следам суффикса -аr в других разрядах осетинской ономастики.

Как отметила З. Г. Исаева, суффикс -аr налицо и в осетинской антропонимии [Исаева 1986: 52]. Правда, часть антропонимов, в которых З. Г. Исаева усматривает данный суффикс, на самом деле являются заимствованиями из других языков. Наиболее интересным в собранном ею материале является дигорское имя Dzular. По отделении суффикса -аr, мы приходим к корню Dzul-, который, на наш взгляд, следует усматривать и в дигорском женском имени Dzul-е, восходящем к дигорскому слову i-dzul-un ‘радоваться, быть веселым’.

К приведенному у З. Г. Исаевой материалу следует добавить еще один весьма показательный пример. Согласно преданию, предок рода Muzi-а-tæ в Южной Осетии носил имя Muz-аr [ИАА, III: 237–239].

Кроме того, общеосетинское фамильное имя Æğwyz-а-tæ известно в Северной Осетии и в форме Æğwyz-аr-tæ. Далее, наряду с очень редким женским именем Gwyb-аr и фамильным именем Gub-аr-tæ в осетинской антропонимии известно и фамильное имя Gwyb-е-tæ и мужское имя Gwyb-е.

Дополнительный материал можно извлечь из сопоставления осетинских фамильных имен, собранных в работе З. Д. Гаглоевой. Ср.: Bit-е-tæ // Bit-аr-tæ, Dud-аj-tæ // Dud-i-а-tæ // Dud-аr-а-tæ, Suğ-а-tæ // Suğ-аr-tæ, Tum-аn-tæ // Tum-аr-а-tæ, Fatdz-а-tæ // Fatdz-аr-tæ [Гаглоева 1990: 11, 16, 29, 31, 32].

Весьма интересна также осетинская (дигорская) поговорка: Sağæs Sağæsaræmæ kindzi ærcudæj ‘Грусть за Печальника замуж вышла’. Здесь имя персонифицированной «Печали», Sağæs-аr-æ, образовано от имени его «супруги», персонифицированной «Грусти» – Sağæs, нарицательно означающего ‘дума, беспокойство’, с помощью интересующего нас суффикса –аr (дигорский вариант которого – -аræ).

Нельзя обойти молчанием и теоним Budzumar – имя сына покровителя домашнего скота Фалвары [ХИФ 1940: 170; ИАС, II: 449; Ф 1994, № 1: 95], вариантом которого является форма Dzudzumar [Къубалты 1978: 174; ИАС, II: 56]. Это же имя имеет и другие варианты, позволяющие вычленить в первых двух вариантах суффикс -аr: Gudzuna [Малиты 1973: 82; ПНТО 1992: 104, 105] и Buzuna [ПНТО 1992: 61].

Приведенный антропонимический материал ценен в том отношении, что он свидетельствует против значения множественности у суффикса -аr. В самом деле, сопоставление имени Muzar с фамильным именем Muziatæ, где первое является названием одного человека, а второе, напротив, – коллектива, ясно показывает, что интересующий нас суффикс не имеет грамматического значения множественного числа. Об этом же говорят имена Gwybar, Dzular и др.

Обратимся теперь к апеллятивной лексике осетинского языка. В свое время В. Ф. Миллер усматривал суффикс -аr в таких осетинских словах, как хædzar, cağar, xussar, хælar, хаlsar, fidar, хаbar [Миллер 1882: 111–112]. Впоследствии выяснилось, что слова хælar и хаbar являются заимствованиями, а слова cağar, xussar, xalsar и fidar имеют совершенно иную морфологическую структуру. И только в слове хædzar ‘дом’, на наш взгляд, можно, вслед за В. Ф. Миллером, видеть суффикс -аr.

В. И. Абаев приводит несколько этимологий слова хædzar, ни одну из которых не считает надежной [Абаев 1989: 160–161]. В то же время осетинский ученый пишет: «Соблазнительно видеть в первой части отзвук хорошо известного иранского kata- ‘дом’» [Абаев 1989: 160]. Но иранское *kata- в осетинском могло отразиться только как *kæd.

Для того чтобы иранская *t в осетинском отразилась в виде звонкой свистящей аффрикаты, необходимо, чтобы за нею следовала фонема *у(i), ср. осет. yssædz‘двадцать’ из иранского *vinsati- [Абаев 1989: 277]. Наличие этой же фонемы объяснило бы и переход *k- в х-, ср. осет. хæfs ‘лягушка’ из иран. *kasyapa- [Абаев 1989: 162-163].

Таким образом, если для осетинского хædz(аr) исходить из производной древнеиранской основы *kat-ya-, то легко объяснить и форму и значение осетинского слова. Суффикс *-ya- придавал значение притяжательности. Следовательно, первоначальное значение корня хædz- могло быть «имеющий отношение к дому», т.е. «пристройка»? К этому корню со временем и был присоединен интересующий нас суффикс.

Другой пример использования суффикса —аr в апеллятивной лексике осетинского языка Э. А. Грантовский видит в слове ældar‘господин; князь’. Отклонив все существующие этимологии данного слова, российский иранист предложил видеть в корне æld— (из более ранней формы *ærd-) древнеиранское *arz— (> *ard-), ср. авест. arəzah— ‘бой, сражение; боевой ряд’ [Грантовский 1970: 215; Grantovsky 2006: 70–71].

Суффикс —аr налицо и в слове sænar ‘кизяк, заготовленный в виде спрессованных плиток’. Для первой части этого слова В. И. Абаев предложил вполне убедительную этимологию: ср. сакское sani ‘экскременты’. Говоря об оставшейся части, В. И. Абаев пишет: «Образование (-ar) не вполне ясно», и далее с сомнением возводит ее к осет. аrt ‘огонь’ [Абаев 1979: 68]. Однако ничто не мешает видеть в этой части интересующий нас суффикс.

Осет. (диг.) k’oxar ‘весло’ В. И. Абаев разлагает на k’ox ‘рука’ и arm‘рука’ [Абаев 1958: 637-638]. Вполне возможно, что и в этом слове следует видеть суффикс —аr, а образование в целом имело значение «относящийся к руке».

В первой части слова k’wybar ‘ком, комок’ Д. И. Эдельман видит др. иран. *kaup— [Эдельман 1986: 137]. В оставшейся без объяснения части (-аr) следует видеть интересующий нас суффикс.

Слово tæssar‘поворот, склон, косой, идущий наискось’ В. И. Абаев разлагает на tæs—sаr, где первая часть связана с глаголом tasyn‘гнуться’, а вторая – это формант, встречающийся еще в слове xussar ‘южный склон’ [Абаев 1979: 281]. Данная этимология не представляется нам убедительной. Если в этом слове усматривать суффикс —аr, то в компоненте tæss— можно видеть др. — иран. *tars-, отложившееся, например, в афганском tərs ‘наклонный’. Для ассимиляции *-rs— > —ss— ср. хæssyn ‘нести’ из иран. *karš-, а также топоним Qossa рядом с топонимом Qorsa [Цагаева 1975: 175, 203].

Как видно из этих примеров, суффикс —аrотложился и в апеллятивной лексике осетинского языка, причем в большинстве случаев он присоединялся к основам исконно иранского происхождения (хædzar, ældar, sænar, k’wybar, tæssar) и лишь в одном случае – к основе кавказского происхождения (k’oxar). Это может означать, во-первых, что суффикс —аr – исконно иранского происхождения, во-вторых, что он был продуктивен и в кавказский период истории осетинского языка. Следовательно, мы вправе искать для суффикса —аr иранскую этимологию. Такая этимология существует и принадлежит она Э. А. Грантовскому.

Говоря об этимологии осетинского слова ældar, Э. А. Грантовский возвел суффикс —аr к древнеиранскому суффиксу *-āra [Грантовский 1970: 215]. В другом месте этот же ученый отметил, что древнеиранский суффикс *-āra, представленный в иранских именах из древней Передней Азии, является вариантом общеиранского (и общеиндоевропейского) суффикса прилагательных *-ra, другим древнеиранским вариантом которого является форма —ara[Грантовский 1970: 122–123, 215, 247]. Уже на индоевропейс¬кой почве суффикс *-ro— (> иран. *-ra-) встречается и в форме *-ero— [Мейе 1938: 278], которая в общеиранском могла дать только рефлекс *-ara. В древнеиндийском (ведийском) языке интересующий нас суффикс также представлен несколькими вариантами, о которых Т. Я. Елизаренкова пишет: «Вся эта малая серия суффиксов с —r— в качестве опорного элемента имеет соответствующие варианты с —l-, малоупотребительные в Р[иг]В[еде] и постепенно распространяющиеся, в дальнейшем образуя самостоятельную серию: -la-, -lā-, -ala-, -āla-, -ila, -ula-, -vala-» [Елизаренкова 1982: 152]. Следовательно, интересующие нас варианты и.-е. суффикса *-ro могли возникнуть, как минимум, в общеарийскую эпоху.

Как видно из ономастики иранских народов Передней Азии, суффикс *-āra нередко присоединялся к тем же основам, что и суффикс *-ka [Грантовский 1970: 122–123, 257]. В этой связи отметим, что совершенно аналогичное явление имеем в осетинском, где рядом с топонимом Gæt—аrнаходим антропоним Gæt—æg(см. выше), в котором суффикс —ægвосходит к иранскому суффиксу *-ka.

Для вариантов иранского суффикса —ra // —ara // —āra ср. совершенно аналогичные варианты двух других иранских суффиксов: —ka // —aka // —āka и —na // —ana // —āna. Уже на индоевропейской почве суффикс *-no— (> иран. *-na-) встречается и в форме *-eno— / *ono— [Мейе 1938: 275-276]. Любопыт¬но отметить, что в осетинском языке нашли отражение все три варианта двух последних триад, это, соответственно, —g(-k) // —æg // —аg и —n // —æn // —оn(-аn). Любопытно также, что первые члены этих триад (-g[-k], —n) в современном осетинском языке являются непродуктивными суффиксами [Абаев 1949: 573–574; Абаев 1958: 498; Абаев 1973: 125–126], тогда как два последних члена (-æg // —аg, —æn // —оn) — продуктивными. Это дает основание предполагать наличие в осетинском языке также и рефлексов всех трех вариантов иранского суффикса —ra // —ara // —āra.

Действительно, в осетинском языке находим не только непродуктивный суффикс —аr, но и непродуктивный суффикс —r, отложившийся, например, в словах bazyr ‘крыло’ из иран. *bāzu—ra, syrx ‘красный’ из иран. *sux—ra, swar‘минеральный источник’ из иран.(?) *srāwa—ra и т. д. [Миллер 1882: 111; Миллер 1962: 147; Абаев 1979: 179]. Особо следует отметить, что рядом с осет. bazyr ‘крыло’ находим bazyg ‘рука’, заключающее ту же иранскую основу, но оформленную суффиксом —ka: *bāzu—ka [Абаев 1958: 242]. Таким образом, перед нами еще один случай наращения суффиксов —ra и —ka на одну и ту же иранскую основу.

Для полноты соответствий необходимо, чтобы в осетинском языке были обнаружены также и следы варианта *-ara, рефлекс которого в осетинском языке мог иметь только форму —ær. Наши ожидания оправдываются и на этот раз: непродуктивный суффикс —ærвпервые выделен В. Ф. Миллером [Миллер 1882: 112]. Правда, В. И. Абаев не решился последовать за В. Ф. Миллером, а в тех случаях, когда этот суффикс явно напрашивался на роль самостоятельного аффикса, ограничивался следующими замечаниями: «формант —ær не известен» [Абаев 1958: 630], «суффикс —ær в осетинском не распознается» [Абаев 1989: 231]. Однако, как мы пытались показать в одной из наших работ, этот суффикс четко распознается как в апеллятивной (æхsævær, k’æbær, k’æsær), так и в ономастической лексике (Gul-ær, K’ox-ær-y byn, Lwar ( *K’udeti), как это произошло позднее, например, с топонимом Афганистан, принявшим в грузинском языке форму Avğan—еt—i. Следовательно, в основе топонима K’wydarдействительно следует искать этноним. Какой именно?

Для того чтобы избежать случайных и натянутых сопоставлений, необходимо восстановить этимон, не противоречащий нормам исторической фонетики осетинского языка.

Окончание статьи
⇓